Кровь со вкусом шоколада

Элайджа, насупленный и нервный, нетерпеливо расхаживал взад и вперед в задней комнате своего пакгауза. Нынче ночью он не захотел, как обычно, выйти, чтобы полюбоваться огромной, ослепительно сиявшей луной. Впрочем, Элайджа, всегда уделявший немалое внимание внешнему виду, даже изнывая от тревоги и неопределенности, нашел время надеть черные, хорошо скроенные брюки и свежевыглаженную рубашку. — Даже если метаться из угла в угол, точно тигр в клетке, он быстрей не вернется, — негромко произнесли за его спиной. Элайджа с легким раздражением взглянул на Анну. Она сидела на дубовой скамье, выложенной мягкими вышитыми подушками, и вышивала на куске муслина неправдоподобно крохотными и точными стежками. Уже видно было, что будет изображено на вышивке: закат над морем. Элайджа никогда не мог понять, как Анна ухитряется просто стежками шелковых нитей создавать такие картины. — Тогда где же он? — резко спросил он вслух. — После возможной гибели Клауса прошло уже добрых двенадцать дней. Расстояние для Кола не помеха. Не может же он так долго выслеживать убийц! — Ты же знаешь, что у Кола совсем иное чувство времени, чем у нас, — отозвалась Анна, перекусив синюю нить крепкими белыми зубками. — К тому же ты смог сообщить ему не так уж много подробностей. Вполне вероятно, что у него немало времени уйдет на то, чтоб хотя бы выяснить, кого ему надлежит искать. Расправив точеными пальцами вышивку, она рассматривала стежки с таким невозмутимым видом, словно нынешняя ночь ничем не отличалась от прочих, — хотя обыкновенно после захода солнца Анна погружалась в чтение какого-нибудь старинного манускрипта. В одной из нижних комнат стояли шкафы, битком набитые древними фолиантами и свитками, за которые было заплачено целое состояние. Элайджа никак не мог понять этого пристрастия Анны к словам, начертанным на пергаменте. Он очень хотел, чтобы спокойствие Анны передалось и ему, а потому присел рядом с ней. Отблеск пламени от свечей играл в ее каштановых кудрях. Красота этих длинных шелковистых локонов захватила Элайджу… Но, увы, ненадолго. Вскоре он опять вскочил и принялся расхаживать из угла в угол. — Где же он может быть? — пробормотал он, ни к кому не обращаясь. — А вот мне уже надоело ждать и ждать! — прошипел из угла третий голос. — И еще я голодна! А кроме того, уже стемнело! И я хочу наконец выбраться из этого дощатого ящика, который вы почему-то зовете нашим домом! Из угла комнаты вынырнул тощий заморыш — еще один член этой необычной компании. На вид ему было лет семнадцать, хотя всякий сказал бы, что для своего возраста он мелковат. — Крысеныш! — Элайджа произнес это прозвище, точно сплюнул. — И долго ты там в углу прятался? — А я только что проснулся, — ответил Крысеныш. — Просто я знал, что ты рассердишься, если я уйду из дома, не пожелав вам доброй ночи. Кожа его казалась на удивление загорелой, вот только «загар» этот являлся следствием копившейся месяцами — а может, и годами — грязи. Пряди бурых волос облепляли узкий, заметно сплюснутый череп, свисали сосульками на глаза, которые были того же бурого цвета. Элайджа никогда в жизни не видел более неопрятного и неприятного существа. Крысеныш так искусно исполнял роль уличного оборвыша, что эта личина приросла к нему намертво. Впрочем, в этом было и свое преимущество. Никто никогда не давал себе труда присмотреться к заросшему грязью бродяжке. — Тебе незачем бояться моего гнева, если только ты его не заслужишь, — холодно отвечал Элайджа. — Побеспокойся лучше о себе. Крысеныш пропустил мимо ушей эту скрытую угрозу, растянул пухлые губы в ухмылке, показав кривые желтые