Присмотрись получше

Находясь без сознания, Китнисс отдаленно слышала тихие вздохи отца и странное причитание Алана, где-то поблизости была и подруга, только в отличие от двух мужчин, она говорила громко и внятно. Но Китнисс не могла понять ни единого слова, было такое ощущение, что она слышит инфразвук, потому что внутри все сжималось от страха и паники при голосе подруги, она пыталась придти в себя, но этот голос... Он просто, вводил ее в еще более плачевное состояние. Было такое ощущение, что она просто спит и все слышит, но никак не может пробудиться ото сна, будто что-то держит в этом состоянии. Внизу было полно людей, по шуму, который стал нарастать, Алан и Хеймитч поняли, что пришли коллеги миссис Эвердин и теперь рассуждают о том, как эта молодая женщина могла прожить жизнь дальше. Странные мы все, каждый из нас по-своему. Когда человек рядом, можно сказать грубо, что под самым носом, мы не замечаем его. Считаем, что вполне справимся без его помощи и присутствия, но как только что-то происходит, то с удовольствием едим булочки в меде и вспоминаем различные, как нам кажется, счастливые моменты, подсыпая соли на раны близких усопшего. Простите, но что мешает нам помнить о человеке еще при жизни? Что нам препятствует говорить приятные слова ему в лицо, а не в заплаканные лица родственников? Что нас сдерживает? Какая сила не дает нам быть терпимым? Почему мы начинаем ценить, когда потеряем? Хотя…Люди, мы все настолько странные, что даже скорбеть разучились, везде видим подвох. Не можем мы понять при жизни, что там мы будем все равны, а мертвого льва может лягнуть и осел. Да и вообще, не стоит забывать тех, с кем связанны хоть малейшие воспоминания. Не стоит вспоминать об умерших лишь в памятные даты. Не стоит судить ушедшего с этой земли. Стоит помнить, что все мы не идеальные. А когда над человеком два метра земли и руки крестом на груди - судить о нем легко. И неправильно говорят, что как умрешь, тебя все полюбят. Любят первые дни, когда еще помнят. Открыв тяжелые глаза, Китнисс аккуратно повернула голову в сторону окна, чтобы посмотреть идет ли еще дождь. Она тяжело вздохнула, когда увидела лишь непроглядный туман по ту сторону стекла. Отца и водителя уже не было, лишь Джоанна что-то рассматривала в ее гардеробе, будто пыталась найти клад. Бесшумно встав с кровати, она пошатнулась, ощутив тяжесть в животе и неприятные колики в ногах. Подруга даже не услышала, что она пришла в себя. Хмыкнув, Китнисс вышла из комнаты и направилась вниз. Холл был забит до отвала. Повсюду ходили люди в темных одеждах, обсуждая что-то с каменными лицами. Девушка ощутила их присутствие лишь тогда, когда все стали обращать на нее свой взор, в тот момент, когда сама бедная Китнисс мечтала только об одном: поскорее бы все эти пустышки ушли из ее дома и никогда не возвращались. - Это вы Китнисс? – раздался резкий мужской голос за спиной девушки. Обернувшись, она увидела высокого юношу. На вид ему было не больше двадцати пяти лет. Светлые волосы были сильно прилизаны на голове, от чего у девушки появилось чувство злости. Она никогда не любила мужчин, которые делают такие прически. Уж слишком это фальшиво выглядит. На нем был темный фрак и рубашка насыщенного сливового цвета, которая радовала глаз. В руках он держал бокал красного вина, да так элегантно, что Китнисс захотелось смеяться навзрыд. Такое ощущение, что он решил поиздеваться над ней! Волосы, яркая рубашка, изящные движения. Какого черта? - Да, это я. Вы что-то хотели? – так же холодно ответила она, ловя на себе заинтересованный взгляд голубых глаз собеседника. Он что-то хотел ответить, но откуда ни возьмись появился отец девушки. На его лице была улыбка, что еще больше разозлило юную леди. - А, Пит, ты уже сам нашел мою красавицу? – спросил