Ты - мой.

Кетиль тихо приоткрыл дверь, стараясь ею даже не скрипеть, и скользнул в темноту прихожей. Он уже почти успел снять туфлю другой ногой, как щелкнул выключатель, и последнее, что увидел парень, перед тем как зашипеть от боли и закрыть глаза, были сложенные в замок руки Хенрика. Последний выразительно откашлялся в кулак, смотря на норвежца с немым упреком. Несмотря на позднее время, Йоханнсен был одет в свою любимую красную рубашку, как ни странно, даже ничуть не помятую. Единственной небрежной деталью в его внешности сейчас были волосы. Не как обычно доведенные гелем до состояния «вышел погулять в ураган», а ровными прядями ниспадающими на лицо. Йенсен пару секунд смотрел на него через две руки, а затем, опустив их, как ни в чем не бывало, нагнулся и снял свои туфли. В воздухе витало сильное напряжение. Аккуратно положив обувь на отведенную для этого подставку, синеглазый блондин выпрямился и намерился ровным шагом пройти в спальню, демонстративно не обращая на соседа внимание. -Сильно быстро, - не поворачиваясь, датчанин схватил Кетиля за запястье и потянул на себя. Движение получилось грубым из-за плохо скрываемого раздражения. Норвежец запутался в ногах и чуть не упал, но Хенрик, напряженный каждой клеточкой своего тела, еще одним рывком прижал его к себе. -Мне больно, идиот. – Голос Йенсена прозвучал до одури ровно и спокойно, как всегда. Если в обыденной ситуации эта интонация могла бы успокоить датчанина, то сейчас она только бесила. Вдобавок, норвежец строптиво высвободил свою руку, будто одно прикосновение к Хенрику было противным. По крайней мере, именно это шепнул какой-то тролль на задворках сознания Йоханнсену, заставляя его кипеть и мысленно рычать, сгорая от боли и ревности. А также разочарования… «Опять не сказал, что задержится». Застыла тишина, прерываемая лишь тиканьем часов и тяжелым медленным дыханием Хенрика. Они смотрели друг другу в глаза, почти не моргая. Кетиль – настороженно, но спокойно. Его потемневшие глаза оставались нечитаемыми, в то время как второй скандинав больше всего хотел увидеть сквозь них его душу, а самое главное - ответ. Дыхание голубоглазого скандинава становилось все медленнее и тише. Обозленный взгляд все более наливался обидой и ярким желанием сейчас же услышать объяснения. Но норвежец не тот человек, который выдаст что-то, если не хочет этого. А заставить его – испортить все отношения. Хенрик слишком хорошо это понимал, уж с детства они были знакомы… Но некоторые уголки души Йенсена все еще оставались загадкой за семью замками и ледяными воротами. И сколько не ломал голову Хенрик, он не мог понять своего любимого полностью. Не говоря уже о том, что любая его яркая попытка вызывала лишь отчуждение или агрессию Кетиля. Тот не любил, когда в нем рылись, когда за ним следили, когда спрашивали «не разлюбил ли ты?» Сам норвежец считал, что давно бы ушел, если бы разлюбил. Скорее всего… Ведь насильно мил не будешь, а его мало что могло бы по-настоящему удержать. А пока что прикосновение к Хенрику не вызывало отвращения, а даже наоборот - тело окликалось, подвластное странному разряду, затрагивающему каждую клеточку тела. Кетиль многое позволял Йоханнсену. Но почему же для этого капризного ребенка все казалось незначительным? Синеглазый скандинав недолго отпирался, когда датчанин вдруг закапризничал, говоря, что хочет спать с любимым в одной кровати. Они подвинули их, соединяя их в одну большую. Хенрик громко говорит во сне, все время ворочается, то сталкивает норвежца с кровати, а то наоборот - притягивает и сжимает в крепких объятиях. Первые дни Йенсен не мог нормально спать, ходил с темными кругами под глазами и все время старался опять отделить свою кровать. Но нет же, мистер «Я хочу» снова и снова соединял их, а норвежца захватывал в плен своих рук. Кетиль стерпел и даже привык. В