Побеги

Ожидание, когда Ямато придёт в сознание, выматывает сильнее предшествующего боя. Какаши поднимается с земли, обыскивает погибших и укладывает тела в один ряд. Над головой снова слышен щебет птиц. Настоящий, а не подражающий ему треск смертоносного райкири. Солнце постепенно клонится к западу. Какаши засыпает дёрном схрон с трофейным оружием и теми немногими припасами, которые обнаруживаются в заплечных мешках шиноби. Кивает своим мыслям и складывает печати призыва. Осевшая после схватки земляная пыль снова вздымается и развеивается клубами. Какаши прикрывает глаз в тщетных попытках совладать с сухостью роговицы. Шаринган единовременно отдаётся режущей болью под веком, которое к тому же неприятно дёргает. Он обещает себе найти флакон с каплями, но пока есть проблемы насущнее. Привычно раскрывается только один глаз и встречается с мрачным взглядом нинкена. Паккун ведёт носом. Пахнет кровью, обугленным мясом и рвотой. — Вас потрепали, — он хмурит морщинистую морду и обеспокоено косится в сторону Ямато. Какаши раздраженно ведёт плечами на такое замечание, но затем тяжело выдыхает и согласно кивает. Пока он меняет Ямато холодный компресс и вытирает засохшие остатки рвоты с губ и подбородка, Паккун внимательно слушает доклад джонина для Хокаге. — Я обработал и перевязал рану. Как только он придёт в сознание, мы направимся в Страну Горячих Источников. Думаю, если не врач, то хотя бы медсестра там найдётся. Останемся на ночлег и завтра на рассвете выдвинемся в Коноху, — Какаши заканчивает рапорт и вешает на шею нинкена небольших размеров мешочек. — У каждого нашёл по инъектору, два невскрытых, один пустой. Думаю, сенбоны были отправлены этим же ядом. Экспериментальный антидот сработал и пока без побочек, но пусть всё равно проверят. — Туман живым не даётся? — слабый, надтреснутый голос тем не менее звучит не без улыбки. Какаши и Паккун синхронно, как по команде оборачиваются. У обоих в глазах читается нескрываемое облегчение. Ямато сначала привстаёт на одном локте, а затем полностью садится, скрестив ноги. — Главное, что тебя с собой не прихватили, — Какаши почти невесомо толкает друга в здоровое плечо и чувствует, как его самого отпускает. Где-то внутри ослабляет натяжение привычная струна беспокойства. — Было бы обидно уйти в мир иной таким образом, — Ямато чувствует мерзкий привкус во рту и судорогу опустошённого желудка. — Туман это не заботит, — Паккун подходит ближе и тычется холодным носом в его безвольную ладонь. — Шутишь, значит жить будешь. Какаши тем временем достаёт из сумки флягу полную свежей горной воды и протягивает ту напарнику: — Держи, прополоскай. И тебе надо много пить. Ямато благодарно кивает ему и, прежде чем забрать флягу, легко треплет Паккуна по голове. Такое отношение позволительно, только если тебя чуть не прибрала к рукам сама смерть. И Ямато будет крайне счастлив, если второго шанса не представится. Он салютует флягой отбывающему в Коноху нинкену и ещё долго полощет рот, гоняя за щеками прохладную воду. Солнце греет бледное лицо сквозь обугленные ветви некогда раскидистого дерева, разум постепенно проясняется от нездорового сна. — Как ты? — Какаши затягивает шнуровку на походном рюкзаке и закидывает тот за плечи. — Надо выдвигаться, иначе не успеем до заката. — Рука онемела, ниже плеча практически не чувствую. В остальном норма. «Побочный эффект или действие яда?» — Какаши задумчиво хмурит брови. Хочет предложить свою помощь, но сдерживается, видя, как напарник ловко, хоть и одной рукой подхватывает снаряжение и поднимается на ноги. Ямато осматривает место сражения, вытоптанную траву, тела с навечно закрытыми глазами и тяжело вздыхает. По сравнению с зияющей пустотой в грудной клетке и искромсанным горлом — кунай под рёбра выглядит почти гуманно. Хотя, конечно, Ямато понимает, что умер юный шиноби совсем не от этого. — Нельзя так оставлять, — тела как будто проваливаются в землю на пару футов, а сверху их затягивает плотным покрывалом плюща. Ямато кивает сам себе. Это все, на что он способен в текущем состоянии. Какаши вскидывает бровь, но не говорит вслух, что его удивляет больше — одноручная печать или чужое милосердие. Перевал встречает их привычным умиротворяющим пейзажем и извилистой тропой, уходящей в Страну Горячих Источников.

