Шесть кадров

Саммари: Стайлз, Дерек и вопросы.

Мир может сходить с ума как ему угодно, но одно место всегда остаётся неизменным: уютные забегаловки, что расположены на углу какой-нибудь улицы. Их сладкий, насыщенный, вызывающий обильное слюноотделение запах; их потёртые мягкие сидения; их неформальная, ни к чему не обязывающая атмосфера — вечны. Стайлз довольно щурится на слепящее солнце, чьи лучи пробиваются к нему через стекло большого окна, и с наслаждением запихивает в рот остатки вафли, становясь похожим на мультяшного хомяка. Это — его личный катарсис. Малиновый джем стекает по пальцу, Стайлз хмурится, выворачивает кисть, слизывает пару тёмных капель. И так и замирает, с открытым алым ртом, разводами джема на коже. Появление Дерека в этой замкнутой на рецепторах системе само по себе нонсенс, а его органичное в неё вхождение и вовсе не представляется возможным. Но он здесь. Как всегда, в образе плохого парня: брутальная щетина, мрачно поджатые губы и пристальные зелёные глаза. Стайлз подвисает. Сытая идиллия расползается из-за сжавшего внутренности холодного трепета. Тут же исчезающего, потому что парень заталкивает это чувство глубоко-глубоко туда, откуда оно просочилось. Дерек окидывает Стайлза нечитаемым взглядом и, о, боги, садится напротив. Стилински удивлённо приподымает брови в немом вопросе, который он не спешит озвучивать и на который Хэйл не спешит отвечать. В последнее время Дерек довольно часто вклинивается в его пространство. Последнее время — это несколько месяцев, поэтому Стайлз начинает-таки расценивать Дерека как что-то постоянное, неотъемлемое. Почти как Скотта, хотя, какого хрена, это совершенно несправедливо по отношению к лучшему другу. Даже если Хэйла нет рядом, он остаётся у Стайлза в голове. Мысль-паразит на самых глухих задворках сознания. Стайлза это напрягает, потому что он прекрасно себя знает. Маниакальные сдвиги в его голове по степени опасности равносильны урановым стержням на атомной электростанции. — Ахренеть, сколько ты ешь, — говорит Дерек вместо приветствия, обозревая составленные друг на друга тарелки. Звенит колокольчик, как сигнал «отомри». Стайлз захлопывает рот, вытирает руку салфеткой. — Мозговая деятельность требует много энергии. Очередной сытый посетитель идёт по тротуару, отбрасывает тень на блестящий красный стол, напоследок заглядывает в окно, будто за секунду что-то изменилось. Входная дверь в паре метров, достаточно встать, бросить на стол несколько купюр и уйти. «Тебе совершенно не нужна вся эта фигня, чувак, — твердит Стайлз сам себе, давая сомнениям ещё немного времени. — Хэйл никогда не приходит просто так. И поводы его тебе никогда не нравятся. Подымай задницу и сваливай, будто ничего не случилось». Можно подумать, у него есть шанс. Дерек заказывает кофе. Взгляд Хэйла, о, этот тёмный суровый взгляд-пресс, говорит о том, что уйти куда-то вряд ли удастся. Стайлз обречённо просит принести себе эспрессо. — Ты прямо устроил мне разрыв шаблона, — Стилински срочно нужно занять чем-то руки, отвлечься. Он лезет в карман, достаёт айфон и клубок наушников. — Да что ты? — говорит Дерек, обнажая в полуулыбке белые ровные зубы. Пластиковый прямоугольник телефона ложится на стол между ним и Стайлзом, ловя солнечные блики. — Ну, знаешь, достаточно странно видеть тебя в кафе, в ожидании заказа. — Стайлз лениво распутывает наушники. — Когда на хвосте не висит пиздец, когда на заднем сидении моей машины не лежит труп. Когда ты сам не хвастаешься набором отменных клыков, когда я и мои друзья не измазаны в крови и когда нас никто не пытается убить. Стоп, — парень резко вскидывает голову и смотрит прямо на Дерека, зрачки расширяются, затапливая медовую радужку. — Нас пытаются убить? Дерек готов отгрызть себе конечность в споре на то, что Стилински хочет услышать положительный