он, похлопав молодого человека по спине. - И вправду, у вас красивая дочь, - заметил парень, а потом добавил, - я сразу ее узнал. - Это и хорошо. Китнисс, познакомься, это Пит Мелларк, в ближайший год он будет твоим личным водителем, - сказал Хеймитч и быстро удалился. - Очень приятно, - бросила в его сторону девушка и стала уходить в сторону, ей совсем не хотелось сейчас кого-либо видеть. Пит лишь проводил ее безразличным взглядом и вернулся к персоналу, с которым уже успел познакомиться. Прошло уже больше двух недель после смерти миссис Эвердин. Все в доме забыли о том злосчастном дне, точнее делали вид, что ничего не помнят, чтобы не травмировать душу юной хозяйки. Все вернулось на круги своя. Персонал качественно выполняет свою работу по дому, хозяин особняка постоянно зарыт в бумагах, которым, кажется, нет ни начала ни конца, а Китнисс прилежно учится, стараясь избегать всех в доме, кроме Алана. Как бы это странно не звучало, но после смерти матери, девушку стало тянуть к этому молодому человеку, как магнитом. Нет. Она ничего не чувствовала к нему, просто, для миссис Эвердин он был близким человеком. Настолько близким, что она отдала жизнь, а Алан сохранил свою. Последнюю неделю Китнисс пребывала совсем в ином мире. Она постоянно слышала вздохи ужаса и ловила на себе сочувственные взгляды одноклассников и учителей. Сама девушка выглядела растерянной и тревожной, постоянно молчала и лишь кратко отвечала на вопросы сверстников. Она не хотела внимания к себе, особенно по такой причине. Китнисс прибывала в пустоте, которая заполнила все ее маленькое существо, ее душа и мысли постоянно находились между реальным миром и миром иным. Она парила в клетке, которую создала из своих печальных мыслей и безмерного горя. Вокруг нее образовалась серая завеса с оправой из чистого золота, которую девочка вовсе не хотела строить. Так получилось. Так сложились обстоятельства. Так распорядилась судьба. - Сколько уроков? – голос водителя, резкий и чересчур напряженный разорвал тишину, которая царила в салоне автомобиля. Китнисс лишь тяжело вздохнула и, не поворачивая головы в сторону своего шофера, проговорила: - Шесть и факультатив. Я как только освобожусь, позвоню, - сказала она твердо и лаконично. Разговаривать с Питом она не собиралась. За все дни, которые он возил ее по разным местам, они обмолвились лишь парой фраз, которые не касались бы распорядка дня девушки. Китнисс совсем не нравился этот тип. Слишком он молодой для ее личного водителя и слишком уж ухоженный для мужчины. Выйдя из машины, она демонстративно хлопнула дверью, давая понять своему водителю, что вовсе не нуждается в нем, как в собеседнике. Пит лишь сильнее сжал руки на руле и нажал на газ. Через пару секунд автомобиль уже скрылся за школьными воротами. Девушка несколько раз похлопала длинными ресницами, чтобы отогнать от себя скверные мысли, которые постоянно мешали ей сосредоточиться. Поправив сумку, она отправилась в здание школы. Ученики уже постепенно собирались в коридорах, ожидая звонка на первый урок. Проходя мимо расписания, Китнисс заметила среди толпы учителей молодую девушку, которая внимательно осматривала ее. Девушка попыталась не обращать на это внимания и направилась к шкафчикам. Звонок раздался неожиданно. Схватив учебник биологии, девушка ринулась на третий этаж. Опаздывать она не хотела, зная, что за такое мисс Лаура Стрид не похвалит. Эта преподавательница была грозой для всех учеников. Все школьники боялись ее уроков и тщательно учили каждую тему. Наверное, у каждого человека есть такой преподаватель, которого он боится, как огня. Но что заставляет нас бояться учителей? Неужели во всем виноват лишь сам преподаватель? Неужели вся причина скрыта только в учителе? Вряд ли. Мы сами настраиваем себя, а