***

На рубеже стран онсэнов больше, чем пограничных постов — признак мирного времени. Какаши надеется, что на его веку так оно и останется. Надеется, но не верит. Когда они добираются до ближайшего источника, небо уже расчерчивают последние лучи заходящего солнца. Холл рёкана встречает запахом сандала, не самыми изысканными, но любовно составленными икебанами и глубоким взглядом живых зелёных глаз на контрастно старческом, морщинистом лице. — Рада приветствовать шиноби Листа, — пожилая хозяйка глубоко кланяется, сложив перед собой руки на искусно расшитом кимоно. Из-под её сухих пальцев стайкой вылетают белоглазки и тянутся ветви золотого клёна. Поклон джонинов выходит не таким церемонным, но не менее глубоким. Какаши не в силах оторвать глаз от будто живых желто-зелёных птиц с белой нитяной каёмкой вокруг глаз-бусинок. — Уже увяла та моя красота, что сражала мужчин, но я рада видеть, что ещё способна приковывать взгляд, — тонкие губы улыбаются печально и тепло, ладони, увитые сетью морщин, разглаживают ткань кимоно. — Есть красота, над которой годы не властны, — Какаши видит в зелёных глазах напротив отблеск былой юности и мерцание старческой мудрости. И даже оперение белоглазки не в силах соперничать с их цветом. — Я распоряжусь подготовить вам лучший номер в онсэне, — улыбка хозяйки более не печальна, теперь в ней видится что-то по-девичьи озорное. Она подзывает к себе служанку и просит гостей немного подождать. Джонины в нетягостном ожидании проходятся по коридору, разглядывая настенные полотна с местными пейзажами. — А вы умеете очаровывать, семпай, — тихо смеётся Ямато, с интересом наблюдавший короткую сцену. — Как и быть очарованным, — Какаши пожимает плечами и скользит нечитаемым взглядом по чужой улыбке.

***

Служанка, совсем юная, не старше Сакуры, кротко смотрит в пол, провожая их до комнаты. Тем не менее от Какаши не укрываются её мимолётные робкие взгляды в сторону напарника. Высокий, крепко сложенный, с широким разворотом плеч и волевым подбородком Ямато мог разбить не одно женское сердце, но по воле судьбы предпочитал залечивать чужие раны. Какаши иногда по-прежнему видел в нём запутавшегося мальчишку. Наделённого мокутоном человека без корней. И по этой злой иронии его хотелось оберегать. Хатаке настойчиво отгонял от себя эти мысли, но сегодня, держа на руках безвольное тело с закатившимися глазами, испытал это чувство, обострённое в стократ. Будто он может защитить? Будто Тензо нуждается в его защите? Стоя перед раскрытыми сёдзи, выходящими в сад камней, Какаши понимает, что единственный, кто запутался — это он сам. Где-то между деревьями раздаётся стук содзу. За спиной весенним ручьём переливается девичий голос, иногда разбиваясь о гладкие камни — ответы Ямато. Наконец служанка уходит, аккуратно прикрыв за собой раздвижные двери. Ямато стягивает сандали и ступает на устланный татами пол. Ему требуется семь шагов, чтобы встать плечом к плечу с Какаши: — Медик зайдёт через полчаса, — Ямато глубоко вдыхает прохладу вечернего воздуха. — Надеюсь местные ёкаи благосклонны к людям. Сад в сумерках полнится звуками насекомых и журчанием воды. Какаши же внимательно слушает чужое дыхание, чистое и спокойное, без надрывов и хрипов.

***

К удивлению обоих шиноби медиком оказывается отдыхающий в онсэне врач. Он тщательно осматривает Ямато, слушает сердце, считывает пальцами пульс, зажав в другой руке карманные часы на тонкой цепочке. Когда Какаши протягивает ему конверт с деньгами, трясёт убранными в высокий пучок седыми волосами и строго смотрит из-под кустистых бровей. — Госпожа Наоки лично просила меня, — он азартно подкручивает длинные как у морского дракона усы. — А иметь в должниках такую женщину… Какаши понимающе смеётся. Ямато тоже неловко улыбается, растирая больную руку. Та все ещё плохо слушается, но он уже может свободно шевелить пальцами. — Правильно, юноша, — обращается наконец к нему старик. — Такого здорового быка как вы ещё поискать надо. Поводов для беспокойства не вижу. Онемение, думаю, полностью пройдёт к утру. Обычного массажа и растираний будет достаточно. Они тепло прощаются у порога. — Передавайте привет Госпоже Цунаде от Хитоши из Страны Молнии, — старик озорно подмигивает на прощание и удаляется. — Маа-а, старый плут, — тянет Какаши, перекидываясь с Ямато красноречивыми взглядами.

