***
Горничная постучала в двери апартаментов Цуны около девяти утра. — Синьорина Конти, к вам можно? Савада, сидящая на кровати и разбирающая свои скромные пожитки, как раз нажимала на кнопку коммуникатора, выключая гаджет, чтобы тот не тратил зарядку. Встав с кровати, она наскоро запихала вещи в подсумок и босыми ногами прошлёпала к двери, тут же поворачивая ключ и распахивая её. — Ах! — смущённо вскрикнула горничная. Цуна запоздало вспомнила, что платье она сняла, ночнушка ей не пришлась по душе, а потому она вышла в одном нижнем белье. — Да не визжи ты так, — вздохнула Савада, прислонившись к дверному косяку и навалившись на него плечом. — Мы же обе бабы, будто ты чего-то не видела. Горничная была молодой девушкой чуть старше или такого же возраста. — Синьорина… — Я синьора, — поправила её Цуна, показывая кольцо на пальце. — Простите!.. — сконфузилась горничная. — Ничего, муженёк мой всё равно не в курсе, он тебя за это не убьёт, — утешила её Савада. Девушка была готова вот-вот разреветься — слова юной госпожи прозвучали как угроза. — Ладно-ладно, ты чего хотела-то? — сжалилась над ней Цуна. — Вы пройдёте в обеденный зал или желаете завтрак в комнату? — тут же ухватилась за спасительную тему горничная. — Ко мне в комнату. И накройте ещё на моего спутника, он будет завтракать со мной, — она кивком головы указала на соседнюю комнату, из которой уже выглянул Реборн. — Как прикажете, синьора, — поклонилась горничная и поспешно ретировалась, даже не спросив, чем эта самая синьора и её спутник хотят позавтракать. Цуна насмешливо проводила взглядом удаляющуюся фигурку в форме горничной, скрестив руки на груди. Реборн с Леоном на плече, погладив его по спинке, прикрыл дверь своей комнаты и подошёл к своей подопечной. Цуна не успела среагировать. Реборн отвесил ей звонкую пощёчину. — Эм… — она растерянно потрогала горящую щеку. — Ты это мне? Ты это мне дал пощёчину? Реборн смерил её сердитым взглядом. — Именно. Нечего доводить невинных девочек до слёз. Она тебе ничего плохого не сделала. Цуна топнула босой ногой. — Ты уверен, что это был ты?! — Да! — зашипел на неё Реборн. — Ударь ещё. Киллер запнулся. Покачав головой, он прошёл мимо своей подопечной и уселся на свободный стул. — Чёртова мазохистка… Потирая зудящую щёку, — а Реборн отвесил ей смачного леща — Цуна вздохнула и проследовала за ним и закрыла дверь. Ничуть не стесняясь своего вида, она взяла со спинки стула платье и натянула его через голову, каким-то образом ухитряясь даже так не испортить причёску. — Подойди сюда, — пальцем поманил её Реборн. Цуна послушно подошла к нему и нагнулась, подставляя красную щёку. Киллер водрузил на повреждённую и чуть кровоточащую кожу руку и в следующий момент активировал пламя Солнца. Жёлтый огонь коснулся щеки и, охватив всю ранку, исцелил её. — Я, конечно, погорячился, но будь умнее в следующий раз, — пожурил её Реборн. — Мы не у себя дома. Это там ты можешь творить почти что угодно, и там тебе это сойдет с рук. — Ладно-ладно. Но если серьёзно, нам лучше воздержаться от каких-либо серьёзных шагов. К ним постучали. Они разрешили войти. Ввезли тележку с двумя подносами — на одном кофейник, молочник и сахарница с двумя чашками, а на втором выпечка. — Я хочу завтракать на балконе, — закапризничала Цуна. Слуги притащили небольшой столик и стулья на балкон. Установили их. Накрыли стол. — Кыш, кыш, — махнула рукой Цуна, и слуги послушно ретировались. Реборн налил себе пышущий паром кофе и с удовольствием вдохнул аромат. — М-м, а у Рикардо есть вкус. — Да? — Цуна брезгливо принюхалась к чёрной бурде у себя в чашке. — Это Лавацца, — поделился своим восторгом Реборн. — Но