Птицелов

Среди начищенных до зеркального блеска кастрюль и сотейников, острых ножей, всех хромированных блестящих и гладких поверхностей, его глаза были как два магнита. Они притягивали к себе её все сильнее. Что-то в них было такое, что со смелостью можно было назвать сверхъестественным. Его пальцы, что сжимали её руку, не сдавливали кожу, не были влажными или холодными, но Кларисса остро чувствовала, что сопротивляться этим пальцам было не нужно. Доверительная свобода, иллюзия свободы, но только шевельнись, и ты почувствуешь узду. Лицо. Его лицо было лицом правосудия, очень пристрастного правосудия. И судить он кажется собирался лишь одну её. Остальные лишь так, постольку поскольку, подвернулись не в нужный час голодному каннибалу под руку. Наклонившись к ней, Ганнибал втянул носом воздух, улавливая ароматы исходившие от женщины: её страх, боль, гордость, слабость. Отчего-то именно это действие Ганнибала взволновало Клариссу, заставив её нервно сглотнуть. Поддавшись ностальгии, она невольно отпрянула в памяти к моменту, что так сильно удивил её при их первой встрече. Она чувствовала себя незащищенной, неприкрытой перед обонянием Лектера. Эта обнаженность сильно её возбуждала, ибо ни один из мужчин не мог снять с неё и десятой части масок, что она привыкла носить каждый день, даже оставаясь наедине с собой, вкрасться словно пушистый ласковый зверёк в душу и, пощекотав нервы пушистым хвостом, обосноваться в голове, свернувшись уютным комочком, при этом каждый раз выставляя на показ красивые острые и смертельно опасные когти. Он мог шокировать её словами, он мог заставить её испытать всю гамму чувств от ненависти до оргазма, вплести в одну из своих многочисленных интриг, но только когда он вдыхал её аромат или пробовал её на вкус, она была до невозможного уязвима: растеряна и доверчива. Все её тело потянуло к нему. Стало жарко. Её рука скользнула по его щеке. Он перехватил ласкающую его руку и прижал её к своим нервно сжатым губам. Ганнибал был напряжен, натянут как струна. Кларисса поцеловала его в губы, холодные и, как ей показалось, равнодушные, безучастные, живущие отдельно от чувств своего хозяина. Почему-то Старлинг подумалось сейчас о том, что тоже самое, наверное, испытывал он, когда целовал её в доме Крендлера. − Почему ты так напряжен? − спросила она его тихим и вдруг осипшим голосом. − Потому что хочу тебя, − прошептал он ей в ухо. Но взгляд его необыкновенных глаз настораживал и наводил на мысль скабрезную и странную. И суть этой мысли состояла в том, что казалось будто Ганнибал себя сдерживает, сдерживает из последних сил, но не от страсти… Волна мурашек прошлась по коже Старлинг от волос до пяток. Опустив руку на его пенис, Кларисса почувствовала, что Лектер не врал. Но холод его губ, был страшен. Страшен как и безрассудство предаваться оргии здесь, зная, что в соседней комнате находятся люди, и что они беспрепятственно могли войти сюда в любую секунду. − Это что, проверка на полное подчинение? − спросила она, расеянно улыбаясь. − Кларисса, ты определенно умеешь задавать риторические вопросы вовремя, − улыбаясь ответил он, улавливая однако в тоне её улыбки оскал ловчей собаки, при этом он сам как бы понемногу начал отстраняться от неё. − А что если это действительно так, Кларисса? Ты бы согласилась на это безумие? − Но я, увы, не безумна, доктор. − Я в этом глубоко сомневаюсь. «Я в этом глубоко сомневаюсь», − прокатилось эхом в застенках её разума, отдавая болью и металлом, дешевизной и пошлостью. Эти слова вызвали у Клариссы приступ плохо скрываемой паники. Это был нокаут жестокий и беспощадный, быстрый и точный. Ганнибал спокойно смотрел на её подернувшееся словно сетью-россыпью мелких морщин лицо, в её расширенные глаза, ожидая реакции. Оценив её, он понял, что цель поражена. Именно эти слова она боялась больше всего услышать от него сейчас, именно эти. − Ну же, девочка моя, иди ко мне, − произнес он как можно мягче, стараясь зализать только что собственноручно нанесенную глубокую, но не смертельную рану. Он раскрыл