Подарок

Разбудил меня Сенька. Бесцеремонно потряс за плечо и насмешливо осведомился: — И по какому поводу ты ужрался, Император? — Иди нахер, — прохрипел я, жалея о том, что проснулся, — спать хочу. — Час дня, — проинформировали меня. — Насрать. Отвали по-хорошему. — Хм, судя по тому, что ты тут один, стол не убран, а бутылки пустые — ничего хорошего как раз-то и не произошло, — резюмировал свои наблюдения Сенька. — Не дала, что ль? — Сам догадался, или кто подсказал? — поднял я голову от подушки. — Лучше воды принеси, будь человеком. — Может, пива? — Не-е-е, — скривился я, — сам же знаешь — не похмеляюсь. И это была правда. Не мог я «поправлять здоровье» — тут же бежал блевать, и становилось только хуже. А потому мне оставалось молча страдать, хлебать рассол и воду и тупо ждать, пока этот день закончится. Попускало обычно только к вечеру, а целый день я был ни на что не способен. Сенька говорил, что это хорошо, это значит, что алкоголиком я ещё не стал, раз организм не принимает спиртное. Но я ничего хорошего в этом не видел и смертельно завидовал тем, кто после бутылки пива снова становился человеком. Повнимательней ко мне присмотревшись и оценив степень трагедии, Сенька за водой всё же пошёл, а я сел на постели, ощущая во рту отвратительный вкус вчерашней выпивки, а на душе — большую кучу говна. Мне не удалось ужраться до полной алкогольной амнезии, и всё, что было с танцовщиком, я прекрасно помнил. И то, что нужно отнести ему деньги. Но явно не сегодня. Проклиная себя за вчерашнее, я поднялся и побрёл в душ, собирая по пути разбросанную одежду. Потом долго стоял под струями воды: сначала горячими, потом — ледяными, а после — снова горячими. Полегчало несильно, но всё же. Почистив зубы и забив на бритьё, я с грехом пополам расчесался и голяком поплёлся обратно в кровать. Не хочу вставать, думать, решать. Ничего не хочу. Разве что выпить холодную воду со льдом, стакан с которой Сенька поставил на тумбочку у кровати. Опустошив стакан, я безуспешно попытался уснуть под аккомпанемент звона посуды, которую убирал Сенька. Но мешало не это, а картины, не желающие исчезать, — танец и то, что случилось потом. Это ни к чему меня не обязывало и ничего не значило, только убедить себя в том, что всё будет по-прежнему, не получалось. И дело даже не в том, что Эльдар оказался мастером не только в танцах. Я не мог разобраться, как теперь относиться к этому парню. Такому же, как я, и при этом — «не такому». Как там у Фрейда? Частично инвертированный? Я же теперь постоянно буду вспоминать, как он мне... Чёрт. Вспоминать и не испытывать отвращения даже сейчас, когда трезвый как стёклышко и злой как бобик. — И всё же, — раздалось рядом с кроватью примерно через час, — что у вас с Юлькой случилось-то? Я решил прикинуться спящим: глаз не открыл, перевернулся на другой бок и даже хрюкнул для правдоподобия пару раз. Не прокатило — Сенька знал меня как облупленного. — Цезарь, как там у Станиславского? — Кровать скрипнула, походу, Сенька присел на ее край, а после на моё плечо легла рука. — Давай, колись. Ты мне и так должен, как земля колхозу, я вместо тебя порядок навёл. — Сень... мне херово. — В курсе... Столько вылакать, — безо всякого сочувствия послышалось в ответ, — настолько серьёзный повод был? — Я бы на тебя посмотрел! — я всё же повернулся, решив больше не морозиться. — Она меня насильником обозвала! — Чего? — уронил челюсть Сенька. — Того! Кароч, дело было так... Как и всегда, друг слушал внимательно, только раз снял очки, протёр носовым платком и снова водрузил на переносицу. И молчал. Не перебивал, не комментировал, просто слушал, а делал это Сенька отменно. Я рассказал ему почти всё, закончил печальную повесть на том, что мы с танцовщиком выпили, поели, а потом он ушёл, а я квасил в одиночестве. Когда я замолчал, Сенька тоже заговорил не сразу, обдумывал услышанное и, судя по его физиономии, пытался сделать выводы, а потом друг изрёк: — Походу, с Юлькой что-то капитально не так. — Открыл Америку! Это мне Эльдар ещё вчера сказал. — Эльдар? — Танцовщика так зовут, — запоздало просветил Сеньку я. — Ясно, тут просто такое