***

Рана зудит, а после источников придётся снова менять повязку. Ямато беспечно улыбается, чувствуя невероятное облегчение от того, что его волнуют такие мелочи. Он жив, а впереди с десяток часов отдыха в хорошей компании. Людей в онсэне на удивление мало, только на другом краю водоёма отдыхает компания из трёх пожилых мужчин. Однако, знакомого медика из Страны Молнии с ними нет. Ямато откидывает голову на плоский камень, подстраивая под затылок набедренное полотенце. Горячая минеральная вода обволакивает тело, расслабляя мышцы, однако голова всё также полна мыслями. Ему вспоминается течение горной реки и сводящие судорогой ступни. — Меня не может не успокаивать мысль, что люди, которые могли видеть, как вы моете мне голову — мертвы. Я плохой человек, да? — Трудно быть хорошим человеком будучи шиноби, — голос Какаши звучит приглушено из-за повязанного на лицо полотенца. — У Наруто получается, будучи даже джинчурики, — Ямато пожимает плечами. — А ещё сиротой и преданным лучшим другом. Какаши тяжело вздыхает. Он не знает, что на это ответить. — И всё же у Вас талантливая команда, — Ямато понимает свою оплошность и пытается уйти от больной темы. — Джинчурики, копия Цунаде-сама и отступник, — Какаши смеётся тихо, почти обречённо. — Я думал, если обучу Саске технике тысячи птиц, это на какое-то время пресытит его стремление к силе. Я ошибся. «В который раз», — добавляет он про себя. — Кто-то наверху не скупится испытаниями на Ваше имя, — горькая улыбка касается чужих губ. — Назови мне хоть одного шиноби с простой судьбой, — Какаши лелеет свою боль, но больше не возводит её на пьедестал. Теперь там другие ценности. — Так или иначе, мы наёмники и только Воля Огня очеловечивает нас. — Наруто вернёт Саске Волю Огня. — Либо кому-то придётся убить его, — резкость слов не может скрыть всполохов надежды в серых глазах. Ямато рад, что в Какаши ещё есть силы верить. Какаши знает, что обязан сделать всё возможное, чтобы помочь Наруто и Сакуре вернуть последнего из Учих. Он уже один раз позволил команде распасться, но пока каждый из них ещё дышит — ничто не кончено. Ямато, ввергший его в нерадостные раздумья, вытягивает обратно в реальность: — Есть что-то пророческое в том, что каждый из них — ученик легендарного саннина. — Следующее поколение всегда превосходит предыдущее, и занимает их место, — задумчиво повторяет Какаши фразу, сказанную не так давно над телом погибшего нукенина из Скрытого Водопада. — Они станут не менее великими шиноби. — Я рад снова работать с вами в команде, Какаши-семпай, — Ямато старается, чтобы нарочитая непринуждённость хоть на толику скрыла его чувства. — И новый опыт с Сакурой, Наруто и Саем оказался… весьма интересным. — О да, они иногда бывают просто невыносимы. — Думаю, то же они могут сказать и про Вас. Какаши капитулирующее поднимает руки. — Знаете, что расслабляет тело и успокаивает разум не хуже источников? Какаши быстро угадывает правильный ответ, когда, бесшумно открывая сёдзи, к ним выходит мальчишка-слуга с кувшином и двумя отёко на небольшом деревянном подносе. — Не думаю, что саке лучшая идея, когда в тебя меньше пяти часов назад вкололи экспериментальное противоядие. — Господин Хитоши вполне оптимистично высказался о моём состоянии. Да и Вам надо больше верить в Сакуру, семпай. — Я знаю, что она прекрасный ирьёнин. Убеждался не раз. А ещё знаю, что она сотворит с твоей головой, когда узнаёт об этом, — Какаши кивает в сторону расписного керамического кувшина, который слуга оставляет у самого края ротенбуро. Они синхронно кивают мальчишке в знак благодарности, и тот спешно удаляется. — Я добровольно готов стать подопытным в вопросе совместимости нового противоядия и алкоголя, — и пусть слова Ямато звучат нарочито беспечно, Какаши знает, сколько скрывается за этим «подопытным», и не решается остановить чужую руку, наполняющую чаши до краёв. Спустя минуту над водой раздаётся дружное «кампай». Они возвращаются в номер разморенные горячей водой и вкусной выпивкой, давшей в голову на голодный желудок. Низкий столик посередине комнаты заставлен различной закуской и двумя полными до краёв токкури, по бокам расстелены футоны со свежим хрустящим бельём. Какаши присвистывает: — Нельзя так пользоваться симпатией девушки. — Не вы ли сегодня очаровывали Госпожу Наоки? — Ямато подцепляет края юкаты и усаживается на свой футон, скрестив ноги. — Тем более куда ещё тратить жалование, если не на еду и выпивку? Какаши благосклонно пропускает шпильку мимо ушей и следит за тем, как Ямато стягивает с плеч верх юкаты и принимается растирать предплечье. — Как рука? — Лучше, — Ямато осторожно приподнимает её и перебирает пальцами в воздухе. — О, это целительное саке. — Сам будешь отчитываться Сакуре и Цунаде-сама. — Хватит пугать меня, семпай. — Всего лишь предостерегаю, — Какаши вместо того, чтобы занять свой футон, садится сбоку от напарника. — Давай сюда. Он не дожидается, пока Ямато протянет больную руку. Тянет на себя чужую