This is how I disappear

Я просыпаюсь от того, что чувствую, как чьи-то пальцы касаются моего виска. Так легко и ненавязчиво, подобно ветру. Открыв глаза, я вижу Джерарда. Он лежит рядом, чуть приподнявшись, и внимательно наблюдает за мной. - Что ты чувствуешь? – шепчет он, его рука замирает, и я по-прежнему чувствую холод этих длинных тонких пальцев. Я не отвечаю, позволяя Джерарду продолжать обводить контур моего лица, останавливаться на губах. Я позволяю ему любоваться собой, как он делал всякий раз перед тем, как начать меня рисовать. - Я чувствую себя желанным, - отвечаю я, и он кивает, удовлетворённый ответом. - Что-нибудь ещё? - Тебя. Он улыбается и неожиданно его лицо оказывается прямо перед моим. Так близко, что мне становится тяжело дышать. Я чувствую его запах. Это сигареты, мята и кофе с корицей, точно такой, каким пахло каждое утро от мамы. Я чувствую его дыхание, губы художника слегка приоткрываются. С каждым вдохом он будто высасывает из меня жизнь. Наши губы соприкасаются, и я сгораю изнутри от ужасной боли, сковывающей лёгкие. Я задыхаюсь, хватаю его за руку. Лицо Джерарда совершенно спокойно, уголки губ улыбаются. Он наблюдает за моим исчезновением, превращая меня во вдохновение. Маленький огонёк жизни выскальзывает и внутри меня образуется пустота, которую нечем заполнить. Художник и есть моя пустота, всегда был. Я вскакиваю с кровати и обнаруживаю лишь смятое одеяло на том месте, где ещё совсем недавно спал Джерард. Волосы прилипают к лицу, а майка мокрая от пота. Стараясь отдышаться, я начинаю ходить по комнате, то открывать окно, то со злостью захлопывать. До меня доносится звон стекла, и я медленно выхожу из комнаты, оказываясь в совершенно изменившемся коридоре. Несколько белоснежных капель падает мне на лицо и скатывается по щеке. Стены украшают белые спирали, заманивающие меня вглубь квартиры. Чёрные пятна окончательно стёрты, их больше нет, но отчего-то эта белая краска кажется ещё более пустой и пугающей. До этого стены были заполнены, они были заполнены Джерардом, его болью и ненавистью к самому себе, но теперь здесь не было ничего. Я касаюсь кончиками пальцев не до конца высохшей стены и иду в сторону кухни. С каждым шагом слои краски становятся всё толще, уродливые капли застыли на полпути к полу, превратившись в сероватые сгустки. Я нахожу его на полу. В одних зелёных боксерах с маленькими улыбающимися машинками и красной клетчатой рубашке. Его губы приоткрыты, а волосы торчат во все стороны. Я наклоняюсь к нему, желая разбудить и поинтересоваться, какого чёрта он устроил всё это, когда меня поглощает запах вина, которым разило за несколько метров от Джерарда. Я трясу его за плечо, но парень лишь отмахивается, злится и бормочет что-то себе под нос. Какая-то детская обида накатывает на меня, и я отстраняюсь от него, садясь на пол и облокачиваясь спиной о дверцу холодильника. Джерард лежит неподвижно, обнимая одной рукой бутылку вина, а недалеко от него валяется разбитый бокал. Злость начинает заполнять каждую клетку моего тела, и в этот момент я действительно ненавижу его, а после и самого себя. Я возвёл какие-то нелепые мечты, поверил, что стоит мне захотеть помочь ему и, о чудо, он вмиг бросит пить, после двух грёбанных месяцев беспрерывного слияния с бутылкой, и мы все будем счастливы. Жизнь рушится у меня на глазах подобно карточному домику, под который Джерард учтиво подложил динамит. От запаха краски начинает кружиться голова. Я касаюсь пальцами холодного пола, желая за что-нибудь зацепиться, но натыкаюсь лишь на высохшую неприятную краску. Я скольжу пальцами по кафельному полу снова и снова, чувствуя себя ничтожно маленьким и пустым. Кухня становится в разы больше, потолки и стены угрожающе возвышаются надо мной. Я делаю медленный глубокий вдох, пытаясь представить, что ничего этого нет. На самом деле, меня тоже нет и всё это лишь выдуманная реальность, мир – всего-навсего проекция в моей голове.