Ультралюбoff

      О, да-а-а! Получи, фашист, гранату! Экой хищной птицей кинулась моя — уже бывшая — жена к болезному. Сегодня Светка была при параде. Надела песцовую шубку, что выпросила недавно у меня, нанесла боевой раскрас, распустила волосики.       Теперь на больничной койке разворачивалась очередная шоу-программа под кодовым названием «Мать Тереза в полном песце вершит чудо воскрешения наложением губ». Правда, пациент как-то не очень мёртв, а наоборот, живенько сучит конечностями и что-то там булькает. И такое смешное булькает:       — Светлана, что вы делаете?! Не надо меня целовать! Нет у меня там ран! Не надо там трогать! Не надо, я говорю! Да не надо целовать! Дайте вздохнуть!       А Светка, как принц-целовальщик-массажист (эх, вот как надо было спящую красавицу поднимать из гроба! Светку надо было подключать), пыталась одновременно и делать искусственное дыхание «рот в рот», и провести сеанс мануальной терапии. Проще говоря, лапала бесстыдно ручонками и губёшками Дара свет Александровича. Ну ни стыда, ни совести у бабы. И чего я с ней раньше не развёлся? Воистину, что ни делается, то к лучшему.       Я решил засветить своё присутствие, ибо Светка была как чумная. Влетела, даже меня не заметила. Я кашлянул.       — Я пойду, выздоравливайте!       Светка подскочила и ураганом на меня налетела:       — Убийца! Мразь! Ублюдок! Ненавижу! Мокрица! Это всё ты подстроил!       Лицо перекошено, помада размазалась, когтями своими пытается до лица моего достать. Но я уже учёный тобой, Светочка. Схватил её за руки и отбросил от себя.       — Света, успокойся! Ничего не случилось.       — Как не случилось?! Ты хотел убить Дара, ничтожество! Это из-за меня? — последнее она заявила почти гордо. — Лучше бы ты сам погиб!       И вдруг рык потряс больничную палату:       — Заткнитесь, оба! Меня что, здесь нет? Светлана, со мной всё в порядке, я сам виноват. Не надо было садиться за руль, когда машина не в порядке. Любослав тут ни при чём...       Я снова встрял с возмущением:       — Она была в порядке, я свою работу знаю...       — Убирайся отсюда, — Светка снова кинулась к Дару. — Я добьюсь твоего увольнения с работы. Я тебе этого не прощу.       И такое меня разобрало зло — на них обоих: на Светку эту ополоумевшую, на Дара, что как-то жалобно на меня уставился, что я вдруг развернул свои мозги на сто восемьдесят. Ты хочешь моего переезда? Ты его будешь иметь! Недаром говорят: «Будьте осторожны в своих желаниях. Иногда они исполняются». Я исполню твоё желание, наперекор Светке, чтобы не считала меня «тюхой». Да и ты, Дар, пожалеешь. Я тебя тако-о-ой заботой окружу...       — Вряд ли, Света. Я уже уволился. Вот к Дару Александровичу иду работать шофёром и личным автомастером. Для безопасности, так сказать. И во избежание.       Немая сцена. И хоровой вскрик:       — Это правда?!       — Ага, — мой сольный номер.       Я с удовольствием отметил поражённые взгляды обоих. Бывшая жена стояла как рыба — и только рот открывала. Сказать ей было нечего. А может быть, и есть чего. Только мне уже всё равно. Её слова меня больше не трогают и мнение ничего не значит. На Светку было страшно смотреть: побелевшее лицо, размазанная помада, потёкшая тушь, всклокоченные волосы. И глаз дёргается. И чего её так вставило?       На Дара тоже было приятно для моего самолюбия смотреть. Его вечная самоуверенность слетела с него, как крыша с дома в ураган. Зелёные бездны распахнуты, и в них светится... неверие? Радость? Почему там радость? Я ж не конфетку ему предложил.       — Это невозможно!       — Возможно! — уже наш с Даром хоровой ответ.       — Это неправда! Ты этого не сделаешь! — Светлана пришла в себя и начала активно продвигать свою политическую платформу.       — Это правда, — чересчур поспешно ответил Свете болезный. — Я сделал предложение Любославу перейти ко мне на работу и после случившегося понимаю, что это надо делать в срочном порядке. Вот, не уследил за машиной — и результат налицо.       