зубы. — Клаус был чокнутый, — огрызнулся он. — Упиваться нашей силой, радостями нашей жизни — это само собой, но ведь он же меру потерял! Рано или поздно его бы все равно кто-нибудь убил. Элайджа проглотил грубые слова, которые так и просились на язык. Голос его остался тих и ровен, и только лицо исказилось, выдав его истинные чувства. — Бессмысленное убийство — еще одна тема, которой именно тебе не следует касаться. Крысеныш отвернулся и едва заметно пожал плечами. — Так ведь это правда. Пусть когда-то он был тебе братом, но он свихнулся, когда появились слухи о том, что отец жив и об охотнице, он упивался охотой за ними. Именно поэтому ты его и прогнал. — Он принялся грызть грязный ноготь. — Кроме того, я тебе уже тысячу раз говорил… — Голос Крысеныша предательски дрогнул — точь-в-точь как у несправедливо обиженного ребенка. — Я не убивал хозяина таверны. — Довольно! — вмешалась Анна, бросив на Крысеныша строгий, почти материнский взгляд. — В этих разговорах нет никакого прока. Элайджа вновь стал мерить шагами комнату. Ему принадлежал весь пакгауз, но эта комната давно уже служила для личных целей. Несколько потайных ходов в полу и стенах вели на нижние этажи. Анна самолично обставила комнату кушетками, столиками, светильниками, украсила искусно отлитыми свечами в виде темно-красных роз. — Мне надоело ждать! — раздражительно повторил Крысеныш. — Если Кол скоро не появится, я уйду. Анна открыла было рот, чтобы ответить, но тут в центре комнаты возник ниоткуда неяркий мерцающий блик и начал расти, набирая яркость. И тогда Анна просто улыбнулась, снизу вверх глядя на Элайджу. Свет между тем становился все ярче и наконец сгустился в призрачный человеческий силуэт. Паря в воздухе, призрак неотрывно глядел на Анну. На нем были зеленые штаны и мешковатая белая рубаха, и эти оттенки в свете свечей были яркими, почти живыми. Почти отрубленная голова призрака покоилась на плече, соединенная с шеей лоскутом бывшей плоти. Длинные светло-русые волосы ниспадали на орошенное кровью плечо. Именно так Кол выглядел в миг своей смерти. — Дорогой Кол, — проговорила Анна. — Как же мне тебя недоставало! Призрак качнулся, поплыл было к ней, словно хотел прильнуть. — Где ты был? — тотчас же вмешался Элайджа. — Ты нашел убийцу Клауса? Кол замер, не доплыв до Анны. Затем медленно развернулся, оказавшись лицом к лицу с Элайджей, и так завис надолго, храня упорное молчание. Обыкновенно Кол избегал принимать такой облик. Вид собственного тела приводил его в смятение, и его уязвляли чувства, отражавшиеся в чужих взглядах, — будь то отвращение, страх или даже легкая неприязнь. Как правило, он являлся в своем предсмертном облике одной только Тише, которая никогда не выказывала по этому поводу ни малейшей неловкости. Элайджа намеренно хранил бесстрастие. — Что ты узнал? — Это была женщина по имени Елена, но Клаус был подле нее, когда я их обнаружил. — Бесплотный голос Кола прозвучал в комнате, точно отдаленное эхо. Отвечая, он повернулся к Анне, словно именно она задала вопрос. — Ее нанимают крестьяне, которые хотят избавиться от вампиров и им подобных. — Кажется, я слыхал это имя, — подхватил Крысеныш, оживившись, — слова Кола явно привлекли его внимание. — Один коробейник рассказывал про «охотницу на мертвых», которая работает в столичных деревушках. Только ведь это сущая чепуха. Таких, как мы, на деле совсем немного. Охотясь на них, на кусок хлеба не заработаешь. Она просто шарлатанка, обманщица, эта Елена. Даже если захочет, не сможет убить Клауса. — Я думаю, это та самая охотница, которую искал брат, — прошелестел Кол. Крысеныш из своего угла глумливо