Записки Скайрима

Вынужденные покинуть родные земли во спасение своей расы, снежные эльфы спустились в подземные города двемеров в поисках укрытия. Это было бессмысленно и неразумно. Двемеры, хоть и являются такими же мерами, но живут обособленно от остальных. Они не признают других рас, превознося свою как более развитую и изобретательную над ними. И хотя здесь, в Скайриме живут не вварденфеллские двемеры, а лишь часть их, клан Роуркен, они такие же жестокие и расчетливые, как и те, что в Морровинде. Но снежные эльфы, зная, что двемеры согласятся принять их лишь при своих жестких условиях, все равно пошли на отчаянный шаг. Двемеры не стали бы жить со снежными эльфами на равных правах. Ни с кем бы не стали. Никогда. Они подсыпали снежным эльфам что-то в еду на каждый завтрак, обед и ужин. Они делали их своими рабами, ослепляли их, заставляя все больше и больше отдаляться от внешнего мира. Это были уже не те гордые и смелые снежные эльфы, создавшие потрясающую статую в Иркнтанде с алмазными очами в знак того, что двемерам не сломить их волю. Это были покорные и ослепленные фалмеры. Его звали Нздирбал. А ее прекрасное имя было забыто и сокращено до презрительного Брин. Брин покорно и беспрекословно служила Нздирбалу, каждое утро принося ему свежую одежду, которую перед этим гладила, близоруко щурясь и смахивая с бледных скул горькие слезы. Затем готовила завтрак, накрывала стол, усаживала господина, и лишь тогда шла кушать сама, не забывая при этом добавлять в свою похлебку странный порошок, к которому она так пристрастилась с самого прибытия в Ральдбтхар. И дальше по списку: сопровождение господина на рынок за покупками важных элементов и механизмов к его машинам, возвращение, обед, уборка дома, ужин, сон. Затем все повторялось вновь и вновь. Но не в тот день. Поначалу все шло так же, как и всегда. Но после обеда Нздирбал подозвал к себе Брин — ему нужна была помощь в кое-каком деле. Двемер объяснил фалмерке, что делать, и отошел к другому столу, на котором, как и перед Брин, лежало множество деталей и инструментов. От фалмерки требовалось всего лишь смазать несколько шестеренок маслом, чтобы те лучше вращались в механизме, который собирает Нздирбал. Дрожа всем телом от ужаса, Брин взяла в руки шестеренку и уставилась на нее так, будто держала зеркало, в котором отражалось отвратительное чудище. Словно это было на самом деле, Брин испуганно вскрикнула и выронила шестеренку, запустив ряд действий, которые привели к неприятным последствиям: тяжелая деталь упала Брин на ногу, из-за чего фалмерка подскочила и неосторожно толкнула стол с деталями коленом. Масло, стоящее почти у самого края, пошатнулось и, опрокинувшись на бок, пролилось Брин на руку и платье. Нздирбал, разгневанный неаккуратностью своей слуги, ударил Брин по лицу столь сильно, что фалмерка рухнула на пол и задрожала от беззвучных рыданий. — Безмозглая крыса! Не стоило подпускать тебя даже на фут к мастерской. Хватит ныть! Вытри руки от масла и уходи прочь с моих глаз. Нздирбал презрительным движением бросил фалмерке красное полотенце и уставился на ту с таким выражением лица, что Брин захотелось немедленно умереть или исчезнуть, лишь бы не испытывать на себе испепеляющего взгляда господина. Фалмерка осторожно приподняла заляпанный маслом рукав платья и стала обтирать полотенцем руку. Белая кожа Брин блестела в местах, куда попало масло, придавая ей неестественную красоту. Фалмерка сидела на полу, немного сутулясь, дрожа и всхлипывая. Нздирбал смотрел на нее, но уже не так сурово, как прежде. В его взгляде появилось что-то странное, что-то, чего прежде не было, когда он был устремлен на Брин. Опустив рукав, Брин, не задумываясь над тем, прилично это или нет, приподняла подол платья, чтобы обтереть ноги, на которые также попало немного масла. Нздирбал вспыхнул и смущенно сглотнул слюну, чтобы смочить пересохшее горло. Но взгляда не отвел. А Брин будто бы не замечала того, как смотрит на нее ее хозяин. — Что ты делаешь? — сухим голосом спросил Нздирбал. — Стираю масло с кожи… — слабо отозвалась Брин. — Я сказал… только с рук. — Ах! Простите, господин, я сейчас же уйду, чтобы не раздражать вас. Брин быстро поднялась с пола, вытирая полотенцем влажные дорожки с щек и оставляя на них масленые разводы. Фалмерка поспешно опустила платье, и уже было бросилась прочь из мастерской, но господин вдруг вцепился в ее одежды, схватил за талию одной рукой, другой смел со стола все инструменты. Он подхватил Брин, словно пушинку, и бросил на стол, как какую-то вещь. Глаза фалмерки готовы были вот-вот выпасть из орбит от испуга. Но она не смела двигаться. Нздирбал сорвал с нее платье, оставив ей лишь полотенце, чтобы прикрыть свою наготу. Брин прижимала его к груди и бедрам, крупные слезы падали на блестящую белоснежную кожу плеч. Нздирбал схватил ее за них, стал целовать пальцы, ладони, запястья… он осыпал ее руки поцелуями, дошел до шеи, подбородка… Не тронув губ, он прижал ее спиной к столу и стал стаскивать с себя штаны… Брин лежала у стола, свернувшись комочком и дрожа всем телом. Перед ее глазами все еще стояли картины того, что произошло несколько