детстве Хенрик тоже вечно лез к нему в кровать, говоря, что защитит от ночных троллей, но на самом деле, что было не трудно разгадать, да и вообще неудивительно, просто сам их боялся. Чересчур откровенные и смелые прикосновения – табу. Такое Кетиль мало кому мог так просто простить. Но не Хенрику… Тот и не удосуживался никогда спрашивать, ведь оба они знали, что слово «нет» коронное на все просьбы. Датчанина, конечно. Кетиль отказывал, уже просто не задумываясь, по привычке. Да и не в его характере было сказать «да, обними меня». Поэтому все свелось к молчанию, которое так любил Йенсен, и телесному контакту, от чего был без ума сам датчанин. Иногда Кетиль вырывался, вполне мог пихнуть любимого ногой или локтем. Часто не хотелось вообще, чтобы кто-то к нему дотрагивался. Но Йоханнсен не просит разрешения, он сразу действует. Даже смешно. Какая-нибудь проблема? Обнимашки помогут! И если бы любого другого человека норвежец бы уже испепелил, то Хенрику удивительным образом все прощалось. Тесные ночи, когда он во сне наваливался на Кетиля своим немалым весом, и не давал выбраться вплоть до утра. Поцелуи – обязательно утренний, перед выходом, иногда еще после душа (при этом брызгаясь холодной водой), но самые ужасные - школьные. Когда датчанину приспичит. Не раз синеглазый юноша сжимал кулак и показывал его парню, чтобы тот и не надумал показывать зевакам, кто кому принадлежит. Ведь Йенсен никому и не принадлежал. И датчанин это должен был понимать. Что они равны… «Ты – мой» пафосная фразочка, говорящая столько всего на свете, и одновременно одно лицемерное - «вещь». А ведь сколько других вариантов истолкования: «Ты – мой любимый», «Ты – мой единственный», «Ты – мой родной». Каждый слышит в этой фразе что-то свое. У одних людей сердце начинает радостно трепетать, а у других же глаза наливаются гневом. Но правильней было бы истолковать её, как «Я тебя никому не отдам. Я выбрал тебя, я буду с тобой». Но не для всех все так просто и сказочно. Да и как понять, что подразумевал другой человек? Ведь услышать «ты принадлежишь мне, хочешь ты этого или нет», не слишком воодушевляет. Кетиль не может спросить, а Йоханнсен не может понять. А возможно бы и сказал что-то, что вызвало бы у пассии ироничный смешок и легкий румянец на щеках, как доказательство того, что ей хотелось бы в это верить, но она в этом не признается никогда. Дыхание Хенрика стало уже почти неслышным. Он остыл за время молчания, и в его глазах появилось неверие со стремительно растущим расстройством. Лишь в глубине сочных радужек, так похожих на чистый ручей, несмело проглядывала легкая надежда. -Ты ведь обещал, - наконец-то прошептал он, выглядя до жути растерянным. По правде, норвежец ничего не обещал. Ничего даже не говорил об этом… Просто выслушал тогда Хенрика. Хотя и знал, что тот принял его встречный взгляд, как согласие. Йенсен даже пытался приходить вовремя. До того, как он записался на секцию, он сидел в квартире общежития один, дожидаясь, пока датчанин освободится от тренировки и вернется домой. Да, домой. Но ждать всегда было невыносимо, хотя поначалу все казалось воистину малой жертвой. Но, отрываясь от очередной книги и каждый раз выглядывая в окно, будто там можно было увидеть идущего домой скандинава, норвежец ловил себя на чувстве, что не может выйти. Хочет, но не может. Это было похоже на незримую клетку, в кою Хенрик заключил его еще в детстве. Эгоистичным был ребенком, да и сейчас не шибко вырос. Но понимание того, что Кетиль в плену (а именно это ему и начало казаться после первой недели), заставили его быстро записаться в секцию. Да и форму нужно было поддерживать… Теперь они приходили домой почти в одно и то же время. Уставшие, но довольные. Ждать мучительно. Очень мучительно ждать и не знать, как он там, что думает, и куда идет. Вернется ли, придет ли вообще. Странные