Алиса верно рассчитала возможности своего организма. Ей удалось перехитрить сбивающийся при смене часовых поясов биоритм тела, не прибегая к помощи парамедицины и экспериментов с шоковой стимуляцией нервной системы.
При пересадке на Плутоне она чувствовала утомление. И, едва звёздный челнок покинул гравитационное поле планеты, провалилась в забвение на всё время полёта через гиперпространство до Фикса, где специальный робот, не потревожив сна девочки, перенёс её на маршрутный лайнер Блука. Когда бортпроводница будила её по прибытии на космодром Палапутры, Алиса ворчала на непонятном стюардессе-ушанке русском языке о варварских нравах космических рейсовых перевозок. Но, как только её озарило приветливое солнце Блука, когда она вышла из салона лайнера на трап, всю сонливость как рукой сняло. «Вперед! Нас ждут великие дела!» – подбодрила сама себя Алиса, поздравив со счастливым прибытием в пункт назначения. Она подхватила сумку со своим нехитрым багажом и направилась к станции телепортации, предоставляющей простейший способ добраться до столицы.
Мекка всех коллекционеров Галактики и сочувствующих им, городок Палапутра, сплошь состоящий из самых разнообразных гостиниц и складских помещений, по сути, являлся всего лишь жилым сектором огромной космической гавани, по сравнению с которой КосМо показался бы провинциальной железнодорожной станцией времён Дикого Запада. Но космопорт Палапутры в равной степени проигрывал московскому собрату, не имея в своём облике романтики фронтьерства,
[1] которой прославился Дикий Запад, той романтики, что пропитывала каждую пядь на КМП. Здесь же преобладали, воплощённые в королите, бетоне, пластике и прочих стройматериалах, строгость и практичность, не лишенные, однако, собственной художественной специфичности. Так создавалось впечатление едва уловимой незавершённости во всёй монументальной целесообразности архитектуры и планировки космопорта Блука. Словно его строители имели более грандиозный план, который воплотить в жизнь им помешала банальная лень, и они, махнув рукой, сказали: «И так сойдёт!» На такой случай у землян есть поговорка: «Размах на рубль – удар на копейку». К чести ушанов – коренных жителей Блука – нужно отметить, что они всё-таки реализовали потенциал своего «размаха» на целых «пятьдесят копеек»!
Вместе, комплекс, объединяющий Палапутру и космодром, представлял из себя внешнее кольцо гигантского мегаполиса Маулаты. Правда, чтобы хоть немного приблизиться к пониманию его колоссальных размеров, нужно было повторить приставку «мега», как минимум, пять раз! И вот тут-то упрекнуть градостроителей в бездуховности не повернулся бы язык и у последнего циника. Маулата стала своеобразным полигоном архитекторов всего Союза Галактики. Добродушные ушаны не могли отказать кому-либо в желании построить у них то или иное здание. И счастливые архитекторы, получившие добро на эксперименты, не стеснялись пускаться во все тяжкие. В итоге столица Блука приобрела вид настоящих каменных джунглей. Применительно к ней эта старая метафора становилась даже эвфемизмом. Каких только произведений зодчества здесь не было! Среди самых обыкновенных коробчатых небоскрёбов возвышались каменные, пластиковые и металлические подобия цереусов и буджумов;
[2] грибов и пальм всех форм; баньянов,
[3] окружённых десятками дочерних стволов, чью роль здесь выполняли внешние шахты лифтов. С рукотворным лесом смешивалась натуральная флора бесчисленных парков, аллей, садов и скверов, расположенных как на земле, так и в воздухе, подвешенных на специальных антигравитационных подушках или модулях воздушных дорог. Здесь были собраны все растения Галактики, способные существовать в природных условиях Блука, и Маулата часто именовалась Ботаническим Садом Млечного Пути. А из буйства листвы всех оттенков, зелёного, синего и охристого цветов виднелись порождения необузданной фантазии архитекторов. Сферические здания, дугообразно изогнутые на манер радуги здания, спиральные здания, здания похожие на что угодно только не на здания. Многогранные, словно искусно выделанные брильянты, дома, чью схожесть с драгоценными камнями усиливали зеркальные плиты обшивки из солнечных батарей. Конструкции, напоминающие дирижабли, подвешенные среди транспортных многоуровневых магистралей монорельсов и ракетного метро. Строения в виде полипов и животных со страниц Бестиария. Античность, готика, барокко, футуризм – здесь смешалось всё! Здесь было всё: от состоящей из сложнейшей системы фонтанов водяной пагоды планеты Гид-Билд до Пирамиды Хеопса и от раскалённой ратуши холодной звезды Флам до избушки на курьих ножках.
