Метр с кепкой в кресле босса

— Цунаёши, в ванной твою грязную совесть не отмоешь… Это в церковь идти надо! — пробормотал Кёя, приходя в себя. Ну, как приходя в себя? Скорее морщась от дикой боли в голове и дикой слабости в теле. Хибари уставился в потолок. Белая, идеально белая штукатурка чуть ли не сверкала. И тут брюнет одёрнул себя. Морщась от дичайшей боли в висках, он встретился глазами с бортиком ванны. На животе что-то заскреблось. Кёя перевёл болезненный взгляд на омара своей девушки, которого она вывела для защиты своей стипендии в школе. Этот несносный, такой же, как и его хозяйка, мерзавец с зачатками интеллекта, который мог отныне жить на суше, выполнял только вчера команды некой шатенки… И тут его опять осенило. Что-то подсказало, что это было далеко не вчера, но память почему-то молчала о том, какой сегодня день недели, коварно отдаваясь болью в голове. Выкинув омара из ванной, парень, упершись в бортики ладонями, с кряхтением поднялся на ноги. На нём почему-то были только брюки, но он решил не заморачиваться пока на этом. Поставив правую ногу на бортик, бывший глава Дисциплинарного комитета решил осмотреться. Сознание подсказало, что это безумно дорогой отель бла-бла-бла, который был с видом на бла-бла-бла и что-то ещё, о чём вещала Цунаёши, когда готовилась к венецианскому карнавалу, выглаживая утюгом складки на своём карнавальном костюме. Кёя обвёл взглядом огромную ванную комнату, и ему тут же стало дурно. Он невольно заметил сухую тощую фигуру в спущенных брюках и толстовке с капюшоном, нахлобученным на голову. Она восседала на унитазе, скрючившись пополам. Его передёрнуло. Тряхнув головой, тут же отозвавшейся безумной болью в висках, Хибари выпрыгнул из ванны и направился к керамической раковине явно высшего качества, включил воду, зачерпнул её и стал умываться. И тут Судьба, словно в усмешку, дала понять ему, что всё не так радужно, как он думал. Ко лбу что-то было приклеено. Он сразу поднял влажное лицо к зеркалу и обомлел. — Какого тут происходит?! — выдавил он из себя сквозь зубы, в страхе обращая внимание на левую руку, на которой действительно было обручальное кольцо. — Заткнись, умоляю! — голосом Мукуро простонала сухая фигура, воинственно оседлавшая унитаз. Выпрямившись, иллюзионист поднял упавший на глаза капюшон. Хранитель Облака заметил в полыхнувших глазах Рокудо такую вселенскую печаль, что ему стало даже стыдно, чего сам от себя не ожидал. Кёя отодрал приклеенную ко лбу фотографию и уставился на изображение, на котором был безусловно он с девушкой в свадебном платье. Они оба тянули пальцы с обручальными кольцами вперёд, демонстрируя их объективу. Но загвоздка была в том, что головы были криво отрезаны, так что невесту с явно третьим размером было идентифицировать проблематично. Стало страшно, ибо если Цунаёши или Нана узнают об этом, то ему наступит самый настоящий трындец. Если не убьёт девушка, так добьёт тёща. Как назло в кармане завибрировал мобильник. Кёя потянулся к карману, всё ещё разглядывая невесту в красивом свадебном платье с корсетом, и выудил из его глубин телефон. Цунаёшин. Финиш. Помимо его смартфона там был ещё и коммуникатор Савады-младшей. — Доброе утро, — поздоровался Хибари, принимая вызов от отца своей девушки, звонившего хоть ему, а не ей, слава там чему-то свыше. Хотя бы педоцарю педотьмы, сидящему на педотроне — известному в их компании божеству. — Доброе, сынок, как отдыхаете? — спросил Емицу. — Подождите, я выйду на улицу, а то тут связь плохо ловит… Кёя бросил растерянный взгляд на корчившегося на унитазе иллюзиониста и сплюнул. Не хотелось разговаривать при Мукуро, устроившего оргию с белым другом всея человечества. Потому он просто вышел из ванной в коридор, закрыв за собой дверь. Лучше бы этого не делал. Посреди коридора в одеяле лежало два травоядных недоразумения, находившихся в абсурдной связи. И бесило больше всего то, что ему было уже давно наплевать на это — сказалось общение со своей девушкой, которая давным-давно вынесла