дело, Цезарь, будь она нормальной — такого бы не случилось. Даже если бы танец не понравился, она б тебе потом лично сказала, чтобы не обидеть. Ты ж старался, мать твою, кучу бабла отвалил. — Не такую уж и кучу, две сотни всего. — Пофиг, хоть и двести рублей! Это был твой подарок, а им, как известно, в зубы не смотрят! — Коням, — пробурчал я. — И не только. По сути, она тебе в рожу плюнула, — вынес вердикт Сенька. — Мало того, что мозги канифолила столько времени и не давала, так тебя же и виноватым сделала! Знаешь, как говорят? Хочешь узнать, какой будет твоя девка через двадцать лет — посмотри на её мать. — Типун тебе на язык, бля, — я рывком сел, — да у неё не мать, а натуральная Мегера. — Ну, так тем более. Забей, всё что ни делается — к лучшему. Теперь ты можешь со спокойной совестью и дальше кобелировать. — Ага, — согласился я, и тут зазвонил мой телефон. Судя по рингтону, это была Юлька. Мы с Сенькой синхронно повернули головы на звук — аппарат валялся в кресле. Несколько секунд мы смотрели на него, как на ядовитую гадину, а потом Сенька спросил: — Подать? — Не надо. Она вчера всё сказала. — Мне действительно не хотелось разговаривать с Юлькой и даже видеть её: так меня ещё никто не оскорблял. — Ну и правильно, надо в честь этого кофе тебе сварить, будешь? — Буду, и телефоном в меня брось, — вовремя сказал я, потому что мобильник снова ожил. Настырная, надо же. Сенька кивнул, поднялся и кинул мне телефон, который я тут же вырубил, ибо нефиг. Думать надо, что говоришь, даже если ты и баба. Сдалась она мне триста лет, последняя из могикан. Свет клином на ней не сошёлся, и тёлок в нём трахано-нетрахано. Вот завтра же и начну целину пахать, хватит, наизображал из себя верного! Кофе Сенька тоже варил отменно, но баловал меня этим нечасто, а сам я был способен только «Якобс» в кружке разболтать. Вот поэтому моя благодарность за чашку по-настоящему ароматного напитка была искренней и безмерной. Я медленно, крохотными глотками пил его, сидя на кровати, и... невольно вспоминал, что так же неспешно смаковал коньяк Эльдар. Блин, ну какого хрена он мне постоянно в голову лезет? Нафига? Я не собираюсь перекрашиваться, больно надо! Вот отдам деньги и забуду этот день и наше знакомство — я усердно убеждал себя в этом, а потом поставил чашу на тумбочку и снова улёгся. Несмотря на крепкий кофе, клонило в сон, и я закрыл глаза, надеясь попросту проспать весь похмельный день.

***

Но избежать разговора с Юлькой не получилось, потому что она подстерегла меня в универе. Я увидел её — бледную, с кругами под глазами и явно невыспатым видом, когда выходил из корпуса после занятий. Сенька остался на дополнительные — что-то там хотел выяснить, а я решил свалить. Настроение продолжало оставаться паскудным, а появление Юльки его не повысило, скорее — наоборот. — Гай, можно тебя на минутку, — негромко сказала она, когда я с ней поравнялся. Сказала и посмотрела на меня как щенок побитый, а собак я люблю куда больше людей. — Чего хотела? — спросил, не выдержав щенячьего взгляда. — Поговорить. Я звонила вчера, но тебя не было... — А я по бабам пошёл, — усмехнулся я, указывая на ближайшую к нам скамейку, — а чем ещё насильники занимаются? — Ты не насильник, — так же тихо сказала Юлька, садясь рядом со мной. — Да? А позавчера ты так не думала, — я выбил из пачки сигарету, — так когда ошибалась-то? — Гай... — Юлька сцепила пальцы в замок и опустила голову, — ты прости меня... Я не должна была так говорить. Ты же не знал, что я не люблю мужской стриптиз. Мы никогда об этом не говорили. — Вот-вот, — поддакнул я, выпуская дым, — ты вообще ничего о себе не рассказываешь, а я не экстрасенс, мысли читать не умею. Ты даже сейчас врёшь. — Неправда. — Врёшь, если бы всё дело в танце было, ты бы мне потом сказала, когда танцор ушёл. В жизни не поверю, что мать тебя не научила, как подарки принимать нужно. Если даже такое быдло, как я, в курсе, что уж о вас, москвичках коренных, говорить! — я иронично усмехался, зная, что делаю ей этим больно, но разве не сделала она больно мне? Это из-за неё я чуть не инвертировался! — Не надо, — умоляюще прошептала