И это буйство objets d'art
[4] возводила в степень гениального хаоса такая банальная штука, как лимит территории. Маулата исчерпала резервы для расширения своей площади лет сто назад. Чтобы строить что-нибудь новое, необходимо было освободить место, снеся что-нибудь старое. Но с таким кощунством не был согласен ни один из приложивших руку к строительству города. В связи с этим, в головах неугомонных архитекторов родилась идея, смысл которой заключался в том, что если нечто не может разрастаться вширь, нужно попробовать нарастить его вверх. Так у столицы Блука появился второй уровень. Город над городом! А теперь полным ходом строился каркас и третьего этажа этого несуразного человеческого муравейника. Добавьте к этому тот факт, что на глубину километра под городом уходили его корни из технических коммуникаций, реакторов, генераторов, турбин, водоочистных станций и прочих полезностей цивилизации, и вам станет понятна пословица: «Не заблудился в Маулате – не заблудишься нигде!»
Алиса же своей резиденцией выбрала маленькую гостиницу в тихом микрорайоне на втором уровне мегаполиса. Гостиницу строили французы, и выполнена она была в стиле старинных сhâteau.
[5] Фасад её оплетал плющ и бугенвиллия, цоколь скрывали розовые кусты, а небольшой парк во дворе окружали, чередуясь, низкорослые блукские дубы с шаровидной голубой кроной и строгие конусообразные среднеземноморские кипарисы. Посреди дворика на клумбе из белых лилий стояла небольшая скульптурная композиция, изображающая Жюль Верна, пожимающего руку Эклаурату – первому космонавту Блука.
Кто-то, должно быть, удивиться столь не «экзотичному» выбору Алисы. Мол, это ж надо – отправиться на другую планету, практически в другой мир, полный манящей необычайности, но вместо погружения с головой в эту самую необычайность, остановиться в гостинице самого привычного (читай «скучного») «домашнего» вида.
Всё это так. Только Алиса была отнюдь не жаждущим новых впечатлений космическим путешественником-экстремалом. Нет, она придерживалась правил безопасности межпланетного туризма. А они рекомендовали: в независимости от того, насколько условия жизни на ином космическом объекте идентичны соответствующим параметрам родной планеты туриста, но поселяться для временного проживания на этом объекте следует по возможности в отелях и гостиницах, требования к техническому устройству и навыкам персонала которых согласуются со стандартами привычными постояльцу. Исполнение данного нехитрого совета избавляло и аборигенов, и гостей от случайных (и неизбежных) недоразумений или недопонимания и различных связанных с ними казусов, порой забавных, а порой трагичных. Не сложно догадаться, что ни то, ни другое, ни вообще какие-либо форс-мажорные обстоятельства в планы Алисы не входили.
До конференции оставалось без малого четыре блукских часа, то есть двенадцать наших часов. Можно было спокойно привести себя в порядок, ещё раз повторить доклад, связаться с местными друзьями, сообщить, что она, Алиса, прилетела в гости, и распланировать встречи (многие из которых носили совсем не развлекательный характер) на ближайшие два дня, продолжительностью в Земную неделю.
Алиса немного завидовала ушанам. Миллионы лет эволюции приучили их, как, в прочем, и всё живое Блука, к необычно долгому с точки зрения землянина суточному режиму. Жизнь здесь была плавной, размеренной, а большинство народа отличалось степенностью, рассудительностью и невозмутимостью, граничащей с флегматизмом. Наверно, это здорово, не спать почти двое земных суток без всяких энергетических стимуляторов, – думала Алиса. Правда, потом наступала блукская ночь, соответствующей дню продолжительности. И человека ждало двадцать пять часов в царстве Морфея. Но разве это высокая цена за лишни три десятка часов светового дня? Столько всего за них может успеть энергичный сапиенс!
Рассуждая так на гостиничном крыльце, Алиса вздохнула и достала из сумочки пузырёк с пилюлями-энергетиками. Ох, не самая полезная штука… Но подстраховаться нужно! Всего одна маленькая таблеточка не навредит её железному здоровью. «За Науку!» – мысленно провозгласила тост Алиса и отправила в рот синюю дробинку с сильным мятным вкусом.
