НЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ПЛОТНИКОВ, или ЕЩЁ ОДНА ИСТОРИЯ ОБ АЛИСЕ СЕЛЕЗНЁВОЙ

      Как же хорошо лежать в своей постельке и наслаждаться, наконец, спокойным крепким сном, сменившим затяжной ночной кошмар!       «Никогда больше ни крошки на ночь не съем»*, – думала Алиса, нежась на душистой прохладной подушке и смотря во сне на себя со стороны, играющую с дельфинами посреди бирюзовой глади тихоокеанского атолла.       Как хорошо!       Вот ещё бы Поля потише включал звук у своих сериалов. Так, ведь, нельзя! Весь дом на уши поднимет!       Алиса открыла глаза. Над ней был потолок не её комнаты, и она лежала не в своей кровати. В стороне шёпотом разговаривали два голоса. Алиса осмотрелась, щурясь спросонья и от снежной слепоты.       Что это? Больничная палата? Почему она в больнице, когда ей нужно лететь на Блук?       Взгляд девочки остановился на людях в углу комнаты: пожилом мужчине со знакомыми чертами лица и симпатичной, но печальной женщине средних лет. Кажется, они говорят о ней. Селезнёва моргнула, прогоняя остатки дрёмы из глаз.       – Папа? – озадаченно произнесла она, вглядываясь в мужчину.       И память обрушилась на Алису, словно наковальня.       – Мамочка!!! – девочка хотела спрыгнуть с кровати и броситься к матери. Но левая нога не слушалась её. Она лежала оцепенелым каменным изваянием и точно якорь держала Алису, так, что она чуть не опрокинулась на пол от своего рывка.       – Очнулась! Очнулась! Дочка! – подлетела к Алисе мама и, обняв, принялась жарко целовать и умывать её слезами счастья, бессчетно повторяя: «Очнулась! Очнулась!»       Отец, такой постаревший, с глубокими морщинами, совсем не идущими его доверчивому лицу, с обильной сединой в волосах, со слезами в глубоких серых глазах, сел рядом на кровать.       – Ты не волнуйся, дочка! Всё хорошо! Поменьше двигайся.       Но Алиса уже тянула к нему руки. Отец горячо обнял её.       – Папочка! Папочка! – шмыгала Алиса носом, а отец надломленным голосом уговаривал её не волноваться.       И не было конца объятиям и радостным слезам, и девочка не могла насмотреться на своих родителей: она так давно их не видела! И отец с матерью не могли оторваться от дочери, которую совсем недавно считали навеки потерянной, и любовались ей, обнимали и целовали. И счастье было безгранично!       – Всё, всё позади! Не волнуйся! – шептал отец на слёзы дочери.       Но его слова лишь пробудили в Алисе новую волну страстных эмоций.       – А где пираты? Где Паша? – озираясь, словно они непременно должны находиться рядом с ней, воскликнула она.       Отец рассмеялся.       – Пираты на «Убежище». Наверно, кутят, радуясь заслуженной награде. А Павел под домашним арестом.       – Как?! Почему?! – Алиса снова хотела спрыгнуть с кровати, но на этот раз вместе с непослушной ногой её удержал профессор Селезнёв.       – Не волнуйся, дочка! Главное, не волнуйся!       – Что с Пашей? Почему под арестом? Его нельзя под арест! Он герой! Он спас меня! Я позвоню Марии Трофимовне и всё объясню! Так нельзя! – взволнованно ерзала в простыне и одеяле Алиса, пытаясь привести в рабочее состояние бесчувственную ногу.       Мама обняла её сзади за плечи и попросила успокоиться.       – Конечно, Паша – герой! И он не только тебя спас… Но ему лучше побыть в уединении…       – Но что с ним?!       – С Пашей всё в порядке, – строгим голосом ответил отец. – А «под арестом» он сам не прочь посидеть. Ему тоже нужен здоровый отдых. Он теперь знаменитость! Ему проходу не дают. Вот он и прячется от излишнего внимания.       Паша прячется от «излишнего внимания»? От своей славы? Он здоров?       – Здоров-здоров! – с грустью улыбнулся отец и, подумав, добавил. – Впрочем, сама, наверно, скоро увидишь. Если будешь меньше волноваться, быстрей пойдёшь на поправку, и тебя скорее выпишут.       – Да как же мне не волноваться! – улыбаясь и смахивая слёзы радостной встречи, воскликнула Селезнёва. – Столько всего произошло! А Паша! А Весельчак! Папа, если бы ты только видел!       Мать крепче прижала к себе дрожащую от нахлынувших воспоминаний дочь. Но Алису было не унять. Она забилась, словно птица.       – А Николай Валерианович?! Папочка! Николай Валерианович! Где он?!       – Успокойся, милая! С ним тоже всё хорошо! Досталось ему, конечно, крепко, но наша медицина творит чудеса.       – Что с ним?!       – Ты успокоишься?       – Рассказывай скорее всё, что знаешь! Иначе не видать тебе моего спокойствия! – с задорной бравадой засмеялась девочка, и родители подхватили её смех.       В палату вошёл молодой врач с суровым лицом и осведомился о самочувствии пациентки. Алиса тут же пожаловалась, что состояние её катастрофически ухудшается, потому что она сгорает от нетерпения узнать, что же произошло, пока она была без сознания. Но никто с ней новостями не спешит делиться.       – И правильно делают, что не спешат. Сперва, Вам нужно поесть, принять лекарства, пройти медосмотр. А уж затем можно часок посвятить историям перед сном, – назидательным тоном произнёс врач.       Селезнёва возмутилась, что это бесчеловечно, не давать больному то, что ему требуется в первую очередь. Она подразумевала как раз, таки, «истории». И никак не «на час», и никак не «перед сном»! А её вместо этой целебнейшей процедуры собираются пичкать синтетическими лекарствами и осматривать.       Мама обняла её, облокотив спиной к себе на грудь, не желая больше ни на секунду расставаться с дочерью, и попросила доктора, чтобы обед Алисе принесли в палату – она сама проследит, чтобы дочь хорошо поела.       – Ты уж подкрепись, дочка, – подмигнул отец. – А потом мы тебе всё расскажем. А медосмотр подождёт.       Тут уж возмутился врач. Но профессор Селезнёв вежливо остановил поток его изъяснений о правилах медицинских учреждений и присмотра за больными.       – Я не врач, – с отеческой теплотой обратился Селезнёв к доктору, который, по-виду, был всего лет на семь старше Алисы, – но я профессор биологии и кое-что смыслю в медицине. Моя дочь тоже без пяти минут кандидат биологических наук. И если она находит своё состояние удовлетворительным…       – Отличным, папа! – чирикнула Алиса из объятий мамы.       – Вот-вот, «отличным»… У нас нет оснований сомневаться, что так и есть. Мы думаем, что у Вас найдутся более важные дела, чем медосмотр Алисы. Это же формальность, которую можно отложить.       – Или вовсе о ней забыть, – вставила Алиса.       Врач только рукой махнул: лечитесь сами, раз такие умные. Весь в досаде, ворча о нерадивости современных пациентов, он удалился распорядиться насчёт обеда.       Алиса снова обратилась к папе с просьбой рассказать ей о произошедшем. Но Селезнёв-старший был неумолим: сначала – обед, потом – разговоры.       – Да я же умру от нетерпения! – не могла угомониться девочка.       – Милая, не говори так! – тихо сказала мама, гладя дочь по голове.       Алиса сразу успокоилась. Она поняла, что подобные фразеологические обороты и метафоры должны надолго выйти из её обихода, чтобы не напоминать родителям о пережитом несчастье.       – Конечно, мамочка! Извини, пожалуйста…– Алиса поцеловала руку матери.       Принесли обед, и тогда Алиса поняла, насколько же она проголодалась! Она смела и первое, и второе, и десерт. Папа только успевал говорить, чтоб дочь не спешила и не давилась. Выпив два стакана сока, девочка блаженно развалилась на подушке под опекой сидящей в изголовье мамы, и устремила горящий взор на отца.       Настало время историй!       Три дня назад убитый горем профессор Селезнёв получил на видеофон сообщение от Гераскина, несущее небывалое счастье, но и новые тревоги и слёзы.       Павел дал подробный отчёт о своём расследовании, о ходе рассуждений и сделанных из них выводов. Он считал, что Алису похитили сбежавшие с Земли юпитерианцы под предводительством имитировавшего пятьдесят восемь лет назад самоубийство Реклифта Штреззера. Теперь Павел собирался отправиться на затерянную в Космосе плохо изученную планету Карбун, где, по его мнению, скрывались похитители. И где должна была находиться живая Алиса! Компанию ему составили пираты – старые знакомцы Алисы, живо отозвавшиеся на просьбу Паши о помощи. Паша выразил глубокое сожаление, что не может на данном этапе привлечь к спасательной операции полицию и друзей Селезнёвой. Это условие ему поставили пираты, боящихся прессинга со стороны правоохранительных органов за свои прежние хулиганства. Отказаться же от сотрудничества с ними Павел не мог: пиратов, в отличие от полиции, на Карбуне не опасались, и лишних подозрений их прилёт бы не вызвал. Гераскин объяснил, что его опасения не беспочвенны – у него есть надёжная информация о том, что Карбун усиленно охраняется. Поэтому вариант спасения Алисы массированным полицейским налётом и был отклонён, как слишком рискованный. Ему предпочли шпионскую диверсию.       Прав ли был Гераскин в своём решении? На первый взгляд, оно было крайне безрассудным. Однако, как это ни невероятно, Пашка размышлял здраво. А пираты, по его рассказу, оказались осторожными и смекалистыми помощниками. Добрую половину успеха операции Паша приписывает именно предусмотрительности своих неожиданных союзников. Не малую честь делает Гераскину и то, что он, в конце концов, сообщил о своих планах, а не стал «играть в героя-одиночку». Ну, и конечно, то, что мероприятие нашло благополучный исход, снимает с юноши всяческие обвинения в безалаберном авантюризме – победителей не судят!       Известие от Гераскина произвело в угнетённых жестокой утратой душах эффект Большого Взрыва! Сколько людей не могли смириться с тем, что Алисы больше нет! Сколько возгласов «Не верю!» сотрясали воздух! Сколько молило о чуде!       И чудо свершилось!       И каким бы невероятным или страшным оно ни было, а за него схватились тысячи умов, просветлённых надеждой.       Для спасательной экспедиции на Карбун в считанные часы Советом Земли и дружественных планет были выделены десятки самых надёжных кораблей и выбраны лучшие капитаны и штурманы. Все понимали, что со скоплением NGC 6397 шутки плохи.       Кораблик Гай-до, вопреки всем убеждениям, что его лёгкая конструкция не выдержит перегрузок в области мощного магнитно-нейтронного излучения, тоже отправился на роковую планету. Это благодаря его вычислениям был выбран оптимальный и наименее опасный маршрут к Карбуну, покойно лежащему в центре звёздного скопления, словно пёрышко в «глазе циклона».       И вот все сердца замерли, проходя звёздный океан!       Сообщений от Гераскина не было. Запеленговать его не могли из-за сильных помех, вызванных магнитными бурями. Сколько страху и переживаний вытерпели спасатели, невольно думая, не погибли ли смельчаки в этих бурях? Не убили ли их на Карбуне скрывающиеся там бандиты? И каково же было ликование, когда за полосой скопления приёмники уловили позывные S.O.S. неизвестного корабля и сигнал маячка Гераскина!       Крейсер пиратов находился на орбите планеты. Они не могли улететь из-за того, что их проводник погиб при вызволении Алисы из плена. Очень жаль, что храбрецы понесли потери, ощущаемые особо остро из-за тех слов, какими Паша отзывался о павшем герое, с которым девочке не случилось свести близкого знакомства.       Находясь в вынужденном дрейфе на околопланетном рейде, пираты не бездельничали. Они уничтожили все боевые спутники Моро, тем самым расчистив дорогу полиции, и следили, чтобы никто из преступников не сбежал. Так, ими было сбито два корабля пытающихся спастись негодяев.       Флагман спасательной эскадры пристыковался к кораблю пиратов.       