еще и родители помогают нам выбрать, кто хороший и может дать знания, а кто работает «для галочки». Но такое представление об учителях некрасиво. Наверное, во всем мире люди знают лишь, как учить и как лечить. Только вот, выбирая профессию, никто сам не хочет быть в шкуре учащего и лечащего. А почему это вообще происходит? Деградация? Вряд ли! Это неотъемлемая часть человеческой натуры - знать то, что ему не дано вовсе изучить. Осуждать тех, кто на несколько голов выше. Вернемся снова к тем, кто учит. О тех, кто лечит, поговорим позже. Мы сами внушаем себе образы каждого человека, начиная от друзей и родственников и заканчивая учителями. Кто-то в нашем сердце занимает место добряка, к которому можно обратиться по любому поводу, зная, что тебе помогут всегда. Кто-то становится на ступень с названием «Наивный и всепрощающий». Таких учителей мы вовсе не боимся, позволяем себе любые выходки в их адрес, понимая, что все сойдет с рук. Но они ведь взрослые люди, которые прожили намного больше и знают в сотни раз больше. Так почему мы их опускаем ниже плинтуса? Куда делось то нескончаемое уважение к педагогам, которое было в прошлом веке? Куда делась та нескончаемая гордость за образование? Почему сейчас, заплатив деньги, можно стать кем угодно? Что нам это дает? Разве это хорошо - выпускать учителя, который сам делает несколько ошибок в предложении? Может, поэтому новое поколение перестало уважать педагогов? Может, не стоит допускать к детям всех, кто захочет? Может, надо подбирать не всепрощающих, а дающих знания? Есть еще преподаватели, которых мы боимся, но в то же время и ненавидим, считая, что они ужасные и вовсе не справедливы к нам. А может мы сами заслуживаем этой несправедливости? Может, мы сами обязаны им таким отношением к себе? Но имеем ли мы право ненавидеть взрослого человека? Имеем ли основания грубить и обзывать его? Даже если и имеем, что нам это дает? Но есть еще и такие учителя, которые и не строгие вовсе, не наивны и не прощают ошибок. Такие преподаватели занимают в нашем сердце особое место – золотое. Таких учителей хочется поместить в клетку, в настоящую, золотую клетку и никуда не отпускать, держать, как редкую поющую птицу, умеющую лечить душу. Мы их уважаем. За что? Сложный вопрос. Наверное, каждый ответит на него по-своему, но у всех будет мысль, что этот человек достоин уважения. В нем нет ничего особенного. Он совсем не красавец, да и денег у него немного. Но он для нас самое дорогое за все годы учебы. И потом, будучи взрослым, ты только понимаешь, как дорог тебе был каждый преподаватель. Пусть скверный характером или злой, как гиена, но каждый - это часть нас. Часть нашей биографии, часть нашей жизни, часть нашего прошлого. На удивление Китнисс в кабинете еще никого не было. Девушка прошла между рядами и уселась за свое место, ожидая, когда придут одноклассники. Только она открыла учебник и стала изучать тему, которую задали на дом, в кабинет вошла та самая девушка, а следом за ней и все остальные ученики. - А где мисс... – Китнисс не успела договорить, как девушка подняла вверх руку, давая ей понять, что не хочет слышать продолжения ее вопроса. Девушка моментально замолчала. Спорить и огрызаться с учителями не в ее стиле. -Присаживайтесь на своим места, с этого дня я буду вашим учителем биологии, - сказала девушка, садясь за стол и открывая журнал. - Ваша бывшая учительница написала заявление об уходе, посчитав, что уже не сможет дать вам хороших знаний ввиду своего возраста. Китнисс заинтересованно смотрела на нового преподавателя, понимая, что уже ненавидит этот предмет. Зачем она заявилась работать в школе? Что ей дома не сидится? Все уселись за парты. Рядом с Китнисс приземлился Клаус - ее вечный сосед по парте, рот которого не закрывался ни на