Зарегистрировавшись у портье, девочка поднялась в свой номер и сразу включила видеофон. Первым делом нужно было связаться с родителями, как они условились, и сообщить о благополучном ходе вояжа. Алиса набрала домашний номер. Московские часы показывали три часа ночи, но отец ждал её звонка. У Селезнёва лежали под глазами красные мешки. Лицо осунулось. Но по виду профессора, однако, легко читалась, что недосыпание не главное, что его мучает.
– Ах, Алиса, ты уже на месте! – улыбнулся он.
И в этой улыбке невозможно было скрыть, чего стоило профессору это «уже». Алиса со строгой нежностью заметила, что отцу вовсе не стоит так волноваться из-за неё. Пусть бы он спокойно спал, а дочь оставила бы ему сообщение, что с ней всё в порядке. И не надо выдумывать, будто ему «какие-то» отчёты для КосмоЗо нужно срочно напечатать, или его укусил «какой-то» жук, заразив профессора бессонницей. Совершенно не стоит себя так истязать. Он беспокоится за дочь – это понятно. Но дочь сама беспокоится, что папа из-за своих излишних переживаний подхватит серьёзное недомогание.
Отец перестал оправдываться и только обречённо кивал головой, мол: «Да, всё верно, но я ничего не могу с собой поделать».
– Совсем взрослой ты у меня стала, Алиса, – вздохнул он. – Вот уже меня подменяешь на научных конференциях.
– Никто тебя не подменяет и не заменит, папочка. И никакая я не взрослая. Что за разговоры такие? Не дают ребёнком побыть!
Отец и дочь рассмеялись друг другу. Алисе нравились такие пустячные споры с папой. Когда он сетовал, что Алисочке, де, пора повзрослеть, Алиса гордо заявляла, что давно уже взрослая, просто борода у неё по объективным причинам не растёт, и потому её возраст незаметен. А когда профессор, как сейчас, намекал на скоротечность времени, Алиса возражала, что ей ещё рано выходить во взрослую жизнь, для этого её голова переполнена сказками и не отвечает температурному режиму взрослых.
В этот раз, однако, привычная шутка вызвала в душе Алисы неожиданные для неё колебания тоски и странного чувства одиночества. Ну, какое, скажите на милость, может быть одиночество, когда она разговаривает с любимым папой, а за стенами её гостиничного номера раскинулся, можно сказать, родной Блук, где у неё сотни товарищей и знакомых, по единственному её слову готовых скрасить грусть девочки с Земли? А если этого мало, к её услугам целая Галактика, не говоря уже про Родину, с многотысячной армией друзей, стоящих на страже того, чтобы их героиня знала об одиночестве лишь по определению из словаря Даля. Но чувство неприкаянности настойчиво скреблось в сердце когтем. Это была не иллюзия.
Вот они – прелести переходного возраста, – подумала Алиса, – резкие смены настроения, беспричинные фрустрации и депрессии. Тьфу ты, слова-то какие понапридумывали! Но причина нечаянного недуга лежала на поверхности. И Алиса прекрасно понимала, что самокопанием, даже понарошку, заниматься незачем. То, что она принимает за одиночество, является просто острым осознанием собственного возраста. Не биологического, где Алиса ещё подросток, а возраста, определяемого количеством знаний, и по меркам которого она давно уходила на четвёртой космической скорости
[6] из галактики под названием Детство. И вот это-то её и беспокоило сейчас – Алиса уразумела, что не хочет взрослеть.
Чего добился Человек за последние сто лет – чудеса! Покорён Космос, найдены братья по разуму; побеждены болезни; уровень жизни легко взял ту высоту, что пророчили ему старинные писатели-фантасты. Никого не удивишь юбилеем в 120-130 лет. А к моменту, когда Алиса сама будет отмечать этот юбилей, другим, может статься, уже исполнится и по двести пятьдесят! Такая долгая жизнь – дух захватывает! Но что из этого времени отпущено на детство? Тринадцать или, даже, всего десять лет! А что будет дальше? Алиса вспомнила, как встретилась с призраком Будущего – своей правнучкой – на Сумлевском озере.