руки, как бы приглашая её прильнуть к нему, прийти под его крыло, принять его защиту, его ласку, его утешение, но Кларисса лишь оторопело смотрела на ремень его брюк. Она вытянула вперед руки говоря ему, стоп, но всё её сопротивление нынче сосредотачивалось лишь в чертогах в конец вымотанного разума. Кто она? Это был главный вопрос. Черт с ним, с этим безумцем, дьяволом, кто же она? Такая же сумасшедшая как он или нет? Или просто любящая женщина угодившая в западню, словно обманутая наивная птичка? − Ты − чёртов птицелов! − выкрикнула она со злобой. Её глаза сверкнули из-под опущенных насупленных бровей. Лектер печально и выразительно посмотрел куда-то в даль, опуская руки. Кларисса смотрела на него с ощущением легкой паники, на его едва движимые губы, что произносили: − Да, Кларисса, да. Какое-то время они стояли молча, пока он вновь не заговорил: − У меня очень странное чувство. Я действительно словно птицелов, который всю жизнь искал очень редкую птицу, а когда поймал, стало непонятно: кто птица, а кто птицелов? Ты так и не поняла, что с самого начала нашего знакомства именно ты задала тон и создала саму ситуацию нашей с тобою странной и запутанной игры. − Мне всегда казалось, что наоборот. − Это видимость, девочка моя, видимость. Ты проживешь большую, долгую жизнь, и, когда тебе станет столько ко же лет, как и мне сейчас, ты поймешь эту простую истину. Видимость − это лишь иллюзия. Мне всегда хотелось быть с тобою честным, хоть я не всегда мог себе это позволить, и не потому что не хотел этого. Я прежде всего боялся за тебя. Кому может быть под силу стать кровавой исповедальней монстра? Лектер грустно усмехнулся. Горькая ирония наполнила пространство кухни, заполняя пустоту и молчание. Но, стараясь её разогнать, Лектер продолжил. Продолжил он говорить через силу, едва превозмогая себя. Кларисса не могла догадываться о том труде, которого стоило ему каждое слово. − Видимость причин поступков − не есть сами причины, − говорил Ганнибал. − Ведь ты же до сих пор с полной уверенностью не можешь сказать, что ты есть. Ты боишься того, что ты возможно безумна как и я, но не берешь в расчет простую истину, что ты, как и я, не чужда всему человеческому, что и я не до конца чёрен. Лектер властно взмахнул рукой. − Пойдем со мной, − приказал он, и Кларисса, внутренне содрогнувшись, последовала за ним. Они поднялись по лестнице до комнаты Лектера. Он распахнул перед ней дверь предлагая даме, как и положено, войти первой. − Сегодня на ужине я хочу видеть тебя самой обворожительной. Я настаиваю на этом. Здесь ты найдешь всё что нужно для того чтобы привести себя в порядок. С этими словами он подошел к платяному шкафу и, распахнув его, обнаружил скрывающиеся за дверьми из резного дуба вечерние платья. Кларисса посмотрела на него с удивлением, но Ганнибал остался невозмутим. Подойдя к ней, он осторожно коснулся до её руки. − С удовольствием остался бы сейчас с тобой, но я должен быть на кухне. Впрочем, через пару часов я снова поднимусь сюда, чтобы привести в порядок и свой внешний вид. Как только за Ганнибалом закрылась дверь, Кларисса мгновенно оказалась у прикроватной тумбочки. Пистолет лежал на своём месте, словно в насмешку дожидаясь урочного часа. То, что за сегодняшним ужином кто-то непременно должен был умереть, было фактом неопровержимым. Осталось угадать кто. Клариссе вовсе не хотелось быть во всём этом замешанной, но такова игра. Увы, в ней она была лишь зеркалом. Жгучие сомнения пылали в груди Старлинг. Желание взять пистолет боролось с сомнениями в том, что она сможет пустить его в ход. При такой игре она скорее застрелит Марка или себя. А ведь Лектер похоже намерен сделать этот ужин последним и в своей жизни. Такой неутешительный вывод клубился иглами в её сознании, царапая и прокалывая кожу головы изнутри. Будь что будет. Кларисса с каким-то внутренним вызовом решила не обращать внимания на кутерьму всё более и более ужасающих бабочек-мыслей. Она вошла в ванную, включила воду. Посмотрев на полочку со средствами для гигиены, она лениво