На капитанском мостике взволнованную делегацию, состоящую из комиссара Милодара, капитана Полоскова, профессора Селезнёва, Коры Оврат, Ирии Гай, нескольких врачей и офицеров-рейнджеров Галактической Безопасности, без всяких приветствий встретил Павел Гераскин приказом дать клятвенное обещание: по завершении операции не чинить никаких препятствий пиратам для их возвращения к себе на базовую планету, не задерживать, не требовать у них сатисфакции по их прошлым и нынешним «проказам» (это слово Гераскина) и, вообще, не задавать никаких вопросов. Гераскин за всё ответит сам! Отряд до основания поразила сила и требовательная жёсткость, которую хранил голос Павла, пластом лежащего на матрасе, постеленном прямо на полу поста управления.       – Лежащего! – ахнула Алиса, нервно сжимая руку матери. – Он ранен?!       Профессор Селезнёв смутился. Увлёкшись рассказом, он, пожалуй, сболтнул лишнего. Игорь Всеволодович тяжело вздохнул и, улыбнувшись, сказал, глядя в глаза дочери.       – С Пашей всё в порядке! Теперь всё в порядке. Не волнуйся и дослушай до конца.       – Ты только ничего не утаивай! Я пойму!       – С тобой сладу нет! Тебе нельзя волноваться.       – Меня волнуют только недомолвки! Я же себе чёрти каких ужасов додумаю от вашей скрытности.       – Хорошо-хорошо! Обойдёмся без недомолвок.       – Успокойся, милая, – нежно прошептала мама.       – А я спокойна, мамочка! Видишь, это отец меня дразнит!       – Я! Дразню?       – Конечно! Давно бы дальше рассказывал!       Профессор только руками взмахнул от досады…       У Гераскина был защемлён спинной нерв, несколько несерьёзных вывихов и растяжений и буквально всё тело в синяках. Смотреть на него было больно. Но судовой врач определил его состояние «не вызывающим опасения». Защемленный нерв удалось освободить без операционного вмешательства – растяжением позвоночника. Врач вообще посоветовал лучше не лезть куда попало с ножом, если прекрасно можно обойтись без него, пусть леченье и займёт чуть дольше времени. И теперь Павлу предстоит несколько недель укрепляющих массажных процедур.       Обильные ушибы Гераскина и Весельчака У обработали рассасывающей гематомы мазью. И через несколько часов они уже были достаточно подвижны и избавлены от боли, хоть и оставались сильно ослабленными.       Шутка ли испытать то, что довелось им!       Пуля, даже крупного калибра, не может пробить бронированный скафандр космических рейнджеров. Но человек защищён только от проникающего ранения, а кинетическую силу удара никто не отменял. И доблестные спасатели Алисы при перекрёстном обстреле, должно быть, чувствовали себя втиснутыми в консервные банки, по которым лупят молотом. Отец Алисы мог лишь предполагать степень мук, что претерпели герои, ибо Паша на все вопросы по этому поводу отмахивался: «Было жарко…»       Врач спросил, по какому недоразумению Гераскин в таком состоянии лежит на полу капитанского мостика. На что тот ответил, что это его собственное желание: быть ближе к пиратам и следить, чтобы их «не обижали» (это тоже точное слово Гераскина).       Нужно заметить, говорил он это с такой уверенностью и твёрдостью, что никак нельзя было постичь, как столь жёсткий голос приказного тона исходит от обессиленного четырнадцатилетнего паренька.       Пока Пашке оказывали первую помощь, он вкратце рассказал о произошедшем на Карбуне. И нельзя было удержать его горячие рыдания, когда он винился перед Селезнёвым, что не уберёг его дочь. Но ему хватило знаний и находчивости поместить Алису и Милюшина в криогенные ванны. Просто удивительно, как ему пришло это в голову, потому что он родился почти на полвека позже времени, когда применялись подобные агрегаты! Где и когда он выучил их устройство, нормы и правила эксплуатации, осталось загадкой. И, конечно, иначе как везением не назовёшь то, что пиратский корабль «Валькирия» был старинной модели и сохранил в себе эту неожиданно спасительную допотопность.       У профессора и в мыслях не было в чём-либо обвинять Пашу. Он смотрел на него, как на ангела-хранителя! И он просто заключил Пашу в объятия и не отпускал, пока вместе с ним не выплакал все переживания.       Посовещавшись, врачебный синклит рекомендовал доставить раненых на Землю в том состоянии, в каком они пребывали после заботы о них Гераскина. Тогда будут исключены малейшие погрешности оперирования, возможные на борту звездолёта.       Спасателям и полиции ещё предстояло решить вопрос, что же делать с сидящем на планете Моро и его головорезами. И тут Павел снова изумил всех, сообщив, что их ждут на планете и готовы сдаться!       Гераскин рассказал о заложниках Эннингтона, угрозе Реклифта с ними расправиться и о том, что он предпринял для их спасения.       «Только то, что было в моих силах», – скромно заметил Паша.       Перспектив у него, действительно, было не так уж много, но реализовал он их на тысячу процентов!       «Валькирия», зависнув над базой Моро, оглушила её обитателей звучащим, словно апокалипсический набат, голосом Гераскина, вещавшим из небесной выси, что к планете приближается флот космической полиции. Сопротивляться ему бессмысленно, Карбун уже сейчас находится под прицелом ракет и пушек звездолёта-разведчика, как Павел назвал пиратский крейсер. Поэтому, дабы избежать бессмысленного кровопролития, находящимся на базе людям Эннингтона предлагается сдаться без боя и освободить заложников. Только в этом случае им всем будет гарантированна жизнь.       Пашка не знал, как подчинённые Моро зависимы от сюрреалистических образов Божьего Суда, но его эффектное обращение с ультиматумом к юпитерианцам, в первую очередь, сыграло именно на этом аспекте их характера. Появление над планетой, словно из ниоткуда, грозного боевого корабля, уничтожившего все оборонные спутники и устроившего разгром в тринадцатом секторе, таинственный громовой Глас Небесный произвели на людей столь сильное моральное воздействие, что они сразу решили принять условия капитуляции. Они сочли происходящее Гневом Господним!       К сожалению, сам Моро, проклятый Реклифт Штреззер и ещё около тридцати таких же сумасшедших, как они, окружив себя двумя сотнями верных им киборгов, затеяли истреблять тех, кто пожелал сдаться.       