часов назад. Но она не была испугана ими, не ужасалась того, что с ней сделал ее господин, нет. Наоборот. На ее губах сияла счастливая улыбка, когда она пыталась воспроизвести те чувства, что испытывала тогда. Медленно перевернувшись к столу, она подползла к нему и, цепляясь руками за ножки, приподнялась и легла щекой на холодную столешницу. В этот момент в мастерскую вошел Нздирбал, который к тому моменту переоделся и несколько умерил свой гонор. — Брин! — он подбежал к ней и, прижав к себе, взглянул в светлые глаза фалмерки. — Ты… — Господин, простите меня… я не одета. Позвольте, я… пойду… — с трудом выговаривая слова, Брин попыталась оттолкнуть двемера, чтобы уползти в свою каморку и там надеть бесформенное платье, становящееся грязным тряпьем при первой же попытке разорвать его. Нздирбал не позволил ей сделать этого и, подхватив на руки, отнес в свою спальню, где положил на свою кровать и укрыл теплым одеялом. Он чувствовал угрызения совести за то, что сделал с Брин. Нздирбал сам не понимал, что на него нашло тогда. Верно, такое случается с каждым, кто проводит большую часть своей жизни, создавая механизмы, ремонтируя их и совершенствуя, не уделяя и минуты женщинам. И когда появляется столь привлекательная в физическом смысле девушка, как Брин, любой сходит с ума. Но, возможно, не только в этом весь секрет. Было что-то еще, чего Нздирбал не желал признавать: Брин была одной из немногих фалмеров, которых еще не утратили до конца более или менее привлекательный вид, и эта тонкая, грациозная и бледная красота снежных эльфов, еще оставшаяся в ней, затмевала коренастых и грубых двемерок с их привычкой держать своих мужей в ежовых рукавицах. Он был влюблен в бледную подслеповатую служанку Эрбриньеллу. С той ночи отношение Нздирбала к Брин резко изменились. Он перестал нагружать ее тяжелой работой, давал ей больше денег на личные нужды, выделил ей отдельную комнату, разрешал ей обедать с ним за одним столом. Он перестал давать ей порошок, из-за которого снежные эльфы становились мерзкими уродливыми тварями. Это было тяжело для Брин — она привыкла к нему, но все же смогла пережить период ломки, после чего полностью освободилась от вредного действия порошка. Нздирбал подарил ей свободу действий. Поспешность его не была глупостью. Он действительно любил Брин, всегда знал это, но боялся признать, стыдясь и гневаясь на себя за подобные мысли. Но что же сама Брин? — Ты… любишь меня? — спросил однажды за обедом Нздирбал у Брин. Рука фалмерки с зажатой в ней ложкой остановилась у полураскрытого рта. Брин опустила ее и перевела беспокойный взгляд на Нздирбала. — Господину важно знать, какие испытываю я чувства к нему? Но зачем? Независимо от них, я готова выполнить любой ваш приказ. И… Я не понимаю, зачем все то, что вы сделали… — Брин, Брин, Брин, — Нздирбал поднялся из-за стола и, подойдя к испуганной фалмерке сзади, обнял ее. — Ты стала слишком безвольной. И я не знаю, как пробудить в тебе индивидуальность. Ну же, Брин, ты единственный представитель снежных эльфов, не мутировавший в мерзкое слепое существо. Ты живешь в довольствии и уюте. Должно же хоть что-то было в тебе измениться. — Изменилось… — Ну? Что? — Я стала любить господина сильнее. Нздирбал прильнул к фалмерке, уткнувшись носом в ее белые волосы, и улыбнулся. — Мы сбежим, — сказал Нздирбал, вдыхая запах чистых белоснежных волос Брин. — Зачем, господин? — Меня убьют, если узнают, что в моем доме живет снежный эльф. Живет как моя любовница, а не слуга. — Вам угрожает опасность! Как я могла не знать об этом! — взволнованно затараторила Эрбриньелла. — Я должна сбежать, а вы — остаться. Вы не в чем не виноваты, я виновата. — Глупая, молчи, — сказал Нздирбал, целуя Брин в губы. — Все будет хорошо. Мы найдем наш уголок на поверхности. Они не взяли практически ничего. Нужно было немедленно уходить, так как назревал бунт — уродливые фалмеры затевали недоброе против своих хозяев. И пока в Ральдбтхаре был штиль перед бурей, Нздирбал и Эрбриньелла бежали на поверхность. Яркий свет ослепил их. Они долго стояли, закрывая лица руками, пока наконец глаза их не привыкли к лучам Магнуса. Брин взглянула на своего возлюбленного. Высокий статный двемер поглаживал свою короткую черную бородку, желтые глаза его счастливо блестели. Фигура его все еще виделась темной и расплывчатой, из-за чего казалось, что он эфемерен. — Я люблю тебя, Нздирбал, — сказала Брин, впервые обратившись к господину на «ты». — Я тоже … Фигура Нздирбала вдруг исчезла. Взорвалась миллиардами ярких пылинок, которые исчезли, не успев осесть на землю. Только спустя несколько секунд Брин пришла в себя. С безумным криком она бросилась обратно в Ральдбтхар, подумав, что господин предал ее, бросил на поверхности, а сам вернулся домой. Не разбирая дороги, она добежала до его дома и ворвалась внутрь. Все было на своем месте, точно так, как они оставили перед уходом. Брин вышла наружу. Повсюду сновали фалмеры. Их серые скрюченные тела мелькали в каждом коридоре и каждой комнате. Но нигде не было кудрявых черноволосых двемеров. Ни одного из них. Они исчезли. Навсегда. Ее Нздирбал исчез навсегда.