равнодушно прошлась взглядом по огромнейшему ассортименту средств по уходу за телом и волосами, отмечая что вкус Лектера по-прежнему остался безукоризненно идеальным, и она по-прежнему слегка этому завидует. Вымытая, чистая и благоухающая Кларисса вернулась к платяному шкафу. Платьев на выбор было не мало. Все они были шикарны. Отмечая про себя стоимость вещей, Кларисса подумала, что Лектеру содержание их компании обошлось в целое состояние. И все это ради неё? Ткань струилась сквозь пальцы, приятная и прохладная как вода на лесном озере. Кларисса выбрала красное платье. В начале оно показалось ей немного неуместным в этой коллекции, но наитие подсказало, что сегодня надеть стоило именно его. Взглянув на своё отражение в старинном зеркале, Кларисса только убедилась в правильности своего решения. − Я, красная роза. О моих шипах тоже не следует забывать, доктор Лектер. Кларисса стояла у зеркала в комнате Рано, совершенно забыв про Марка и остальных. А Марк тем временем наворачивал круги по саду, рассекая удушливый воздух густеющих сумерек. Он пытался хоть как-то успокоить себя и совладать с расшатавшимися чувствами. В попытке найти хоть какое-нибудь закономерное объяснение поведению Клер и Рано, он раз за разом прокручивал в воображении сцену, которую случайно увидел на кухне. Но увы, все его объяснения были тщетны, и на глаза наворачивались крупные жгучие слезы: слезы обиды, слезы унижения, слезы тоски. От обилия выкуренных сигарет легкие разрывал сухой мерзкий кашель, в приступе которого Марк не смог больше устоять на месте и упал в холодную мокрую высокую траву, что росла за домом. Схватив пучок этой травы, Марк что есть силы дернул его вверх, но упрямая зелень не охотно ему поддалась, полоснув по руке острыми как бритва краями листьев. Марк не обратил на порезы никакого внимания, ибо боль в душевная была сильнее боли физической, он рвал и рвал треклятую траву охапку за охапкой, словно это были волосы на теле неведомого сказочного мертвого великана. Дверь в комнату бесшумно распахнулась. Кларисса обернулась, скорее повинуясь внутреннему чувству, нежели чем слуху или зрению. Лектер стоял в дверном проёме собранный и целеустремленный. Однако сила исходившая от него отдавала оттенком инфернальным, почти потусторонним. Его глаза блестели лихорадочным огнем, словно он был болен и находился почти на грани иного мира. Увидев Клариссу в вечернем туалете, он медленно по крупицам вобрал её в себя всю целиком, пожирая её глазами, не оставляя ничего никому другому. − Ты божественна, − сказал он, подходя и склоняясь перед ней на одно колено. Кларисса от подобных церемоний могла бы с легкостью отказаться. Ей было вовсе не комфортно ощущать себя эпицентром столь необычного обожания. Она волнуясь посмотрела вниз, встречаясь со взглядом жутким, голодным и пылающим. Доктор встал так резко, что Кларисса потеряла равновесие. Не давая ей упасть, Лектер крепко обхватил её хрупкое тело. В этот момент что-то царапнуло кожу Старлинг. Лектер глядел победоносно, не отрываясь ни на секунду. Между их взглядами, между их телами снова образовалось особое пространство со своей вселенной − это было сложное и непонятное чувство, точнее понятное, но так плохо выражаемое словами. Поддавшись этому чувству, они шагнули вперёд, утопая друг в друге, проваливаясь в глубину глаз, образов, в тишину, нарушаемою лишь вздохами, тяжелыми и частыми, гулким биением сердец. Ласковый пушистый зверь снова закрался под ребра, под кожу, обосновался в мозгу, но в этот раз крепко ухватился за сердце, словно намекая: «Не делай лишних шагов. Мои когти гораздо ближе к твоей смерти, чем ты думаешь». Не говоря ни слова, Лектер сдвинул узкие бретели платья с плеч Клариссы одним нервным, но не резким движением. Это заставило Старлинг шумно вздохнуть. Доктор наклонился к её губам. Лицо его приближалось её лицу, и этот момент был так необычен, что Кларисса подумала о том, что это сон. Подобные сны часто раньше снились ей. Дежавю. Это точно было с ней раньше. Красивая комната, огромное зеркало от пола