**
Я провалился в дремоту и прибывал в ней до самого позднего вечера, пока не стали зажигаться фонари и какие-то парни не прогнали меня из моего тёплого угла. Идя по улицам, я надеялся лишь на то, что никуда не приду. Будущее казалось пугающим, оно было покрыто дымкой, которая обещала сделаться кислотой и сжечь меня до тла. Из-за сырости меня начинает одолевать сильный кашель и каждый раз крови на рукаве, которым я прикрываю рот, становится всё больше. Всё тело дрожит, и, думаю, через пару метров ноги совсем перестанут слушаться. Я даже пускаю сожаление в свою голову о том, что сбежал из больницы. Я ведь всё ещё был слишком маленьким глупый Фрэнком Айеро, который понятия не имеет, как о себе позаботиться. Но в один день мне всё равно пришлось бы уйти оттуда. Уйти на эти самые грязные улицы, которые прячутся за высокими многоэтажками и сияющими огнями Нью-Йорка, о которых мечтает каждый маленький мальчишка из небольшого городка. Голова становится слишком тяжёлой и глаза всё время норовят закрыться. Я замечаю пустую автобусную остановку и направляюсь прямо к ней. Забираюсь на холодную лавку с ногами и опускаю голову на колени, прижатые к груди. Противная дрожь пробирает всё тело, пока я отчаянно пытаюсь не спать. Я вздрагиваю и опускаю ноги на землю, когда напротив меня останавливается какая-то машина. Дверца открывается, и я вижу дорогие лаковые ботинки, которые идут навстречу ко мне. Чёрные узкие брюки и рубашка обтягивают подтянутое тело, а пиджак как-то небрежно висит на плече. Это был чернокожий молодой мужчина, с которым я явно уже встречался однажды. - Автобусы давно перестали ходить здесь, - он садится рядом на скамейку и внимательно смотрит на меня. – Добрый вечер, Фрэнк. - Привет, - вяло киваю я. С появлением Маркуса во мне начинает появляться какая-то глупая надежда. Я увидел в нём человека, который мог хоть как-то помочь мне. - Что случилось? – он поднимается и протягивает мне руку. – Не хочешь поужинать со мной? Я хватаюсь за протянутую руку, но молчу, одолеваемый сомнениями. Я чувствую ужасный голод, но и согласиться сразу не могу. Это будет ответом на всё. На все негласные вопросы, вмиг проскользнувшие между нами. Он поднимает бровь и улыбается мне ослепительной улыбкой, из-за которой я теряюсь и отвожу взгляд в сторону. - Да, - всё-таки соглашаюсь я, позволяя ему открыть передо мной дверцу машины и увезти куда угодно. Он привёз меня в ресторан, где мы были практически одни. Я жутко стеснялся, когда пялился в меню с запредельно высокими ценами и хотел уже было заказать только воду, когда парень вновь одарил меня улыбкой и заказал нам обоим белое вино, какой-то салат и рыбу. Тишина повисла между нами, прерываемая лишь комментариями по поводу еды и скрежетом вилок о дорогой фарфор. Когда принесли вино, я долго рассматривал светлую жидкость, так как до этого мне доводилось пробовать лишь красное. Джерард говорил, что белое вино кажется ему отвратительным, хотя некоторые не видят практически никаких отличий. Я поднёс бокал к лицу и вдохнул запах вина. Мне показалось, что его терпкий вкус оказался у меня на языке и отправился дальше. Я чувствовал, как Джерард медленно ускользает от меня. Я делаю глоток, и прохладная жидкость приятно обжигает горло. Я прикрываю глаза, пытаясь насладиться этим вкусом, запомнить его. - Так всё же, - Маркус также расправился с едой и теперь, последовав моему примеру, переключается на вино, - что-то случилось? - У меня рак, - говорю я на удивление спокойно, даже заглядываю прямо в его карие глаза, внимательно следя за реакцией. - И ты решил скрываться в бедных районах, думая, что Джерард не поймёт? – слабая улыбка появляется на его лице, но скорее она вызвана не озвученной мыслью, которая очень позабавила Маркуса. - Да, я решил именно это. - Это глупо, Фрэнк, - я вздрагиваю, когда он произносит моё имя, делая акцент именно на нём. Он пробует его, подобно тому, как Джерард впервые пробует дорогое вино из старых запасов. - Он художник. Если