Между Ллойдом и Ракшатой ничего серьёзного

– Так чего ты от меня хочешь? – смотря исподлобья, устало спросила Ракшата, когда они наконец остались одни. Любое резкое движение, выпад, наскок – и конец всему. «Тебя» – и белым будет объявлен мат. Но «тебя» – это и ложь. Ответ скорее для прыщавого озабоченного подростка, чем для будущего учёного, который потерял голову от любви. Даже психолога с логопедом нанял ведь, чего уж там. – Я люблю тебя… – сказал и выдохнул. Закрыл глаза и опёрся рукой о подоконник, чтобы не упасть. Пальцы внутри ботинок ездят туда-сюда, чтобы хоть немного смягчить волнение хозяина. Ллойд кусает губы. – Я спросила, чего ты хочешь, а не что чувствуешь или думаешь, – наконец ответила Ракшата. Кажется, в голосе не было больше того льда. Больше интерес и опасливость. За секунду взвесить свои ценности, свои желания и возможности, словно душа лежит на весах. Как будто жизнь за мгновение промелькнула. Дрожь пробежала по плечам. – Я… – ещё секунда. – Я хочу семью, ребёнка… и карьеру… и чтобы у жены было всё со мной поровну… – всё ещё не раскрыл глаз, но начал через щёлочку смотреть на реакцию. Не сразу догадался. До этого стоял как громом поражённый. Нелегко всё же вывернуть свою душу перед девушкой, которую даже не можешь назвать своей. Усмешка. Сердце оборвалось. – А не слишком ли много ты хочешь? – наконец сказала Чаула. – Думаю, это немало. – Ллойд пожал плечами и наконец открыл глаза. – Но это всё, что нужно для счастья, как я думаю. – Неуверенный шаг к девушке. Сердце колотится о рёбра. «Ничего нельзя принимать всерьёз», – говорила она. Но как этому совету последуешь, когда, возможно, наступила одна из важнейших минут в жизни. – Не порти себе жизнь волнением. Оно заставляет руки дрожать, а значит, можно загубить своё дело. Не знаешь – и больше можешь. Потому дурачки и вертят земной шар. Не находишь? – с улыбкой произнесла Чаула. Что за посторонние мысли? Странно. Уши закладывало. Наверное, давление поднялось. – Я нашёл тебя и хочу, чтобы моей спутницей была ты. Той самой… – выпалил и выдохнул с облегчением. Может быть, не так страшно всё и было. А что? Не расстреляют же его за ответ. А если и расстреляют, лучше делать, что хочешь, и умереть за это, чем существовать так, как не хочешь. Ещё и голова заболела. Давление, однозначно. Но уже должно отпустить. Хоть и лёгкое головокружение было. С улыбкой Ракшата взяла руки Ллойда в свои. – Веришь в хиромантию? – спросила она. – Я верю в человечество… – с запинкой, но даже с гордостью ответил Асплунд. Его родители были атеистами и считали, что разум превыше всего, что он наконец должен вытеснить суеверия. – А я как-то верю, – призналась, опустив голову, Чаула. – И мне нагадали ещё в детстве, что у меня будут единственные отношения в жизни, единственный муж и единственный ребёнок. Но сказали, что у меня нить судьбы связана больше не с этим, а с работой… Асплунд слушал с трепетом. Будто дали подержать чужую душу. Или уже почти свою? Такая ответственность заставляла дыхание участиться, а в сердце возникнуть трепету. А тем временем девушка разглядывала линии на руке у Ллойда. – Как странно: наши ладошки можно сложить попарно – и будут одинаковые… – прошептала она. А затем она так и сделала: положила свою правую ладонь на левую ладонь графа, а свою правую – на его левую. И коснулась губами его губ.