ответ. Натура Стайлза нисколько не изменилась за эти годы, скорее окрепла, взращённая избирательным здравым смыслом. Да, он повзрослел. Оброс, стал чуть выше, стал сильнее, его черты приобрели ту завершённую, отточенную форму, которая в нём раньше лишь угадывалась. Но ни боль, ни постоянная угроза, ни риск распрощаться с жизнью не выбили из него то, что делало Стайлза Стайлзом. Этот внутренний огонь только разгорался. И что бы Стилински ни говорил, как бы себя ни вёл, по-прежнему прикрываясь ролью шута, пыл этого огня просачивается через его кожу. И обжигает Хэйлу руки. Дерек растягивает губы в многообещающей улыбке. — Пока нет. — Отлично, — голос Стайлза полон сарказма. — Просто прекрасно. Ты меня успокоил. — Обращайся. Если бы Стайлз не знал Дерека, то решил бы, что тот серьёзно. Их перепалку можно назвать дружеской. Только им не надо напоминать друг другу, что они не друзья. Парень фыркает и немного нервно говорит: — Выкладывай уже, что тебе от меня нужно. — Ты куда-то торопишься? — Спешу жить, ага, — Стайлз тянет за один конец провода, и у него в руках чёрные змейки имитируют знак бесконечность. Или фигу. Сегодня мир издевается над ним. — Статистика смертности среди молодых людей за прошлый год серьёзно опечалила меня. Не тот случай, когда радуешься высоким шансам. Кроме того, если кто-то из знакомых увидит меня с тобой за одним столом, моя репутация хорошего парня будет безвозвратно загублена. — У тебя есть репутация? — Дерек притворно удивляется, а сам разглядывает белый длинный рубец у Стайлза на внешней стороне запястья, у самой косточки. Хэйл предпочёл бы смотреть в глаза, но Стайлз упорно не поднимает головы. — Представь себе. Положительная, качественно отыгранная репутация, несмотря на то, что я могу писать собственный сценарий к «Я знаю, что вы сделали прошлым летом». И не только летом, — Дерек не помнит, при каких обстоятельствах появился шрам, но помнит, как давно. И помнит все стадии: сочащуюся сукровицей красную полосу, покрытую корочкой болячку, которую Стайлз постоянно расчёсывал, постепенно выцветавший розовый рубец. — Зимой, весной и осенью, а ещё лучше по месяцам. Подумать только, парочка мемуаров, и я могу никогда не работать! Обычно в присутствии Дерека Стайлз не мелет столько чепухи. Привычная защитная реакция срабатывает наоборот, и он больше молчит. Если только это защитная реакция, а не какая-нибудь другая хрень, которая Стайлзу точно не понравится. Но сейчас что-то идёт не так. — Ваш заказ. Официантка ставит перед ними по чашке с кофе. Неспешно, делая много лишних, вычурных движений. И только дурак не заметил бы её заинтересованный взгляд, прилипший к Хэйлу, как жвачка. Стайлз смотрит на эти ритуальные танцы исподлобья, кривится. А скулы у него едва краснеют, потому что иногда… да, иногда он может её понять. «Ёбанный стыд, — думает Стайлз, крепко жмурясь, чтобы вытеснить яркую картинку-вспышку, на которой он сидит у Дерека на коленях, в этой самой забегаловке, обхватывает ногами его бока и жадно вылизывает тонкие губы и клыки. — Опять. Разойтись, сейчас буду биться головой о стол». Стайлз сжимает пальцами ручку, отхлёбывает из своей кружки и обжигает язык. Помогает. — Ты поступил в университет. — Дерек не спрашивает, он утверждает, и всё кафе резко становится похожим на комнату для допросов. — В Тампе. Во Флориде. И снова, ёбанный стыд. «Спокойно, Стайлз, ничего не случилось». Стилински искренне надеется, что не похож сейчас на оленя, замершего на дороге в свете фар. Во всяком случае, чувствует он себя именно так. — О, да ты знаешь географию? Да, Южно-Флоридский университет. Захотелось в тёплые края. — С чего бы это? — Ну, меня заманило море, тёплый климат, музей сигар, горячие студентки, — приходится врать оборотню прямо в лицо, и Стайлз безмерно рад, что у него были годы практики. — Только