Моя жизнь, моя любовь

- Полковник, у вас посетитель, - Джагерджак вытянулся по струнке, под гневным взглядом. - Я же просил! - Вы рассердились бы больше, не пусти я его, - адъютант вздохнул. Откинув полог штабной палатки, уставший взгляд сразу натолкнулся на широкоплечего человека с военной выправкой, застывшего у карты. - Иссин, - прохрипел Зараки. – Прости, не уберег… - Нечего разводить здесь болото, - обычно веселые глаза были серьезны. – Мой сын еще жив. Война, брат. Мне ли не понимать, что это! - Он меня прикрыл, когда я, старый дурак, забыл об осторожности. - Ты всегда таким был, Зараки. Но ты прекрасный командир, Куросаки не прикрывают собой кого попало! – на плече полковника опустилась тяжелая рука боевого товарища. – Я забираю его домой. Лекари говорят, что если не сгорит в горячке, то поживет еще много лет. Кенпачи нахмурился, а граф продолжает: - Но скажи, Зараки, что ты знаешь о девушке, о которой мне писал сын? - Что ты хочешь знать? Серьезно ли? А может имя? - Все. Иногда он зовет ее в бреду. Мне нужно знать. Ичиго будет жить, даю я тебе слово отца! И молись, чтобы твой крестник подождал, пока ты тут французов разгонишь и не женился! На веранде поместья барона Потемина прощались с гостями. Хисане после месяца затяжной болезни наконец стало легче, и семья барона Кучики собиралась отправиться дальше на восток к родовому поместью. Летящая по дороге на сумасшедшей скорости двуколка заставила всех замереть. По-молодецки спрыгнувший мужчина с сединой на висках, обежал застывших людей быстрым взглядом. - Граф Куросаки, что привело вас к нам? – Потемин поклонился. От мужчины не укрылось, что при упоминании его имени миниатюрная девушка вздрогнула и больше не отводила от него взгляда, словно пытаясь по лицу прочитать важные для себя новости. - Я здесь чтобы говорить с бароном Кучики и его сестрой о моем сыне, - отрезал граф, а увидев, как девушка прижала руку к губам и побледнела, поспешил добавить. – Он жив, но ранен. Судорожный вздох и облегчение во взгляде: «Значит тоже серьезно, даже с воспитанием не может сдержать эмоции» усмехнулся Куросаки. Боже, как же близко ей знакома эта усмешка, на глаза наворачиваются слезы облегчения, сердце требует узнать, сколь серьезно ранен, а граф взмахом руки приглашает ее брата прогуляться. - Прошу, - перед девушкой открывается дверь в залитую солнцем комнату. На секунду она замирает, но затем шагает вперед к тому, к кому все эти месяцы рвалось сердце, к тому, кто так часто приходил во сне. Он похудел, черты лица заострились, но волосы такие же яркие, ну и пусть, что глаза закрыты, она прекрасно знает, что на солнце - они глубокого янтарного цвета. Рукия знает, каждую черточку лица, каждый привычный жест… Знает как он хмурится, как улыбается, как щурится, подставляя лицо ветру. Еще она знает, что этот рыжий поручик должен вернуться к ней, даже не должен, а обязан. Обязан вернуться, чтобы наконец сказать то, что пытался сказать тем июньским днем, но так и не успел. Поэтому, прикладывая ладошку к пылающему лбу, девушка шепчет, пытаясь успокоить, мечущегося в горячке Ичиго: - Ш-ш… Все хорошо, - и сжимает его руку в своих. Баронесса, не оборачиваясь, чувствует, что дверь позади нее закрывается, оставляя их наедине и, аккуратно прижавшись щекой к груди, проводит пальчиками по глазам, щекам, губам, подбородку. Плачет, улыбаясь, а услышав, как поручик негромко зовет ее в бреду, склоняется к самому уху: - Я здесь, рядом. Ты звал меня и я пришла. Как бы далеко во тьму ты не погрузился, вернись ко мне. Я буду ждать…