Ультралюбoff

      Лишь бы его увидеть, согласен даже потерпеть Светкины домогательства. Она сегодня необыкновенно восторженная и решительная. Ждёт меня после эфира, как на карауле виндзорский гвардеец. Даже волосы начесала, как медвежью шапку. Стоит торжественно, не шевелясь, но меня увидела — встрепенулась, повела плечиками, огладила свою талию, щёки втянула, а губки выпятила розовым сердечком. Типа секси.       Что-то Света необыкновенно прямолинейна, прёт как танк:       — Я жду тебя! Как прошёл денёк? Правда, славный сегодня эфир? Ты великолепен, как всегда! Я просто любуюсь тобой! Ой! Хи-хи… Галстучек съехал немножко, давай я… — и дальше очевидное — холодными пальцами по шее мне проводит, к ушам подбирается. Ноздри раздула, аж пар идёт. Всем видом своим показывает: «Мой голубчик! А я такая страстная штучка! И вся твоя, мой голубчик!»       Мимо прошествовала Маргоша — ярцевская секретарша — фыркнула, губёшки поджала, в глазах негодование. Стоп, стоп! Я никому ничего не обещал! Хоть и Дар, да дарить себя никому не обязан. Распустили слюни! Расставили капканов — смешных и не очень! И почему-то каждая считает, что именно она способна захомутать и пристроить к тёплому бочку. Вот и Светлана — возомнила себя секс-бомбой и бомбит мои территории. Грустно наблюдать за потугами этой оккупантки. Ещё грустнее отвечать ей. Сколько уже лет она меня окучивает? Сначала были просто быстрые взгляды и райского вкуса пирожки в качестве угощения. Потом взгляды удлинялись, становились томными, пирожки подавались только мне, а не для всего коллектива приносились. Следующий шаг: новогодний корпоратив, где эта изобретательница облила меня розовым шампанским и потащила к себе домой — чистить драгоценный костюм — так, как только она умеет. Ей вышел облом, а мне — счастье. Я, конечно, не очень рассчитывал её мужа увидеть, ведь если замужняя баба меня волочёт к себе домой явно раздевать, то мужа как бы не предвидится! Но он предстал — и в самый спасительный момент. С меня уже в пылу «очистительной» страсти стянули пиджак и рубашку, холодные пальцы исследовали рёбра, живот, подбирались к пупку… И тут ррраз! Мой герой дверцу открывает! Растерян, смущён, рот беспомощно открыл, брови вздёрнул, но вижу — кулаки-то сжались, вены на охренительных руках вспучились. Зол?       — Люба! Представляешь, я Дару перепачкала всё-всё! Рубашку мы сразу в стирку бросим! А вот пиджак… у тебя же был какой-то пиндосовский очиститель… — застрекотала Светлана, ничуть не смутившись и не испугавшись мужа, напротив, я почувствовал раздражение, гнев: сорвался с крючка сахарный крендель!       Люба вдруг взял мою рубашку, посмотрел на неё внимательно — так, как будто он взялся диагностировать мотор или узлы какие в моей бэхе. А потом, блядь, понюхал рубаху! Я понимаю, конечно, он всего лишь убедился, что пятно винного происхождения, но меня чуть не подбросило от этого его жеста. Жар в ладони перетёк, я сглотнул судорожно. Светка это сразу на свой счёт приняла, стала мужа выпроваживать, совсем баба сбрендила. Стерва! Но я уже не с ней, я уже весь его. Женские руки от себя отвёл, незаметно помаду с шеи стёр и за Любой почесал. Ради приличия стал рубашку из его рук вырывать, типа да ладно, у меня дома тоже стиральная машина есть. А у самого мысль: «Не отдавай, не отдавай! Вообще вмочи мне за жену! А лучше уходи от неё, шлюхи! Уходи… ко мне!»       