ему мозг. Так что бывший глава Дисциплинарного комитета, перешагнув через любовников, направился дальше. И опять же, лучше бы не делал этого. Сасагава — его-вроде-бы-как-типа-друг, возлежал на диване с очень красивой девушкой с густыми чёрными, словно смоль, волосами, разметавшимися по подушке. Прекрасная особа выглядела почему-то знакомо, но брюнет прогнал отголоски каких-то воспоминаний, заходя в комнату. Там сидел Реборн и смотрел в окно отрешённым взглядом, но Кёе уже настолько надоело ходить по номеру, что он плюхнулся на явно антикварный стул, закинув ногу на ногу. — Неплохо отдыхаем, а как Вы справляетесь с работой? — стараясь быть как можно вежливее с отцом любимой, поинтересовался он. — Весь в работе, вот решил узнать, как у вас дела, — ответил Внешний Советник. — А где моя дочурка? Не берёт почему-то трубку… Кёя поспешно выудил телефон Цунаёши, тут же включая его. Действительно, четыре не отвеченных вызова. Это как же он так спал, если его не разбудила идиотская мелодия на коммуникаторе? — Она решила что-то купить нам для сюрприза, так что вышла где-то час назад, — соврал Хибари, понимая, что пока ходил по квартире Саваду в глаза не видел. — Не знаю уж, что она планирует, но кто ж её знает... Емицу рассмеялся. — Да-да, узнаю свою дочурку, — хохотнул мужчина. — Ладно, развлекайтесь, молодёжь. Не буду отвлекать. — Спасибо, нам ещё нужно морально подготовиться к тому, что она приготовила, — продолжил бессовестно врать Кёя, понимая, что ему не сносить головы в случае чего. И будь ты хоть трижды сильнейшим Хранителем Десятой, но от скопа мафии и матери девушки тебя ничто не спасёт. Отец Цуны отключился. — А НУ ВСЕ СЮДА, БЕЗМОЗГЛЫЕ ТРАВОЯДНЫЕ! — рявкнул брюнет. По номеру закопошились его обитатели, а гроза Намимори наконец-то понял, почему репетитор был таким отрешённым. Он был лысым. В комнату ввалились жертвы непонятно чего. Кёе было всё равно, как они выглядят, смущены ли они, держится ли Ямамото-то непонятно по каким причинам за свой зад, а Гокудера почему-то ржёт, держась руками за голову, или Рокудо, который выглядел до того убого, что его просто не хотелось видеть. Глубоко «параллельно и перпендикулярно», как иногда говорила его девушка, ему было так же до красного, словно омар всё той же девушки, Сасагавы, по торсу которого брюнетка выводила красивым пальчиком круги. — Почему я ничего не помню, и почему Цунаёши нет с нами? — задал Хибари резонный вопрос. Присутствующие явно ещё ничего не соображали. — Хибари, прости, конечно, но я до сих пор не в себе… — простонал Хаято, садясь прямо на пол. — У меня похмелье, хотя я ненавижу пить... — Не у тебя одного… — вздохнул Такеши, присаживаясь рядом, при этом морщась и хватаясь за свой зад. — Тс-с, заткнитесь… — прошипел Мукуро, шлёпая босыми ногами по мягкому ковру к окну. — Мне вчера явно было очень хорошо, а сейчас зовите священника — я умираю… Хранитель Облака почувствовал себя неловко. Если он сам мог бороться с похмельем, то остальные были явно в выдержке на уровень или пару ниже его. Особенно иллюзионист, плохо переносящий боль. — Ладно, знает кто методы, способные поставить нас на ноги? — спросил брюнет. — Ну, у нас осталась бутылка Кьянти и пара бутылок Гави… — подала голос девушка. На неё тут же были устремлены голодные взгляды, которыми присутствующие встретили новость. Ей стало страшно. — Женщина, тащи их сюда! — скомандовал Хибари. Когда через минуту та вновь нарисовалась в комнате с бутылками и подносом, на котором стояли пузатые бокалы, он тут же отобрал у неё бутылку, парой движений откупоривая её и бросая пробку куда-то на пол, присасываясь губами к горлышку, а затем посмотрел на красавицу: — Как звать тебя, женщина? — Кристина Борелло… — растерялась брюнетка. — Помнишь, что было ночью или того раньше? — спросил Кёя, передавая бутылку Кьянти Мукуро. — Да, конечно… — не понимая, в чём подвох, согласилась Кристина. — Тогда будешь вещать о наших подвигах, — немного приходя в себя, хмыкнул сероглазый. — Чую, развлеклись мы на славу…