захихикал. Анна слушала молча. Элайджа вновь принялся расхаживать по комнате. Он и сам немало слышал о всяческих «охотниках», которые присваивают себе всякие причудливые титулы — «изгонятель ведьм», «экзорцист», «охотник на мертвых». В одном Крысеныш был совершенно прав. Все эти люди — мошенники, шарлатаны, паразитирующие на крестьянских суевериях, — и неважно даже, обоснованы ли страхи деревенских жителей. И все-таки Элайджа знал, что нынешний случай — совсем другое дело и именно потому может погибнуть Клаус. Смертному трудно, почти невозможно убить вампира, даже такого, который свихнулся, а Клауса и подавно. — И это еще не все, — прошептал Кол. Элайджа резко остановился: — Что еще? — Она идет сюда. — Призрак теперь снова повернулся к Элайдже. — Она купила старую таверну, ту, что в портовых кварталах. На миг все замерли, затем Крысеныш метнулся к Колу, Элайджа шагнул ближе, и даже Анна вскочила с кушетки. Залп вопросов обрушился на призрака: — Где ты услышал?.. — Как это возможно?.. — Откуда она узнала?.. Кол зажмурился, голоса, словно шквальный ветер, хлестали его по лицу. — Молчать! — цыкнула Анна. Элайджа и Крысеныш разом смолкли, и тогда она негромко, умиротворяющим тоном обратилась к призраку: — Кол, расскажи нам все, что тебе об этом известно. — Всему Бату известно, что хозяин таверны пропал несколько месяцев тому назад. — Кол запнулся, и Элайджа метнул подозрительный взгляд на Крысеныша. — Я слышал разговор этой женщины с ее напарником. Пропавший хозяин задолжал большие деньги кому-то, а потому таверну продали за полцены, чтобы уплатить долг. Эта охотница-шарлатанка теперь законная хозяйка таверны. Она прибудет в город завтра утром и намерена поселиться здесь и заправлять таверной. Элайджа склонил голову, бормоча себе под нос: — Может быть, она не такая уж и шарлатанка… Нет, не для того я убил нашего отца и покинул замок, чтобы все мы стали добычей охотника! Остальные молчали, поглощенные каждый своими мыслями. Наконец Анна спросила: — Что же нам делать? Элайджа смотрел на нее, жадно вглядываясь в каждую черточку нежного, тонкого лица. Нет, он не допустит, чтобы какая-то там охотница даже близко подошла к Анне! Однако его беспокоили и другие мысли. — Если эта охотница придет в Бат, нам придется сразиться с ней здесь, а этого мы не можем себе позволить, если только хотим сохранить тайну нашего существования. Если в городе обнаружат еще одного мертвеца, — он искоса, но выразительно глянул на Крысеныша, — нашей здешней жизни придет конец. Охотница не должна добраться до Бата. — Я ее убью! — вмешался Крысеныш прежде, чем Элайджа успел договорить. — Нет, она идет сюда с напарником, да и Клаус жив. Кто знает, может видения Элайджи вовсе не означали угрозу для него или для нас, может это проделки ведьмы, — возразила Анна, и лицо ее стало озабоченным. — Ты можешь пострадать. Элайджа самый сильный из нас, ему и идти. — А я — самый быстрый и к тому же неприметный, — с загоревшимися глазами упорствовал Крысеныш. — Ну же, Элайджа, позволь мне! Меня на тракте никто и не запомнит. Тебя-то все замечают — уж больно ты похож на аристократа. — Ехидная нотка промелькнула в его голосе, но тут же исчезла. — Да эта охотница меня даже не заметит — тут-то я с ней и покончу! Элайджа помолчал, взвешивая его доводы. — Хорошо, — сказал он наконец, — полагаю, на этот раз твои дурные привычки сослужат нам добрую службу. Ты только не думай с ней забавляться. Просто прикончи ее и избавься от тела. Крысеныш пожал плечами и направился к двери. — Я скоро вернусь. Анна кивнула, в глазах ее затаилась едва заметная грусть. — Да, убей ее поскорее и возвращайся домой.