минуту. Сегодня Клаус был в плохом настроении - это было видно по его внешнему виду. На парне была ярко-красная рубашка, от цвета которой в глаза рябило, темные штаны и черный галстук. Лишь будучи в плохом настроении, молодой человек приходил в школу в таком виде. Пока девушка рассматривала своего одноклассника, учитель стал что-то говорить, продолжая кидать взгляды на Китнисс. Урок прошел очень быстро, что не могло не обрадовать всех учеников, ведь следующим по расписанию стояла история, которую любили все без исключения. Как только Китнисс хотела выйти из класса, учитель окликнул ее. Нехотя девушка вернулась к преподавательскому столу. - Как отец? – спросила она спокойно. - Уж получше тебя, сестренка, - язвительно проговорила девушка, делая акцент на последнем слове. Прим лишь скривилась. Китнисс уже была на выходе из кабинета, когда учительница снова остановила ее. - Ты же знаешь, что я не смогла приехать раньше из-за дипломной работы. - Мне не нужны твои глупые оправдания, - сказала девушка, выходя их кабинета, и, сливаясь с толпой зевак, побежала на урок. Настроение у нее было испорченно на весь день. Да. У нее есть сестра. Прим – ребенок ее отца от первого брака, после развода она осталась с матерью, но была частым гостем в доме своего папы, да и Китнисс знала, как никто другой. Но видеть собственную сестру в роли своего преподавателя она вовсе не хотела. Весь день Китнисс проходила по школьным коридорам, погруженная в свои мысли. Уроки, как назло, тянулись слишком медленно, а домой хотелось невыносимо. Последнее занятие подходило к концу, за сегодняшний день девушка успела постоять у доски почти на всех предметах, что ее совсем не удивляло. Учителя любили ее, этого она никогда не скрывала, но оценки не давались ей просто. Сейчас девушка смотрела пустыми глазами в окно, за которым бегали малыши из начальной школы. Улыбнувшись сама себе, она опустила глаза в тетрадь, где увидела небольшой свернутый листок. Посмотрев на соседа по парте, она поняла, что он именно от него. Только девушка хотела прочитать, что там ей написали, как в кабинет постучались и дверь приоткрылась. Показалась голова их нового биолога. - Можно Китнисс? – спросил она. Голос девушки дрожал, что не могло не напрячь ее сестру. Зная Примроуз, она сразу поняла, что случилось что-то нехорошее. Встав из-за парты, девочка быстро пересекла кабинет и вышла, закрыв дверь. В коридоре Прим оказалась не одна, там был и Пит. - Ты идешь сейчас с Питом, - скомандовала девушка, отдавая ей небольшой конвертик. - Зачем? – кротко спросила девушка, смотря на то, как сестра из-за всех сил пытается сохранять самообладание. - Не задавай лишних вопросов, - уже процедил водитель, надевая на свою хозяйку свой пиджак. - На улице дождь, так безопаснее, - объяснил он. - Но мои вещи?.. – снова запротестовала юная леди. - Не важно, - сказала Примроуз, а потом обратился к Питу. - Береги ее и никуда не отпускай. Поцеловав сестру в щеку, Прим скрылась в учительской, оставив девушку наедине с водителем. - Идемте, мисс, - сказал Пит, взяв хозяйку за локоть, и потащил прочь из школы. Китнисс не могла никак понять, что происходит. Как только они тронулись, девушка скинула с себя пиджак водителя, от которого исходил приятный запах печеных яблок и корицы. - Теперь вы можете открыть послание, - сказал Пит, указывая глазами на конверт, который Китнисс еще не открыла по просьбе сестры. Девушка тяжело вздохнула и разорвала верхнюю часть конверта, и вытащила оттуда белый листок бумаги, который был полностью исписан мелким почерком отца. Дочитав, девушка прикрыла глаза и опустила голову к себе на колени. Плакать при прислуге она не могла, но эмоции сами взяли над ней верх. - И что будет дальше? – прошептала она, стараясь предать голосу ясности. Плакать