[7] Несчастный ребёнок, скучающий от того, что в мире не осталось явлений, о каких бы он не знал или не мог предположить на основе корреляции. «Множащий знания умножает скорбь», – говорили древние. Как это верно! Скорбь принимает нас в свои объятия, когда мы пересекаем невидимую линию горизонта на своём жизненном пути. Детство – это поиск ответов на множество «почему?» Когда вопросы заканчиваются, заканчивается детство. Эти вещи взаимосвязаны. Невозможно быть ребёнком, не ища знаний. Невозможно оставаться им, обретя их. Поиск с начала дней – путь в один конец. Отрезок, как на уроке геометрии. Из пункта А (нашего рождения) в пункт В (пресловутого point of no return
[8]) мы движемся с определённой затратой энергии, которую можно выразить как угодно, в том числе, и количеством вопросов доступных нашей любознательности. Скупое условие задачи не подразумевает остановки на середине пути и обратного хода. Находя ключ к новой загадке, мы захлопываем за собой очередную дверь, отделяющую нас от юности.
У Алисы засосало под ложечкой. А что будет, когда все вопросы не только детей, но и Человечества будут исчерпаны? Люди уже сейчас получили так много знаний. Не лишатся ли они большего за все эти знания? Не утратят ли они в итоге своё Детство?
«Если бы мне показали все эти рассуждения записанными на бумаге, я бы приняла их за размышления древней старухи – с горечью подумала девочка. – Может, я и есть старуха!»
Как же не хочется взрослеть! Но все эти мысли тащили Алису, словно щенка на поводке, как раз туда, куда она не желала уходить из собственного отрочества. Она чётко представила картину, как маленькие весёлые дети входят в огромное здание с вывеской «НАУКА» с одного конца, а с другого выходят серьёзные взрослые с тюками проблем на плечах. Брррр!
У всего своя цена. И розничная стоимость Науки – наши детские дни…
– Что, милая?
Пока отец что-то объяснял Алисе по предстоящей конференции, она совершенно забылась за своими мыслями и не заметила, что говорит вслух.
– «У всего своя цена». Так любит повторять пират Крыс, – улыбнулась Алиса, прогоняя тоскливое наваждение. – Извини, папа, я немного отвлеклась.
– Ой! Давай, в этот раз обойдёмся без пиратов, – засмеялся профессор Селезнёв.
– Конечно, папочка! Мне не до пиратов.
«А жаль!» – чуть не добавила Алиса. Она внимательно дослушала наставления отца, чертыхнулась на его пожелание «ни пуха, ни пера» и, тепло попрощавшись, переключила связь на номер мамы. Побеседовав с ней о своих планах, погоде и превратностях женской доли, снова чертыхнувшись на охотничью присказку и выразив желание скорой встречи, Алиса осталась наедине с пустым экраном. Против её воли в голову лезли размышления о детстве. «Я взрослею! Катастрофически взрослею! – думала она. – Вот сижу здесь и прям старюсь на глазах! И никто меня не утешит».
Чтобы хоть немного нейтрализовать негативные эмоции от собственных дум, Алиса направила ход нерадивых мыслей на поиск возможных способов подольше задержаться в детстве. Становиться аналогом Питер Пена она не собиралась – во взрослости есть и свои плюсы, и отказываться от них было бы глупостью. Вот найти бы какую-нибудь золотую середину! Это пробудило в ней воспоминание о некогда прочитанном утверждении, что ребёнок живёт во всяком романтике. А значит, романтик может существовать как бы в двух мирах, детском и взрослом. Интересная гипотеза! Не панацея, конечно, но средство, доступное каждому, и, по-виду, безвредное. Алиса обратилась сама к себе с вопросом: романтик ли она? Вопрос оказался сложным. С одной стороны, её постоянные приключения указывали на то, что сие поэтическое чувство живёт в её сердце. Но с другого ракурса не менее ясно было видно, что эти приключения она встречает сдержанным восторгом сангвиника. Если отталкиваться от образа беспечного мореплавателя как идеального романтика, то Алиса на него мало походила. Она убирала лиселя,
[9] едва свежел ветер, постоянно следила за стрелкой компаса и с точностью до дюйма
[10] знала расстояние до ближайшего берега. Здорово? Всё это свойственно умудрённому опытом Солёному Псу, но не романтично настроенному юнге. «Если я и романтик, то самый прагматичный романтик на свете!» – хмыкнула Алиса.
«Вот Пашка настоящий rêveur!
[11] – продолжала она свои рассуждения. – Этому перекати-полю море по колено. Хлебом не корми, дай ввязаться в incidents dangereux!