по моим прикидкам сейчас 1892–1894 года, а Антонио Лавацца основал свой маленький семейный бизнес только в 1895 году. — Ясно… Цуна щедро высыпала навскидку ложки три из сахарницы прямо через край и налила в чёрную жижу из молочника молока. Кофе она не любила и не понимала. Он был для неё слишком горьким и невкусным, а девушка любила сладенькое. Потому она принялась с особым усердием пропихивать себе в рот свежую выпечку. — Смотри не подавись, — хмыкнул Реборн. И как знал. Цуна поперхнулась. Они молча перекусили. Сметя с подноса содержимое, — Реборну удалось выцепить лишь один круассан — Савада встала из-за стола и прошлёпала босыми ногами к перилам балкона. Её туфли и чулки так и лежали сброшенные ещё ночью, и надевать она их пока не стремилась. Реборн поймал себя на мысли, что её гордый вид и изящный профиль наверняка сейчас радует случайных очевидцев. Смотрелась она весьма эпично. Вдумчивое, приятное лицо. Серьёзность так и пёрла из всех щелей. Жаль только, в голове у неё бардак и тараканье шапито, изобретающее всякие странности. Однако простое стояние на одном месте успело наскучить ей очень быстро. Цуна выудила из подсумка коробочку и колечко ранга А. Открыв бокс, она подхватила появившуюся из складок платья огромную, невесть откуда взявшуюся трубку, и принялась деловито её раскуривать. Огромная нелепая трубка жёстко контрастировала с её нежным образом. Реборн, поморщившись, отобрал её, задумавшись: сколько же она барахла, оказывается, таскает в коробочках. Его подопечная как-то неправильно использовала технологию из другого мира. — Ты даже не куришь, — заявил Реборн, заставив Цуну убрать трубку обратно в коробочку. — Да со скуки тут не то, что закуришь — повесишься. Все важные люди на собрании, слуги шарахаются с поклонами. Мрак. — Так ты думаешь, что сейчас собрание? — хмыкнул он. — Ну, я со своими бандитами-охламонами каждое утро провожу воспитательные работы. Реборн не смог не фыркнуть на это. — Реборн, — окликнула его Цуна. — Да? — Как ты думаешь, что сейчас обсуждается на собрании? Киллер подлил себе Лавацца в чашку и отхлебнул. — Да чёрт их знает, — прозвучало ну слишком внезапно. Цуна даже опешила. Отняв руки от перил, она удивлённо уставилась на Реборна. Слышать, что её великий репетитор чего-то не знает — нонсенс. Просто немыслимо. На её веку это был первый случай, когда Реборн отказался дать ответ. — То есть как? — подивилась Савада. Он водрузил чайную чашку на блюдце, держа перед собой. — Ты же понимаешь, что я достаточно хорошо осведомлён об истории семьи? — Ну? — Несмотря на это, конкретный промежуток будто специально вычеркнут из всех источников. Я попытался копнуть глубже, но ничего не вышло. Брови Цуны выгнулись дугой. — Опачки, если даже ты не знаешь… — пробормотала она. Савада облокотилась о перила балкона, уложив голову на сгиб локтя. После шока её охватило уныние, нагрянув ну слишком внезапно. Она начала отковыривать камешки от стены и кидать на меткость вниз. Реборна радовало, что его подопечная хотя бы не плюет на меткость. Но радовался он недолго. Когда девушка попыталась разломать перила, киллер был вынужден оттащить её. — Хочешь, я Леона отправлю, пошпионит, ну или сам выясню!.. — попытался переключить её внимание он. Цуна словно обрела второе дыхание. — Хочу-хочу-хочу! — расцвела на глазах она. Но тут в дверь снова постучали. — Синьора! — раздался знакомый голос недавней горничной. — Прибыл портной. — Ну вот, — пробухтела Цуна, — всё веселье испортили. — Ты иди, а я займусь своими делами пока, — утешил её Реборн. Цуне ничего не оставалось, как натянуть чулки и обуть свои любимые туфли на ноги. — Веди, — приведя себя в