она не могла, да и , признаться честно, она никогда не любила отца. - Сейчас я покажу вам, где мы его похоронили, - сказал Пит, смотря в зеркало заднего вида. Сейчас он больше походил на агента какой-то крупной шпионской организации, нежели на обычного водителя без ранга и имени. Они приехали на старое, забытое Богом кладбище. По вековым надгробьям было ясно, что сейчас тут никого не хоронят. Повсюду летали вороны - предвестники смерти. Китнисс взвизгнула от страха, когда вдалеке мелькнула фигура человека. Он был весь кривой, на лице виднелись глубокие шрамы. - Кто это? – сквозь слезы прошептала девушка. Пит лишь обнял ее за плечи. - Не бойся, это здешний охранник, следящий за порядком на кладбище, - пояснил он. - А теперь идем туда. Через пару минут они дошли до самого центра кладбища, где была свежая могила: земля еще не успела осесть. Китнисс опустилась на колени, прикрыв рот холодной ладошкой, чтобы не закричать от боли и страха. Через пару секунд она почувствовала тяжелые руки на своих хрупких плечах, Пит присел рядом. - Он сам выбрал свой путь, - спокойно проговорил парень, прижимая девушку к себе. - О, Пит! – прошептала она имя парня впервые за то время, которое он возит ее. Она прижалась к его груди, крича от боли и страха. Китнисс - такая спокойная, нежная и кроткая редко позволяла себе показывать свои чувства на людях. Она редко позволяла себе волновать чем-то свою спокойную и размеренную жизнь. Но этот месяц! За что? Как только они добрались до дома, девушка бросилась к Алану на грудь и разревелась безудержным рыданием. Парень лишь оттолкнул от себя юную миллионершу и безразлично сказал: - Я больше не работаю в этом доме. Прощай, - с этими словами, он вышел прочь из особняка. Пит пробормотал себе под нос что-то невнятное и бросился вон из комнаты, не дожидаясь, пока ему укажут дорогу. Дом был совершенно пуст. Китнисс ощущала устрашающие присутствие пустоты в нем. Она ничего не говорила, просто сидела в глубоком кресле и глотала горькие слезы безысходности и одиночества. Неожиданно хлопнула входная дверь и вошла Прим. Она был в темном траурном костюме. Позади нее стоял Пит. Китнисс попыталась встать, но лишь обмякла в руках своего водителя, который успел подбежать к ней и подхватить. - Зачем ты пришла? – спросила она, смотря в непримиримое лицо сестры. Постепенно холл наполнялся людьми, как и две недели тому назад. И снова такие же взгляды, и снова вздохи, и снова слова сочувствия. Китнисс не хотела никого видеть и прятала лицо на груди у Пита. А он, не обращая ни на кого своего внимания, помчался вверх по лестнице. Китнисс все еще слышала вздохи ужаса и голос Алана, растерянный и тревожный. Вот она спросила что-то. Пит коротко ответил ей, но девушка не разобрала ни единого слова. Она парила в пустоте, где-то там, в своей клетке. Серая завеса скрывала от нее всю страшную правду, которая еще должна будет обрушиться на ее хрупкие молодые плечики. -Какая комната? - голос Пита, резкий и напряженный порвал эту серую преграду. Но как ни старалась Китнисс выговорить что-то, ее попытки не привели к успеху. Она с трудом осознавала, где находится и что с ней делают. Теперь уже два невыносимых горя давили ее, как моллюска. В который раз выругавшись, Пит принялся одну за другой широко распахивать двери, пока, наконец, они не оказались перед комнатой, в которой царила полная чистота. Пит усадил хозяйку на кровать и плотно закрыл дверь. И наступила тишина. То невыносимо тяжелое безмолвие, от которого стучало в висках и которое поглотило их в тот миг, когда Пит вручил ей еще одно письмо от бывшего главы семейства. Некоторое время Пит молча смотрел на склоненную голову девушки и вдруг резким безжалостным движением сорвал с нее короткую тюлевую вуаль черного цвета, в которую она