[12] В пламени его азарта кто угодно почувствует себя ребёнком! Ну, кроме его мамы, наверно… И то не факт, что она тайно не восхищается его глупостями, как юная Дездемона подвигами Отелло».
Кстати, о Пашке!
Свой портативный видеофон – ПВФ – Гераскин заблокировал на входящие звонки от одноклассников ещё две недели назад. Но загоревшуюся идеей Алису это не смутило. Она набрала в Информатории запрос об Академгородке на астероиде Z-4004 и узнала номер видеофона дежурного по станции.
– Здравствуйте! – улыбнулась Алиса появившемуся на экране женскому лицу неопределённого возраста, из-за бледности и вялого заспанного вида напоминающему глубоководную рыбу. – Пожалуйста, вы бы не могли сообщить мне номер практиканта Павла Гераскина. Он должен квартироваться в общежитии Академгородка.
Женщина стеклянными глазами аргиропелекуса
[13] пялилась на Алису. Селезнёва повторила просьбу. Рыбообразное существо кивнуло и принялось рыться в куче бумаг на столе, бухтя под нос что-то о наглых пассиях и брошенных невестах. Спустя минут десять Алису снова осчастливил её безучастный взгляд двух бутылочных донышек.
– Не прилетел он ещё, – прожевала женщина.
– А ему зарегистрирован номер? Я оставлю сообщение.
Снова потянулись минуты ожидания, сопровождаемые шорохом бумаг и бурчанием о назойливых пигалицах.
– Записывайте! – рыкнула женщина, уткнувшись в мятый листок. – Код «латиница» ZZ. «Звёздочка». Слитно Z4004. Тире. Код. 400. Тире. 400. Тире. 80. Код. Тире. ZW.
– Спасибо большое! Извините за беспокойство, – Алиса едва сдерживала смех, глядя на эту ворчливую глубоководную особу.
Женщина отключилась, послав то ли Алисе, то ли всему мирозданию напутствие катиться в тартарары.
«Ну и нравы у них в Академгородке! – возмутилась девочка и, вспомнив попутчиков и провожатую Гераскина, добавила. – Да и на Земле не лучше…»
Набрав Пашкин номер, Алиса переключила видеофон на запись и наговорила сообщение.
– Вот так! – удовлетворённо выдохнула она и выключила компьютер.
Дело сделано! Алиса потянулась, ощущая на душе приятную лёгкость от сброшенного груза слов. И тоскливые рассуждения о своём возрасте подёрнулись пеплом. Она была довольна собой. Что теперь? Теперь в ванну на пару часиков!
* * *
Дворец научных съездов Маулаты представлял собой полусферическое здание диаметром в семь сотен метров. Оно возвышалось, подобно врытому на две трети в землю хрустальному шару в центре площади, куда сходились три дюжины аллей, ограждённых живыми изгородями. Зеркальная поверхность Дворца рассеивала на несколько километров вокруг радуги из преломляющихся в его боках лучей солнца планеты,
[14] прекрасной Астарты. Так называли её земляне – созвучно и более-менее однозначно с местным именем этой звезды: «Аказареста – мать, ласкающая дитя».
Внутри здание разделялось центральной перегородкой на две равные части. Первая его половина была выполнена в стиле оригинальной базилики из семи нефов, выстроенных внушительными подпорками из лабрадорита, и похожей на него местной разновидности мрамора – руадолката. Второй и третий неф от центральной залы возносили свои колонны на сорок метров ввысь. Но они далеко не доставали до свода Дворца, а перекрывались обширными открытыми галереями, образуя снизу строения портики, а сверху балконы. Со смещением от центра вглубь на этих галереях, не уступающих по ширине главной зале, возвышались колоннады четвёртого и пятого нефов, но уже всего на двадцать метров. И так же они не упирались в купол, а перекрывались плитами, создавая хоры третьего яруса помещения.
Таким образом, конструкция базилики носила в себе схожесть с амфитеатром из-за конусом сходящихся к залу четырёх балконообразных площадок, образованных первыми нефами. Купол же поддерживался только внутренним краем крыш портиков четвёртого и пятого нефа и фронтальными архитравами шестого и седьмого нефов. Здесь, из-за понижающейся высоты купола, опоры достигали лишь пятнадцати метров. Во фланговых нефах скрывался многоэтажный комплекс с различными хозяйственными помещениями: кухней, котельной, подстанцией, вентиляционными шахтами и кондиционерами, лифтами и лестницами, комнатами служащих Дворца съездов и прочим.