Но прежде спасающий способ унять боль теперь оказывается бесполезным. Лёгкие сдавливает ещё сильнее, и я принимаюсь кашлять. Это длится так долго, что даже начинает казаться, что я вот-вот выплюну по кусочкам собственные внутренности вместе с этими мерзкими сгустками крови. Мне хочется закричать, позвать Джерарда, но парень лишь продолжает мирно спать, сильнее прижимая к себе бутылку. Я ложусь, прижимаясь щекой к полу, делая быстрые короткие вздохи. В голову забирается мысль, что время могло уже прийти, настигнуть так быстро, не подарив и лишней минуты для того, чтобы попрощаться. Смерть, какой она должна быть? Что чувствует человек, когда перестаёт быть, превращается в пустоту? Продолжает ли он ощущать боль, страх, надежду или же просто исчезает? Что происходит, когда человек закрывает глаза? Раньше я часто не спал ночами, размышляя об этом. Смерть была чем-то необъяснимым, таким далёким и немного желанным. Казалось, будто умирая, ты просто прячешься от своих проблем, от людей, от жизни. Смерть означала получить свой собственный купол, отгораживающий тебя от всего. Но только теперь я понимаю, корчась на этом маленьком островке, спасённом от безжалостной кисти Джерарда, что мне предстоит исчезнуть вместе с проблемами, людьми и жизнью. Я просто перестану быть. Перестану наблюдать и чувствовать. Я даже не пойму, что умру. А что может быть хуже этого? Хуже того, чтобы просто исчезнуть, даже не осведомившись об этом? Корчась на полу, я чувствую, как слеза скатывается по щеке и ударяется о пол. Джерард не сможет меня спасти, он никогда не должен был меня спасать. Я был никем, глупым маленьким мальчишкой, умирающим на кухонном полу от рака. Был мальчишкой, возвёдшим великие планы, влюбившимся в мужчину, проработавшим шлюхой, уничтоженным, перепачканным в краске. Был мальчишкой, которому было суждено исчезнуть. Я делаю вдох и удивляюсь, не чувствуя обычно следовавшей за ним боли. Делаю ещё один – ничего. Переворачиваюсь на спину и тяжело выдыхаю. Прекрасная дама в чёрном по имени Смерть медленно испаряется, оставляя меня одного. Вскоре я вновь нахожу в себе силы, чтобы подняться, чтобы понять, что моя маленькая миссия ещё не окончена и Джерард по-прежнему остаётся в своём чёрном мире, разгуливая по его улицам с бутылкой красного вина и круша всё на своём пути. Я подхожу к художнику и убираю прядь с его лица. - Проснись, - шепчу я, забирая у него бутылку. Кончики пальцев касаются прохладной кожи на его щеки, ласково скользят вниз, после чего замахиваются, оставляя красный след от пощёчины, который постепенно растворяется. Я ударяю его снова и снова, сбивчивым голосом нашёптывая «проснись». В какой-то момент я замираю и непонимающе смотрю на человека, лежащего передо мной. Я смотрю на художника, на человека, написавшего письма и не узнаю его. Это был кто-то другой. Незнакомец, занявший место нежного влюблённого Джерарда, разрывающегося от одиночества. Но, несмотря на всё это, я смотрю в его чуть приоткрывшиеся затуманенные алкоголем глаза и понимаю, что влюблён в него. Я возвращаюсь в кухню, сжимая в руках ведро с холодной водой, которая выливается на Джерарда. Художник вздрагивает, морщится, пытаясь закрыть лицо от ледяных капель. Когда вода заканчивается, и я отбрасываю ведро куда-то в сторону, он садится и, убрав мокрые налипшие на лицо пряди, удивлённо смотрит на меня. Он оглядывается, так же замечая белоснежные перемены в квартире, воспоминаний о которых явно у него не осталось. Когда его взгляд вновь останавливается на моём лице, Джерард говорит: - Фрэнки. Он пытается встать, поскальзывается на луже, которая начинает постепенно белеть и вновь падает. Он говорит: - Прости. - Доброе утро, Джерард, - говорю ему я, едва шевеля при этом губами, и выхожу из кухни, оставляя художника одного посреди размокшей краски и остатков вина, постепенно вытекающих из бутылки.