облачилась сразу после приезда домой. Сорвал, не обращая внимания на множество шпилек, которые удерживали ее, и отшвырнул в сторону. – Простите, – сдавленно пробормотал Пит, – но я не мог… - тяжело сглотнув, он отвернулся, пряча сжатые в кулаки руки в карманы черного пиджака, с которым он не расстается вот уже пятнадцатый день. В голову девушки словно вонзились сотни крохотных булавок, но это не волновало ее. Физическая боль никогда не сможет быть такой сильной, как душевная. Как не крути, но это так. Сейчас, наоборот, она была даже рада, что способна ощущать боль от обыденных вещей. Значит, она еще жива. Более того, она понимала реакцию Пита. Она представила, какое жалкое зрелище представляет в полном траурном убранстве, в то время как ее отец и мать… Невыносимая боль затопила все ее существо. Китнисс вскочила, пошатнулась, швырнула оскорбительное послание, которое до сих пор не выпускала из рук, и стала неистово рвать крошечные жемчужные пуговки на кружевном лифе своего платья. – Помоги же мне! – отчаянно взмолилась она, дрожа всем телом. Глаза ее ожили и теперь сверкали мучительной ненавистью. Шелк трещал и рвался под ее безжалостными пальцами, но девушку это не трогало. Внезапно ей показалось, что самое главное – избавиться от этого платья, сорвать с себя все, что хоть отдаленно напоминало бы ей о Прим, маме и папе, и о не сбывшихся мечтах. – Помоги мне, ради Бога! – снова повторила она. – Простите, я не могу! – в голосе Пита звучала растерянность, но девушка только бросила на него разъяренный взгляд. Такой ее еще никто не видел. Кажется, что все те чувства, которые копились в ней все годы с момента ее рождения, сейчас выльются на бедного, ни в чем не повинного юношу. – Почему нет? – презрительно выкрикнула она.– Ты ведь сделал все возможное, чтобы вырвать этот день из моей жизни. Так почему же теперь ты не поможешь мне сорвать это проклятое платье? Почему теперь ты стоишь и молчишь? Этот внезапный вызов вынудил Пита отступить на шаг, он чувствовал, как нервно подергивается у него уголок рта. Его обычно неумолимые голубые глаза потемнели. Пит открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но Китнисс вскинула голову, и в ее серых глазах он прочел такую боль, что просто не посмел возражать девушке. Его губы сжались, он изнемогал от презрения к самому себе. Неистово и злобно она рванула лиф, кружево с треском порвалось, а маленькие жемчуженки градом посыпались на пол. Одна покатилась по мягкому розовато-лиловому ковру и остановилась у ног Пита. Пит уставился на нее, низко опустив голову так, что девушка не могла видеть выражения его мрачного лица. Китнисс снова рванула струящийся шелк, словно стараясь побыстрее уничтожить платье, забыв, как дорого оно стоило; да-да, именно забыть цену этого бесполезного предмета. Теперь никогда и ни за что, она не будет носить что-то дорогое, чтобы не вспоминать в очередной раз о родителях, которые оставили ее совершенно одну. А отец! Он еще посмел и письма написать! Она терзала нежнейшую ткань, испытывая от этого почти сладострастное наслаждение, пока не замерла, дрожа от нервного озноба. Теперь на ней было только кружевное белье и шелковые чулки. – Это хуже, чем изнасилование, – прошептала она, крепко обхватив себя руками, как маленькая девочка. – Боже, мисс! Не надо… – пробормотал Пит, шагнув к ней и протягивая руки в горестном сочувствии. Но вдруг остановился, видимо осознав, что не сможет сказать ничего, что смягчило бы боль и унижение, которые мучительно терзали сейчас ее сердце. Остановился, понимая, что он не ровня этой красавице и он не может обнимать столь дорогое тело. И Пит двинулся к двери, напряженно расправив плечи под серым пиджаком. – Я… пойду позову кого-нибудь… – Нет! – девушка резко повернулась к нему, и Пит