кисть и принимается разминать мышцы, постепенно поднимаясь вверх от запястья. В номере повисает уютное молчание. Ямато чувствует, как горит под чужими умелыми пальцами кожа и, пытаясь не думать об этом, свободной рукой тянет со стола тонкий ломтик угря. Рыба буквально тает на языке, пробуждая аппетит. Он успевает попробовать маринованный дайкон и тофу с луком, прежде чем замечает недовольный взгляд Какаши. Сильные руки, разминающие предплечье, прокручивают кожу в разные стороны. Ямато ойкает. — Вернулась чувствительность? — насмешливый голос бьёт по нервам. — Простите, семпай, — Ямато судорожно сглатывает, подхватывает палочки и выбирает с деревянной менажницы самый жирный кусок тунца. Кормить Какаши с рук он не готов ни физически, ни морально. — Вы можете быть очень жестоким. — Сказал человек, бессовестно набивающий желудок перед голодными товарищем, — Какаши хищно смыкает губы на рыбе. Белые зубы впиваются в пурпурно-красную мякоть. Ямато отводит взгляд от чужого лица и тянется к токкури. Ему срочно необходимо выпить. Он пропускает два отёко подряд, наполняет чашу в третий раз и протягивает к губам напарника. Какаши с садистским удовольствием принимает из чужих рук еду и выпивку. Наконец, вдоволь налюбовавшись пунцовым лицом Ямато, пересаживается к нему за спину и начинает массировать плечи и основание шеи. Он чувствует, как млеет тело под его руками, хотя возможно это последствие саке. — Мне никогда раньше не делали массаж, — доверительно сообщает Ямато и уже раскованно заводит над плечом палочки с зажатым между кубиком тофу. — Значит я у тебя первый, — многозначительно выдаёт Какаши и прожёвывает закуску, отмечая терпкость лука и заалевшие уши напарника. — Ну думаю будет с тебя. Какаши поднимается с татами и обходит по большой дуге стол, садясь напротив. За закрытыми сёдзи отчётливо слышен перестук бамбука о камень. — Ради этого стоило выжить, — Ямато откидывает голову назад, разминая шею, и бросает благодарный взгляд на семпая. Его тёмные глаза блестят от выпитого саке, а на губах гуляет шальная улыбка. — В мире столько вещей, которые хотелось бы сделать, прежде чем умереть. Внутри Какаши посмеивается чужой болтливости, но вслух спрашивает: — Что же например? — Анальный секс. Рука Какаши с поднесённым ко рту отёко на миг замирает: — Ну прости, с этим я тебе не помощник, — он резко опустошает чашу и вытирает рот тыльной стороной ладони. Ямато здоровой рукой тянется к уже второму кувшину, наполняет своё отёко до краёв, не обижает и напарника — пара капель стекает через керамический бок по пальцам Какаши и теряется в складках юкаты. — А у вас был опыт? Какаши безразлично пожимает плечами: — В юности с гражданской. — И как вы её уговорили? — Никак, это была её инициатива. — Ну да, Вам девушки ещё и сами предлагают, — Ямато показательно закатывает глаза. Какаши в ответ лишь скептически выгибает бровь и продолжает: — Она берегла себя для будущего мужа. Ямато не сдерживает пьяный смешок: — Не знаю, что больше забавляет. Что вы не оказались тем самым или логика девушки. — Ничего удивительного, её отец был высокопоставленным чиновником. А как знаешь, дочери, ещё и красивые — товар штучный. — Так вы любитель голубых кровей, Какаши-семпай. — Не переживай, рядовым шиноби не побрезгую. — Куноичи, — машинально поправляет Ямато, все ещё смеясь в сжатый кулак. Какаши неопределённо качает головой на такое замечание. Он следит, как Ямато осторожно подносит отёко к обветренным, всё еще бледным губам и резко осушает его, запрокидывая голову. Кадык на сильной шее дёргается и замирает. — Честно говоря, я ожидал от тебя чего-то более, — Какаши щёлкает пальцами, подбирая слово. — поэтичного. — Сказал человек, прилюдно читающий эротику. — Но не вслух же. Ямато давится новым смешком, снова наливает себе саке и, поднеся керамический бок к губам, глупо улыбается: — А мне почитаете, семпай? За расписными сёдзи звучат первые раскаты грома. Синхронно с ними Какаши выкидывает вперёд руку, накрывая ладонью чужое отёко. Ямато, расслабленный и захмелевший, утыкается губами в покрытую мелкими шрамами и рубцами кожу и замирает. Какаши думает, что алкоголя в крови Ямато уже предостаточно, Ямато — что чужая кожа на вкус слаще, чем саке. — Думаю, тебе хватит, Тензо, — длинные пальцы забирают чашу из застывших рук и отставляют в сторону. Ямато снова в АНБУ, волосы покрывают плечи, маска — лицо, а тихий голос капитана — скрытое раздражение. Он подбирает под себя ноги, кладёт ладони на колени и низко кланяется, чуть не ударившись лбом о столешницу: — Прошу прощения, семпай. Какаши устало трёт глаза и корит себя за слабость. Он уже давно не его наставник, но ответственность все также чувствует за двоих. И если этой ночью произойдёт то, что весь вечер витает в воздухе — это тоже ляжет на его плечи. Не дать умереть товарищу на миссии, чтобы потерять друга за закрытыми сёдзи. Он не готов. — Выдвигаемся на рассвете. Молния за окном разрезает небо. Начинается ливень.