мысли, но порой, они одолевают одинокого «ожидателя», словно пиявки всасываясь в сердце, сильнее с каждый днем. Все больше и больше… «Ждал…» - Пронеслось в голове синеглазого юноши. Ждать так мучительно, не зная, как он т…. Датчанин слегка отступил назад от неожиданности. Прикрыв глаза, Йенсен положил ладонь ему на щеку, и, встав на носочки, нежно коснулся поцелуем губ. В глазах Хенрика заплясала целая гамма противоречивых чувств. Он неуверенно прижал парня к себе за талию, а затем мысленно улыбнулся, уловив в его действиях что-то необъяснимо-понятное. Он не мог сказать, что именно понял, но на душе стало значительно легче. Прикрыв глаза, он чуть склонился и ответил на поцелуй, сжимая руки за спиной норвежца в кольцо. Извинения были приняты. *** «Эээ?!» - Глаза Тино стали подобны двум большим блюдцам. Он почувствовал, как на его спине выступил холодный пот, и рубашка сразу же к ней прилипла. «Только не это», - испугано пронеслось у него в мыслях, когда учитель достал свеженапечатанные листочки из нижнего ящика стола. -Уберите все лишнее, - флегматично произнес тот, подтверждая самые страшные опасения финна. Для юноши это было подобно смертельному приговору. Он уже несколько дней прилежно ходил в школу, делал домашние задания и пытался усвоить материал. Но не так же с ходу! Рано еще для проверки знания! «Нет-нет-нет, - Вяйнямёйнен запустил слегка подрагивающие от нервов пальцы в волосы и встретился взглядом со своим же отражением на гладкой столешнице парты. – Я не уверен, что сдам!» Паника захватила его, казалось бы, с пустяка, но парень знал, чего боялся. Как он потом бы смотрел в глаза матери, если бы его так быстро выкинули из этой школы? Какой позор! Но было хоть одно маленькое утешение. До исключения не должно было дойти сразу, поэтому парня, скорее всего, сначала бы отправили на дополнительные занятия. Но какое еще время для этого выделить?! Он и так жутко устает после школы, на выходных тренируется в стрельбе, а вечером моет чертов класс! А догонять в учебе ой как тяжело! И не попросить никого. Тино не привык навязываться. А Бервальд вроде хорошо учился, но, хоть разговоры у них стали чуть дольше двух «угу», попросить его о помощи северянин стеснялся. Списать, в таком случае, было невозможно. Да и кого просить-то? К тому же, привитая с рождения честность и вежливость нещадно грызли Вяйнямёйнена, словно блохи собаку. Кто ж знал, что когда-то такие хорошие качества выйдут ему боком. Окинув взглядом задание, Тино досадливо поморщился. «Так и знал, что такая быстрая система преподавания мне не на пользу», - грустно заметил он. «Я необразованный идиот», - тут же вторглась вторая мысль, комичная в своей же печальности и преувеличенной правдивости. Северян беспомощно склонил голову, будто мысленно уже оплакивая свое поражение. Однако его мозг еще безнадежно тщательно думал над заданиями, пытаясь узнать хоть какое-то. К счастью, первые четыре все же удалось кое-как решить, но на этом месте его настигал тупик, заставляя чувствовать себя еще не образованнее. И когда они успели так вырваться? Право, будто Тино в параллельной вселенной учился. -До конца урока сдать все листочки, - через какое-то время флегматично добавил учитель, не отрывая вечно уставшего взгляда от журнала. Финн бы не удивился, если под обложкой журнала было вклеено нечто иное. Уж слишком упорно и часто учитель туда пялился. В тишине неестественно громко тикали часы и скрипели графиты карандаша, царапая бумагу. Тино вздохнул и попробовал еще раз взять себя в руки, просматривая задания уже без надежды что-то вспомнить. Как назло, некоторые даже припоминались, но финн не помнил, как решить! Сознание, вместо того, чтобы упорней вспоминать, корило его все сильней и сильней. Что он учил дома? Что слушал? Где был? Почему сейчас беспомощен?! Совсем отчаявшись, он сжал зубы