я не понимаю, Дерек, какого хрена я должен тебе что-то объяснять? — Я могу переломить тебе хребет двумя пальцами. — Аргумент, — Стайлз недовольно закусывает губу. Дома у него лежит отдельный блокнот со всеми угрозами, что он слышал от Дерека. — Слушай, я тупо завалил экзамены, мимо Гарварда пролетаю, так что на судмедэксперта с моими баллами только туда. Ну, не только, но я слышал, во Флориде нет волков. — Их и в Калифорнии нет, — Дерек хищно скалится, это подобие на дружелюбие выбивает почву из-под ног. — Там койоты. И, Стайлз, даже у МакКола хватило ума поступить в Колумбийский университет. — Не честно. Его вытянула Элисон. Оборотень вздыхает и смотрит на него долгим выжидающим взглядом. Стайлз ненавидит оправдываться. Аргументы разбегаются, как крысы с корабля, подлые дезертиры, только правда лежит балластом весом в тонну и ждёт своего часа. Он плюёт на неё и растирает. Пусть правда идёт ко дну. — Ладно, ты раскусил меня, чувак… Я устал, окей? — Стайлз разводит руками. — От всего этого. Хочу тихой, мирной жизни банального обывателя. Выплачивать кредит за обучение, напиваться по пятницам и не следить за лунным циклом. Чушь собачья. Хэйл не верит ни одному слову. Они все устали. Вся стая. Устали жить с оглядкой. Но никому из них и в голову не приходит уйти. Наоборот, они становятся ещё ближе, ещё сильнее. И не потому, что у них нет выбора. Не потому, что Эрика и Бойд когда-то поделились, каково это, чувствовать жгучий страх одиночества. Просто им это нужно. Каждому волку. Стайлз серьёзно смотрит Дереку в глаза, но сердце сдаёт его с потрохами. Частит. Вспотевшие руки теребят чёрную резину проводов. Хэйл получает свой ответ. — А с ней тебе, значит, будет спокойнее и теплее? — Что? — Стайлз непонимающе хмурится. — Запах. Что за бабой от тебя несёт? — Ахренеть, Хэйл. Выражайся помягче! Ироничная улыбка сползает с лица альфы. — Она всего лишь человек. Стайлз с вызовом задирает подбородок. — Я тоже. — Ты — мой человек. Оба замолкают, понимая, что диалог прозвучал несколько двусмысленно. И в этом вся проблема. То, что они оба думают о возможном подтексте. О том, что у каждого в голове просто существует мысль-допущение. — Думаешь, если ты и Скотт сказали, будто я в стае, то вы имеете право лезть в мою жизнь, указывать мне, что и как делать? — цедит Стайлз, натягивая зажатые в кулаках провода. — У меня всё ещё есть свобода выбора, и я не позволю вашим лохматым лапам её марать! Им везёт, что в закусочной мало клиентов, потому что Дерек почти рычит. Он слизывает с губ оседающий запах плещущей через край чужой агрессии и подаётся вперёд, перегибаясь через стол. — Мне плевать, что там творится в твоей башке, Стилински, — их глаза на одном уровне, оборотень перехватывает наушники поперёк, почти выдирая их из рук Стайлза. — Но ты и твоя свобода выбора завтра же покупаете билеты и отправляетесь в Нью-Йорк вместе с остальной стаей. Страх подкатывает к горлу тошнотой, дыхание Дерека едва ощущается кожей, и Стайлза опять, чёрт побери, опять глючит. Когда-нибудь он точно сорвётся. И нарвётся. — Иначе что? — парень из чистого упрямства сжимает кулаки, изоляция лопается, обнажая проводящие жилы. Ему действительно, до дрожи, интересно. Но Хэйл не отвечает. Словами — нет. А вот на дне радужки у него мерцает тот самый грёбанный красный отблеск, что подстёгивает Стайлза, манит и завораживает, когда защита парня трескается, когда Дерек ближе, чем следует. Оборотень уходит, переставая заслонять его от солнца, и жар бьёт Стилински в глаза. Стайлз выдыхает, смотрит на свои чуть посиневшие, в красных полосках пальцы, пульсирующие от восстановившегося кровотока, и думает, что он, вообще-то, заебался. Что ему, в действительности, надоело ждать. Сомневаться и видеть то, чего нет или могло бы быть. И что он хочет проверить, что будет, если «иначе».