В боях, развернувшихся на базе, погибло около сотни человек и ещё сто двенадцать заложников, которых принялись казнить озверевшие от безумия и крушения своей власти юпитерианские вожди. Перестрелка вызвала пожар и серию взрывов газовых баллонов в корпусах лабораторий и доме самого Эннингтона…       Как бы там ни было, но выживших из ума «богов» перебили их рабы и те, кто давно разочаровался в исповедуемых ими идеалах. Оказалось, неизмеримый страх удерживал этих людей рядом с Моро. Страх да ещё одна жуткая вещь – секретный синтетический белковый полимер, привязывающий людей к Эннингтону зависимостью сильнее, чем любой известный наркотик.       К моменту прилёта спасательного флота с базы на «Валькирию» пришло сообщение о готовности сдаться. Но пираты не рискнули приземляться для взятия на борт капитулирующих и оказания первой помощи раненым. Из-за этого число жертв возросло… Но обвинять Пашу и пиратов в этом нелепо! Ведь, фактически, кроме Крыса, экипаж корабля был недееспособен после боя за освобождение Алисы.       Что до судьбы Эннингтона, то установлено, что его убил Реклифт, когда струсивший Моро решил выбросить белый флаг. Сам Штреззер застрелился. В этот раз по-настоящему…       Спасательные корабли забрали сдающихся и оставшихся в живых заложников. На некоторых из них просто невозможно было смотреть…       Алиса подняла руку, прерывая отца.       – Не нужно, пожалуйста! Я видела…       – Видела? – изумился профессор Селезнёв.       Алиса не ответила. Она уткнулась в плечо матери и тихо заплакала. Отец взял в ладони её руку и крепко, но ласково сжал.       – Им помогут? Им можно помочь? – всхлипнула Алиса.       Отец молчал. Девочка заметила, как он вопросительно переглядывается с матерью, вытерла слезы и, собравшись с духом, произнесла:       – Говорите, как есть! Незнание хуже любой правды.       Мама лишь плотнее прижала к себе дочь и кивнула мужу.       – Они обречены… – упавшим голосом сказал отец. – И те слуги, и сообщники Моро тоже… Они уже сейчас умирают…       – Но почему?!       – Проклятый Эннингтон оставил после себя живых мертвецов! Без его «чудо-зелья» они неспособны к жизни и гибнут в немыслимых страданиях. У многих температура выше шестидесяти градусов… Невероятно, но белок не денатурирует!* И несчастные варятся заживо…       Это длится уже двое суток. И никто не может сказать, сколько продолжится ещё. Уже погибла половина спасённых заложников. Многие от ран и пыток, другие сгорели от этой ужасной лихорадки. Умерло ещё восемнадцать людей Моро. Остальные в критическом состоянии. Настолько критическом, что оно даже не диагностируется ни врачами, ни приборами. По всем нормам, они должны быть мертвы! Но они продолжают жить… и мучиться.       Как и тебя, их предложили временно заморозить. Но первый же подвергнутый этой процедуре человек отравился криогенной жидкостью: их тела проницаемы для неё, а через какую-либо одежду или оболочку, без прямого контакта с кожей «заморозка» не действует. Сейчас они все погружены в охлаждающий нейтральный раствор в специальной обмазке, «искусственной коже», применяющейся при ожогах.       Но это даже не полумера!       Медики, химики, генетики бьются над загадкой формулы наркотика, которым Эннингтон пичкал этих бедных людей, но просвета в их трудах не видно. Они не могут выделить его из крови больных. И никто не знает даже примерного состава этой отравы. Он был известен лишь главным юпитерианцам, а они перебиты. В роковом пожаре погибли записи лабораторных опытов и запасы наркотика, которые так необходимы сейчас, чтобы продлить жизнь этим страдальцам, пока бы на основе образца учёные не придумали противоядие. Из боссов юпитерианской клики выжил лишь один, взятый в плен пиратами сын Реклифта.       – Густаф? Густаф жив? – подпрыгнула Алиса.       – Жив, – хмуро ответил отец. – Но пользы от него никакой нет. Он наотрез отказывается сотрудничать и назвать формулу. Хотя сам находится под действием дефицита препарата. Похоже, он сошёл с ума. Твердит о Каре Небесной, о каком-то искуплении, о тайне, которую следует забыть Человечеству…       – Где он? – затрепетала Алиса.       – Всех людей с Карбуна поместили сюда… Он в стационарном блоке. Под присмотром полиции. Не переживай – не сбежит!       – Мне нужно его увидеть! – Алиса разволновалась не на шутку. Догадки и предположения, роящиеся у неё в голове последнии дни, обрели чёткость гипотез и теорий.       – Увидеть? Зачем? – поразились родители.       – Я его уговорю помочь! – с жаром воскликнула девочка.       Но профессор Селезнёв начал возражать, ссылаясь на то, что Алисе нужен покой и следует как можно меньше двигаться. Да и Густаф не станет её слушать: с ним уже разговаривали десятки людей – лучшие психологи. Но этот убийца упрям в своём яростном стремлении погубить с собой всех, кого только может.       – Папа! Мамочка! – Алиса уже рыдала в голос. – Вы не понимаете! Я нужна ему! Я знаю, что он не такой, как вы думаете! Я уговорю его!       Девочка взялась объяснять свои доводы, но из-за волнения у неё выходила такая путанная и непонятная история, что ошарашенные энергией дочери отец с матерью только с недоумением переглядывались.       – Пожалуйста, быстрее! – умоляла Алиса. – Найдите кресло! Или отнеси меня к нему, папочка! Он послушает меня! Он поможет!       В Алису словно демон вселился! Она не слушала никаких уговоров и готова была хоть ползком добираться до стационара, где держали юпитерианца.       В конце концов, рассудив, что интуиция дочери редко ошибалась, профессор Селезнёв решил удовлетворить её просьбу. И через полчаса Алиса в инвалидном кресле в сопровождении отца и матери подъехала к дверям палаты Густафа. На их пути встали два угрюмых агента.       – Нельзя! – механически гаркнули они хором. И на посыпавшиеся на них просьбы, угрозы и намёки на связь с начальством, как заведённые, повторяли одно и тоже: «Нельзя!» Они до безобразия напоминали киборгов Моро!       