Юлька, и увидел, как по её щекам поползли слёзы. Вот тут мне уже стыдно стало. Не люблю я, когда девчонки плачут, теряюсь как-то. — Ты не быдло... и мать моя никакая не коренная москвичка. Она сюда тридцать лет назад приехала. В институт поступать, потом замуж выскочила за москвича, да тут и осталась. Она всю жизнь отца изводила, я же помню. Пока они не развелись, причём мать квартиру у него отсудила, эту, в которой мы живём. Она отцу в наследство досталась... — быстро заговорила Юлька, по-прежнему не глядя на меня. — Её саму бабушка часто «лимитой» звала... а потом болеть стала и быстро умерла. И всё повторяла, что мать моя — ведьма и со свету её сживает, а отца — приворожила. — Юль, я на дебила похож? — бросая сигарету в урну, спросил я. — Я во всю эту срань потустороннюю не верил, когда малой был, а теперь и подавно. Да и плевать мне, из какой норы твоя мать выползла, — вот тут я врал, причём напропалую. Меня факт сей выбесил капитально. Оказывается, Мегера сама из Волосолапска какого-то, а меня провинцией тыкала? Сука. — Можешь не верить, — не стала спорить Юлька, — но я много чего странного видела... Но не в этом дело, да и мать и я — не одно и то же. Если она попытается вред тебе причинить — пожалеет, — последнее слово Юлька произнесла незнакомым ледяным голосом, и у меня по спине холодом продрало. Прав был Сенька, когда говорил, что не всё чисто с этой девицей. Угораздило, блин. — Я ведь тоже могу... и порчу, и привороты. Она сама меня учила, только я не хочу. Это... плохо всегда кончается, — теперь Юля всхлипнула и снова сникла. — Ты... ты не спрашивай меня больше ни о чём. Я когда-нибудь расскажу... Обязательно. — Юль, ты мне это уже полгода обещаешь, — напомнил я. — А я так больше не могу. Походу, переоценил себя, не могу без секса, понимаешь? — Да, — послышалось в ответ. — И если это так для тебя важно, то ты... можешь с другими... спать, — слова она выговаривала медленно, словно каждое весило тонну или даже больше. — Я же всё понимаю, ты мужчина, тебе нужно, а я пока не могу тебе это дать. Теперь я уставился на неё, как на чудо-юдо: — Ты прикалывалась сейчас? Ты ж мне сама про верность столько мозги полоскала. — Помню, но я всю ночь думала и поняла, что сама виновата. Я по себе судила, а ты не девушка, тебе это нужно. Только... я не хочу о них ничего знать, ладно? И когда... у нас всё будет, чтобы их больше не было, — добавила негромко и твёрдо. — А не проще тебе самой это мне дать? — Я не могу. Пока не могу. — Почему? Хоть сказать-то можешь? — я коснулся её руки, сжал подрагивающие пальцы. — Не могу. Гай, пожалуйста... — Юлька подняла голову и посмотрела мне в глаза. — Не спрашивай меня сейчас. Не время ещё. — А когда время-то будет? Когда рак на горе свистнет? — Нет. После дождичка в четверг, — робко улыбнулась она, — скоро. Я обещаю, что всё-всё тебе расскажу. Только не сейчас. И я знаю, что ты вчера дома был. И не ходил ни по каким девушкам, — добавила негромко. — Откуда? — приподнял я бровь. — Сенька сдал? — Нет, Арсений хороший друг, он ничего мне не сказал. Я просто знаю. Я же говорила, что могу кое-что. Я кивнул, думая о том, что услышал. В колдовство я не верил, что бы она там ни тёрла. Ну, разводит её мать лохов — для такой самое занятие. Ну, траванула бабку — не поймали, значит — не убивала. А вот Юлька... Она меня капитально в ступор ввела — никогда ещё девка такого не предлагала. Выходит, сильно она на меня залипла, раз даже на сторону разрешила ходить, лишь бы не сбежал. Лихо... — Ладно, — медленно протянул я, — проехали. У всех свои тараканы, хоть у тебя, походу, шершни. — Ага, — Юлька прижалась ко мне, и я обнял её за плечи, — прощаешь? — Ну, а у меня что, выбор есть? А то ещё проклянёшь в сердцах! — Не шути так, Гай, — палец прижался к моим губам, — не надо. Я же сказала, что не сделаю такого. Никогда. «Никогда не говори "никогда"», — явственно послышался мне голос танцовщика; я поёжился и криво усмехнулся: — Ладно, Юль, пошли, чего тут сидеть? Я жрать хочу, да и время уже... — Пойдём, — на лице Юльки снова появилась улыбка, — у нас всё будет хорошо. — Аминь, — еле слышно добавил я.