я соглашусь на химиотерапию, то стану отвратительным, мои волосы выпадут, и он не сможет видеть во мне красоту. Ему не нужен умирающий натурщик. - Знаешь, что я тебе скажу? – его пальцы перестают играться с краем скатерти и теперь замирают на столе, недалеко от моей руки. – Думаю, даже при смерти ты будешь прекрасным. - Разве это не простая лесть? – я едва сдерживаю улыбку. - Я слышал, ты большой любитель до юных парней. - Каждый находит вдохновение в чём-то своём. Джерард рисует картины лишь после долгих часов наедине с выпивкой, я же охотник до совершенных тел. Вскоре мы покидаем ресторан и вновь оказывается в его машине с личным шофером. Меня удивляет, откуда у парня столько денег. Он не был старше Джерарда, да и картины его были лишены очарования, но это не мешало ему так беззаботно распоряжаться деньгами. С этой улыбкой, дорогим костюмом он больше напоминал светского человека, нежели художника, проводящего долгие часы в пропахшей красками комнате, кропотливо пишущего свои картины. Машина останавливается у какого-то парка и Маркус просит водителя сходить за вином. Я поворачиваю голову и наблюдаю за парнем, расслабленно развалившимся рядом со мной. Я снова сталкиваюсь с его вопросительным взглядом и киваю, глубоко вздохнув. В груди вновь появляется чувство, будто я зажат между двумя сжимающимися плитами, на лбу появляются капельки пота и парень становится каким-то расплывчатым. Я зажмуриваюсь и тру виски, пытаясь отогнать это. Я чувствую его руку на своём колене, но она задерживается там лишь на мгновение, после чего ужасно медленно скользит вверх. Ничего не говорю и лишь откидываю голову назад, давая ему своё согласие. Сейчас я согласен со всем, что способно дарить мне опьяняющее чувство. Его пальцы уже сжимают мои член, которые отвечает на прикосновения лёгкой эрекцией, но я по-прежнему не чувствую ничего. Я вспоминаю Джерарда, просто потому, что воспоминания о нём стали привычными для меня в моменты возбуждения. Я вижу его губы, он облизывает их и обхватывает кончик сигареты, в это время, сжимая кисточку в правой руке. На его щеке тонкая синяя полоса, о которой я специально не говорю ему, так как она забавляет меня. Иногда он случайно касается пальцами этой полосы, размазывая её, и вскоре вся щека становится синей. В машине ужасно тесно и жарко, поэтому, когда всё заканчивается, мы перебираемся вперёд, опустив спинки сидений. Грудь Маркуса медленно вздымается и опускается, в то время как его пальцы вертят сигарету. Когда я киваю, давая понять, что тоже не против затянуться, он смеётся и спрашивает: - А разве при раке это не противопоказано? - Я не стану прогибаться, - фыркаю я и сам выхватываю у него пачку с зажигалкой. - Под раком? – парень нажимает на кнопку, располагающуюся на дверце с его стороны, и все окна в машине открываются. – Я боюсь, что у тебя этого никак не получится. Я затягиваюсь, но привычного эффекта не возникает, дым кажется ужасно горячим и по стенкам лёгких словно проводят раскалённым железом. – И что же мне делать? – хрипло спрашиваю я, давясь дымом, спешащим вырваться наружу. - Жить, - только и говорит Маркус, а после паузы, затянувшейся минут на десять, добавляет: - Чем ты думаешь заняться? - Я не знаю, - пожимаю плечами и делаю ещё одну затяжку. Всё тело сжимается, предчувствуя очередное сильное жжение, но на этот раз всё проходит более удачно. Я расслабляюсь и позволяю себе вновь повернуться лицом к парню. - Нужно что-нибудь придумать, - он, щурясь, смотрит в потолок, - тебе необходимо где-нибудь поселиться, найти работу. Я пожимаю плечами, выдав короткое: «Ага». У меня не было никакого представления о том, как сделать хоть что-нибудь из этого. - Скажи, ты ведь не собирался просто так шататься по улицам, пока не нарвёшься на неприятности, и кто-нибудь не соизволит любезно прикончить тебя? – удивление в его вопросе смешивается с отвращением. Он явно принадлежит к тому типу людей, которые с пренебрежением смотрели на людей, лишённых