Алиса вся пылала от гнева. Она попросила маму набрать на её портативном видеофоне номер Милодара.       Комиссар пребывал в превосходном расположении духа. Его чёрные кудри топорщились гривой персидского льва, усы были лихо взвинчены на зависть Сальвадору Дали*, свет глаз соперничал с блеском новенького ордена размером с тарелку, висящего на гордо раздутой груди.       – О! Мой замечательный, мой храбрейший, мой прекраснейший агент снова в строю! Здравствуй-здравствуй, надежда ИнтерГалактической полиции! Как самочувствие? Есть какие-нибудь пожелания? Наш департамент непременно всё выполнит!       – Здравствуйте, комиссар! У меня есть пожелание, исполнение которого улучшит и моё самочувствие, и самочувствие людей с Карбуна. Прикажите своим остолопам немедленно пропустить меня к Густафу Штреззеру! Я единственная, с кем он будет говорить!       Тон и железный голос Алисы исключали всяческую возможность споров или отказа, но удивлённый Милодар попытался артачиться для проформы.       – Почему ты так считаешь, золотце?       – Это секрет Густафа, и открывать его я не имею права. Вы отдадите приказ или мне штурмом брать его палату?       Комиссар смутился и, попросив перенести связное устройство к охранникам, отдал соответствующее распоряжение. Агенты безропотно открыли дверь перед девочкой.       – Я побуду здесь, – тихо сказала мама. Она побледнела и нервно теребила рукава больничного халата. Ей вовсе не улыбалось, что дочка не просто снова с ней расстаётся, но идёт на встречу с человеком, повинным в её страданиях.       – Присмотри за ней, Игорь!       – Конечно! – ответил папа и вкатил кресло с дочерью в палату.       Перед ними в низкой ванне с охлаждающей жидкостью лежал тот, кого Алиса знала, как Густафа Штреззера. Но теперь он мало походил на себя. Он весь размяк, перекосился, оплыл, точно оловянная фигура, близко поднесенная к огню. По бесформенной массе, что стала его телом, волнами прокатывались судороги. Из груди или того, что было грудью, вырывались похожие на скрип гнилой половицы хрипы и тихий, но жуткий стон.       Алиса обомлела от страшного зрелища. Через руку отца, положенную ей на плечо, она чувствовала, как он напряжён, как ему тяжело и больно видеть такое.       По безмолвному знаку дочери профессор подвёз её вплотную к ванне с юпитерианцем. Селезнёва нерешительно коснулась бывшего врага и поспешно отдёрнула руку: несмотря на охлаждающий раствор, тело Густафа было горячим.       Штреззер распахнул глаза, и Алиса невольно отвернулась. Вместо прекрасных сапфировых умных звёзд он пучил в пустоту два желтоватых слепых шара, точно бельма варёной рыбы.       – Кто здесь? Убирайтесь к дьяволу! Оставьте меня в покое! – заклокотало, забулькало в Густофе с удивительной мощью и яростью.       – Это я, Густаф, – тихо произнесла Алиса, не глядя на несчастного. Она не могла наблюдать его мучений.       – Алиса? – радостно насторожился Густаф, но тут же снова захрипел со злой насмешкой. – Юной леди угодно полюбоваться, как подыхает её обидчик? Извольте! Я весь к Вашим услугам! Можешь снять это на камеру!       – Не надо, Густаф… – слёзы покатились по щекам Алисы.       – Как это верно! Не надо было встречаться с тобой! Не надо было тащить тебя на Карбун! Отец предупреждал! Эннингтон идиот! Сумасшедший идиот! Но теперь, хвала Небесам, всё закончится. С нашими смертями мир освободится от скопившейся в нём грязи…       – Не надо больше смертей, – всхлипнула Алиса.       – Осталась всего одна… Как я надеюсь, что ад существует…       Густаф зашёлся мокрым кашлем, сотрясающим всю студенистую массу, в которую он превратился. Изо рта его пошла зловонная пена.       – Уйдём, – шепнул отец на ухо Алисе.       Но девочка только отрицательно покачала головой.       – Я не хочу, чтобы ты умирал…       – Я тоже не хочу, – там, где был рот Густафа, появился уродливый разрез улыбки. – Я бы предпочёл мучиться вечно, чтобы доставить тебе удовольствие. Это стало бы настоящим искуплением за мою вину.       – Мне этого не нужно! – в ужасе воскликнула Алиса.       – Не думал, что ты настолько жестока, что не примешь моих извинений даже в такой форме, – рука Густафа слабо обвела тело.       – Извинений? Да я благодарить тебя должна! – глотая слёзы, с жаром зашептала девочка. – Ведь ты позволил мне сбежать! Ты видел электрошокер, но ничего не предпринял! Ты поддался мне в кабинете Менгеле! Но ещё раньше…       Алиса запнулась, собираясь с мыслями и духом.       – Ты же спас меня, Густаф! Мой милый, мой хороший Густаф, ещё будучи на Блуке, ты уже пытался спасти меня! Тот «звонок по работе»? Это Эннингтон приказал тебе похитить меня? Они как-то отслеживали твои контакты? Киборги! Конечно! В киборгах передатчики? И ты пошёл на это, понимая, что, если откажешься, меня всё равно похитят. Но сделает это кто-то другой, для кого я… моя жизнь… не имеет значения…       Густаф напряжённо молчал. Алиса положила ладонь на его руку. Было горячо, но она терпела.       – …И ты сделал так, чтобы Эннингтон не смог сразу приступить к созданию моего клона! Ты дал мне наркотики не для того, чтобы было легче похитить меня, а чтобы выиграть время! Время для спасения! Если бы меня похитил кто-то другой, мне не дали бы такого шанса! – Алиса смахнула слезу. – Густаф, миленький… Я же тебе жизнью обязана! Я была так несправедлива к тебе!       – Ты просто не представляешь, насколько была близка к смерти, иначе бы так не говорила, – тихо сказал Густаф.       – Но у тебя получилось! И я говорю: «спасибо»! Я не виню тебя ни в чём! Ты не должен сейчас страдать ради искупления своей вины, которой вовсе нет! Или… Или ты не хочешь терпеть более сильную боль, оставаясь живым?       