***

Крысеныш задержался лишь затем, чтобы добыть на кухне бурдюк с вином. Оружия он с собой не взял. И никто не видел, как он вышел из пакгауза в прохладную свежесть ночи. Мысль о предстоящей охоте захватила его целиком. Из-за того что Элайджа был одержим идеей сохранить тайну, убивать в Бате не дозволялось. Все они обыкновенно, насыщаясь, стирали происшедшее из памяти жертвы. Такая трапеза насыщала тело Крысеныша, но не могла утолить иной, особый, голод его души. Он любил ощущать, как под ним угасает биение сердца, любил вдыхать ужас, источаемый жертвой, наслаждался предсмертной дрожью человечка, чья жизненная энергия перетекала в тело Крысеныша. Порой он тайно убивал чужаков, путешественников или нищих бродяг, а после трапезы прятал тела там, где их никто не мог обнаружить. Однако это случалось редко, чересчур редко. Изредка Крысеныш набирался храбрости и убивал какого-нибудь не слишком приметного горожанина, а потом с превеликим усердием прятал мертвое тело. Один раз, правда, в городе исчез человек известный — хозяин старой таверны, — но уж тут Крысеныш был совершенно ни при чем, хотя Элайджа до сих пор так и не поверил ему. Нынешней же ночью Элайджа дал ему недвусмысленное разрешение убить, и уж он, Крысеныш, насладится такой удачей сполна, не упустит ни единой восхитительной минутки! При этой мысли в нем опять пробудился голод, алчно и повелительно требуя свое… И лишь тогда Крысеныш сообразил, что этой ночью еще не кормился. Миновала четверть ночи, а он все шел вдоль тракта. То и дело Крысеныш останавливался, чтобы своими чувствами прощупать ночь. Вдыхая ночной воздух, он вначале не ощущал ничего, но вот его обоняние уловило слабое дуновение живого тепла. Он прополз через кустарник к обочине прибрежного тракта и тогда явственно услышал ритмичный скрип колес, которым давно требовалась смазка. Затаившись в черничнике, Крысеныш терпеливо ждал. Поглядывая сквозь листья, он видел, как одинокий фургон подъезжает все ближе и ближе. Старый конь ступал устало и медленно, одинокий возчик на козлах то клевал носом, то вскидывался, ненадолго просыпаясь. Это явно был не тот, кого искал Крысеныш, но к чему упускать удачу, плывущую прямо в руки? Опять же сражаться с охотницей лучше сытым и полным сил. — Помогите! — жалобно проскулил Крысеныш. Сонный возчик встрепенулся, выпрямился. Судя по лиловому, изрядно поношенному плащу, это небогатый купец, который часто ездит по делам, так что вряд ли его хватятся раньше чем через месяц. Крысеныш подавил жаркое желание немедля броситься на добычу. — Ой, пожалуйста, помогите, я тут! — проскулил он. — У меня, похоже, нога сломана. Купец с озабоченной до тошноты физиономией немедля спустился с козел. Крысеныш от души наслаждался спектаклем. — Ты где? — окликнул купец. — Что-то я тебя не вижу. — Тут я, тут! — жалобно проныл он, растянувшись на земле. Тяжелые шаги приближались, неся с собой запах живого тепла. Купец опустился на колени рядом с Крысенышем. — Упал, что ли? — спросил он. — Не беда, Бат рядом, а уж там тебе помогут. Крысеныш ухватил его за ворот плаща, с силой дернул к себе и перекатился. Теперь они поменялись местами. Глядя в безмерно изумленное лицо, Крысеныш не отказал себе в удовольствии прошипеть: — Дурак! Его костистые руки пригвоздили купца к земле. В отчаянии тот извивался, пытаясь высвободиться, оттолкнуть Крысеныша, — но безуспешно. Боль мешает людям принимать самые немыслимые позы. Крысеныш боли не чувствовал — во всяком случае, не так, как смертные, — а потому со своим телом мог вытворять, что хотел. Сопротивление жертвы его только забавляло. Острое наслаждение пронзило его, когда он увидел, как в глазах купца изумление сменяется ужасом. — Я тебя отпущу, если разгадаешь загадку, — прошептал Крысеныш. — Что я такое? — Моя жена умерла прошлым летом, — задыхаясь, все еще пытаясь вырваться, пробормотал купец. — У меня два маленьких сына. Я должен, должен вернуться! — Ну, раз ты не хочешь играть, то и я не буду, — ухмыльнулся Крысеныш, сильнее прижимая купца к земле. — Даю тебе только одну попытку. Ну? Что я такое? Человек перестал отбиваться, стих, ошеломленно уставясь на него. — Извини, братец… опоздал. И Крысеныш проворно вонзил клыки в мягкую впадинку под нижней челюстью купца. Рот его наполнился кровью, но эта кровь была ничто в сравнении с жизненным теплом, наполнявшим его тело. Иногда Крысенышу нравилось терзать свою добычу еще живой, но сегодня ночью он был слишком голоден, чтобы тратить время на приятные пустячки. Стук чужого сердца постепенно стихал, плоть купца отозвалась острым всплеском страха — и все кончилось. И как всегда, Крысеныш испытал мгновенную ясную грусть — так ребенок с сожалением смотрит на последний миг карнавала. Гаснут фонари, расходятся жонглеры и акробаты, опадают разноцветные шатры — до нового праздника, до следующего года. Крысеныш обратил свой взгляд на север. Где-то там навстречу ему движется охотница… так что рано или поздно они встретятся.