НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ПЛОТНИКОВ, или ЕЩЁ ОДНА ИСТОРИЯ ОБ АЛИСЕ СЕЛЕЗНЁВОЙ

      Утром Гмрффф уполз на охоту, как объяснял его ежедневные исчезновения Милюшин. Ящер передвигался быстро и в поисках пропитания мог оказаться за несколько километров от их бивака. Ждать его нужно было к полудню.       Чтобы не торчать в сыром тростнике, учёный и девочка отправились в редкую, светлую рощу – всё, что осталось от непролазных джунглей у них за спиной. Здесь росли преимущественно древовидные папоротники, вернее, растения, отдалённо напоминавшие их. Они имели невысокие, сильно расширенные книзу стволы, покрытые крупными ворсистыми чешуями, остающимися на месте отмерших черешков листьев. Сами же листья формой походили на широкие и короткие опахала из множества тонких игольчатых пёрышек. Деревья стояли далеко друг от друга, а пространство между ними заросло привычного вида кустистыми папоротникообразными, среди которых серо-коричневыми массами возвышались облепленные пушистыми лишайниками шарообразные валуны. Только никакие это не камни, – рассмеялся Милюшин, – а особенные местные суккуленты, [1] накапливающие вместо воды жир. Тот образовывался в их тканях в процессе хемосинтеза нитрифицирующих бактерий-симбионтов. [2] Этими запасами странное растение-гриб и питалось. Каждый такой «валун», обхватом в добрый метр, вмещал до полуцентнера жира, к сожалению, крайне ядовитого. И не только в качестве пищи, но и топлива. При сжигании содержимого литаксунгий, [3] как назвал этолог суккулентов, выделялся дым, даже малая доза которого вызывала серьёзное невропатическое расстройство.       На пару беглецы увлечённо исследовали простёртый перед ними биоценоз. Этолог вновь проверял усвоенные Алисой уроки, и заодно спрашивал, что она вообще видит. Ведь Алиса могла заметить что-то новое даже для закалённого в скитаниях по карбуновым лесам учёного. Всегда полезно потратить свободную минуту на пополнение арсенала знаний. По справедливому замечанию Николая Валериановича, это способствовало выживанию. Но Алиса, прежде всего, находила в занятиях средство не думать о доме и родных, которые снова снились ей прошедшей ночью.       Возле корней одного из деревьев Милюшин обратил внимание на желтоватый трубчатый цветок. Схватив его, он вытянул из земли полутораметрового червя и, с гордостью потрясая добычей, осведомился о мнении Алисы насчёт кебаба из этакой «сосиски». Алиса скривилась и сказала, что не против бульона из кузнечиков и дафний, но вообще-то она вегетарианка и ест только синтетический белок.       – Да я-то сам тоже вегетарианец… – вздохнул Милюшин. – Но на одной траве при такой жизни долго не протянешь…       Костяным ножом он отрезал от червя четверть хвоста и спрятал его в сумку под маскхалатом, а самого обладателя цветкообразного нароста пустил обратно под корень.       – Регенерируется, ещё длиннее станет, – извиняющимся тоном ответил он на немой укор Алисы. Девочка рассмеялась, – ну, что, в самом деле, она вздумала привередничать!       Бледное солнце Карбуна медленно всходило к зениту. Влажный воздух прогревался, становилось душно. Уморившись бродить по роще, Алиса присела под раскидистой кроной неведомого растения, которое про себя окрестила беннеттитовым, уж очень оно напоминало известные ей доисторические «репки». [4] Под опускающимися до земли перистыми листьями было уютно, как в шалаше. Рядом на корточки опустился этолог. В руках он вертел тяжёлый фрукт, смахивающий на моргенштерн [5] средневековой палицы. Алиса услышала его невнятный шёпот на латыни: Николай Валерианович продолжал составлять в уме каталог природы Карбуна и сейчас диктовал сам себе диагноз очередной находки.       – Странно, от болота ушли, а запах всё равно остался, – пожаловалась Алиса.       – Увы! Но это от нас с тобой такое амбре, – усмехнулся Милюшин, весь сосредоточенный на изучении фрукта.       Алиса понюхала свои руки. Ну да – не розами пахнет, но и не раффлезией. [6]       – Да, вроде, не так сильно… А запах со стороны, – она кивнула в сторону находящихся поодаль зарослей. – Может, там какой-нибудь зверь дохлый?       Милюшин, наконец, отвлёкся от плода и принюхался. Алиса с тревогой заметила напряжение в его движениях. Этолог, вертя головой, снова и снова втягивал носом воздух. И вот он посмотрел на Алису страшными глазами и прошептал:       – Быстро уходим! Тихо! Прижимайся к земле.       Проворными перебежками, согнувшись в три погибели, он поспешил прочь из рощи. Алиса в беспокойном смятении последовала за ним.       – Туда! По ветру! – указывал учёный.       Они остановились у кромки папоротникового леса, и Милюшин снова принюхался.       – Вроде, оторвались… Эх, близко – Гмрфффа не позвать!       – Что случилось?       – Химера! – просто бросил Милюшин, но для Алисы это было исчерпывающим объяснением. Конечно, она ещё не сталкивавшейся с этими созданиями, не знала, как они выглядят и как себя ведут, но Николай Валерианович постоянно упоминал о них, кратко, без подробностей, зато таким тоном, что Алиса строго уяснила: от такой напасти нужно держаться как можно дальше.       – Это один из тех несчастных, которых Моро превращает в зверей? – тихо спросила она.       – Да, – шикнул Милюшин. – Давай потихоньку…       Он не успел закончить. В стороне от них зеленовато-бурая стена папоротников и тростника вдруг брызнула во все стороны ошмётками листвы, и на прогал с утробным ворчанием вывалилась бесформенная кряжистая масса из разномастных конечностей и хвостов. В первый момент Алисе показалось, что у чудовища нет головы, но оно повернулось, и девочка увидела уродливый нарост под тем, что можно было назвать плечами, как будто нечто пыталось вылезти из рыхлой массы мышц, да так и застряло жутким фурункулом с единственным оранжевым глазом и перекошенной пастью, из которой тягучими грязно-розовыми ручьями стекала вспененная слюна. От химеры разило разложением. Отвратительные язвы и струпья покрывали всё тело, и жар от неё чувствовался на расстоянии в несколько метров. Чудовище двинулось на людей неуклюже вперевалку, сопя и кашляя, давясь своей вязкой слюной. Алиса машинально потянула из-под комбинезона бластер.       – Гмрффф! Гмрффф! – отчаянно заклокотал горлом Милюшин. Теперь прятаться в тишине не было смысла.       Его крик словно пробудил химеру. Она взревела, поднялась на три лапы, ещё четыре разбросала, словно сеть, перед собой и кинулась вперёд. Алиса оттолкнула из-под удара этолога и сама ловко отскочила в сторону. Химера пролетела мимо и, не успев остановиться, врезалась в кусты за их спинами. Пока она путалась в ветках и цепкой листве, Милюшин и Алиса снова были бок о бок и быстро отступали лицом к противнику на открытое для манёвра пространство. Алиса щёлкнула предохранителем.       – Нет! Не нужно! – крикнул этолог.       – Ты с ней справишься? – поразилась девочка.       – Попробую. Не стреляй. Нас сразу засекут.       Химера снова бросилась на них. Милюшин закрыл собой Алису и, выставив вперёд руки, крикнул:       – Остановись!       Алиса и сама вздрогнула от неожиданной властной силы приказа, но ещё больше её поразила звеневшая в голосе Милюшина отчаянная нежность.       Чудовище сбилось, заурчало и перешло на ползущий шаг. Учёный повторил приказ. Химера не останавливалась, но уже и не рвалась в бой. Она медленно, боком, как краб, приближалась, вертя квадратной головой, словно стараясь получше рассмотреть дерзкого человечишку, вставшего у неё пути.       – Уходи! Уходи! Здесь нет жизни для тебя! – ласково увещевал этолог, не двигаясь с места. Он словно врос в землю. Алиса слышала волнение и скорбь в его словах, но страха в них не было. Ни капли. О себе она не могла такого сказать – всё внутри неё сжалось и похолодело. Как завороженная она следила за безрассудным противоборством бешенства и добра.       – Я не могу тебе помочь! Уходи! – с горьким сожалением продолжал Милюшин.       Исполненный неимоверной муки рёв вырвался из пасти чудовища, и у Алисы ослабли колени, а сердце скукожилось до размеров горошины. Выпученный, пылающий неестественным светом глаз химеры, вперился в стоящего на пути мужчину. Но Алисе казалось, что химера смотрит на него с мольбой. Она была уже совсем близко. Её смрад оглушал, не давал вздохнуть без риска упасть в обморок. Но куда страшнее было чувствовать и наблюдать, как это кошмарное создание горит заживо изнутри, как тут и там кожа и язвы на его теле лопаются, и из них течёт кипящая сукровица.       – Уходи и обрети покой!       Химера нависала над Милюшиным, болтая когтистыми лапами, руками, клешнями. Полустон-полурык вырывался из её бесформенной утробы. Этолог стоял, как каменный. Алисы всём своим существом ощущала, как натягивается волосок, на котором повисли их жизни. Как он звенит: тоньше, тоньше, тоньше… И она не выдержала. Рука сама подняла бластер. Огонь ярости вспыхнул в глазу чудовища. В один миг оно подмяло под себя этолога, в следующее мгновение швырнуло его в сторону и набросилось на Алису.       – Нет!!!       Она нажала на курок, целя, как предполагала, в плечевой угол химеры. Но та успела повернуться, и луч бластера раскроил её голову, точно арбуз. Уродливое тело прокатилось вперёд по инерции с десяток метров от метнувшейся в сторону девочки и забилось в агонии, разбрасывая кругом комья земли, клочья папоротника и куски гнилой плоти. Алиса подбежала к стонущему Милюшину. Голос её дрожал.       – Николай Валерианович, как вы?       – Оказия какая! – прохрипел учёный, словно ему не хватало воздуха. – Помоги подняться…       Алиса потянула за протянутую руку. Этолог заскрежетал зубами от боли, но встал и тут же тяжело привалился ей на плечо, скорбно качая головой.       – Оплошал… Ну, конечно! Издевательства Моро лишают их всякого разума… Как им меня понять…       – Это я виновата! – всхлипнула Алиса. – Он оружие увидел и бросился.       – Думаешь? – Милюшин причмокнул. – Видать, какой-то рассудок у него, таки, остался…       Алиса отшвырнула бластер.       – Если бы не эта глупая штуковина и мой страх… Оружие всегда делает человека слабее, чем он есть!       – Не вини себя! – нежно сказал Милюшин. – Если эта химера что-то соображала, то она хотела умереть. И ты ей оказала услугу! Ах, несчастный человек! Кем он был…       Учёный задал вопрос сам себе, но Алиса истолковала его иначе. Слёзы затмили её взор. Она спасала друга и себя! Но что, если бы химера не заметила бластера? Справился бы с ней Милюшин? Ведь она его почти послушалась. Почти! Ах, сколько неизвестных событий и вероятных развязок скрывается за этим извечным «почти». Всё бытие состоит из «почти», когда, на самом деле, это неопределённое наречье ничего не добавляет к жизни, кроме пустых сожалений. Мы вынуждены жить с тем, что есть, что случилось и уже не исправить, что следует лишь принять и думать, как использовать это с пользой для своего будущего, а не зацикливаться на пронесшихся безвозвратно секундах роковой ошибки. Так их учили. Но принять мысль, что она убила измученного пытками человека, Алиса не могла. Душа её трепетала. Хотелось вопить от ужаса и бежать куда глаза глядят. Химера несла им угрозу, она сама подставилась под выстрел, – говорил Милюшин. Но его слова не утешали Алису. Она бессмысленно стояла посреди поляны, раздавленная и опустошенная осознанием своей беспомощности перед жестокостью, таящейся в сущности мироздания. Кто-то с силой тряхнул её за плечо.       – Не раскисай, девчонка! – всё так же ласково толковал облокотившийся на неё Милюшин. – Ты спасла нас! Спасла этого несчастного от мук. Теперь тебе нужно найти силы и спасти саму себя от ненужных угрызений совести. Будем винить себя, когда окажемся в безопасности.       Сквозь пелену слёз она посмотрела на него. Он привык к этим сделкам с совестью?       – Перестань, глупая! – рассердился Милюшин. – Подними свою игрушку. Боюсь, она нам ещё пригодится. Они засекли излучение, и максимум часа через три могут взять нас в кольцо…       Учёный застонал.       – Ах, где же Гмрффф!? – он попытался позвать ящера, но из горла его вырвался только сдавленный хрип. – Идём к биваку. Он приползёт туда…       – Что с тобой? – взяв себя в руки, спросила Алиса.       – Похоже, она мне рёбра поломала… Как всё некстати… Ещё перитонита не хватало…       От, как будто досужего, ворчания Милюшина у Алисы всё оборвалось.       – Только не это! Ты не оставишь меня! Всё будет хорошо! Ты поправишься! Ведь, правда? Скажи!       – Конечно, поправлюсь, – попытался рассмеяться этолог, но снова застонал.       Алиса подобрала бластер, и они пошли в сторону привала. Милюшин буквально висел на ней. То и дело из уст его вырывались сдержанные стоны, а отрывистое дыхание сопровождалось хриплым бульканьем. Он старался не подавать виду, какой болью ему достаётся каждое движение. Но через отекшее под грузом плёчо Алиса чувствовала, как этолога трясёт дрожь от перенапряжения.       Девочка гнала прочь отчаянные мысли об их будущем: что ждало её раненого друга, что ждало её, если… Об это проклятое «если» все слова успокоения и ободрения разбивались, словно волны о гранитный утёс, обращаясь эфемерной пеной. Алиса не сомневалась, что знания Милюшина по местным целебным травам и её умение перевязывать переломы спасут этолога. Но что, если его подозрение на повреждение внутренних органов окажется реальностью? Если! Если! Если! Эти думы вгрызались в мозг с невыносимой навязчивостью. Зажать бы уши и просто орать, прогоняя из головы всю рассудочную деятельность. Какой от неё прок, если она только усугубляет пессимистичное положение, в котором оказались беглецы.       Кое-как они доковыляли до места ночёвки. Алиса набрала охапку тростника и, выстелив им сырую землю, помогла Николаю Валериановичу лечь.       – Попробуй позвать Гмрфффа, девочка, – прохрипел он. – Тебе полезно попрактиковаться в этом.       Слова учёного и их тон чуть не заставили Алису разрыдаться. Едва сдерживая плачь, она издала, как ей показалось, звуки, похожие на клич, призывающий ящера. Милюшин лишь помотал головой: «Не то! Попытайся ещё!»       И она снова и снова звала Гмрфффа, пока совершенно не охрипла, но стоящие комком в горле рыдания превращали её призывы в обрывистый жалкий сип. Тогда Милюшин попросил её перестать надрываться – придётся терпеть, когда дракон вернётся по собственному почину.       Поползли бесконечные минуты ожидания. Полдень вступал в силу, и светила Карбуна пекли немилосердно. От влажной почвы поднимался пар. Алиса укрыла друга от палящих лучей ворохом тростника и себе сделала тесный стожок. Сколько прошло времени? Когда здесь появятся первые поисковые отряды? Что будет дальше? Вопросы, таящие в себе угрозу, росли снежным комом, катящимся с горы в пропасть безнадёги, увлекая за собой сознание Алисы.       – Час прошёл, – услышала она тихий голос учёного. Прикрыв рукой глаза, он смотрел на Главное солнце планеты. Он мог и это узнать! А что могла Алиса без его помощи? Ну почему секунды такие длинные!       – Как всё невовремя! – сдавлено закашлялся Милюшин.       Послышался нарастающий шорох и треск – нечто большое продвигалось к ним сквозь тростниковую равнину. Алиса подняла лазерный пистолет в сторону звука. Но, к её радости, из зарослей показалась морда ручного ящера. Дракон обнюхал лежащего учёного и вопросительно уркнул.       – Молодец, мальчик! – едва слышно отозвался этолог, поглаживая вывалившийся язык чешуйчатого товарища, – вывози нас отсюда, дружище!       Алиса помогла Милюшину влезть на спину ящеру. Да и сам дракон, чувствуя, как тяжело приходится учёному, распластался, вжался в землю, снижая подъём своего хребта.       Они двинулись на юг. Этолог сказал Алисе, что, если им повезёт, они проскочат тростниковую равнину раньше, чем их враги успеют оцепить покидаемый ими квадрат.       Он надеялся, что, пока поисковики будут рыскать на северной окраине равнины, верный Гмрффф унесёт его и девочку километров за двадцать южнее. А там рукой подать до его землянки. Она хорошо замаскирована в расселине одного из низких и широких бэлей, [7] что, словно ступени колоссальной разрушенной лестницы, огибали далёкое плоскогорье. Там хранилось достаточно припасов, и можно было недельку передохнуть. А потом, при счастливом стечении обстоятельств, уходить ещё южнее, на пустынное плато, или дальше, где, судя по тем картам, что учёный видел на базе, должно было находиться море. К сожалению, о долгосрочном покое придётся забыть. Потому что охотники не ограничатся обыскиванием сектора, где засекли выстрел. Теперь они знают, что за прошедшие четыре дня девочка не погибла в джунглях и сумела странным для них образом уйти от базы на сотню километров. Они постараются разгадать эту загадку. Усилят бдительность и перевернут всё вверх дном. Увы, но киборгам не ведома усталость, что компенсирует их медлительность на беду беглецам. И, конечно, у них есть флайеры, и болотоходы, и спутники…       Алиса слушала рассуждения учёного со смесью надежды и отчаянья. В них было слишком много «если», явных и только подразумеваемых. Снова «если»! Ну почему нет ни капельки ясности, определённости, стабильности! Того, на чём можно базировать план дальнейших действий, спокойно и размерено. А без этого лихорадочного ощущения, будто собственная жизнь, обгоняя сроки, вылетает в трубу. Но, с другой стороны, этолог знал, что говорит. Оказавшись на бронированной спине ручного ящера, он словно набирался жизненной энергии от прикосновения к нему. Голос его окреп и звучал уверенно, хоть и прерывался жуткими хрипами, от каждого из которых сердце Алисы больно кололо.       Местность потихоньку поднималась. Тростниковые заросли уже не укрывали её сплошным ковром, а теснились в неглубоких низинах густыми, как щётка, куртинами, окружавшими лужи с застоявшейся водой, бессильной протечь в гранитное основание под слоем почвы. Большую же часть ландшафта занимали напоминающие подорожник растеньица. Они стелили по земле мутовки с розетками широких мясистых листьев, с пружинистыми колосками в центре. Тут и там виднелись похожие на горбатых гномов, обросшие лишайниками и камнеломкой валуны – предвестники неясно очерченной на горизонте низкой горной гряды. Из-под лап Гмрфффа вырывались кургузые приземистые создания на коленчатых конечностях, и длинными прыжками рассыпались в стороны. Лениво жужжали местные мухи, смахивающие на старинные автожиры. Радостно светили солнца в редких перистых облаках. Лесной тени здесь не было, и равнина, напоминающая медленно подогреваемую сковородку, наполнялась удушливыми влажными испареньями. Дышалось тяжело, словно через сырую губку.       «Мне-то плохо, а каково тогда Николаю Валериановичу с его ранениями?» – думала Алиса.       Но Милюшин ничем не проявлял испытываемые неудобства. Всё его внимание сосредоточилось на рекогносцировке и поиске направления по одному ему известным приметам. Иногда он отрывался от просмотра горизонта и обращал взор к небу: не появятся ли там чёрные точки дозорных летучек, не послышится ли вдали урчание двигателей. Но всё было спокойно. Милюшин довольно кивал, лишь единожды посетовав на то, что день выдался ясный и жаркий – в тумане было бы сподручнее скрыться от погони.       У небольшого, заросшего ряской и тростником пруда в гранитной купели этолог остановил Гмрфффа и бухнулся в тухлую воду. Он велел то же сделать Алисе – забывать о тепловых сенсорах спутников не стоило. Алиса заметила, что не видит в этом необходимости – застоявшаяся вода-то не холоднее их тела. А вот если у Николая Валериановича есть открытые раны от когтей химеры, ему наоборот противопоказаны подобные ванны.       – Ерунда! – отмахнулся Милюшин. – Увлажнение даже горячей водой снижает концентрацию теплового излучения, рассеивает его. Для инфракрасных сенсоров мы сольёмся с паром, висящим над равниной. И уж о своём здоровье я буду думать сам! Заражение крови я могу вылечить… Сейчас главное – уйти незамеченными, как можно дальше. А для этого необходимо сохранять осторожность… Я не за себя беспокоюсь, а за тебя…       Слова эти он произнёс тоном, от которого Алиса заледенела без всяких «ванн» и прочих ухищрений тепловой маскировки. Он будто прощался с ней!       Путь продолжился. Гмрффф, извиваясь и загребая короткими лапами, скользил вперёд. По левую руку открылась протяжённая стена тростника, тянущаяся вглубь на запад и юго-запад, насколько хватало глаз. Видимо, уклон базальтовых массивов здесь был менее полог, и вода, необходимая растениям, лучше удерживалась в почве. Милюшин направил ящера в гущу стеблей.       В небесной дали раздался глубокий, проникающий под кожу гул. Путники задрали головы, ища его источник. В синеве, оставляя за собой три широкие полосы инерционного следа, плыл огромный чёрный корабль.       – Быстро же они нас выследили! – горько подосадовал Милюшин, провожая скрывшийся из глаз звездолёт.       Он слегка похлопал Гмрфффа по раздутой скуле, и ящер, послушно развернувшись перпендикулярно прежнему курсу, проворно пополз из плотных зарослей.       Внезапно со стороны, где исчез корабль, раздались неясные размытые звуки, совсем не похожие на рёв двигателей идущего на посадку крейсера или что-нибудь подобное. Но вместе с тем, звук был очень сильным, воздух ощутимо завибрировал, сгустился, заиграл переливами минорных тонов, загадочного эха непонятной природы. Ещё несколько секунд – и звуковая волна обрела чёткость, превращаясь в аккорды фортепьянной мелодии. Следом над пустошью полетел проникновенный голос, поющий по-английски:

Если скорбь лишает воли, Божья мать, ко мне придя, Шепчет: «Мудрость скрыта в боли, И, да будет так, дитя!» [8]

      Ящер остановился, поднял голову на вытянутой шее и настороженно прислушивался к новым для него звукам.       – Это что ещё за чертовщина? – недоумённо пробормотал Милюшин.       Он взглянул на Алису, и изумился ещё больше. С потерявшего форму от слоя грязи и налипшей травы лица девочки на него смотрели огромные, полные радостного удивления глаза. Алиса, точно птица, поводила головой, ловя льющиеся из-за скрытого в тростнике горизонта мелодию и голоса. Словно оркестр колокольчиков, зазвенел её смех. Она схватила Милюшина за руку и закричала:       – Это Битлз! Это Пашка!       – Что? Кто? – не понял учёный.       Но Алиса уже тянулась в сторону песни: «Туда! Туда!». Ей не хватало слов и мыслей для простого объяснения происходящего волшебства. Захлёбываясь смехом и слезами, забыв обо всём, она нестройно подпевала нереальным сюрреалистическим для Карбуна гармониям: «Да будет так! Да будет так!»       Милюшин не мог взять в толк, что происходит. Он колебался. А девочка готова была спрыгнуть с Гмрфффа и мчаться к неведомому источнику звука. «Пашка! Миленький! – всхлипывала она и снова заливалась смехом, и показывала вдаль. – Туда! Туда! Скорее!».       И этолог решился. Он направил ящера навстречу чудесной музыке. Сердце и душа его ликовали от вида живительного волнения, обуявшего Алису. Смысла происходящего он всё ещё не понимал, но перемена в настроении девочки ему нравилась. И неведомая музыка ему тоже нравилась. В ней была умиротворённость, беспечность, красота и земная нежность давно утраченной Родины. Вслед за Алисой он вскинул руки и, не зная слов, просто напевал мелодию, становившуюся всё громче и чётче по мере того, как несущий их ящер приближался к таинственному источнику блаженства.       А где-то далеко-далеко, в другом мире, в другом измерении, зеленели земляничные холмы. [9] И глупый синий пёс гонялся за странной жёлтой субмариной. А в небесах танцевала весёлая девочка Люси, сбивая брильянты звёзд в протянутые к облакам руки счастливой Алисы.

Пояснения и комментарии

[1]       Суккуленты – обобщённое название растений (необязательно родственных), имеющих специальные ткани для запаса воды. Как правило, произрастают суккуленты в местах с засушливым климатом. Наиболее известные их представители – кактусы. Существуют суккуленты, которые сильно напоминают галечные булыжники. Африканский литопс (Lithops), например. [2]       Хемосинтез – тип автотрофного питания, при котором энергия, необходимая для процессов синтеза органических веществ из углекислого газа, получается за счёт окислительных реакций неорганических соединений. Хемосинтез известен только у бактерий и архей. В частности, нитрифицирующие бактерии окисляют аммиак, образующийся в процессе гниения органики. [3]       Литаксунгия – (буквально) «Каменный жир» (лат.) [4]       Беннеттитовые – Bennettitales – порядок ископаемых голосеменных древовидных растений. Известны с триаса до мела. Большей частью имели невысокие стволы (1-2м) у некоторых видов клубневидной формы и крупные перистые листья, нередко превышающие длиной высоту ствола. [5]       Моргенштерн – (нем. Morgenstern – «утренняя звезда») – бронзовый шарик с ввинченными в него стальными шипами. Использовался в качестве навершия палиц или кистеней. [6]       Раффлезия – Rafflesia – род цветковых паразитических растений семейства Раффлезиевые (Rafflesiaceae). Раффлезии примечательны своими огромными цветками, некоторые из которых достигают диаметра более одного метра и массы более десяти килограммов. Окраской и формой цветы напоминают куски гнилого мяса и испускают соответствующий запах. Опыляются мухами. [7]       Бэль – Своеобразный цоколь горного хребта, образовавшийся из продуктов его разрушения и окаймляющий подножье хребта. Здесь упомянутые бэли имеют несколько иную природу. По описанию они больше напоминают напластования выбросов магмы. [8] Вольный перевод первого куплета песни Beatles «Let It Be». Оригинал выглядит так: When I find myself in times of trouble Mother Mary comes to me Speaking words of wisdom, "Let it be! Let it be!" [9] «…зеленели земляничные холмы» – Здесь и далее по тексту приведены аллегорические понятия, составленные из названий песен Beatles: «Strawberry Hill», «Hey Bulldog», «Yellow Submarine» «Lucy In The Sky With Diamonds».