Измененная реальность - 2: Живущие в интересное время

наши герои покидают мирное гостеприимное Монако, выясняют последние события, произошедшие в семействе Раппно, и работают Чипа и Дейла – а в спину им дышит война

      Однако с утра выехать не получилось. Эрик, хотя и начал сорить деньгами, совсем пускать на ветер наше нажитое нечестным трудом состояние (ну, не наше, а покойного месье Жиля, но не суть) не собирался. Поэтому не стал удерживать за нами номер, а прямо так и объявил администратору, что мадам и месье Орм-Шампетр намерены съехать. Месье Гастур погрузился в траур и трагичным голосом объявил, что если что – нам тут всегда рады и ждут в любое время дня и ночи. Правда, сама я этого не видела. Потому что паковала вещи – в отсутствие личной служанки это заняло некоторое время, поскольку наше маленькое семейство успело за три месяца обрасти кое-каким скарбом. Эту сцену мне рассказывал Эрик. В лицах. В нем определенно умер великий комик и потрясающий рассказчик. Мы с Крис сразу намотали эту деталь на ус и автоматически записали на него функцию главного сказочника для всех наших детей, буде таковые появятся (в том, что они появятся, я не сомневалась – уж больно интенсивные шли все это время «тренировки»).       Да и с билетами вышла накладка. Я-то привыкла, что все делается быстро, и чтобы заказать билет, достаточно пару раз щелкнуть мышкой, но здесь и сейчас жизнь текла куда медленнее… В итоге, последовав совету месье Гастура, мы добрались до Ниццы в экипаже, а там уже сели на поезд. Заодно Эрик оставил в сейфовой ячейке одного из тамошних банков саквояж с деньгами, не желая тащить его с собой путешествие, грозившее, кажется, обернуться очередной сумасшедшей авантюрой. Иногда мы с Крис начинали подозревать, что все три месяца в Монако он ждал эту авантюру с нетерпением, призывая ее на наши головы. Но потом нам становилось стыдно за такие мысли.       Временами я поражалась, до чего быстро Эрик сумел адаптироваться к окружающей жизни. Он просто мгновенно подстраивался под внешние условия, будто высчитывая в уме правильный алгоритм действий. Иногда он действительно казался мне гением. Титаном. Крис в этом ничего удивительного не видела – слишком уж привыкла считать его ангелом, и, по-моему, все еще приписывала ему некую божественную сущность. Несмотря на знание о фильме. Несмотря ни на что. Я же со свойственным мне скептицизмом вспоминала многочисленные истории про «Маугли». Да, Эрик оказался в изоляции от человеческого общества куда позже, судя по всему, будучи уже подростком, но меня все равно поражал этот удивительный переход от суровой асоциальности и практически мизантропии к легкому и непринужденному взаимодействию с социумом. Конечно, временами Эрику приходилось буквально по крупицам собирать волю, чтобы выйти к людям и закрывать глаза на любопытные взгляды прохожих, которые, будто корявые росчерки граффити, царапали благородную древность потрескавшихся красок его лица… Мы видели это. Я видела это, и не только видела, но и понимала смысл паузы, которую делал Эрик, прежде чем взяться за ручку двери. Но если не считать этого, он превосходно вписывался в общество. Мне казалось, что все началось с той памятной ночи после премьеры «Дон Жуана», когда он требовал у консьержа ужин и ключи, нимало не заботясь о том, что тот о нем подумает. Это – и последующая неделя, когда мы с Крис в четыре руки вытаскивали его из раковины, – словно бы породили нового человека, нового Эрика – решительного, смелого и необычайно уверенного в себе.       И кто бы знал, как мы его любили!       