Не в первый раз

      Мысли путались, я никак не могла найти выход на главную улицу, и так и петляла по переулкам, пока вдалеке не показались знакомые огни. Я облегчённо вздохнула и помчалась домой.       Захлопнув дверь, я быстро стянула с себя всю одежду и залезла в ванную. Мне необходимо было освежиться. Может быть, после холодного душа в голове прояснится хоть что-то? Как будто вода могла смыть с меня все вопросы...       Вдруг я почувствовала резкую боль в плече. Только сейчас я заметила, что у меня из руки идёт кровь. От воды рана защипала. Я быстро вылезла из ванной и дрожащими руками высыпала содержимое аптечки на пол. Среди кучи лекарств и таблеток, я отыскала нужную мне мазь и, выдавив почти пол тюбика себе на плечо, принялась растирать её. Мятный запах заполнил комнату, и боль немного утихла. Но от того, что в рану попала земля, она будет заживать дольше, чем должна была бы. Обмотав руку бинтом, я кое-как собрала всё, что рассыпала. А когда увидела своё отражение, то клянусь, чуть не кинула аптечку в зеркало. Вода превратила пыль на моём лице в грязь. Я выглядела, как шахтёр из двенадцатого.       В этот момент снизу раздался голос мамы:       - Эффи, ты дома?       - Да, я в ванной.       - Собирайся быстрее, скоро интервью.       Интервью! Со всеми этими происшествиями я совсем забыла про него. Хотя ещё утром все мои мысли занимал только этот день.       Стараясь сильно не мочить руку, я снова искупалась и привела себя в порядок. Перепачканные парик и платье я засунула под ванну, надеясь придумать потом, что с ними делать. В своей комнате я обнаружила, что ни одно платье с длинными рукавами не налазит на моё перебинтованное плечо. Поэтому, когда я, уже одетая, спустилась вниз, мама, первым делом заметив повязку, спросила:       - Что это?       - Поскользнулась на кухне и порезалась, когда падала. – Соврала я.       - Будь осторожнее. – Она улыбнулась, но на её лице мелькнуло недоверие. Больше мама ничего не сказала.       Мы отправились на интервью.       Сидя в машине, она произнесла:       - Кстати, Эффи, завтра к нам придут соседи смотреть голодные игры. Оденься понаряднее.       Отлично, мало того, что мне придётся смотреть на то, как Хеймитча пытаются убить, так ещё и делать вид, что мне нравится происходящее.       - Но мам…       - Ох, знаю, детка, ты это не любишь, но нам надо поддерживать отношения с соседями. – Она улыбнулась, убрав выбившуюся прядку волос с моего лица.       - Ага, – вздохнула я.       Остаток пути мы ехали молча.       Мы прибыли за десять минут до начала, и мне пришлось поговорить с теми людьми, которым я попалась на глаза. Когда какой-то мужчина рассказывал мне что-то безумное интересное о пластических операциях своей жены, свет погас, и я, мысленно поблагодарив Бога, тактично прервала его, сказав, что мне пора вернуться на своё место. В этом году у голодных игр был новый ведущий. Совсем молодой, если я не ошибаюсь, ему было всего двадцать один, а звали его, кажется, Цезарь Фликерман. Он поприветствовал зал и сообщил о том, что интервью начинается. Каждый раз, как он представлял нового трибута, зал разрывали овации. Глупые, глупые люди. Неужели им плевать, что все, кому они тут так отчаянно рукоплескают, умрут меньше, чем через неделю. Я снова подумала о Хеймитче, в горле словно застрял комок. Трибутов в этом году было в два раза больше, соответственно, и церемония тоже растянулась на несколько часов. Ну, а мне в свою очередь пришлось в два раза дольше беспокойно ёрзать в кресле и грызть свой безупречный маникюр. Наконец, к тому времени, когда я уже разорвала программку, которую мне дали у входа, на мелкие кусочки, на огромном экране позади ведущего появилась заветная цифра.       - А теперь, дамы и господа, мы с вами имеем прекрасную возможность побеседовать с трибутами из дистрикта двенадцать! Прошу!       Когда на сцену вышла та маленькая девочка, которую я видела на жатве, моё сердце невольно сжалось. Её тоненькие ручки и ножки были обтянуты зелёным блестящим костюмом, а белая кожа под светом многочисленных софитов казалась ещё бледнее, если такое вообще было возможно. Я смотрела на эту девочку, стараясь не думать, что может произойти с ней в ближайшие несколько дней, а толпа вокруг меня была просто без ума от этого «маленького чуда», как выразилась моя мама. Без ума, и только. И никого не волновало, что с ней станет завтра.       А потом вышел он, в чёрном фраке и блестящей шляпе, парень с отмычкой и собственным мнением. Почему я так привязалась к нему? Ведь я знала, что за все свои чувства в этом мире приходится платить. Почему не остановилась? Зачем пришла на ту крышу?       Он устроился в кожаном кресле напротив ведущего. Цезарь задал ему несколько общих вопросов, на которые Хеймитч, кажется, без труда ответил. Но из-за бешеного стука сердца я мало что услышала.       Следующие десять минут я смотрела на сцену, не отрывая глаз и иногда даже забывая дышать. Не ходи туда. Давай сбежим. Ты там умрёшь. Я так долго была одна. Знать бы только, что теперь делать. Больше нет сил притворяться. У всех же есть шанс. Не уходи, прошу. Не надо.       Тысячи голосов в голове слились в безумный крик. Ну, вот и всё, конец спектакля. Интервью подходило к концу, мои надежды тоже. И вот, Цезарь задал свой последний вопрос:       - Ну, и как тебе Капитолий? Всё понравилось?       Хеймитч посмотрел на зал, и вдруг наши взгляды встретились, он улыбнулся.       - Всё было безупречно.       Наверно, со стороны всё выглядело, будто он обращается к зрителям, но в тот момент я знала точно – это не так. Клянусь, Хеймитч сказал это только мне.