замер, не дойдя до двери. – Нет, – хрипло повторила она. – Ты можешь уйти, если хочешь. Но я не желаю никого видеть даже близко от моей комнаты, - пояснила она тихим голосом. Пит – единственный свидетель ее слабости, ее унижения. Железная леди умерла в ней за пару секунд. Она не желает страдать от присутствия других людей. Ей сейчас не нужен никто. Пусть все умрут! Пусть! Она никому теперь не нужна! Присутствие Пита было ей безразлично. Она даже не ощущала неловкости оттого, что стоит перед ним почти раздетая. Водитель открыто презирал ее с того момента, как они познакомились. По крайней мере, Китнисс считала именно так. Тошнота так остро сжала желудок, что девушка постаралась несколько раз глубоко и размеренно вздохнуть, чтобы подавить мучительные спазмы. Внезапное смутное ощущение разбудило дремлющее воспоминание. Юная красавица и сирота разжала онемевшие пальцы левой руки. Огромный бриллиант словно дразнил, словно издевался над ней своим великолепием. Она с ожесточением содрала кольцо с пальца и метнула пронзительный, полный горечи взгляд в сторону Пита. – Вот! – девушка швырнула кольцо к его ногам. – Можешь взять его себе и проваливать. Оно обеспечит тебе богатую жизнь, - сказала она, понимая, что говорит как ее отец. Она отвернулась, чтобы не видеть, как Пит наклонился, поднимая кольцо, и стремительно направилась в свою маленькую ванную, закрыла дверь, бессильно прислонившись к ней. И вновь подступила тошнота, сопровождаемая мучительным головокружением. Внезапно она резко выпрямилась и, пошатываясь словно пьяная, сделала несколько шагов. Ей нужен душ! Необходимо смыть с себя отвращение, которое она испытывала к самой себе. И только в тот момент, когда она сдернула с себя нежное кружево и заметила болтавшуюся на одном чулке бледно-красную подвязку, девушка горько усмехнулась бескровными губами, представив вдруг, как смехотворно и нелепо выглядела перед Питом. Он ведь ей никто и ему не нужно от нее истерик, ему нужны деньги. Деньги! Деньги! Все крутится вокруг этих бумажек! Разве они могут принести счастье? Где тот человек, который это сказал? Зачем он это сделал? Глупец! Разве деньги смогут заменить любовь матери? Разве эти жалкие бумажки смогут стать твердостью слов любого в мире отца? Разве монеты смогут сделать жизнь яркой? Да. Смогут. Они смогут показать яркую жизнь, но душа останется серой. Глупо жить, ища денег. Просто, глупо. И это не я сказала. Это сказали до меня… Слезы впервые за этот день навернулись на глаза Китнисс. Она злобно стерла их холодной ладонью и шагнула под душ. Дрожащие пальцы нащупали кран, и вот обжигающая масса воды хлынула на нее, хлестнула тугими струями. Закрыв глаза, она подставила лицо горячему потоку. Она смоет с себя воспоминания сегодняшнего дня, пусть даже с риском свариться заживо. Сколько она простояла так, девушка не осознавала. Она запретила себе думать, запретила чувствовать, запрещала плакать, запрещала снова становиться такой, какой была до их смерти. Смутно ей слышались стук в дверь ее спальни, голоса людей: пронзительный, истеричный – тетин, четкий и требовательный – Прим. Неясное бормотание Пита перемешалось с этими звуками. Что он говорил, сколько времени прошло, пока он их убедил, девушка не знала и не хотела знать. Наконец наступила долгожданная тишина. Безмолвие, которое успокаивало ее взбудораженное сердце и помогало полностью раствориться в горячем шумящем потоке, который словно отгораживал ее от мрачной действительности. У нее будет еще предостаточно времени, чтобы ощутить на себе все эти жалостливые взгляды и выслушать сочувственные банальности, которые вскоре обрушатся на нее. А эти минуты принадлежали только ей, и надо этим воспользоваться, чтобы хоть как-то свыкнуться с мыслью, что теперь она одинока. Совершенно одинока.