Купол здания из-за своей невероятной величины с редкой поддерживающей конструкцией зодчие выполнили из особого пластика. И со стороны базилики он был проницаемый для света солнца. Потому что базилика была самым настоящим райским садом. Её так и называли «Эдем».
Колонны словно стволы каменных секвой и эвкалиптов вырастали из специальных клумб, куда были посажены древовидные лианы. И их ползучие стебли, поднимаясь по колоннаде, оплетали подпружные арки и балюстрады балконов, вились к самому куполу, где умудрялись зацепиться за выступы его каркаса. Усы и воздушные корни лиан свисали гирляндами и серпантином, превращая портики своим переплетением в уютные и таинственные тенистые гроты. Душистые цветы, распускавшиеся в сочной зелени побегов и листьев сполохами ярких красок, пьянили своим ненавязчивым, но крепким ароматом. В зарослях порхали, перекликаясь, птицы. В том числе и знаменитые говоруны, популяцию которых на Блуке с трудом удалось восстановить при активном содействии профессора Селезнёва. За что аборигены были бесконечно ему признательны.
Здесь же можно было наблюдать удивительных бабочек и стрекоз Блука и наслаждаться трелями таящихся в листве цикад. Естественно, это сапиенсы так называли наполняющую Эдем живность по привычке проводить параллели между бионтами Земли и других планет. Играла свою роль и некоторая инертность языка, пример которой хорошо знаком всем по обиходным названиям морских животных: «морской ёж», «морской заяц», «морской конёк». Но ведь весь этот «морской» зверинец не имеет к млекопитающим, чьи названия он носит, никакого отношения. Вот и обитающая в Эдеме, жужжащая и летающая братия, на самом деле, зачастую мало походила на существ, именами которых была наречена. А о родственных связях речи и вовсе не шло!
Некоторые «птицы» здесь имели сетчатые крылья ручейников и были голыми или имели чешуйчатый покров. А «бабочки» наоборот носили перья. Иные вовсе напоминали клочки разноцветного пуха или праздничные фейерверки. А певуний-цикад доводилось видеть только самым упёртым энтомологам – отличить их от сучка или листика на ветке было просто не возможно!
В центре главного нефа располагался натуральный пруд с пурпурными в золотую полоску кувшинками и толстыми ленивыми рыбами. А среди этого водоёма мелодично журчал многоструйный фонтан. Его чаши и раструбы покрывал столь пышный и витиеватый орнамент, что на изучение одного квадратного вершка
[15] его узоров можно было легко потратить целый день. И то этого оказалось бы мало! Потому что каждый завиток вязи, украшавшей фонтан, в точности повторял весь рисунок, покрывающий его поверхность, но соразмерно уменьшенный. То есть о количестве микроскопических меандров и арабесок страшно было подумать!
Всё здесь: буйная растительность, сладкое амбре нектара, щебет птиц и стрёкот цикад, тихий плеск воды, лучи Астарты, растворённые в тенях портиков, величественное спокойствие мощных колонн под изящной линзой дворцового куполам, – располагало к созерцательности и воодушевлению, одновременно утешая и волнуя сердца, измождённые научными изысками.
Нельзя сказать, что вторая часть Дворца съездов являлась антиподом умиротворённого вдохновенного Эдема. Но всё же это был типичный конференц-зал на тридцать тысяч мест: точный и строгий, располагающий к мыслительным процессам и скуке. От центральной перегородки, разделяющей здание на два разных мира, к трибуне, казавшейся спичечным коробком посреди горного ущелья, амфитеатром сходились сотни разномастных скамеек и кресел, в разнообразии своих конструкций подразумевающих удобство для учёных мужей самой разной физической комплектации и формы тела. Вдоль стен протянулись подии
[16] с герметичными кабинками для посетителей Съезда, не переносящих кислородной атмосферы. В каждую из таких кабинок подавался соответствующий нормальной жизнедеятельности учёного-инопланетянина, газ: фтор, метан, сероводород и другие на наш вкус неприятные смеси. Нижний ряд амфитеатра занимал бассейн для водоплавающих профессоров и академиков. За трибуной, загибаясь по дуге непроницаемого с этой стороны Дворца свода купола, на десяток метров распластался панорамный экран.