С дорогой все вышло не слишком гладко. Поезд довез нас только до Лиона, а затем начался мрак кромешный. Толчея и суета вокзала после тихого и почти пасторального Монако – да даже и после шумной, но веселой Ниццы – казались синонимами преисподней. Люди, напуганные событиями в Париже, стремились убраться подальше: поезда с севера шли переполненными, цены на билеты достигли заоблачных высот. Но разбирали все, тем более что поезда проходили через город редко, и железнодорожное сообщение с Сена-и-Марна грозило вот-вот прекратиться. В сторону Парижа пассажиров и вовсе не брали – машинисты гнали без остановок, стремясь обернуться поскорее: им явно совершенно не улыбалось совать голову в пасть льва. А нам туда и надо было.       В конце концов, пришлось добираться на перекладных – среди возниц отчаянных ребят оказалось поболе, нежели среди машинистов, хотя потратиться пришлось изрядно – драли они втридорога.       Мелён, небольшой город к юго-востоку от Парижа, казался вымершим. Оставшиеся жители затаились в страхе: что-то будет. Не без труда найдя нужный адрес, мы выгрузились. Спешно вскочив на козлы, возница развернул свой рыдван и умчался прочь, будто за ним черти гнались. Эрик пошел стучать в двери, а мы с Крис остались куковать у чемоданов, размышляя, как обернется дело, если окажется, что мы ошиблись домом… или городом… или вообще пора бороться с паранойей.       Дверь открыл сумрачный Раппно. Его лицо и раньше не отличалось особой приветливостью, а сейчас оно словно бы посерело и… выцвело.       – Какого черта вы сюда явились?! – громко и яростно зашипел он вместо приветствия, узрев Эрика и мою скромную персону, маячившую возле ограды палисадника. Так громко, что, наверное, услышала не только я, но и все соседи. – Я же написал, что мы задержимся! Или вы не…       – Мы получили твою телеграмму, – перебил его Эрик. Я отлипла от чемоданов и подошла к крыльцу, чтобы тоже принять участие в перепалке – на случай, если Раппно не захочет сдаться без боя. – Вы ведь задерживаетесь не просто так. Да и так близко подобрались к Парижу тоже не из глупой бравады. Что произошло?       – В том-то и дело, что из-за глупой бравады, – устало вздохнул Раппно и поплелся к нашему багажу. Эрик догнал его, и они, распределив между собой чемоданы, вернулись обратно.       – И? – не утерпела я.       – Этьен сбежал, – горько бросил полицейский, пропуская нас вперед и захлопывая дверь. – Проходите в гостиную, это первая дверь направо, там сейчас Антуанетта и Мэг. Вещи пока оставьте тут: потом придумаем, как вас разместить.       Тут до меня дошел смысл первой фразы, и Крис застыла посреди коридора.       – Т-то есть как сбежал?       – Проходите, я все расскажу.       Мы с Эриком переглянулись.       В гостиной действительно обнаружились мать и дочь Жири. Мэг была заплаканная, с распухшим носом и глазами-щелочками, да и вообще вид имела весьма растрепанный; мадам Жири, нахохлившись, сидела в глубоком кресле и печально гладила дочку по спине. Да, тут явно случилась беда.       Увидев нас, Мэг тоненько взвизгнула – и ринулась Крис на шею.       – Он уб-бежал!.. П-париж… там стреляют… Проклятые студенты!       Во время этой тирады мне оставалось только поглаживать ее по спине, совсем как мадам только что, и растерянно коситься на Эрика. Он тоже явно не знал, как реагировать. Наконец он неловко кашлянул и посмотрел на утонувшую в кресле Жири.       – Здравствуй, Антуанетта, – мягко произнес он. – Я приехал.       Мадам глянула на него совершенно больными и испуганными глазами.       – Эрик… помоги нам… – неожиданно прошелестела она и медленно поднялась.       Сейчас она была совершенно не похожа на ту властную женщину, которую я запомнила с прошлой встречи в Буживале – казалось, жизнь ушла из нее, оставив лишь самую малость плескаться на донышке.       Эрик шагнул к ней и протянул руку; мадам тяжело оперлась на нее – и вдруг беспомощно расплакалась, ткнувшись ему в жилет.       – Так что стряслось-то?! – не выдержала я скопившегося под ребрами напряжения.       – Проходите, садитесь и я вам расскажу все по порядку. – Раппно неслышно подкрался сзади и, обогнув нашу с Мэг «скульптурную группу», поддержал мадам с другой стороны. Вместе с Эриком они усадили ее обратно в кресло. Мы с Мэг пристроились на оттоманке, Эрик выбрал второе кресло, поменьше, ну а Раппно расположился на стуле, оказавшись посередине. И стразу же взял с места в карьер:       – Этьен сбежал в Париж, чтобы поддержать Коммуну.       – Это как? Зачем? – в унисон поразились мы с Эриком.       – Расскажу по порядку. – Раппно уставился на свои ладони, словно история была записана на них. – Когда мы приехали в Париж по заданию Кремье, я почти не занимался Этьеном – все время съедала работа. – Я немедленно почувствовала себя виноватой, хотя умом и понимала, что к работе Раппно имела лишь касательное отношение. – А следовало бы. В Париже он встретил старого друга, знакомого еще по Пуатье – тот за каким-то лядом поступил в Сорбонну, хотя наш университет не хуже. Этот друг свел его со студенческой ячейкой, знаете, такие молодые и горячие революционеры, которые страстно жаждут изменить мир и сгореть в пожаре восстаний, покрыв свое имя славой, а на деле падают в обморок при виде крови. Он же посоветовал Этьену не распространяться, что его отец – полицейский. А я… мне следовало бы обратить внимание раньше: ведь Этьен все меньше грезил своей биологией и все больше с восторженным придыханием пересказывал «тезисы» с собраний – есть там один такой… лидер. У которого язык хорошо подвешен. А я, как всегда, был слишком занят… старый дурак! – И Раппно закрыл лицо руками.       Мы прикусили губу, с жалостью глядя на убитого горем и виной – куда большей, чем наша, – отца. Он, как и мадам, совсем не походил на себя прежнего, сильного и сурового, жесткого и внешне бесстрастного мужчину. Эрик посмотрел на нас, потом перевел взгляд на Раппно – и вдруг вылетел из кресла.       – Перестань заниматься самоедством! Это абсолютно бесполезное занятие. И этим ты сына не вернешь. Хватит!       Все, присутствующие в гостиной, вздрогнули. Мадам Жири посмотрела на Эрика с надеждой, словно он был индейским божеством, обещавшим ей бессмертие. Раппно поднял покрасневшие и потухшие глаза, в которых постепенно загорался огонек надежды.       – Продолжай! – велел Эрик, нервно меряя шагами комнату.       Нет, ну надо же! Почему он не был таким в театре?.. Был. Просто мы и сами были не промах… Да мы и сейчас хоть куда… Тише, ты мешаешь мне слушать…       – Когда мы вернулись домой, Этьен словно бы рвался обратно, дескать, там его «друзья и соратники», попутно обвинял меня в равнодушии к судьбе Родины – по его мнению, я должен был остаться в осажденном городе и «защищать свою страну от пруссаков». А на днях в Пуатье приехал тот самый друг, Пьер. Этьен сразу же поспешил с ним встретиться, вернулся возбужденный, с таинственным видом сообщил, что «в Париже кое-что затевается», что Пьер и еще несколько человек тайными путями обошли прусские войска, чтобы поездить по городам, закупить оружие и продовольствие и завербовать людей, «готовых отстаивать свои взгляды и интересы страны, в отличие от буржуазии, которая сговорилась с врагом». Через день они оба исчезли, и я догадывался, куда Этьен мог сбежать. Я собирался ехать один, но… – Раппно кивнул на прижимавшуюся ко мне Мэг, – мне не дали, так что поехали все вместе. Благо, у нас было, где остановиться – гостиницы практически все закрыты, а этот дом принадлежал родственникам жены. Я начал наводить справки через старые каналы, а еще через два дня мы узнали о Коммуне. Вот, собственно, и все.       – Что за тайные пути? – спросил Эрик, пронзив Раппно острым, как стилет, взглядом.       – Через катакомбы, – охотно отозвался тот. – Я знаю эту дорогу – ход начинается в глубоком овраге в Венсенском лесу, а выйти можно в нескольких местах.       Эрик кивнул, будто понимал, о чем речь.       – Да, один из ходов ответвляется в подвалы Оперы, так что я хорошо изучил эту сеть. Куда Этьен мог направиться в Париже?       – Насколько я помню, они собирались в каком-то доме на улице Сен-Жак…       – Вы ведь спасете его? – Мэг вывернулась из-под моей руки и буквально кинулась в ноги Эрику. – Спасите его, умоляю! Он ведь даже стрелять не умеет… Его убьют там, сразу убьют! – и Мэг разразилась новой порцией рыданий.       Эрик с некоторой долей растерянности взглянул на меня. Мы с Крис пожали плечами. Тогда он постарался взять себя в руки и помог Мэг подняться с колен.       – Кристина, Нетта, вы не могли бы проводить Мэг в ее комнату и успокоить ее? Нам с Жан-Полем нужно поговорить наедине.       – Конечно! – деятельная натура мадам Жири наконец-то получила точку приложения. Мадам бодро выбралась из кресла и зашарила в кошеле на поясе – видимо, в поисках нюхательных солей, потом мы с двух сторон подхватили Мэг и потащили ее на второй этаж, в спальню.       Когда, уложив Мэг и оставив ее на попечении мадам, Крис вернулась в гостиную, Раппно там уже не было. Эрик сидел на оттоманке, оперевшись локтями на колени и задумчиво уткнувшись подбородком в сцепленные в замок руки. Мы ненавязчиво присели на краешек рядом с ним.       – Жан-Поль спас нам жизнь… отдал деньги Жиля… – пробормотал Эрик, будто обращаясь к самому себе. – А Нетта спасла меня. Я стольким им обязан!       – Мы стольким им обязаны, – мягко поправила Крис, расцепляя его ладони и пряча их в своих маленьких ладошках. – Надо что-то делать, любимый.       – Может, вернуть им деньги? Они не будут лишними в такой передряге… – тоскливо прошептал он, но тут же осекся. – Боже, какие гадости я говорю! Надо помочь. Другого выхода я не вижу.       – Вы с Раппно поедете выручать мальчика, – полуутвердительно сказали мы. – Я тоже не хочу, чтобы ты ввязывался в это… но иначе… они – наша семья, Эрик!       Он резко развернулся к нам:       – Ты – моя семья, Кристина! А на весь остальной мир мне плевать! Что-то я ни разу не видел в своем подземелье толп добрых самаритян, жаждущих спасти меня от одиночества! Кроме тебя…       – Нас, Эрик. Кроме нас.       – Да, – он сжал запястья Крис. – Вас. Это было чудом, и я отнюдь не уверен, что господь бог выдал мне абонемент.       – Если ты так приземлено подходишь к вопросу, кто кому и что должен, то могу напомнить: без согласия мадам Жири нас не обвенчают, – сухо заметила я. Как-то нам совсем не нравился этот чертов эгоистичный Призрак, который так не вовремя проснулся в Эрике.       Да я и сама не хочу, чтобы он ехал!.. Я тоже, но… долг платежом красен, как у нас говорят. Мы не должны быть такими неблагодарными сволочами… Как же глупо все получилось…       Он смотрел на нас своими удивительными серо-зелеными глазами.       За окном смеркалось, и комната постепенно погружалась в полумрак. И мы лишь смутно видели черты его лица.       – Кристина… Белл… не надо, прошу вас. Я не такое чудовище, каким иногда кажусь… каким хочу казаться. Я поеду.       – Мы поедем с тобой.       – Ни в коем случае! – предсказуемо взвился наш любимый. – Это опасно. Мы с Раппно возьмем оружие и провиант. А вот для женщины место не предусмотрено… Ну, Кристина, ну что ты? – смягчился он, увидев, что у нас задрожали губы. – Пойми, это не просто приключение, это опасно. Да и лошади у нас всего две. Я прошу тебя, не глупи…       Крис вздохнула.       Он прав… Конечно, он прав, но мы же с ума сойдем, не зная, что с ним…       – Он прав, Кристина. Ни к чему молодой девушке ехать в осажденный город, в котором творятся беспорядки. – Мадам выросла на пороге комнаты подобно бесплотной, но грозной тени. Мэг, выплакавшись, уснула, и мадам спустилась к нам. – Я присмотрю за ней, Эрик, – она тепло взглянула на моего названного мужа. – И спасибо тебе.       – Я еще ничего не сделал… – развел руками тот.       – Но сделаешь.       Отъезд назначили на раннее утро. Нас с Эриком разместили в небольшой мансарде на втором этаже – как положено, со скошенными стенами и узкой кроватью. Кроме кровати здесь умещались еще комод и два стула. Крис не стала распаковываться – сменила платье на домашнее и достала ночную одежду. Весь вечер Эрик провел в компании Раппно, готовясь к предстоящей авантюре: чистил оружие, проверял его, а заодно, склонившись над расстеленной на столе картой Парижа, вполголоса обсуждал с полицейским примерный план действий. Понятно, что без информации прогнозировать что-то конкретное было глупо, но и наугад они соваться не собирались.       А в нашем распоряжении была вся ночь. Не вся, конечно, на самом-то деле, – мужчины договорились выехать еще до рассвета.       …Эрик был нежен, так нежен, будто расставался с нами навсегда. И будто стремился вобрать в себя наше тело, оставить на себе его слепок, отпечаток… да черт его знает, что именно и как оно называется. Слезы и сталь, ветер и море, мокрый бархат и жаркая материнская утроба – вот что это было. Иначе я не знаю, как это описать.       Потом мы лежали в позе «ложки», и Эрик прижимал нас к себе и сопел носом нам в затылок.       – Крис… Бэлл… – зашептал он вдруг. – Пообещайте, что не увяжетесь за нами. Я ведь узнал этот ваш взгляд: вроде согласились, но на самом деле… Иначе я попрошу Антуанетту запереть вас в комнате до самого моего возвращения.       – Мы обещаем.       Крис развернулась и посмотрела ему в глаза. Ночь идет, неостановимо катится вперед, и солнце, обежав полный круг, вот-вот вернется, оставляя нам совсем немного времени, чтобы быть вместе…       «В последний раз…» – больно качнулось сердце, пронзив тело насквозь раскаленной иглой.       Нет! Неправда! Ты брешешь, как дурной пес, глупое трусливое сердце!       Когда мы проснулись, Эрика рядом не было. Зато внизу слышалась ржание лошадей. Мы вылетели из комнаты, прогрохотали по лестнице и выскочили на крыльцо.       Раппно уже был в седле, а Эрик мешкал, возясь с седельными сумками. Вот он обернулся и увидел Крис – простоволосую, босиком, в тонкой батистовой ночной рубашке.       – Кристина, ты же простудишься! Немедленно в дом!       – Я хотела попрощаться… – мы слабо улыбнулись.       Эрик оторвался от своего занятия и подошел к нам. Обнял, притянул к себе, поцеловал в лоб и отстранился.       Мы так и стояли, глядя друг на друга – и ничего вокруг не видели. Только мы.       Я т е б я л ю б л ю.       Эта фраза, это чувство, это состояние висело в воздухе.       Мое сердце, моя радость, самое большое сокровище, ты ведь знаешь, что я тебя люблю? Ты помнишь? Если что – я всегда найду тебя, даже если ради этого мне придется перевернуть небо и землю, соединить распавшуюся связь времен и выбить тарантеллу на лысине Святого Петра. Один раз я уже прорвалась сквозь границы времени и пространства…       Мы же пообещали… Мы пообещали не увязываться за ними. Мы и не будем. Подождем денек-другой, и если они не вернуться к этому сроку – мы сами скатаемся в Париж. Мало ли какие у нас там дела, на Эрике свет клином не сошелся… Ну да, конечно… Ладно, сошелся. А карты катакомб посмотрим в Интернете…       – Эрик, нам пора! – Раппно нетерпеливо дергает поводья, заставив заплясать коня под собой.       Эрик с удивительной легкостью запрыгивает в седло…       – Возвращайся, – мы поднимаем руку.       – Я вернусь, – в ответ поднимается рука.       – Мы постараемся вернуться послезавтра.       Раппно разворачивает коня, Эрик чуть мешкает, оглядывается на меня – и пускает лошадь в галоп. Вскоре оба всадника исчезают в пыли и сиреневых предрассветных сумерках.       – Не переживай, девочка моя, – Жири, вышедшая следом на крыльцо, набрасывает шаль Крис на плечи. – Они вернутся.       А я вот в этом не уверена.