Алиса залилась краской и с нежностью прошептала:       – Мой бедный, мой хороший Густаф! Прости меня…       Густаф закашлялся смехом:       – Юная леди, не завидую Вашему будущему мужу. Вы чересчур догадливы! – внезапно его лицо вытянулось в болезненном приступе. – Не вини себя в том, на что не имеешь влияния… что не зависит от тебя… И твоя жалость излишня! Ты была права во всём прежде! Я – убийца и заслуживаю только смерти. Я не хочу жить, не потому, что боюсь названной тобой боли, а потому что она слишком сладка, слишком прекрасна для такого… как я…       Алиса с заботой гладила руку бывшего врага.       – Не надо, Густаф! Не клевещи на себя… Ты не такой, как они… Ты… Ты же помог бежать Милюшину! Он очень тепло о тебе отзывается!       – Так этот старый лис жив? – в голосе Густафа проявилось умиротворение. – Вот отличная новость! Он не разочаровал моих ожиданий… Хороший человек, но ужасно нерешительный…       Густаф закашлялся и вновь затрясся в агонистической мучительной судороге. Алиса придвинулась к самому уху Штреззера и прошептала:       – И я знаю, для чего ты ходил в корпус №2…       – Нет! Не надо! – заорал Густаф.       В палату на шум сунулись агенты, взволновано влетела мама Алисы. Густаф метался в ванной, расплёскивая охлаждающую жидкость. Он попытался подняться, но обессилено рухнул обратно, заливаясь дымящимися слезами.       Отец прижал к себе Алису и хотел увести, но она вырвалась и принялась ласково гладить Густафа по руке и груди, шепча слова утешения и знаками давая понять вошедшим, чтобы они покинули помещение. Слёзы девочки смешались с горячей влагой из слепых глаз Штреззера.       – Густаф, всё позади! Тебе незачем больше таиться! Ты хотел им помочь? Да?       – Я их убивал! Убивал!!! – яростно завыл Густаф. – Я не мог им ничем помочь! Я даже не мог их всех убить! Они бы догадались… Они следили… Как они смотрели на меня! Боже! Боже, где Ты! Любую кару, но только не их взгляды! Я убивал одного, а они смотрели… И тянулись ко мне! Они приходили каждую ночь и тянулись ко мне, и умоляли: «Меня! Меня!» А я не мог убить их всех! Боже, где Твоя милость! Избавь меня от этих взглядов! Избавь меня от этих голосов! Боже…Я смотрел на тебя в Эдеме, на живой прекраснейший цветок райского сада, но уже видел, как ты, подобно им, тянешься ко мне и шепчешь: «Меня!» Господи… Зачем они создали меня? Зачем Ты позволил им создать меня? За что Ты сделал меня исполнителем Твоего милосердия? Я не хотел! Я не просил! Господи! Неисчерпаема Твоя жестокость, даже в Твоей любви… Боже… Боже… боже…       Густаф совсем изнемог и замер перед застывшими в изумлении и скорби Селезнёвыми. Лишь горячие слёзы всё текли по его раздутым щекам, да судороги жуткой ритмикой били тело.       – Ты не виноват, что они сделали тебя таким, – собралась с силами Алиса. – Но я восхищаюсь тобой! И понимаю твои чувства… Я встретила одного из обречённых в джунглях…У них не было иного спасения, кроме тебя и твоих замечательных рук! А Реклифт и Моро не позволяли тебе проявлять гуманность… Но, несмотря на жестокость, что они пытались тебе привить, ты нашёл в себе силы пойти против их правил! Пусть тайно, осторожно, медленно… Но, я уверена, со временем ты бы уничтожил их организацию!       – Не мог я её уничтожить, – простонал Густаф. – Я ненавидел их, но не мог их убить… Я ненавидел себя за то, что у меня не поднимается на них рука, за то, что не могу убить себя… за то, что я не мог отказать этим несчастным в их мольбах… Боже, ну, почему ты не лишишь меня рассудка? Уходи, моя милая девочка! Я не достоин твоей жалости… Я не достоин быть в мире, где есть ты…       Но, Боже, как прекрасен этот мир! Как прекрасна ты! Уходи! Я не желаю осквернять больше эту красоту… Я хочу умереть…       – Ты будешь жить ради меня! Если я действительно значу для тебя так много, как ты дал мне понять, ты будешь жить ради меня! Густаф, милый Густаф! Забудь о прошлом, не думай о совести, что терзает тебя! Я, только я – твоя совесть! И я твой друг! Прислушайся к своему сердцу! Ты слышишь? Это говорит Любовь! Любовь просит тебя сохранить ей жизнь, дать ей возможность расцвести в мире, которым ты так восторжен! Любовь просит подарить её мне! Ты столько лет прислушивался к ней вопреки страху и пыткам, вопреки безумию и травле, так не отворачивайся от неё сейчас, когда ты свободен, когда ей ничего не грозит, когда ты можешь наслаждаться ею и без оглядок дарить это наслаждение окружающим! Ты слышишь? Слышишь? Подари ей жизнь! И подари жизнь тем несчастным, что остались на Карбуне! Ты мечтал их спасти, так стань спасителем! Теперь у тебя есть такой шанс, и никто не стоит за твоей спиной с карающей за доброту плетью. Столько лет ты шёл к этому! Сколько ты вытерпел, мой храбрый, мой хороший Густаф! Так не отступай теперь, когда до цели осталось полшажочка и не осталось надсмотрщиков над тобой! Впервые тебя умоляют не о смерти. Так не отворачивайся от молящего, которого ты так долго лелеял в своей душе! Не приноси себя в напрасную жертву, но докажи всем кошмарам, какие преследовали тебя всё это время, что им не удалось тебя сломить, что им не удалось вырвать Любовь из твоего сердца! Освободись и дари жизнь своей любовью, как ты дарил с её помощью смерть!       Алиса, заливаясь слезами, поцеловала руку Густафа.       – Ты говоришь об искуплении? Так сделай то, что действительно заслуживает этого названия! Живи! Живи, мой хороший Густаф! И подари жизнь другим! Пожалуйста! – и девочка снова поцеловала руку Штреззера. – Не слушай голосов! Не бойся их! Слушай меня! Слушай своего друга и свою любовь! Я знаю, ты можешь найти в себе силы… А если будет трудно, я помогу! Я буду с тобой, я защищу тебя! Докажи самому себе, что ты не генетическая машина, а Человек! Покажи этому миру, что значит «жить и любить вопреки»! Потому что, как бы он ни был прекрасен, красота его блекнет без наших чувств. Мир нуждается в любви каждого из нас… И в твоей особенно, мой бедный Густаф! Подари ему эту любовь! Подари её мне! Подари её ни в чём неповинным людям на Карбуне! Если ещё не поздно…       – Не поздно, – с теплотой отозвался Густаф, – от этой дряни так быстро не умирают…       – Ты поможешь? Ты назовёшь формулу? – радостно воскликнула девочка.       – Если ты перестанешь плакать… Может, мир и заслуживает любви, но он точно не заслуживает слёз ангелов…       – Это от счастья! Это от счастья…       – Позови врачей… Я объясню процесс приготовление препарата…       – Спасибо! Спасибо, мой хороший! – Алиса с жаром припала губами к руке Густафа.       – Оставь меня теперь, – прошептал он. – Ты же понимаешь…       Густафа закорёжило в новом приступе судорог. Отец поспешил вывести дочь из палаты.       – Я вернусь, Густаф! Я обязательно вернусь! Ты не один! – крикнула на прощание Алиса.       За дверями девочка попросила одного из агентов направить к Штреззеру медперсонал и вдруг, закрыв лицо руками, разрыдалась. «Бедный Густаф! Бедный Густаф!» – всё повторяла она. Мама встала на колени и, обняв дочь, пыталась её утешить.       – Милая, попросить, чтобы тебе дали успокоительное? – осторожно тронул за плечо Алису профессор Селезнёв.       – Нет, спасибо. Со мной всё в порядке, – Алиса вытерла слёзы и устало улыбнулась. – Не волнуйся, мама, всё хорошо. Теперь я совершенно спокойна!       – Ты уверена?       – Слово биолога!       – Скажи, то, о чём ты говорила с этим… с ним… Это правда? – спросил Игорь Всеволодович.       – Отец, ты считаешь, что я способна на лукавство или спекуляцию такими вещами?       – Нет, конечно! Прости, пожалуйста, милая! – смутился собственной бестактности отец. – Но я не понимаю, если Густаф хотел тебя спасти, почему он не сказал тебе об этом, не предупредил?       – Вероятно, он опасался, что я ему не поверю. И был прав…– вздохнула девочка. – Я так в нём ошибалась… Я так виновата перед ним…       – Но он мог бы сообщить в полицию, – всё недоумевал папа.       – Отец, это сложно понять. В сознании Густафа постоянно шла борьба между раболепием перед своими «творцами», которое ему привили, словно штамм вируса, и собственной независимостью. В случае с полицией победило первое… Но его нельзя судить по нашим меркам! Его сделали преступником Реклифт и Моро. Понимаешь? Они растили его с целью сделать оружие, как пулемёт или ядерную бомбу. Только это оружие было бы живым человеком! И мы же не обвиняем бомбу в том, что она убивает людей. Мы виним в этом тех, кто её изобрёл, тех, кто её сбросил на город. И Густафа хотели превратить вот в такую безответственную губящую силу – сделать инструментом своих амбиций и мести. А он сопротивлялся этому, как мог. И я уверена, он сорвал не один план Эннингтона. Мы никогда не узнаем и не представим, сколько раз его пытали, сколько он вытерпел за то, что ставил юпитерианцам палки в колеса, сколько он страдал за своё милосердие, что он проявлял, убивая подопытных Моро.       – Удивительный, невероятный человек! – воскликнул профессор.       – И несчастный…       – Ты всё нам расскажешь об этом деле?       – Не сомневайтесь! Мне нечего утаивать… Только сначала, ты уж закончи историю…       – Ты снова всех спасла, дочка! – улыбнулась мама, наблюдая, какая суета медработников и полиции началась в стационарном отделении.       – А вот это лишнее! – совершенно по-взрослому произнесла Алиса. – Вернёмся в мою палату. Папа, дорасскажешь, что было с пиратами и Пашей?       – Если ты не устала…       – Устала, – честно призналась Алиса. – Но не могу сейчас отдохнуть, пока не узнаю всего до конца и не выскажусь сама.       – Главное, не переутомись, милая, – сказала мама.       – Худшее позади… А каждая минута рядом с вами целебнее всякого отдыха!       И девочка попросила растроганных отца и мать склониться к ней для поцелуя.       Корабли благополучно прошли скопление NGC 6397 по выбранному Гай-до маршруту и через полтора суток вернулись на Землю. «Валькирию» вёл капитан Полосков. По секрету он посетовал профессору Селезнёву на то, что такой великолепный корабль стоит на службе у «несознательных личностей».       На планете Карбун остался небольшой контингент рейнджеров и пара патрульных крейсеров. Они призваны для слежения за периферийными базами Моро и для отлова возвращающихся из своих разбойных экспедиций юпитерианцев или контрабандистов.       Ведутся дискуссии, что делать с оставшимися на планете киборгами Эннингтона. Совет Галактики строго запрещает строительство и использованье андройдов, в конструкции которых задействованы биологические элементы и живые органы. Они, с одной стороны, не люди, а, с другой, не машины, которые можно с чистой совестью пустить под пресс. Киборги были запрограммированы на служение юпитерианцам, и других людей просто не слушают. Но и не сопротивляются им – ведь управлять их сознанием больше некому.       По свидетельству пленных, у Эннингтона были налажены связи с несколькими планетами. В этом направлении ведётся расследование. Скорее всего, борьба с юпитерианцами, как это ни печально, на захвате их ключевого объекта и смерти главарей не закончится. Предстоит долгая и сложная работа по выявлению их контактов и преступлений.       Теперь можно надеяться, что Штреззер согласится пролить свет на эти вопросы следствия, которое, не в пример процессу шестидесятилетней давности, будет вестись со скрупулёзной тщательностью, не оставляя ни единого шанса соучастникам творившегося безумным доктором зла.       Но это всё в будущем… Увы, пока мы стали свидетелями лишь «Сумерек богов», и нам ещё долго ждать, когда их и им подобных поглотит ночь забвения!       Что же до благородных пиратов, то они получили временную амнистию за свои прегрешения перед Союзом. Им дали полгода срока беспрепятственного перемещения по Галактике без угрозы быть арестованными при условии, что они не начнут бедокурить. По истечении этого периода за ними либо снова установится слежка, либо, в зависимости от их поведения, амнистия продлится.       