всякой цели и просто бездействующих. – Ладно, у тебя есть хоть какое-нибудь образование? – после моего отрицательного кивка Маркус тушит сигарету и поднимает водительское кресло. – Хорошо, знаешь, Фрэнк, всё может оказаться до невозможности плохо. Я могу дать тебе денег, но будь уверен, что в этом месте они закончатся со стремительной скоростью. Хотя… у меня есть одна знакомая. Её зовут Рейчел, и на неё работает множество молодых парней, как ты. Уверяю, это окажется временным заработком, чтобы ты просто освоился и твёрдо стоял на ногах. - Ты предлагаешь мне стать шлюхой? – возмущённо уточняю я, позабыв о всяком смущении. – Нет. - У тебя будут деньги. - Я стану дешевкой. - Ты боишься, что растеряешь всё прекрасное, и Джерард больше не взглянет на тебя? Милый Фрэнк, Джерард и так всегда был запредельно далёк для тебя. Для всех ныне живущих. Ты ведь просто мечтал, но, - он громко щёлкает пальцами, вмиг разрушая нежный образ художника, который я только успеваю воссоздать в своём воображении, - нам всегда приходится падать. Здесь нет ничего, никаких прекрасных художников, влюблённых в своих натурщиков. Творцы никогда не спят со своими шедеврами. Я ничего не отвечаю ему, просто пытаясь не растерять все те осколки себя, которые только что с треском рассыпались на моих коленях. Мы дожидаемся шофёра, который услужливо протягивает бутылку вина. Маркус вытаскивает пробку и уже спрашивает у шофёра, нет ли бокалов, когда я выхватываю её и делаю несколько больших глотков. Парень буквально пожирает меня взглядом, когда я небрежно вытираю несколько капель, стекающей по моей шее. И я смотрю на него. Прямо в его карие глаза, поглощающие меня, сжигающие, переламывающие пополам. - Хорошо, - шепчу я одними губами. – Всё равно это продлится недолго. - Ты уверен? – Маркус тоже переходит на шёпот. - Да, - отвечаю я и вновь подношу бутылку к губам.***
Два месяца моей жизни медленно растворяются в стенах публичного дома. Я позволяю им растворяться, занимаясь лишь сексом и подсчётом дней, которые стремительно ускользают от меня. В этих стенах также растворяется изысканный вкус красного вина и воспоминания о Джерарде. Я забываю его глаза, цвет волос, форму носа. По истечении первого месяца от меня ускользнул его голос, его затмевают громкие похотливые стоны и крики, мои и те, что срываются с губ мужчин с уродливыми членами, толстыми кошельками и морщинами, покрывающими большую часть их тел. Эти стены растворили меня. Поглотили. Настолько, что мне начало казаться, будто я уже никогда не смогу покончить с этим. Иногда я полностью забывал о болезни, мне просто было некогда думать о ней. Но бывали часы, когда меня скручивало пополам. На шестой неделе меня стало выворачивать кровью, и тогда я решил, что как только недель станет восемь, я непременно исчезну, как прежде исчезал из всех дорогих мне мест. Думаю, за это короткое время я уничтожил прежнего Фрэнка, того стеснительного юношу, любящего разговаривать с человечками на стене. Хотя, стоит также добавить, что в моей новой комнате, услужливо выделенной Рейчел, находящейся на самом последнем этаже, я тоже нарисовал их. Они были долговязыми и уродливыми. Они были такими же, как и я, нарисованные самой дешёвой чёрной краской, которую я только смог найти.**
Я сбегаю рано утром, в то время, когда старые клиенты ещё не ушли, а новые не успели приехать. У меня появляется рюкзак и пара маек с носками, но я по-прежнему хожу в украденных длинных штанах, потому что они успели полюбиться слишком сильно. Моя походка стала уверенней, и взгляд устремлён прямо перед собой. Нет, я по-прежнему не лишён неприязни к себе, просто после стольких часов, проведённых с людьми, трогающими и изучающими моё обнажённое тело, мне стало всё равно. Я направляюсь в сторону метро, когда замечаю высокую стройную девушку с длинными чёрными волосами. - Алисия? – я подхожу к ней сзади и улыбаюсь, когда она оборачивается и удивлённо смотрит на меня. - Фрэнки. Мы стоим и улыбаемся друг