Уф, я выдохнул с облегчением, не подвёл.       — А я против... — Светка встала руки в боки.       Я не стал слушать её вопли:       — Дар Александрович, я пойду, заберу свои вещи из мастерской. И Рысю, — на последнее выразительно нажимаю. — Потом вам позвоню.       — Буду ждать, Люба!       Развернувшись рывком, пошёл к выходу из палаты. За закрытыми дверьми в палату силы меня оставили. Я дополз до ближайшего стула и рухнул на него. Обхватил голову руками, сжал её, скукожился. Мне надо прийти в себя и подумать. Хорошо подумать. Всё обмозговать...       И что это было? Со Светкой всё понятно: дура — она и есть дура. Теперь я видел, что с Даром у неё ничего нет и не будет, как бы этого она ни хотела. А я бы хотел. Нет, не чтобы у него с ней, а чтобы у него со... мной? Да, чёрт возьми, со мной! Именно со мной! Чего кривить душой, мне нравится Дар. Всё то время, что знаю его, гоню от себя мысли всякие вредные. Но как он может не нравиться? Ну то, что он красив, про это понятно. Но он же ещё и внимателен, именно ко мне внимателен. Всегда замечал такие мелочи, которые для других — мелочи, а для меня — важные детали: мне приятна оценка моих кулинарных изысков, подумал о моих чувствах в связи с разрывом со Светкой, похвалил меня перед Петровичем. И чего я на него взъелся? Он же мне и правда не сделал ничего плохого. Даже у Петровича заступился, хотя именно я ему морду подрихтовал.       Бли-и-ин, лицо — это ж его рабочий инструмент. Чем я думал? Дурак ты, Люба! И правда, мозги стекли ниже пояса, кулаками машешь, а головой не думаешь. А если бы он сильнее ударился, сломал себе что или убился, не дай Господь? Сразу вспомнился недавний рассказ Михмиха о соседе, который при падении ударился виском и сразу помер. Я похолодел, и струйка холодного пота побежала по спине. Слава Богу, что ничего такого не случилось! И я поклялся, что никогда, никогда больше я не подниму на Дара руку. Пальцем к нему не прикоснусь.       Хотя как хочется, до зуда в пальцах, дотронуться до его волос, расправить вечный завиток слева над ухом, пройтись за этим самым ухом, костяшками по бархатистой на вид шее, обойти совершенную линию скул, задержаться на решительном подбородке и подняться к манящей пропасти рта, окружённого неимоверно мягкими даже на вид губами. Прильнуть к этим губам и видеть, как у него изумрудный взгляд туманится желанием и медленно гаснет под веками и тяжёлым опахалом чернющих и густых ресниц... Так, началось, стояк. Надо успокоиться. Это не дело, что я как школьник?! Надо подумать о чём-то другом, отвлечься. О, о машине.       С машиной надо разобраться. Я точно всё проверил в последний раз. Я ж машину словно его самого ласкал, ремонтировал — а словно с ним любовью занимался. Каждую гаечку прощупал, каждый подшипник — его представлял. Не могло там быть неисправности. Никак не могло. Может, это кто ему мстит? Нужно его защитить. Никому его не отдам. Я ж не могу без него. Уже не смогу. Вот ведь дилемма: и с ним мне нельзя быть, и без него нет жизни...       Я, как по замкнутому контуру, возвращаюсь к отношениям с Даром. Отношениям? У нас уже отношения? Хотелось бы надеяться, поверить. Голова заболела, и я начал тереть лоб и сжимать виски. Какие руки холодные, ледяные просто. Ко мне подошла медсестра и участливо коснулась плеча:       — Вам нехорошо? Не переживайте так. С господином Гольдовским всё будет хорошо. Доктор оставил его наблюдаться до утра, а завтра решит насчёт выписки. Приходите завтра. Ему пока ещё лучше за руль не садиться. Да и в машине лучше его везти аккуратно, под наблюдением. У нас обход до двенадцати часов. Его посмотрит сам Евгений Николаевич, завотделением, и, думаю, отпустит домой до выписки. Так что приезжайте к двенадцати часам. Вам надо домой.       Я посмотрел на медсестру Веру, как было написано у неё на бейдже (символично, не правда ли?). Невысокая, худенькая девочка с тёмными кудрями, которые выглядывают из-под белейшего колпака. Зелёные глаза пытливо на меня смотрели. Зелёные, опять зелёные. И я словно во сне повторил:       — Мне надо домой.       