порядок, скомандовала она горничной. Девушка провела её вниз по лестнице для прислуги к гостиной. Цуну немного удивило то, как сейчас её персону опустили, но она понимала — виновата не горничная, ей так приказали. На диванах и креслах лежали ворохи одежды и стопки обуви. Посреди гостиной её ожидали одетый в клетчатый костюм мужчина с молоденьким парнишкой помощником-закройщиком и главный дворецкий с главной горничной. — Синьорина!.. — подорвался к ней модист, приветствуя Цуну. — Синьора, — с усмешкой поправила его она. — Вашему мужу несказанно повезло! Вы невероятно очаровательны! Впрочем, такие речи её ничуть не удивили. Она их слышала и в своем времени с переизбытком. Цуна встретилась взглядами с главной горничной и главным дворецким, даже не представившимися ей. Учитывая её схожесть с Джотто, Первым Вонголой, при котором эти динозавры наверняка работали, это было нелепо. В общем-то, никого не стесняясь, она показала им язык и продемонстрировала жест, который они не знали, но смысл поняли, если судить по их вытянувшимся физиономиям. — Синьора, какое на вас великолепное платье! Пусть и слишком смелое, но… — снуя вокруг Савады, разошёлся в похвалах модист. «Быстро смекнул», — усмехнулась про себя она. — О, святая дева Мария, да это не платье, а целое произведение искусства! Плод не то что рук одного человека, а целой группы портных! Каждый стежок сделан рукой мастера! По ценности такое платье сопоставимо с… Я боюсь представить его стоимость! Признайтесь, какой торговый дом или ателье выполняли ваш заказ?! Лица прислуги позеленели. Вызванный по приказу Дона портной был первоклассным, а вещи, пошитые в его ателье — статусными. Услугами модиста пользовались все сливки общества. А потому его слова имели вес. Если этот человек признаёт что-то произведением искусства — так и есть. Главный дворецкий и главная горничная, сначала отнесшиеся к гостье как к очередной любовнице Дона, начали смекать: всё не так просто, достаточно рискованно относиться к ней как к дешёвой шлюшке. — Синьора, — портной направился к одному из лежащих на кресле платьев, — как вам такое? Цуна была вынуждена прекратить злорадствовать и решила взглянуть, что же ей там предложили. Её вниманию предстало очень закрытое, под самое горло, платье с высоким кружевным воротником на косточках и нарядным лифом; кружевные рукава и ну слишком пышная юбка. Темно-зеленое, местами почти черное. — Это… что? — брезгливо пробормотала Савада. — Синьора, что-то не так? — испугался модист. Его помощник посинел. Цуна, убрав руки за спину, прошлась между мебели, осматривая выставленную там одежду. — Я это не буду носить, — совершенно серьёзно сказала она. Портной чуть не потерял сознание от ужаса. — Дело даже не в оформлении. Это не соответствует моим предпочтениям. Он схватился за сердце. Помощник поддержал его. — Мастер! — Принесите воды! — скомандовал главный дворецкий. Как ни в чём ни бывало Цуна расселась в кресле, отодвинув в сторону платья. Расправив складки на собственной юбке, она, мило улыбаясь, поглядывала на мучения модиста. Подобные сцены никого бы не удивили в её времени. Она ещё и не такие сцены устраивала. Несколько модных домов как-то раз понесли убытки, просто не сойдясь с ней во мнениях. Её даже прозвали «ужасом модельеров». — Что же тогда синьора желает? — чуть опомнившись, спросил портной. Вокруг него хлопотали слуги. — Дайте-ка подумать… — Цуна задумчиво приложила пальчик к подбородку. — Расскажите мне об этой вещи? — она вытащила из вороха рубашку красного цвета. — Это гарибальдийка, синьора. Красная рубашка, гарибальдийка, отдалённо напоминала ей блузки её времени. Именно того, чего ей сейчас