В конференц-зале царила та форма оживления, когда каждый уверен, что ему одному открыта Истина, и Истина эта в том, что он один её знает. Не то чтобы столпы науки спорили с пеной у рта, но их профессия состояла из диспутов, и предполагала бурные дискуссии. И учёные специально учились искусству спора. Зачастую в этом и состояла суть их учёности. В некоторой степени дебаты были для них развлечением, смысл которого не понять простым смертным. На смельчаков, дерзнувших ступить за трибуну, обрушивался поток каверзных вопросов по темам их докладов. И порой нужно было обладать железной выдержкой, чтобы на очередное «а-почему-вы-думаете-именно-так-когда-есть-доказательства-обратного» не ответить, как древние греки: «Смотри! И разбирайся сам!»
Председатель Съезда, тучный Оклаф Пусс, походивший лицом, обрамлённым шикарными ушами редкой гофрированной формы, на безмерно довольную жизнью плащеносную ящерицу, объявил докладчика «сапиенса профессора Селезнёва». По залу покатился приветственный гомон. Но на трибуну, к удивлению Пусса, бойко вышла высокая худощавая девушка в простом, но элегантном платье бирюзового цвета с открытыми плечами. Ровный мягкий загар кожи подчёркивал спортивно развитую мускулатуру и не скрывал редких детских веснушек. Выцветшие на солнце короткие волосы были чуть небрежно уложены, чтобы скрыть непослушную чёлку. Чуть курносое открытое лицо не выражало тревоги или волнения. Серо-голубые глаза блестели азартом.
Девушка положила на трибуну папку и с ангельской кротостью протянула председателю файловую карточку. Пусс с недоумением повертел презент, но всё же вставил его в свой планшет, отвечающий за отображение видеоряда содержания доклада. Улыбка, расплывшаяся по лицу председателя, поглощенного информацией, высветившейся на планшете, говорила о том, что степень удовлетворения жизнью, которая одухотворяла его образ минуту назад, оказалась занижена.
– Уважаемое Собрание! – благоговейно воскликнул Пусс. – К сожалению, мы не можем сегодня приветствовать нашего дорогого друга, профессора Селезнёва с планеты Земля. Но, я думаю, вы все, как и я, извините его за отсутствие, которое он с лихвой компенсировал, прислав вместо себя свою очаровательную дочь! Прошу любить и жаловать, Алиса Селезнёва!
Конференц-зал вздрогнул от бури аплодисментов.
Девушка кашлянула в кулак и ровно с выражением произнесла в микрофон:
– Здравствуйте, коллеги!
Зал снова задрожал от рукоплесканий, приветствий и криков «Ура Селезнёвой!»
Алиса одарила собрание лучезарной скромной улыбкой.
– Сегодня мой дебют. Поэтому…
Её слова потонули в грохоте оваций и ободряющих возгласов. Следящему за регламентом шеф-академику Блука пришлось несколько минут призывать учёных к вниманию.
– Поэтому, – наконец смогла продолжить докладчица, – я очень рассчитываю на строгость к себе моих друзей и благосклонность тех, с кем я не имею удовольствия быть лично знакомой.
Воздух заволновался от гула тысяч одобрительного голосов.
– Доклад, который я собираюсь представить на ваш суд, на девять десятых принадлежит моему отцу, – Алиса не скрывала гордости в голосе. – На мою долю выпали лишь полевые наблюдения… Я вроде того кота, снимающего сливки с чужого молока. Но мой родитель говорит, что сливки полезны для моего растущего организма.
Учёное собрание разразилось дружным хохотом. Ничто так не расслабляет от волнения, как самоирония. А Алиса, хоть и не подавала виду, но страшно переживала: от неё зависела учёная честь целой планеты – её Дома.
Она открыла папку, собираясь перейти к официальной части, как вдруг ей захотелось сымпровизировать.
– Этот труд профессор Селезнёв, директор Космического Зоопарка города Москвы, планеты Земля посвятил своему другу, учёному-этологу, Николаю Валериановичу Милюшину.
«Посвящение» встретили нестройные аплодисменты и шелест удивлённого перешептыванья. Собравшиеся уважали профессора Селезнёва, но им, похоже, и дела не было, кого уважает сам Селезнёв. Милюшина здесь не знали. Папа был прав: для мирового сообщества человек, когда-то спасший ему жизнь, не существовал. Эх! Алиса встряхнулась и уверенно начала:
– Об особенностях строения вегетативной нервной системы
[17] червеобразных растений типа Пустотел обыкновенный (
Vanitasoma tubaemorpha)
[18] и вопросы практического использования способности его нейронов к трансдукции.