другу, не зная, что ещё сказать. Через какое-то время я замечаю, что глаза ужасно жжет, и поэтому обнимаю её, пытаясь раствориться в ней, в лёгком аромате духов и шампуня. - Как ты? – шепчет она. - Мы думали, что ты уехал, пропал, умер. Где ты был, чёрт тебя подери? – Алисия шутливо отталкивает меня. - В мире не существует таких же прекрасных собутыльников, как ты, Фрэнки. Я скучала. Ты уже был у Джерарда? Я замираю и чувствую, как остатки улыбки соскальзывают с лица. Ноги непроизвольно делают шаг назад. Всего лишь имя, одно слово, способное обхватить меня всего, подобно кокону. Его глаза - каре-зелёные. Я вспоминаю его голос, напевающий и бурчащий что-то. Он оказывается передо мной, смотрящий на меня и понимающий, видящий насквозь и разоблачающий все мои пороки. Он никогда не сможет понять. - Как он? – спрашиваю я, когда времени для того, чтобы тянуть не остаётся. - Лучше тебе самому посмотреть, Фрэнк. - Он женился на Линдси? - Он уничтожил все картины. Мы говорим ещё какое-то время, но разговор становится совершенно пустым. Прощание выходит каким-то неловким. Я обнимаю её дрожащей рукой и, слабо улыбнувшись, ухожу. В тот же миг я решаю, что должен отправиться к нему. Забыв об уничтоженных письмах, шедеврах и прочем. Я забываю о самом себе и позволяю лишь ему одному существовать в моём маленьком мире. Огромный красный дом кажется ничтожно маленьким. Окутанные туманом стены выглядят пугающе красными, как будто кровь водопадом струится по ним. Я открываю дверь и поднимаюсь наверх. Шаг за шагом, дрожа от мысли, что совсем скоро на меня вновь обрушится пленяющий цвет его глаз, его голос, неряшливый вид. Я касаюсь пальцами дверной ручки и замираю. Дверь открыта и за ней не раздаётся ни звука. Я произношу его имя, тяну дверь на себя и замираю. Белоснежные стены покрыты огромными чёрными пятнами, картин на них как будто вовсе не было. Большая часть мебели испарилась, и все двери распахнуты, предоставляя взору ужасную разрушающую пустоту комнат. Я медленно продвигаюсь вперёд, отказываясь верить в то, что некогда прекрасное место может превратиться именно в это. Квартира напоминала дыру, засасывающую тебя в самую бездну. Черным было покрыто всё: кухонный стол, любимый диван, телевизор и даже некоторые окна. Я захожу в мастерскую и выдыхаю, заметив фигуру, облачённую в чёрное, стоящую у самого окна. Казалось, Джерард совершенно не замечал моего присутствия, просто стоял, сжимая в руке пустую бутылку. Здесь больше не было холстов, не было красок и мольберта. Стены, пол, потолок, всё было чёрным, лишь с редкими синими, красными и белыми пятнами, которые напоминали крошечные островки, пытающие продолжить своё существование в этом мире отчаяния и боли. - Моё вино закончилось, Генри, тебе придётся пить без меня сегодня, - недовольно восклицает Джерарда, роняя бутылку на пол. - Джерард… - я делаю шаг вперёд, когда он оборачивается и смотрит на меня. Его щёки впали, обнажая идеальные скулы, под глазами огромные тёмные круги, а зелёный блеск его глаз исчез, от чего они кажутся практически чёрными. Он был завёрнут в какую-то тёмную ткань, перепачканную ещё не засохшей краской. Губы Джерарда дрожат и слабо расползаются в улыбке. - Фрэнки, - он делает несколько больших неуклюжих шагов, запутывается в ткани и падает на меня. Из-за слабости охватившей меня, я не выдерживаю, и мы оба оказываемся на полу, перемазанные в краске. Парень утыкается носом в мою грудь и касается тонкими пальцами моей руки. - Я думал, что больше никогда не увижу тебя, - мне кажется, что я слышу тихий всхлип, но не верю своим ушам, потому что Джерард, которого я знаю, никогда бы на это не пошёл. Я ласково запутываю пальцы в его заметно отросших волосах и тяжело дышу. - Я здесь, - шепчу я. Джерард вдруг поднимается и нависает надо мной. Его лицо оказывается в нескольких сантиметрах от моего, так близко, что я забываю как дышать. - Я знаю, - отвечает он и, окончательно скатившись с меня, ложится рядом. Всё кажется таким