***

Мутно-белёсый нечеловеческий взгляд сковывает внутренности льдом. Мелькают вереницей глаза и образы. Тёмные на добродушном лице. Практически чёрные за оранжевыми линзами очков. Карие, с фиолетовыми полосами на щеках. Ясно-голубые, прикрытые светлой колючей чёлкой. Миндалевидные, закатывающиеся. Белки, изрезанные сетью капилляр. Волосы встают на затылке от тихого утробного рычания. Вращаются томоэ шарингана. Какаши резко садится на футоне. По спине катится холодный пот, из пересохшего горла вырывается сиплый хрип. Против воли активированный шаринган выхватывает осколки реальности, подсвеченные сквозь полупрозрачную бумагу сёдзи бледным лунным светом. Безмятежно сопящий на расстоянии вытянутой руки Ямато, пустые расписные отёко, сваленное в углу снаряжение. Слух различает капающую с жёлоба дождевую воду. Ливень закончился не более получаса назад. Какаши скидывает одеяло и поднимается. Его слегка пошатывает. Он ступает босыми ногами по прохладным татами и бесшумно раздвигает сёдзи. В растрёпанные волосы пробирается ветер. Пахнет озоном, глицинией и сырой древесиной. Он садится, свешивая ноги с террасы и подперев плечом резной столб. Дышит глубоко, размеренно, успокаивая мысли и демонов, которые навсегда с ним. Только за час до рассвета, находясь где-то на грани сна и яви, Какаши чувствует, как хлопок одеяла покрывает озябшие плечи, а большая тёплая ладонь невесомо гладит затылок.