Он и не отдал, правда и не вмочил, и от жены не ушёл. Вижу же, что дёргается, что я противен ему, взгляд свой отводит, бурчит себе под нос что-то, моих касаний чурается. Терпел весь оставшийся вечер меня: сначала мой пиджак чистил, потом кормил нас со Светкой (хотя та всем видом своим показывала, что яства — её рук дело, но я-то давно в курсе, кто главный держатель кухонных активов в этой семейке). Светка трындела безостановочно, дифирамбы мне в уши вливала. Люба хмурился. Когда я предложил выпить кальвадос, что мне Анна Валентиновна — наш продюсер — задарила (а я предусмотрительно забрал с собой подарочную коробку с драгоценным Пай д’Ож), Люба не смог скрыть брезгливости на лице. А Светка пнула его под столом. Пришлось парню за стеклом идти. Принёс ликёрные рюмки. Светка покрылась красными пятнами, зашипела на бедолагу, полезла в буфет за круглыми коньячными бокалами на низенькой ножке. Я осмелился по-дружески похлопать Любу по предплечью, типа ерунда, что бокалы неподходящие, мне пофиг! Тот в ответ отодвинулся от меня ещё дальше, почти к самому выходу с этой маленькой кухоньки. Ещё тогда была какая-то удивительная коврижка с яблоками, к кальвадосу самое то! Неужели это тоже Люба пёк? Я сожрал всё. Этим, кажется, даже несколько растопил его холодность. Ему приятно смотреть, как я уплетаю эту «шарлотку».       В тот вечер был ещё один финт: он мне рубашку гладил, когда та после режима «сушка» была торжественно извлечена из барабана стиральной машины. Светка меня пыталась развлечь, пока её муж с загадочным видом скрылся в комнате. Но запах утюга и шипение пара я уловил всё равно. Отправился на поиски туалета и таки подсмотрел. Здоровый мужик, перед ним гладильная доска, как игрушечная приспособа, да и утюг в руке очень трогательно смотрится. Гладит ткань сначала ладонью, потом стальной раскалённой платформой, любовно манжеты расправляет, пуговки обходит. Я тоже сначала за пуговками и пальцами его наблюдал, а потом на задницу вылупился. Вот нахрена ему такая фигура, если он не пользуется всем этим, балбес! Я же узнавал, никого, кроме Светки, нет у мужика, да и не было: шугается всех баб, верен своей жене.       Еле ушёл тогда от них. Не несли меня домой ноги. Правда, после этого случая Светлана активизировалась на работе. Пару раз внаглую зажимала меня по углам, словно я собственность её, принадлежность нательная. Обхамил дамочку с загребущими руками. Но через месяц мириться приполз, целых два повода придумал: шарниры на подвеске разболтались, только её чудо-муж мне помочь может, а как я по оладьям и пирожкам самой чудо-жены соскучился, дескать, одинокий, холостой, некормленый. И опять по-новой: полувздохи, полувзгляды, полукасания — Светлане и исподволь, нечаянно, исключительно по делу вздохи, взгляды и касания — Любке. Что ж за имя такое кручёное? Любослав. Люба. Люб. Любимый.       Я его так давно про себя называю. Любимый автослесарь. Любимый муж подруги. Любимый кулинар. Мой первый. Мой забывчивый любовник. Хотя даже представить его, такого брутального, по-мужски скроенного, бензином и хлебом пропахшего, в качестве нежного любовника для нежного мужчинки не-воз-мож-но! Да ещё и женат... Поэтому и остаётся только представлять. Даже не рыпаюсь сильно все эти годы, не пристаю к мужику. Всё надеюсь, что для меня эти фантазии — лишь бредни зажравшегося красавца, перекушал я женского обожания.       И вот Светлана — ещё одна добавочка к этому столу. Шепчет мне интимно в ухо:       — Не уйдёшшшь от меня! Сегодня я свободна!       — Светик! Солнце моё. Да я разве куда ухожу? Отпусти пиджак, а то пуговку оторвёшь.       — Дар-р-р... — мурчит Света. — Мы можем ехать ко мне. Совсем. Он не придёт.       — Убила, что ли, мужа?       — Всё. Выгнала. Я твоя-твоя!       — Как выгнала? За что? Куда?       — Ну, Дар-р-р… Какая тебе разница куда… Наверное, к маменции своей поехал на дачу или к своим машинам — их облизывать отправился. Он не пропадёт! Поехали ко мне? Но сначала в ресторан! — про ресторан это она разудало воскликнула так, как будто к цыганам и к медведям зазывала. И тут же сладким голосочком добавила: — А то у меня голяк дома! А на десерт — я сама! Поехали?       — Вы разводитесь, что ли?       — Считай, что уже развелись!       — Квартиру разменивать будете?       — Дар, ты что? Он же настоящий мужик! — у неё это звучало как обвинение. — Он не оставит бедную женщину на улице. Он мне всё оставил. Хватит о нём…       — Подожди. А он из города не уедет теперь?       — Не знаю. Не уедет, наверное. Всё, пошли! — И она тащит меня за собой, ухватившись за запястье. И не то чтобы я безвольный баран, я просто несколько в ауте.       — Свет, а из-за чего вы вдруг разбежались?       — Из-за тебя! — Она резко останавливается — так, чтобы я влетел в её тело и хапнул дозу Jadore, жутко модного аромата у всех наших женщин. — Я ему так и сказала, что он лишний!       — А он?       — Он ушёл! Я не понимаю! Ты сейчас о нём беспокоишься? Я одна осталась, я! Пожалей меня, а?       — Свет, у меня вообще-то на сегодня другие планы были! — начинаю я возвращать форму жеребчика. — У меня встреча в восемь с Анной Валентиновной, сейчас меня в банке ждут, Ярцев велел не опаздывать, да ещё и машина… Свет, а твой муж меня не убьёт?       — Дар! — Светлана топнула ножкой, словно малый капризный ребёнок. — В кои-то веки! Я всё устроила! Какой Ярцев? Какая Валентиновна? Какой муж? Кого он убить-то может?       — Так, Светуля, ты не разводи здесь воду с солью. Я тебя не просил расставаться с Любой, я ничего тебе не обещал. Тем более что остаюсь свободным человеком. У меня сейчас дела. Слышишь? Дела. Будь умницей, не позорься. Тут и так все на нас поворачиваются.       Выкручиваю руку из её захвата. Пользуюсь нагло её замешательством и ретируюсь. Не слишком быстро? Не слишком ли понятно, куда бегу? Нет. Я сначала, конечно, в банк — закрываю сегодня кредит ипотечный. Моя просторная квартира, сияющая комфортом и умной техникой, теперь воистину моя. Но после всё же направил свой идеально работающий биммер в знакомый автосервис. Так-то с машинкой всё в порядке, разве только маленькие белёсые царапины на кожаном кресле одна шалава своим маникюром оставила. А это вряд ли по Любкиной части...       Автосервис «Мастер» на Южной улице — непривычно чистое и современное здание, зеркальные ленточные окна которого портили непрезентабельные корявые вывески: «Шиномонтаж», «Кузовной ремонт», «Автоэлектрика», «Слесарные работы», «Автомойка», «Диагностика», «Ремонт двигателя», «Запчасти для иномарок — тут». Реклама из сферы фантастики. Правильные водилы и так знают, что «Мастер» на Южной — это приоритет в деле заботы о своём железном конике. Я долго не выходил из машины. Обдумывал, что скажу Любе. Мне нужно его убедить, что я не враг, что Светка — не мой вариант.       Я решительно направляюсь в цех слесарных работ к Любе, минуя мальчика-рецепциониста. Тот меня узнал и приветливо махнул рукой. Люба в зале был один. Ковырялся под синей Шкодой Фабия, которая была подвешена на четырёхстоечном подъёмнике. Руки с ключом задрал кверху, и майка на спине задралась, а рабочие джинсовые штаны, наоборот, спустились, оголяя ямочки на пояснице. Что за немецкое порно! Но нельзя любоваться долго, иначе выдам себя. Уверенно иду к нему и хлопаю по пояснице — там, где голая кожа, типа дружески хлопаю и вместо «привет»:       — Нифигасе порно!       Люба вздрогнул, выронил ключ и поменялся в лице. Только я пока не понял, как: он боится меня, что ли? Молчит, хлопая белёсыми ресницами.       — Люба, посмотришь подвеску? Мне кажется, что расхлябались шарнирчики, неуверенно как-то управляю…       Тот глубоко вбирает воздух.       — Э-э-э… на прошлой же неделе смотрел, — глухо наконец выдаёт он.       — Посмотри ещё, ты ж на прошлой неделе тормозные диски менял.       — Ну-у-у… оставляй машину, я посмотрю… — почему-то виновато сказал Люба, вот ведь врезать должен мне! Почему он так реагирует?       — Ты ночью, что ли, смотреть будешь?       — Можно и ночью.       — А жена ругаться не будет?       И он от меня пошёл куда-то вглубь, куда-то в тёмный коридор, ускоряясь, сжимая плечи. Чёрт! Я за ним! Хватаю его за плечи, он сбрасывает мои руки, толкаю его в спину — мёртвому припарка, кричу:       — Да! Да, я знаю, что ты ушёл от неё! И отлично себя чувствую при этом! Чтобы там она ни говорила, я не собираюсь с ней жить! И никогда не собирался! Я не спал с ней — и не собирался это делать!       Люба резко останавливается, испуганно озирается. И я тоже только сейчас заметил, что в коридор из боковой комнаты выглядывают какие-то мужики. Люба поворачивает обратно, хватает меня за рукав и волочёт за собой, в своё царство — туда, где нет любопытных глаз.       — Чего тебе нужно от меня? — хрипит он, откидывая меня так, чтобы я ровно очутился под шкодой.       — Я помочь хочу. Ты оставил ей квартиру, как лох! Ты собираешься здесь жить? На задних сиденьях ремонтируемых машин спать, а в автомойке душ принимать? Какого хрена?       — Я найду, где жить. Буду снимать. А квартира — Свете, она и так меня терпела столько лет.       — Ты идиот? У вас даже детей нет! С каких она должна получить всё?       — Я так решил. Тебя это не должно волновать.       — Ты мужик, да? Ах, какие мы благородные! Она подставляет себя под другого, унижает тебя, пользуется и пользует, а он мужик, видите ли! Светка — потаскуха! Ты слепой, что ли?       Стремительно, резко, зло, шварк мне по моему рабочему месту. Ха! Как я завтра в эфире появлюсь? Отлетел от его удара, на задницу приземлился. Сладко-солёный вкус и запах — из носа кровь. Неужели он Светку любит? Смотрю на него из-под руки, которой сжал нос, сквозь пальцы надуваю кровяные пузыри: красиво получается, зрелищно.       — Она… она моя жена… — Ах, дружок, неуверенно как-то ты её защищаешь, испугался, что покалечил гламурное лицо? — Она ни в чём не виновата. Я ушёл. Так надо. Я не хотел до крови… Я… Растерян. Дожму Любку. Откидываюсь назад на спину, хрен с ним, с чудным костюмом в рубчик.       — Лёд хоть принеси, — умирающим голосом мямлю я. — Сотрясение, наверно… — добавляю я порцию горя.       Люба забегал туда-сюда, схватил тряпку для обтира, остановился:       — А у нас нет льда…       Я издаю героический стон. Люба тут же оказывается надо мной, сжимает, бережно двигает, ласково открывает лицо, в глазах его отражается моя наглая окровавленная морда. Обтиром он начинает промакивать мне лицо, потом вообще охренел: плюнул на тряпку и вытирает вокруг носа. Мне так только мать в детстве делала, когда я с качелей брякнулся.       — Блин, — сиплю я. — Как сейчас? Эфир завтра...       — Я виноват. Давай я скорую, вдруг и вправду сотрясение…       Вот дурачок! Но эта его слабость мне на руку, я выстраиваю все мысли и слова по ранжиру, в определённом порядке, и жалобным, но уверенным голосом заявляю:       — Не надо скорую. Я и так вам принёс только проблемы. Вези-ка меня домой ко мне на проспект Победы, сам я, пожалуй, не смогу. А у тебя ведь смена закончилась? Заодно и перекантуешься у меня, пока жильё не нашёл…       Опс! Люба вздрогнул, завис. Пришлось перезагрузку делать: щёлкнул перед ним пальцем:       — Люба, едем!       Он выдохнул:       — Я только довезу.       — Ща-а-ас! Довезёшь и останешься, будешь меня обхаживать теперь, кормить с ложечки... Не дрейфь, я смирный так-то…       Вижу, Любка сопротивляется, в глазах кофейного зерна тревога критического уровня, и даже губу закусил. Ну… не сопротивляйся! Позволь мне!