же, как раньше. Я был так близко к нему. К его уничтожающей красоте. Вот только на этот раз от неё практически ничего не осталось. Он будто бы умер вместе со своими картинами, как полагается каждому выдающемуся художнику. Он был мёртв изнутри, но всё ещё оставался самым прекрасным для меня. Я начинаю ненавидеть себя за то, что случилось с ним во время моих развлечений. Я сбежал, думая, что страдаю лишь один, бедный несчастный мальчишка. Но всё это время мы разлагались вместе. С каждым днём, будучи так далеко друг от друга. Рак был у нас обоих. Он уничтожал его шедевр – меня – вместе с творцом. Я слышу его тяжёлое дыхание. Пальцы неприятно слипаются из-за краски, но это не мешает мне коснуться его руки. - Ты можешь спасти меня, Фрэнк? Ты можешь помочь мне? – спрашивает он. Мне так хочется ответить «да», но я молчу, зная, что не выдержу обещания. Мне остаётся около четырёх месяцев, но, отказавшись от лечения, вряд ли я протяну больше двух. Я сжимаю его пальцы, вновь чувствуя предательское жжения в глазах. Я приоткрываю губы, но слова забываются. Он поворачивает голову и смотрит на меня, разоблачая, уничтожая меня своим пронзительным взглядом. Я хочу отвернуться, я хочу уйти, выбраться из этого мира, в котором поселился художник и который причиняет слишком много боли. - Я потерял всё, - его голос врывается в подсознание и кружит по голове, вытесняя все прочие мысли. – Я понял, что без тебя моих картин не существует. Знаешь, это так странно. Ты ушёл и унёс с собой моё вдохновение. Я больше не могу рисовать. Все те дни, недели, лишённые тебя, я часто сталкивался с тобой в своей голове. Мне начинало казаться, что я знаю тебя так давно. Слишком давно. Я так хотел попрощаться с тобой. Я ненавидел себя за то, что никак не мог сделать этого. - Джерард… - я прошу его замолчать. Я хочу, чтобы он заткнулся. Я хочу больше не чувствовать его руку в своей руке, но он не отпускает меня. Слушать всё это невыносимо больно. Слова иглами впиваются в моё тело, впуская под кожу смертоносный яд. - Мне кажется, что я люблю тебя, Фрэнк. Джерард замолкает, позволяя тяжёлой давящей тишине свалиться на нас, подобно чёрному потолку. Он был грязный, перепачканный в краске. Он был пьян, и от него отвратительно несло перегаром. Он был уродлив и несчастен. Джерард добровольно согласился на это и теперь ждал согласия от меня. Моё сердце сжалось в ничтожный комок, и я чувствовал, как по щекам льются слёзы. - Пожалуйста, не нужно, - прошу его я, сжимая пальцы художника так сильно, что слышится хруст. - Я люблю тебя, Фрэнк, - повторяет он, уже зная, что не дождётся ответа. Я тоже любил его. Моя любовь была другой, глупой и по-детски наивной. Я знал, что будет ужасно эгоистично позволить ему довериться мне. У нас было ничтожно мало времени, точнее, его не было совсем. Когда я умру, он станет ещё несчастнее. Его мир заполнит тьма. И вдруг я понимаю, что должен согласиться. Я должен стать чёрным от этой краски и попытаться вытащить его из неё. Я хочу, чтобы он больше никогда не вернулся в это состояние. Я хочу, чтобы он жил, даже после того, как я перестану существовать. - Да, - выдавливаю я и чувствую, как его пальцы максимально сближаются с моими, как будто хотят слиться с ними в одно целое. Джерард прижимается ко мне и, повернув голову, касается лбом моего плеча. Моё лицо всё ещё мокрое от слёз, и внутри медленно разливается пустое чувство. Теперь я его. Его навсегда. Я соглашаюсь быть с ним посмертно. Я раскрываюсь перед ним, предоставляю своё тело, мысли и чувства. Мы оба были уничтожены, именно в этот миг, уничтожены искренностью. И теперь у нас была новая крохотная жизнь для того, чтобы вновь ожить. Чтобы заново переписать письма. Я был уверен, что смогу помочь ему, потому что Джерард должен был быть прекрасным всегда, прекрасным даже выбравшись из этой меркой чёрной краски, впитавшейся в его стены, кожу и одежду. Он должен был быть всегда, потому что именно в этом человеке скрывалась великая красота.