Выдвигались предложения наградить пиратов почётными грамотами и орденами за проявленную самоотверженность. Но разбойники отказались, мотивировав это тем, что общество, в котором они вращаются, не поймёт подобного компромисса с полицией. Ведь услуги, оказанные федералам, в пиратской среде не просто не приветствуются, но и жестоко караются.       Пираты сказали, что, раз уж Совет Земли пренепременно хочет их наградить, то им может быть выдана материальная компенсация трудозатрат и потери нервов, например, по тонне золота на нос. В Совете Земли долго хохотали над подобной химеризацией благородства, но золото пиратам выдали. Право, они его заслужили!       Было неясно, что делать с долей Шрапнельки, погибшего проводника. По словам Гераскина, успех операции в огромной степени зависел от этого человека. Это через него Гераскин узнал, где скрывается Моро; он провёл «Валькирию» через звёздное скопление; только благодаря его торговым связям смельчаков не сбили на подлёте к Карбуну; это он перенёс раненого Милюшина на корабль и отчаянно прикрывал отступление. «Первый, кто заслуживает почестей и вечной благодарности!» – отрекомендовал его Паша.       Совет рассудил выдать и на его имя золото. Но Крыс и Весельчак У неожиданно воспротивились его принимать. А родных, кому можно было бы передать награду, у малолинианца не было. Тогда Гераскин предложил отлить из этой тонны драгоценного металла памятник бравому канониру «Протуберанца» – последнему романтику Эпохи Великих Галактических Битв. Идею бурно поддержали, и лучшие художники, скульпторы и архитекторы уже готовят проекты для этого мероприятия. Тело же доблестного малолинианца будет отправлено пиратами в автоуправляемом шатле на звезду его родной планеты – таков обычай Пиратского Братства.       Пираты не одни отказались от орденов и чествований. Паша наотрез отверг любые награды. «Алиса жива – другой награды мне не нужно!» – сказал он. Но кой-какой благодарственный приз, на добрую потеху всех спасателей, он получил: Кора и Ирия так расчувствовались, что зацеловали бедолагу чуть не до потери пульса!       – Удивительно, как Павел повзрослел за эти дни! – закончил рассказ Игорь Всеволодович, вытирая платком слезящиеся глаза.       «Пашка повзрослел!» – с тоской подумала Алиса. Сколько в ней слёз! Казалось, всё выплакано на сто раз, а вот снова они застилают взор.       Надо же, как она ошибалась в людях!       Вот, например, старый контрабандист, всё знакомство Алисы с которым свелось к тому, что он назвал её «чучелом». Он никогда не слышал о Селезнёвой, а вот отправился её спасать и нашёл свою гибель. Что ему, человеку, ведущему, в сущности, преступный образ жизни, было до неё? Какие помыслы и чувства двигали им? Пашка уверял, исключительно рыцарские… Как жаль, что она не может поблагодарить этого странного, но от этого не менее отважного рыцаря!       А Весельчак У и Крыс? Эти взрослые озорные дети? Конечно, они с достаточной долей уважения относятся к Алисе, как к своему антагонисту. Но Селезнёва и предположить не могла, на что они способны ради неё. Она считала их ленивыми и трусоватыми чудаками с плохими манерами и бандитскими замашками. А они не уступят в храбрости многим воспетым героям.       Девочка невольно вздрогнула, вспомнив, как, зажатая между спинами Весельчака У и Пашки, ощущала удары в их броню каждой пули и осколка. Как они стонали под своими панцирями. Крик Пашки: «Нас сейчас раздавят!»       Сколько они вынесли ради неё!       Алиса перенеслась на тростниковую пустошь сектора №13.       С грохотом и воем вращались огненные колёса орудийных палуб спасительной, но такой устрашающей «Валькирии». Терпя боль от десятков попаданий, но не склоняясь, точно вытесанные из камня, её прикрывали Гераскин и толстый великан. А в горящем тростнике мелькали тени. Киборги шли напролом и падали, измочаленные выстрелами защитников Алисы. Люди пытались убежать и тоже валились, истерзанные в клочья… Несчастные порождения сумасшедшего, возомнившего себя демиургом…       Селезнёва задумалась, не воспользоваться ли ей помощью частичного стирания памяти, чтобы её не мучили эти образы. Но она быстро отмела подобные мысли. Она должна это запомнить, как бы ей ни хотелось это забыть! Запомнить цену человеческой гордыни, расплачиваться за которую приходится зачастую совершенно посторонним людям.       – Нет, это форменное безобразие! – вернул Алису в реальность голос врача. – Вот Онищенко* на вас нет! Почему посетители до сих пор в палате? Почему пациентка пропустила ужин? Что это за культпоходы к галактическим преступникам?       С горем пополам Алисе и родителям удалось спровадить сурового Асклепия, ловко комбинируя упрямство, лесть и простодушье. Под воздействием прозрачного намёка Алисы, а почему он, собственно, не на боевом посту в стационаре, а обивает её порог, уж не влюбился ли он в свою пациентку, пунцовый от возмущения врач вылетел из палаты. Медсестра, пришедшая с ним, оставила поднос с ужином и, с доброй улыбкой заметив «Так и надо этому зазнайке!», поспешила за начальником.       За размеренной трапезой Алиса рассказала родителям о Милюшине и Густафе, о юпитерианцах и своих приключениях…       За окном сгущался синий туман сумерек, разбавленный огнями города, небесной трассировкой маршрутов такси и бледной родной луной. Родители только-только попрощались с дочерью, пожелав спокойных снов. Алиса лежала, смотря в потолок, и не видела его высоты. Она снова была на Карбуне, среди его пряного душного воздуха, наполненного смешанными ароматами сочной зелени и застоявшейся воды.       Нескоро, как нескоро её перестанут посещать картины роковой планеты: раненый Милюшин, предсмертный рёв верного Гмрфффа, леденящий душу взгляд Реклифта, второй корпус…       Девочка тряхнула головой, прогоняя морок.       «Всё позади!» – сказала она себе и, закрыв глаза, представила залитую солнцем лагуну атолла, резвящихся в голубой воде дельфинов и девочку, сидящую на спине одного из них. А с песчаного пляжа ей махал рукой Пашка Гераскин…