Встал, расправил плечи и пошёл — пока ещё к себе домой. То есть в Васькину квартиру, что так и не станет для меня пристанищем. Сегодня ещё шкоду нужно доправить, что для дамочки с фиолетовыми волосами её хахаль задарил. И нужно решиться. Нужно настроиться. Нужно приготовиться.       Целый день переваривал свой шаг. Полночи лежал с тупо открытыми глазами, разглядывая незнакомый вид на незнакомое дерево и незнакомое небо в этой чужой квартире. А наутро с аппетитом, которого у меня не было в последнее время, позавтракал ленивыми варениками, что сваял в десять минут. Тщательно привёл себя в порядок, побрился, «надушился» водичкой с древесным духом, придирчиво рассмотрел полученное изображение в зеркале. Расправил плечи, намочил голову, чтобы волосы так не топорщились, а легли красиво. Снял обручальное кольцо. Решительно это сделал. Настроение было необыкновенно приподнятое и ожидающее. Осознав этот факт, засмущался и выскочил из ванной. Долго стоял у шкафа, выбирая, что сегодня надеть на встречу с Даром, как на свидание собирался. Выбрал светло-серые джинсы и графитовый тонкий свитер. Джинсы после стирки плотно на меня сели, свитер тонким кашемиром приятно лёг к телу. Накинул новую дублёнку. Когда её купил, думал, что блажь, куда мне её надевать? А вот — пригодилась. Шапку не стал брать и пошёл на работу разруливать ситуацию.       На работе поздоровался с Семёном-рецепционистом, а тот вдруг спросил, чем может мне помочь. Я даже рассмеялся:       — Сёма, и чем ты собираешься мне помогать? Ну, можешь, если хочешь, экскурсию провести по достопримечательностям салона.       — Люба, это ты? Ну, блин, ты даёшь! Тебя просто не узнать. И чего ты раньше так на работу не приходил? Ты ж, зашибись, какой...       — Так, Сёма, харе. Я к Петровичу. Он у себя?       — У себя. Нервничает.       — Сём, я дублёнку у тебя тут оставлю?       — Ага. Я могу вам чем-то помочь? — парень уже переключился на клиента. Не мешая ему работать, я быстро скинул дублёнку и понёсся к хозяину салона. Мой поход через салон к Петровичу был как продвижение василиска. Пацаны на мои приветствия сначала кивали, потом замирали, а потом начинали перемигиваться. И чего это они? Наконец, дойдя до офиса, заскочил к Петровичу. Тот с видимым облегчением подписал моё заявление. Хоть Дар и уверял, что никаких претензий к нам иметь не будет и даже предложил нам подогнать клиентов, но песнь его адвоката до сих пор бередила душу начальника. Петрович решил, что нет меня в салоне — и нет проблем. У него просто гора с плеч свалилась, когда я подтвердил своё желание уйти по собственному. Так что он, нервничая и уверяя меня в своём нежелании отпускать хорошего работника, разрешил мне уйти без положенной отработки. Сам, лично, выдал мне положенные деньги и хорошие рекомендации для возможных будущих работодателей. Правда, посоветовал пока в сервис не соваться, переждать шумиху. При прощальном рукопожатии, правда, сказал, покраснев и пряча глаза:       — Хороший ты мужик, Люба. Удачи тебе, будь счастлив, не пройди мимо него.       Я аж замер, сердце пропустило удар и зашумело в ушах. Запнувшись спросил:       — Ч-ч-что вы, Сергей Петрович, имеете в виду?       Хозяин салона, ещё более смущаясь и выдёргивая свою руку из моей, пробормотал:       — Ты, главное, смотри внимательно и поверь. Всё, иди!       Я мгновенно покраснел и стал, наверное, как свёкла. Даже не хочу догадываться, на что Петрович намекает.       На выходе из салона меня уже ждал Васёк. Проорал:       — Глянцу привет!       И протянул мне руку для здоровканья.       — Я смотрю, VIP-статус положительно на тебе сказался. Прямо на глазах похорошел. Правда стал на работу опаздывать.       Я отмахнулся и ответил:       — Какой там VIP-статус?! Я только что уволился. И ещё, Васёк, съезжаю я из квартиры твоего брательника. Давай я тебе деньги за этот месяц отдам.       Васька и Семён рты открыли от удивления.       — Уволился? — переспросил Вася. — Ты чего дуришь? Тебе такое предложение сделали.       — Ты это из-за той аварии? — встрял Семён. — Так говорят, что клиент без претензий. Наоборот, хвалил нас даже.       — Хвалил, не хвалил, а адвокат там уже иск к нам просчитал. Мы с Петровичем решили, что мой уход страсти погасит. Вась, давай, бери деньги.       Васёк замахал руками.       — Ты ж там и недели не прожил. Какие деньги?! А куда ты собрался? Люба, не дури! Давай я с Петровичем поговорю. Ты ж один из лучших наших мастеров, кто тебя заменит?       — Спасибо, Вася, но не надо. Так будет лучше. Он уже рассчитал меня. А работу я себе уже нашёл. Деньги вот, держи.       Васька меня схватил за руку и потащил в сторону от стойки ресепшен. Его лицо сразу стало серьёзным и озабоченным. Я успел только схватить свою дублёнку и заметить странный взгляд Семёна.       — Любослав, ты у этого с ТВ будешь работать? Не ходи работать к этому хлыщу. Он тебе там какую-нибудь пакость сделает. Он же на тебя так всегда смотрит, словно готов сожрать с потрохами. Наши пацаны уже просили меня тебя предупредить. А тут эта история с твоей женой. Если не она, то что ему от тебя надо? Чего он примчался перед тобой оправдываться? То гоголем ходил, а вчера перед тобой словно стелился. И авария эта. Никто в неё не верит. Ты не мог так лохануться. Что-то тут не так.       — Я тоже в неё не верю. В поломку эту. Всегда, говоришь, странно смотрит? Интересно. Спасибо, что предупредил. А к нему я устроюсь всё-таки. Попробую во всём разобраться. Да и деньги хорошие обещает. Поживу я у него. Для прояснения некоторых, так-скать, моментов. Всё, Вась, мне пора на новую работу.       — Ладно, надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Если что, звони, заходи. Береги себя, красавчик!       Выйдя из автосалона, проверил, не замёрз ли Рыся на заднем сидении моего старенького опеля, и позвонил Дару:       — Здравствуйте, Дар Александрович, это Любослав, — решил начать всё правильно, официально.       — Люба? — Я поморщился. — Как я рад тебя слышать. Ты же не передумал?       — Я поэтому и звоню, как обещал. Я уволился из салона. Ваше предложение о работе ещё в силе?       — Конечно!.. — поспешно, словно с облегчением, воскликнул мой новый хозяин.       — Буду в больнице минут через сорок. К этому времени вас должны будут осмотреть и, будем надеяться, разрешат ехать домой, — решительно прервал его я.       — Надеяться? — вдруг хмыкнул в ответ Гольдовский. — Ну-ну! Я предупрежу в больнице. Жду.       К указанному времени я был в больнице и ждал свой Дар. Подошёл к медицинскому посту и спросил, осматривал ли доктор господина Гольдовского. Сестричка на посту болтала с санитаркой. На мой вопрос пристально посмотрела и спросила, кто я такой. Ответил, что я шофёр Дара Александровича Гольдовского и должен отвезти его домой. Она, сморщив носик на «шофёра», ответила, что как раз его осматривает сам завотделением. Пока ждал, словно под сканером посидел, девчонки по мне вдоль и поперёк глазами прошлись. Ничего не упустили.       А потом, приняв меня всё же за ровню, решили со мной посплетничать:       — Вы же шофёр? А что ж Дар Гольдовский бабахнулся в аварии? А вы где были?       — Э-э-э… Он захотел один поехать…       — М-м-м… Наверное, к этой своей фифе, что к нему уже прилетала на меховых крыльях страсти, — стервозно улыбнувшись, продолжила санитарка. — Я понимаю, гаишники, адвокат, виновники происшедшего, но баба эта! Вся из себя расфуфыренная, наглая. Её пускать не хотели, у мужика были посетители. Так она такое шоу устроила: шубой своей махала, орала, угрожала. Кричала, что жена Гольдовского. Вот дура-то! Кто ж поверит, что тот самый Гольдовский на такую курву позариться мог?! У него не настолько плохой вкус. А когда-таки прорвалась в палату, вообще клоунаду затеяла. Полезла к «мужу» целоваться. Всех его посетителей распугала. Тут одному от неё плохо стало. Верка, что с ночи на посту дежурила, рассказывала, что его полчаса колбасило ещё в коридоре. Кто хоть она? Ведь точно не жена?       — Не жена, — покорно отвечаю я любопытствующим.       — Я знала! — победно заявляет санитарка. — А в палате такой ор подняла, визг, что-то или кто-то падал. Потом вышел сам Гольдовский и за шкварник выволок эту «жонку». А она-то — «красавишна писаная». На сапоге каблук сломан, пинала она его, что ли? Помада вся размазана, волосы колтуном, глаза как у зомби — чёрные провалы, так тушь размазалась. Трясётся, колотится, всхлипывает, подвывает. А наш-то красавчик подтаскивает её к охраннику и предупреждает, чтобы эту сумасшедшую дамочку к нему больше не пропускали. Что бы она ни говорила. Оставил её, отряхнулся и такой весь из себя прозвездил в палату. На посту попросил зеркало и влажное полотенце, чтобы провести дезинфекцию после бешеной.       Мне Светку даже жалко стало. Что ж он так с ней категорично? Столько времени ей глаза строил, выпады в её сторону совершал, а тут кинул. Да ещё так скандально! Болтушки сказали, что охранник вызвал такси для «фуфыры» и практически выволок её из отделения. Она что-то ещё орала про то, что её все обманули: и Любка-пидорас, и Дар-козлодой.       — Как некая Любка пидорасом быть может? Ну не дура ли эта фуфыра? — искренне делилась со мной ценными замечаниями санитарка.       Медсестра кивала головой и поддакивала. Потом болтушки сделали общий вывод: сколько больных по улицам ходит. Страшно просто. А я сидел и офигевал. Это чего это такое происходит? Во что я таки вляпался? Может быть, Васёк был прав: не нужно было мне идти к Дару работать? Правда, в другой салон тоже пока не стоит соваться. Письма-то рекомендательные у меня есть, но история с машиной Дара ещё на слуху. Нужно пересидеть, Петрович прав. А может, пока пойти в свой универ на кафедру технической эксплуатации автомобилей и автосервиса? Ведь зовут же до сих пор. Профессор наш всё пережить не может, что я не согласился пойти по педагогической стезе, а ведь «какие задатки были, какие способности к науке и педагогике». Пойти, что ли, и вправду, ведь когда-то этого хотелось?       На этом занимательном моменте Дар с врачом вышли из палаты и вместе пошли в мою сторону. Врач что-то втирал пострадавшему, а тот шёл и слушал с каменным выражением на лице. Сплетницы на посту ойкнули, санитарка словно в воздухе растворилась, а медсестра стала создавать видимость бурной работы.       Дар свет Александрович с лейкопластырной нашлёпкой на носу, когда меня увидел, улыбнулся, потом нахмурился, затем мордашку свою вытянул, глазищи свои зелёные распахнул, моргать перестал, рот приоткрыл. А потом улыбнулся так плотоядно, облизнулся. Или мне это только показалось? Я тоже впал в какое-то кататоническое состояние. ЭТИ глаза, снова ТЕ глаза, что смотрели так растерянно... Ну почему он на меня так действует? Господи, дай мне сил пережить всё это!       Тут Дар бодрым шагом направился ко мне. Как по ниточке идёт, глаз не спускает, улыбается. И я не могу глаз отвести, стою, не дышу. Когда подошли, старенький врач, строго глядя на своего пациента, сказал:       — Неделю категорически запрещаю садиться за руль машины. Категорически. Вы меня слышите, Дар Александрович?       — Слышу, Евгений Николаевич. Вот, хочу вам представить своего водителя... — говорит мой сладкий кошмар.       — Любослав Викторович Шереш, приятно познакомиться, — разорвал я эту зрительную нить и протянул руку доктору.       Он внимательно на меня посмотрел, взглянул вопросительно на Дара, неожиданно молодцевато хмыкнул, покачал головой, пожал протянутую руку.       — Очень приятно, молодой человек. Завтра с двенадцати до часу приезжайте за выпиской. Мы подготовим все документы. Машину быстро не ведите. Голова может ещё кружиться. Будьте осторожны.       Я буду осторожен, предельно осторожен. Мы пошли на выход. Я за Даром. Не слишком ли бодро он идёт для человека с сотрясением мозга? Не слишком ли воодушевлён? Вслед за доктором моя совесть (или что там?) мне твердила: «Будь начеку. Не теряй бдительность!»