не хватало. Не совсем желаемое, но она была готова пойти на компромисс. — Ладно, не важно. Мне плевать, что это, — хихикнула Цуна. Достав из подсумка записную книжку и ручку, она принялась там что-то малевать. — Сейчас я набросаю парочку идеек, а ты мне их оформишь, как снимешь мерки. И да, — её глаза с восторгом блеснули. Она тыкнула пальцем в одну из пар туфель. — Хотеть. — Это «Pumps», синьора, — поклонился помощник. Открытые лаковые и шевро туфли — вот уж чего Цуна не надеялась встретить помимо бальной обуви в этом времени. — Шикоз, — расплылась она в счастливой улыбке и принялась марать бумагу. Модист и помощник восторженно закудахтали, заглянув ей поверх плеч.***
Цуна порядком устала. Вдохновлённые, модист и его помощник вытащили ткани и прямо на месте начали творить. Учуяв свою выгоду, смекалистый портной задавал и задавал ей вопросы — ненавязчиво, как бы между работой. А она это поощряла. По сути, против моды этого времени Цуна и не пёрла. Ей хватало на это ума. Но и пухнуть летом в самое пекло в ворохе шмотья ей не улыбалось. Освободилась она после полудня. Как и договаривались, её сопроводили к Рикардо в кабинет. Он уже ожидал девушку. — Вот теперь ты выглядишь прилично, — одарил её кривоватой улыбкой мужчина. Перед ним лежала кипа бумаг, а сам он держал в руке перо. Её пожирали глазами. По-другому быть и не могло. К этому Цуна тоже привыкла. Если ещё в четырнадцать лет, когда мир мафии только заглотил её, фигура только оформлялась, то сейчас она уже расцвела, как ей как-то сказала Мария. Сейчас на ней была сильно изменённая гарибальдийка тёмно-синего цвета с тесьмой и кружевами и полосатая юбка в белую и синюю полоску на тон светлее рубашки. Венчал это пояс с гербами Вонголы. Необычно, но с итальянским колоритом. Шурша юбками, Савада прошла в кабинет, удивляясь отсутствию Реборна. Его аура тоже не ощущалась поблизости. Она села в кресле напротив его стола, оглядывая кабинет. За столетие изменилось многое. Каждый из боссов Вонголы привнёс в интерьер что-то новое. — Я-то выгляжу прилично, а вот твой портной уже не очень, — улыбнулась Цуна, посмеиваясь в кулачок. — А что с ним? — вопросительно поднял бровь Рикардо. — Да посмотри сам, — пожала она плечами, — он в моей комнате. Он недоверчиво прищурился, но, тем не менее, встал из-за стола. — Сиди здесь и никуда не уходи. И ничего не трогай, — велел Рикардо и вышел. Цуна же напротив встала и подошла к столу, внимательно осматривая бумаги. Увиденное её не обрадовало — Вонгола переживала финансовый кризис. Её давили со всех сторон. Бюджет семьи пошёл в минус.***
Рикардо пересёк коридор и зашёл в комнату, в которой разместили Анну. Там он узрел самодельный алтарь, на котором покоилось знакомое платье, которое вчера было на гостье, а пред ним, преклонив колени, молились модист и его помощник. Рикардо опешил. Портной обернулся и увидел его, стоящим на пороге, так и с занесённой через порог ногой. — Дон Вонгола, Дон Вонгола! — заголосил он. — Дизайнерскому гению синьоры можно только позавидовать! По ушам неприятно мазнуло это «синьора». Они уже знали. Помощник выудил откуда-то брюки. — Лёгким движением руки брюки превращаются… Брюки превращаются… Превращаются брюки… В элегантные шорты! — и с этими словами он за что-то дернул, и брючины разошлись, напоминая штанишки, которые принято носить невинным несовершеннолетним мальчикам. Рикардо, чуть не оступившись, таки опустил стопу на пол, но был вынужден схватиться за дверной косяк, и повис на нём. У него в голове закрутилась одна мысль. «Анна страшная женщина», — подумал он, осознавая, что она свела их с ума. В голове возникла идея натравить её на их врагов.