и запустил пальцы в свои волосы. «Ну же, ну же!». Кажется, время, словно с цепи сорвалось. Он еще ничего не сделал, а прошло пол урока. Некоторые особенно шустрые уже даже листик сдали. Уже даже хотелось просто смириться и не волноваться. Бросить все на самотёк, а потом постараться догнать. Но все-таки, это ведь не дело… Что ж, вновь придется сидеть ночью за учебниками. Или красться из общежития, либо в ванне. В любом другом случае он помешает соседу спать. «Слишком много времени тратил на спорт», - парень впервые об этом по-настоящему пожалел. Но, если честно признать, то не настолько сильно, чтобы бросать его только потому, что у него были проблемы с усвоением материала. Вяйнямёйнен скользнул взглядом по классу. В глаза сразу бросился Хенрик, косящий в тетрадь норвежца. Последний зыркнул с недовольством, но руку, закрывающую ответы, все же убрал. Пока, как казалось датчанину, никто не видит, он подвинул Йенсена за плечо и чмокнул в щеку. Сразу за этим тихо раздалось зыбкое и спокойное: -Раздражаешь, Дэн… Вяйнямёйнен почувствовал себя так, будто увидел что-то, что не должен был. Но почему-то эта сцена отвлекла его от мрачных мыслей, и почему-то даже захотелось тихо хихикнуть. Ну и называли же они друг друга. Однажды датчанин упоминал, что в детстве Кетиль ни в какую не хотел открывать тайну своего имени, и пришлось экспериментировать с национальностью. Сам же Йенсен добавил, что «этот идиот» просто не мог запомнить имя правильно. Видимо, привычка сохранилась до сих пор. Но и распространялась она только на них… Тино оторвал от них взгляд, пока они не увидели, и заметил Тони. Тот, даже не смотря в листик, с улыбкой писал что-то в телефоне. Невольно вспомнилось, как не так уж и давно испанец прибежал к нему прямо в квартиру (как тот узнал, где?), и чуть ли не со слезами на глазах от «забывчивой башки» и «если бы мне Ловино не напомнил», отдал кофту Тино. Постиранную, как ни странно. Если честно, финн о ней уже даже забыл. Но пришлось мягко улыбнуться и попросить его так не убиваться. Да, впрочем, Фернандес быстро поменял настроение и снова засиял, активно махая рукой на прощание и говоря, что у него тренировка и давно пора бежать. На соседней парте нагловатого вида альбинос встретился головой с партой. Финн только и успел заметить, как староста Эржебет гневно отдернула руку обратно. Видимо, не каждому так повезло с умным соседом, как Хенрику. Хотя, тот на самом деле совсем не был глуп. Но ленив, и с этим ничего не поделаешь… Бервальд уже пару минут наблюдал на Вяйнямёйненом. Вздохнув, он с изрядной порцией смущения в душе, незаметно для учителя положил тому на парту листик с ответами. Финн непонимающе обернулся и застыл в изумлении. «Неужели?» Не было привычной волны мыслей. Если обычно, кроме самых твердых и наводящих на длительные размышления, северянин еще находил кучу вопросов для себя, из других вытекающих. Но сейчас было все по-другому. В голове непривычно застыла тишина… Тино почувствовал, что у него запылали уши, но вместе с этим в душе шевельнулось что-то странное. Внутри разлилось такое тепло и благодарность, что губы сами растянулись в легкую мягкую улыбку. Вяйнямёйнен попытался придушить на корню неприятное чувство от того что ему придется обмануть учителя. Но… да и невежливо было от помощи отказываться. Да и Тино был не таким уж и ангелом. Честность честностью, а хочешь жить – умей вертеться. «А он, - северянин поднял благодарный взгляд на Бервальда, - Хороший человек. Так мило…». Швед упорно смотрел в другую сторону. От смущения можно было разглядеть бледный румянец на его щеках. Губы образовали тонкую полоску, от чего создавалось ощущение, что парень напряжен каждой клеточкой тела. Отчасти, это было так. Он чувствовал себя, словно на иглах, ощущая то, что, кажется, в нем проснулся тот давний смущенный мальчишка… Какой стыд…