до потолка в серебряной старинной раме и красное платье, красное как кровь, как розы на столе. Его губы слегка дотронулись до её губ. Влажные, чуть подрагивающие, ровно очерченные. Эти губы мягко раздвинули её губы, унося с собою весь ворох переживаний, казалось бы ни о чём. Боже, да о чём вообще можно переживать, если он здесь… с тобой… Он — всё что ты есть, он продолжение тебя, он это ты, ты это он. Этот поцелуй длился так долго (или это ей так показалось), что можно было оглянуться на всю прожитую жизнь, оглянуться и осознать всю незначительность событий, дат и имён, всего, что было вне Лектера, помимо его существования. От Ганнибала пахло теми самыми духами, теми самыми чей запах, невыносимо разъедал нутро Старлинг, когда она пыталась вспомнить события, происходившие в доме Крендлера. Видимо именно эти мысли и вывели её из состояния эйфории. Она взглянула на Лектера. Его губы дрожали. Дрожали его руки. Обычно доктор не терял над собою контроля, но то ли сама Старлинг стала другой, то ли пространство перестало быть привычно трёхмерным. В голове Кларисса вихрем кружили в нелепом танце какие-то безумные фантазии, что при желании могли бы превратиться в развернутые видения. Она с интересом наблюдала, как внутри Лектера борются между собой две змеи. Одна змея пожирала голову другой, в то время как вторая пожирала память и сердце Ганнибала. Голова кружилась. Сердце бешено билось, и его пульсация была во всем: в каждом движении ног, языка, рук. Они с Лектером даже не легли в постель, таково было чувство напряжения от неизбежности предстоящего. Резкие толчки бедрами быстро приблизили наступление оргазма. Это было похоже на жертву, на последний таинственный обряд приношения кровавому богу. Кларисса смотрела в бездонные, безумные глаза, блестящие красными всполохами. Смотрела, круша барьеры, проникая всё дальше в самую сердцевину Лектера. Доктор сделал резкое движение вперед, причиняя Старлинг боль, и эта боль стала словно условным сигналом для пробуждения, для настоящего пробуждения Клариссы от сна иллюзий. И она увидела. Увидела перед собой человека холодного как мрамор, непроницаемого, словно неодушевленного вовсе, будто уже умершего. Это был человек без памяти, без чувств, без сожаления и сострадания. В его глазах горел один единственный вопрос обращенный к самому же себе: «Я хочу понять, как это − быть нормальным». Самый необыкновенный человек, что волею провидения повстречался ей на пути, думал о том, как ему быть нормальным, обыкновенным? Это была самая чудовищная по своей опустошительности истина. Клариссе стало жаль Ганнибала. От осознания его проблемы ей стало почему-то легче. Она посмотрела на него несколько по другому. Перед ней стоял теперь вовсе не ментор, не маньяк-людоед, не искусный психиатр, а просто измученный человек, ставший по воле судьбы жестоким и циничным, человек открывшийся ей после изнурительной борьбы со своими собственными цепкими и гибкими мыслями-ловушками, открывшийся ей неосознанно, но вероятно к этому стремившийся очень давно. Глядя прямо в зрачки Ганнибалу, Кларисса прошептала: − Ты просто замерзший мальчик, потерявшийся мальчик. Ты сам одна сплошная иллюзия. Ты не знаешь кто ты. А я знаю. − Так кто я? − спросил Ганнибал, зачарованно глядя в её глаза, но Кларисса лишь улыбнулась ему в ответ, приложив свой палец к его губам. Мимолетно, едва прикоснувшись к его щеке, она подарила ему прощальный поцелуй и вышла из комнаты. На щеках горел румянец, в груди ширилось чувство по вкусу напоминающее полынь. В глазах стояли слёзы. Он всё понял. Он всё узнал, прочитал в её взгляде. − Прощай, прощай, мой милый Ганнибал. Прости и прощай, − твердила Кларисса на ходу приводя в порядок свой туалет. − Ты птицелов, что потерял свою душу. Твоя замерзла, давно. Так давно, что ты уже не помнишь как это, быть нормальным. Ты заманиваешь в свои силки новые и новые души, разглядывая их, забавляясь ими, стараясь вспомнить, а какая же была твоя? Наши души так похожи, Ганнибал. Но они находятся так далеко друг от друга. Слишком далеко.