***

Ямато просыпается поздней ночью, когда выпитое саке даёт знать о себе тяжестью в мочевом пузыре, но ещё не бьёт по голове совестными сценами вечера. Он медленно и нехотя поднимается с постели, стараясь не побеспокоить напарника, прежде чем замечает пустующий соседний футон с небрежно откинутым одеялом и не до конца закрытые сёдзи. Как будто с запозданием гуляющий по комнате сквозняк оглаживает босые ступни. Ямато без раздумий готов отдать жизнь за товарищей и деревню, но решение выйти в холодную ночь, на сырую после грозы террасу, тем самым развеивая остатки сна, даётся несоизмеримо тяжелее. В тусклом лунном свете хорошо различима сгорбленная, испещрённая застарелыми шрамами спина с выступающим рядом позвонков. Вместо юкаты Какаши ложится спать в тонких хакаму, которые сейчас только и спасают поясницу от холода ночи. Пропитавшиеся дождевой влагой половицы участливо не скрипят под весом Ямато, и он бесшумно обходит напарника, заглядывая в чужое лицо. Подрагивают полуприкрытые веки, стрелки слипшихся ресниц отбрасывают длинные тени на болезненно бледную кожу. Ямато, тревожась нарушить хрупкое забвение, давит в себе желание закинуть семпая на плечо и вернуть в тепло комнаты. Вместо этого он приносит одеяло с чужого футона и укутывает продрогшую фигуру. Несколько медлит, но все же приглаживает торчащий на макушке пепел волос. Он ощущает себя вором, возвращаясь в номер и чувствуя, как горит ладонь после украденного прикосновения.

***

Утро в горах истинно безмятежно и покойнее, чем ночь — затихает стрёкот насекомых и даже перестукивание содзу кажется приглушённым. Вверху в ожидании восхода синеет омытый ночной грозой небосвод. Внизу, крадучись стелется по саду туман, пряча в себе дорожки, усыпанные мелким гравием, и пышные низкорослые кустарники. Какаши медленно разлепляет веки, когда лица касаются первые робкие солнечные лучи. Ленно жмурится, поводя плечами под тёплым одеялом, и поджимает оледеневшие пальцы ног. Кошмары ему больше не снились. Они завтракают и собираются в полном молчании. Заветревшиеся закуски и сумки со снаряжением плавно перетекают из рук в руки. Какаши затягивает узлом бинты, изредка шмыгая носом. Ямато что-то беззвучно бормочет, прилаживая кобуру с сюрикенами к бедру. Лишь когда они перешагивают порог комнаты, Какаши благодарно треплет мягкие каштановые волосы чуть выше резинки хаппури. В главном холле пусто и тихо, хотя кто-то уже сменил заботливой рукой увядшие цветы в икебанах. От главного входа полозом вьётся широкая тропа сада, плавно переходящего в редкий лес. Мужчины идут в привычном молчании, нарушаемом только скрипом гравия под неторопливыми шагами. В глубине сада меж высоких клёнов виднеется беседка с тёмно-зелёной крышей в два яруса. Под выступающим навесом на чуть менее, чем почтительной дистанции беседуют госпожа Наоки и господин Хитоши. Какаши совсем по-мальчишечьи тычет локтем в бок напарника и прощально вскидывает руку. Ямато видит смех в его глазах и повторяет движение. Заметившие их Наоки и Хитоши машут в ответ. Она — церемонно, с лёгким поворотом узкой сухой ладони, он — энергично, чуть не задевая пальцами деревянный навес. Шиноби минуют два каменных столбика, знаменующих конец территории онсэна, когда за спиной раздаётся глухой стук гэта о ещё влажную землю. Какаши не надо видеть чужое запыхавшиеся лицо с предательски ярким румянцем, чтобы знать, кто это и по чью душу. Он тактично уходит вперёд, не сбавляя шага, но спустя пару метров всё-таки не удерживается от взгляда через плечо. Юная служанка неловко протягивает Ямато завёрнутые в бамбуковые листья онигири и почти что складывается надвое. Выпавшие из высокой причёски чернильные пряди дергаются в такт резкому движению и липнут к покрытым маслом губам. Ямато, с секунду замявшись, формирует печать и сгибается в глубоком поклоне, протягивая что-то в ответ. Какаши находит молчаливую сцену между шиноби и служанкой весьма трепетной. Возможно, однажды Ямато захочет вернуться за девушкой из Страны Горячих Источников, и от этой мысли у Какаши что-то предательски трепыхается внутри.

***

Служанка с горящими как в лихорадке щеками и влажным блеском в уголках глаз возвращается в рёкан, до боли сжимая в руке деревянную луковицу тюльпана. Ямато знает, кто составлял икебаны. И предпочитает не давать ложных надежд.