[19]
На экране позади Алисы высветилось несколько гистологических таблиц.
[20] Селезнёва взяла лазерную указку и ринулась в бой.
Пояснения и комментарии
[1]
Фронтьерство – первопроходничество, обживание пограничных территорий. От англ.
Frontier – крайний рубеж. Понятие чаще всего соотносится с покорением Дикого Запада.
[2]
Цереус (
Cereus) – род гигантских кактусов, характерного мачтообразного облика.
Буджум (
Idria) – пустынное дерево. Видом напоминает художества маленьких детей: «перевернутая морковка с прямыми ветками вдоль ствола».
[3]
Баньян – Фикус бенгальский (лат.
Ficus benghalensis). Дерево семейства Тутовые, произрастающее в Бангладеш, в Индии и на Шри-Ланке. Разрастаясь за счёт воздушных корней, он способен превратиться в большое дерево, занимающее несколько гектаров, имеющее окружность кроны до 610 метров. При этом одно дерево выглядит целой рощей, из-за множества стволов, образованных воздушными корнями, свешивающимися с ветвей основного ствола.
[4]
«Произведения искусства» (фр.)
[5]
«Поместье, усадьба» (фр.)
[6]
Четвёртая космическая скорость – минимально необходимая скорость тела, позволяющая преодолеть притяжение галактики в данной точке.
[7]
Событие описывается в рассказе Кира Булычёва «Клад Наполеона».
[8]
«Точка невозврата» (англ.). Сленговое определение какого-либо предела, после которого невозможно отступление, возвращение к началу.
[9]
Лиселя – дополнительное парусное вооружение, крепящееся на специальных рейках, выдвигаемых с боков рей.
[10]
Дюйм – Мера длины, в разных странах колеблющаяся от 2,2 до 2,7 см. Стандартным принят дюйм равный 2, 54 см.
[11]
(здесь)
«Мечтатель, романтик» (фр.)
[12]
«Опасный инцидент» (фр.)
[13]
Аргиропелекус – Глубоководная рыба-топорик (
Argyropelecus). Имеет выпученные, похожие на лампочки глаза.
[14]
Кир Булычёв в повести «Путешествие Алисы» упоминает, что у Блука два солнца, которые «сели почти одновременно, только с разных сторон горизонта, и поэтому над космодромом пылали два заката, один красивее другого». Подобное маловероятно, если хотя бы одно из «солнц» не вращается вокруг планеты. Но это противоречит принципам гравитации: более лёгкие объекты вращаются вокруг более тяжёлых. Поэтому планеты вращаются вокруг солнц, а не наоборот.
Но Булычёв допускает ещё более нелепый казус в той же повести. Систему Медуза он описывает, как звезду с вращающимися вокруг неё тремя планетами. Однако уже в следующей главе он говорит, что у третьей планеты этой системы есть четыре собственных солнца, которые «быстро крутятся над планетой».
Понятно, что Булычёв писал фантастическую сказку, но в подобных «мелочах» он, по-моему, перегнул палку.
Всё это я говорю лишь для того, чтобы Вы, Читатель, простили мне это и другие несоответствия тем канонам, которые создал Мастер. Как видите, он порой противоречил сам себе.
[15]
Вершок – единица измерения, первоначально равнялась длине основной фаланге указательного пальца. Стандартизировано – 4,445 см.
[16]
Подий – Балкон вдоль стены амфитеатра (архит.).
[17]
Вегетативная нервная система – Отдел нервной системы, регулирующий деятельность внутренних органов, желёз внутренней и внешней секреции, кровеносных и лимфатических сосудов. Играет ведущую роль в поддержании постоянства внутренней среды организма и в его приспособительных реакциях.
[18]
Vanitasoma tubaemorpha – (буквально) «Пустотел трубообразный» (лат.)
Об интересе Алисы к пустотелу Кир Булычёв рассказывает в повести «Сто лет тому вперёд».
[19]
Трансдукция – от лат.
Transductio – «перемещение». В генетике перенос части бактериальной ДНК из одной клетки в другую бактериофагом.
Здесь же подразумевается захват и перенос нейронами пустотела электро-нейро-сенсорных чувственных процессов других организмов, попадающих в поле его биотока.
[20]
Гистология – наука о тканях живых организмов.
