Я не забыла.

      Проснувшись, я боюсь пошевелиться. Открываю глаза и первое, что я замечаю - это не моя камера. Окружающая обстановка несколько иная. Здесь нет ничего, кроме кровати и голых стен. Потолок освещает нежно оранжевый свет, словно последние лучи закатного солнца. И я сразу вспоминаю о Пите. Как же я скучаю по своему мальчику с хлебом. И не могу сказать ему о том, как сильно он мне дорог, как безумно нужен... Одинокая слеза скатывается по щеке. Я стараюсь отогнать от себя все мысли о Пите и о доме, продолжая осмотр.       В мою левую руку вставлено несколько иголок-трубочек, уходящих другими концами в белый цилиндр. Резкий запах лекарств даёт понять, что я в больнице. По крайней мере, я думаю, что это больница. Комната уж больно походит на ту палату, где я очнулась после 74-х Голодных Игр, а значит, я нахожусь где-то в здании Тренировочного Центра. Интересно, что задумал Сноу? Хотя, нет, меня не волнует, что со мной будут делать. Меня беспокоит то, что Сноу сделал с Одейром. Пытает? Или уже убил?       Я пытаюсь приподняться с кровати, но широкая лента вокруг талии не даёт мне этого сделать.       - Хорошо, что не ремни, - тяжело вздыхая, произношу я.       До слуха доносятся приглушенные шаги, которые становятся всё громче и громче. Этот стук каблуков я бы узнала из тысячи, нет, из миллиона других звуков. Это стук каблуков Сноу. В замочной скважине с пронзительным скрипом поворачивается ключ, и я невольно морщусь. Дверь открывается и входит пожилой мужчина. Сегодня президент выглядит вычурно и празднично: идеально белый костюм, чёрная рубашка и красный галстук. В петлицу пиджака вставлена неизменная белая роза, аромат которой мне противен так же, как и этот человек.       - Выглядите торжественно, - ухмыляюсь я.       - Вы помните, что сегодня у Вас важный день? - пропустив мимо ушей моё ядовитое замечание, говорит Сноу, отцепляя удерживающую меня ленту.       - Не боитесь, что я могу броситься на Вас с кулаками? - отвечаю вопросом на вопрос.       - Не думаю, что вы настолько глупы, мисс Эвердин. Мы оба понимаем, что Вы не станете этого делать, пока жизнь Ваших друзей находится в моих руках, - растянув пухлые губы в мерзкой улыбке, отвечает президент и протягивает мне карточки: - Возьмите.       - Что это? Зачем они? - спрашиваю я в недоумении, вертя в руках небольшие прямоугольные листочки.       - У Вас скоро интервью, Вы должны сообщить всем, что живы, - отвечает он, и направляется в сторону выхода. И, практически скрывшись за дверью, добавляет: - Ах, да, чуть не забыл. Не вздумайте сболтнуть на публике лишнего. Помните наш уговор, мисс Эвердин. За каждую Вашу оплошность страдать будут Ваши близкие, - на этой многозначительной ноте президент выходит.       Я снова остаюсь одна. Спустя несколько минут раздумий я принимаюсь за чтение карточек. Меня не покидает вопрос о том, какой идиот писал текст? Впрочем, это не так и важно. Если Сноу хочет, чтобы я плясала под его дудку, что ж, я согласна. Только бы Финнику ничего не угрожало.       Прошло примерно около трёх часов, когда за дверью снова послышались шаги. На этот раз, судя по шуму, посетителей было несколько. Наверное, Сноу послал команду подготовки, чтобы те к интервью привели меня в надлежащий вид. Я вспомнила Цинну, своего стилиста, но прежде всего - друга. Он был первым, кто поверил в меня, в мою победу. И поплатился за это жизнью. Сердце снова защемило. По щекам потекли обжигающие слёзы. Господи, какая же я ничтожная и жалкая! Приношу дорогим людям только боль, страдания и смерть!       Дверь с глухим скрипом открылась. Быстро вытерев слёзы, я уставилась в карточки, делая вид, будто бы усердно изучаю их содержание, а потому совсем не заметила посетителей.       - Боже, Китнисс, ты жива! - с визгом восклицают вошедшие, и в следующее мгновение я оказываюсь прижата спиной к кровати. Чьи-то руки стискивают меня в крепких объятиях, от которых невозможно дышать. Кто-то нежно гладит меня по волосам, что-то причитая и часто всхлипывая. Я глупо пялюсь на знакомые лица и судорожно пытаюсь сообразить, что вообще, чёрт возьми, здесь происходит?       - Ну, всё, успокойтесь, а то ненароком задушите её, - со стороны входа раздается спокойный мужской голос. И тут меня словно ледяной водой окатило. Я пристальнее всмотрелась в лица пришедших. Возле меня сидели Октавия и Флавий, а у изголовья кровати склонилась Вения. Все трое рыдали. Резко вскакиваю с кровати.       - Цинна! - с истеричным визгом восклицаю я, бросившись в объятия моего стилиста. - Ты жив, Господи, жив! - сквозь слёзы причитаю я, прижимаясь к сильной груди брюнета.       - Тш-ш, Китнисс, всё хорошо. Не плач, - тихо шепчет мужчина, поглаживая меня по волосам и спине. В его объятиях так легко и спокойно. Я впервые за долгое время пребывания в Капитолии почувствовала себя защищённой, но внезапная мысль остудила мой пыл. А что, если всё это моя фантазия? Что, если я просто схожу с ума от пыток и боли? Что, если мозг просто пытается абстрагироваться от происходящего, подкидывая мне более-менее счастливые воспоминания?       - Нет, этого не может быть. Ты ненастоящий! Ты иллюзия! Обман! - отстранившись от брюнета, кричу я, словно в бреду. - Вы все просто сон! Какой-то ненормальный сон! - хватаюсь за голову и пытаюсь успокоиться, но истерика нарастает с новой силой. Глаза застилает пелена слёз, дыхание учащается.       - Это не сон, Китнисс, мы настоящие! - обиженно восклицает Флавий, шмыгая носом.       - Сноу напичкал меня какими-то психотропными таблетками, вызывающими галлюцинации, - не обращая внимания на слова Флавия, вслух рассуждаю я, раскачиваясь из стороны в сторону. - Ублюдок, ненавижу! Как же сильно я его ненавижу! Ненавижу Капитолий! Ненавижу Панем! Убью! - я резко вскакиваю на ноги и кидаюсь к двери.       Внезапно мою шею пронзает резкая боль. Перед глазами всё расплывается и темнеет. Я чувствую, что падаю, но столкновения с полом так и не происходит. Меня подхватывают сильные руки Цинны, и последнее, что я вижу прежде, чем погрузиться во тьму, его обеспокоенное лицо и глаза, полные сочувствия и боли...

***

      Не знаю, сколько я пролежала в беспамятстве, но когда очнулась, за окном уже значительно потемнело. Я осматриваюсь по сторонам. Комната пуста, только дверь немного приоткрыта. До моего слуха доносились знакомые голоса:       - У мисс Эвердин был нервный срыв, я вколола ей успокоительное. С минуты на минуту она должна очнуться.       - Спасибо, что вопреки приказам, Вы заботились о ней. Я у Вас в долгу, - второй голос принадлежит моему стилисту. Неужели это правда? Он жив?       - Это всё мелочи, Цинна. Я бы не смогла иначе, - тихо отвечает женский голос, а затем добавляет: - Китнисс напоминает мне мою сестру.       - Я сочувствую Вашей утрате.       - Спасибо. Идите к ней. Она, должно быть, уже пришла в себя.       Дверь с привычным скрипом открылась, и в палату вошёл Цинна. На этот раз он был один, без команды подготовки. Так даже лучше, ведь не придётся сдерживать эмоции, и мы сможем поговорить без лишних ушей.       - Уже проснулась? - обеспокоенно спрашивает он, присаживается рядом, заботливо заправляя за ухо выбившуюся прядь моих волос.       - Прости меня за истерику, - извиняюсь я и пытаюсь принять сидячее положение. - Я была уверена, что тебя... больше нет. Что Сноу велел своим людям тебя убить...       - Ты же понимаешь, что всё это было частью одного огромного плана? - слова Цинны звучат скорее как утверждение, нежели вопрос, но я всё равно согласно киваю. Ухмыльнувшись, он продолжает: - Никто не собирался меня убивать. Моё исчезновение могло бы вызвать множество ненужных вопросов и подозрений со стороны жителей Капитолия, особенно, если учитывать последние события...       - Ты же стал самым востребованным стилистом! - улыбаюсь я, догадавшись, к чему он клонит.       - Для Сноу это было не выгодно, но оставлять всё, как есть он тоже не мог. Ему нужно было проучить меня, а заодно, вывести тебя из равновесия перед Бойней. Он дождался удобного момента и приказал своим людям разыграть небольшое представление для тебя. Чтобы ты увидела мою смерть, - внезапно Цинна замолчал, а затем, нахмурившись, продолжает серьёзным голосом: - Знаешь, в какой-то момент я правда подумал, что умер. Боль была настолько невыносимой, что внезапно я перестал чувствовать свое тело...       - Они пытали тебя? - шепчу я одними губами, от напряжения мой голос пропал.       - Не так изощренно, как тебя, - тихо отвечает Цинна, и голос его полон боли. - Как видишь, я в порядке. Вопрос в том, в порядке ли ты?       - Кажется, да. Но временами я не могу разобрать, где реальность, а где вымысел.       - Мне так жаль, что тебе пришлось пережить все это, - с горечью в голосе, говорит мужчина. - Ни ты, ни Пит не заслужили этого.       - Ты что-нибудь слышал о нём? Он жив? - пытаюсь сдержать слезы, но разве это возможно? В который раз за день я реву словно пятилетняя девчонка. Ненавижу себя за это.       - После разрушения купола, на Арену прилетел планолёт из Тринадцатого дистрикта. Питу и Джоанне удалось спастись, вас с Финником взяли в плен.       - Но Тринадцатого не существует...       - Они хотели, чтобы все так думали, - голос брюнета полон серьезности, и я делаю вывод, что Цинна не шутит. - Всё это время жители этого дистрикта жили под землей и ждали удобного момента, чтобы поднять восстание. Ты дала людям надежду, Китнисс. Пришло время революции.       - Но я не хотела разжигать войну, - вцепившись в простыни, как заклинание шепчу я. - Всё, чего я хотела - это спасти наши жизни. Мою и Пита.       - Я знаю, Китнисс, - ласково говорит Цинна, нежно проведя указательным пальцем по моей щеке. - Ты послужила катализатором. Искрой, от которой разгорелся огонь.       - Что же теперь будет? - мой голос полон безысходности.       - Войну уже не остановить, но ты можешь помочь повстанцам выиграть.       - Что я должна сделать? - решительно спрашиваю я.       - Информаторы донесли, что Сноу планирует устроить бомбежку Тринадцатого в полночь. В сегодняшнем интервью тебе необходимо предупредить повстанцев о грозящей опасности, - отвечает мужчина. - Проблема в том, что ты должна сделать это так, чтобы Сноу ни о чём не догадался.       - Я смогу, - твёрдо заявляю я.       - Я в тебе и не сомневался, Огненная Китнисс, - улыбаясь, говорит Цинна и встает с кровати. - А теперь нам нужно подготовить тебя к вечернему эфиру.       Спустя мгновение в комнату заходит моя команда подготовки: Вения, Флавий и Октавия. У всех троих зарёванные лица. Бедные, они правда очень за меня переживали. Стоит только вспомнить наше прощание перед Играми. Я была не справедлива по отношению к ним и сейчас понимаю, что очень скучала по каждому из моих капитолийских "питомцев".       - Итак, Китнисс, начнём! - воодушевленно говорит Октавия, раскладывая свои приборы на туалетном столике.       - О, Боже, твои волосы! - в ужасе восклицает Флавий. - Здесь работы на целый день, а времени у нас только несколько часов! Как всё это несправедливо!       - Все претензии к ядовитому туману, - оправдываюсь я, подавляя смешок. На это Флавий горько вздыхает и принимается за работу.       Должна признать, что ребята на протяжении всего моего преображения вели себя довольно тихо и не лезли с глупыми вопросами. Вения и Октавия наперебой рассказывали, что нового произошло в Капитолии, пока я была бес сознания. Но, признаться честно, я слушала их вполуха, снова сосредоточившись на своих мыслях. Я была так увлечена собственными переживаниями, что не заметила, как мне легко и приятно двигаться. Порезы с запястий исчезли, разбитая губа снова цела, шрамы на руках разгладились. Моё тело, отдохнувшее и полное сил, без единого изъяна или ссадины. Словно бы этих ужасных ран на нём никогда и не было, словно бы меня никогда и не пытали.       - Ну, вот мы и закончили! - победно улыбаясь, оглашает Вения, возвращая меня из мира мыслей в реальный мир.       - Теперь дело осталось за Цинной, - вторит ей Флавий, и вся команда удаляется прочь.       Я снова остаюсь одна, но не успеваю подумать об этом, как в комнату входит Цинна. В руках у него разноцветными бликами переливается синевато-серое платье. Легкая ткань кажется настолько невесомой, словно перышко, но, в то же время, очень грузной из-за своего мрачного цвета.       - Мне опять придется кружиться? - пытаюсь пошутить я и неловко улыбаюсь.       - Думаю, с кружениями покончено, - грустно улыбнувшись, отвечает Цинна, надевая на меня платье. - Теперь ты победительница двух сезонов Голодных Игр. Твоего мужа похитили повстанцы, но, что хуже всего, ты потеряла вашего ребенка, - говорит он, окинув меня оценивающим взглядом. - Я старался сделать твой образ более трагичным.       - Не думала, что после всего, что произошло на Арене, ложь Пита по поводу моей беременности до сих пор принимается Капитолием за чистую монету, - скептически бубню я.       - Поверь мне, в Капитолии все только об этом и судачат, - спешит развеять мои опасения Цинна, завершая последние штрихи моего макияжа. - А теперь, можешь на себя посмотреть, - тихо говорит он, и поворачивает меня лицом к зеркалу.       - Оо, - всё, что я могу из себя выдавить. Из идеально-гладкой поверхности зазеркалья на меня смотрит невероятно красивая, но измученная страданиями девушка. В её взгляде читается боль и отчаяние. Струящееся до колен атласной волной платье в приглушенном свете комнаты переливается различными оттенками серого и синего, оттеняя болезненную бледность незнакомки, делая и без того трагичный образ ещё более угрюмым.       - Побольше драматизма в голосе, и зрители купятся на всё, что угодно, - усмехается Цинна. - Впрочем, Капитолий и без того без ума от тебя. Ты покорила их сердца.       - Но этого всё равно было недостаточно, чтобы... - я не успеваю закончить предложение, как голос из динамика оповещает нас о том, что до выхода на сцену остается двадцать секунд.       - Не волнуйся, - говорит Цинна, целуя меня в лоб. - Всё будет хорошо. И помни, о чём мы говорили сегодня - ты должна предупредить их.       - Я справлюсь, - прижимаясь к его сильной груди, шёпотом отвечаю я.       Из динамиков доносится веселая музыка, означающая, что шоу началось. Затем до моих ушей доносится веселый голос Цезаря Фликермана и гулкие аплодисменты.       - Пора, - говорю я, и делаю шаг на встречу ослепляющим софитам и людям, что мне ненавистны.       - Дамы и господа, поприветствуем же победителей 75-х Голодных Игр: огненную девушку из дистрикта Двенадцать - Китнисс Эвердин, а также неподражаемого красавца из дистрикта Четыре, любимца всего Капитолия - Финника Одейра! - торжественно восклицает Цезарь, и зал наполняется бурными аплодисментами.       Что? Я не ослышалась? Финник? Победители Квартальной Бойни? Я пытаюсь подавить удивление, вызванное словами ведущего, и натянуто улыбаюсь. Наверное, со стороны я выгляжу более чем просто глупо, только данный факт меня мало заботит. Главное, что с Финником всё хорошо. Но, в то же время, в голове зарождаются подозрения и новые вопросы. Что же задумал Сноу? Для чего нужен весь этот спектакль?..       - Ну что же, ребята, рад снова видеть Вас на этой сцене! - искренне заявляет Цезарь, улыбаясь во весь рот. - В этом году в Голодных Играх снова два победителя. Что вы можете сказать по этому поводу?       - Только то, что со стороны Капитолия было очень щедрым жестом оставить в живых двух трибутов из разных дистриктов, - с каменным лицом отвечает Финник, пустым взглядом окинув зал.       - Да, пожалуй, - соглашается ведущий, словно бы не обращая внимание на наши подавленные лица, а затем переводит внимание на меня: - Китнисс, вопрос к тебе. Там, у Рога Изобилия, когда ты встретилась с Финником, как ты поняла, что ему можно доверять? Ведь, как я понимаю, ты не хотела брать никого в союзники?       - Да, это так, - согласно киваю я. - У нас в планах не было заключать союзы с другими трибутами, всё вышло как-то спонтанно. Финник просто спас Пита, этого было достаточно.       - Что ж, - произносит Цезарь, удовлетворённый моим ответом. - Все мы помним, как Пит наткнулся на силовое поле. Что тогда произошло?       - Его сердце ненадолго... остановилось, - пытаясь подавить слёзы, отвечаю я. В памяти всплывает картинка с Игр. Взрывом Пита отбрасывает на несколько дюймов от силового поля, я подбегаю к нему, трясу, кричу, пытаюсь привести его в чувства, но он не двигается и не дышит. Его сердце не бьётся... Я заливаюсь слезами. Финник отталкивает меня в сторону и зажимает Питу нос, наклоняется к его губам, чтобы сделать искусственное дыхание. Мой напарник снова возвращается к жизни.       - Финник вовремя оказал ему первую помощь, - тихо добавляю я и с благодарностью смотрю в глаза Одейру. Тот незаметно дарит мне понимающую улыбку.       - Думаю, многих зрителей интересует вопрос, где ты научился этому медицинскому приему? - под одобрительные возгласы капитолийцев, спрашивает Цезарь. Отсюда разговор естественным образом переходит к опасностям, которые ожидали нас на Арене: к ядовитому туману, к обезьянам-переродкам, к сойкам-говорунам. Мы с Финником послушно играем свои роли, отвечая заученными с карточек фразами. Моментами зрители одобрительно присвистывают, моментами - затаивают дыхание от ужаса, что пришлось нам пережить. Некоторые не сдерживают слез и сочувственных возгласов. И, наконец, разговор заходит о самой неприятной для меня теме: о Пите и о моей беременности.       - Китнисс, все мы помним, как на последнем интервью Пит заявил о тайной свадьбе и о малыше, - на этот раз голос Цезаря полон серьёзности. Весь зал в напряжении затаил дыхание. - До меня дошел слух, что, в связи с последним событиями на Арене, с твоим здоровьем возникли небольшие проблемы.       - Да, Цезарь, - тихо отвечаю я, потупив взгляд в пол. - Я потеряла ребенка. По залу прошла волна отчаянных вздохов, полных ужаса и сострадания. Зрители возмущённо зашептались, ругая столь жестокую систему, чьей жертвой стала беременная девушка.       - Ох, Китнисс, мне очень жаль, - сочувственно произносит Цезарь, сжимая мою руку. - Для тебя это огромный удар - потерять сразу двух дорогих тебе людей.       - Потери страшнее для меня сложно представить, - так же тихо выдавливаю я из себя. А теперь, пришло время для моего маленького спектакля. Надеюсь, Сноу ничего подозрительно в этом не увидит. - Но, Цезарь, я утешаюсь только мыслью о том, что Пит жив. И я... я бы... я бы хотела, спеть...       - Спеть? - непонимающе переспрашивает ведущий.       - Да, - согласно киваю я. - Эту песню пел моей отец, и я бы хотела спеть её для Пита. Я чувствую, что сейчас, он смотрит это интервью. И я хочу, чтобы он знал, что я по-прежнему его очень сильно люблю. И... жду.       - Что ж, пожалуйста, Китнисс, - Цезарь протягивает мне свой микрофон и жестом предлагает выйти на середину сцены. Я медленно поднимаюсь со своего места. Легкая ткань платья приятно прилегает к телу, а под профессиональным освещением софитов вновь переливается множеством тёмно-серых и синих бликов, и мне кажется, что я снова, как и тогда перед Бойней, похожа на Сойку-пересмешницу. Цинна снова превзошёл сам себя.       При других обстоятельствах я бы ни за что не стала петь перед Капитолием, но другого выбора у меня не было, и другого случая мне не представится предупредить повстанцев. Тринадцатый должен узнать о бомбёжке. Эту песню я не пела уже лет десять, потому что она запрещена, но я помню каждое слово. Начинаю петь громко, как мой отец:       В полночь, в полночь приходи К дубу у реки. Где вздернули парня, убившего троих. Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?       Зрители в зале замолкли, внимательно слушая каждое моё слово. Прикрываю глаза и продолжаю петь, акцентируя голос на времени нападения Капитолия.       В полночь, в полночь приходи К дубу у реки. Где мертвец своей милой кричал: "Беги!" Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?       Надеюсь, Пит поймёт, что именно я хочу сказать ему этой песней, и сможет вовремя предупредить жителей о надвигающейся опасности.       В полночь, в полночь приходи К дубу у реки. Видишь, как свободу получают бедняки? Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?       Под конец куплета мой голос начинает дрожать, а на глаза наворачиваются слёзы, но я пытаюсь держать свои эмоции в руках.       В полночь, в полночь приходи К дубу у реки. И надень на шею ожерелье из пеньки. Странные вещи случаются порой, Не грусти, мы в полночь встретимся с тобой?       - Китнисс, это было прекрасно! - заворожено восклицает Цезарь. - Но наше шоу подошло к концу. Пришло время прощаться. До новых встреч, друзья! - ведущий машет рукой в прощальном жесте. Свет в зале гаснет. Интервью закончено.