Свет факелов мертвыми огнями плясал по стенам из грубого, неотесанного толком камня. Оседал на чешуйчатой коже, заставляя ту отливать грязным золотом. Прутья темницы – будто огромные клыки чудной твари, в чьей пасти обитал нынче Тёмный. Запах безумия, идущий от Румпеля обычно, усилился в стократ. Сумасшествие, приносимое ожиданием – худшей пыткой из всех возможных, отбрасывало тень, обреченными огнями плясало в его глазах, налитых непривычным блеском. Страхом? Торжеством? Азартом? Кто ж разберет эмоции теней, призрачными руками окутывающих мысли мага, и тайный смысл слов, слетающих с его острого языка порывами ветров средь чёрной бездушной пустыни.
Что-то пошло не так. Он чувствовал это в воздухе. Он слышал это. Тонкий журчащий щебет Белоснежки не покидает, преследует, не отпускает. Незримая энергия проклятья ядом должна растечься по венам Зачарованного Леса, неминуемо приближаясь к сердцу. Только вот доза яда приготовлена не та. Ошибка в составе грозит крушением его планов. Или мира в целом. Так, сущие мелочи.
Что-то пошло неправильно. И яд, сотворенный его руками, бережно приготовленный по капле, сплетенный из подлых проклятий и чужих горестей, вместо ожидаемого действа грозит выжечь сосуды, заставить выкипеть кровь. Обернуться против неё. Обернуться против него.
Неизвестность – та роскошь, от которой он начал отвыкать. Знать всё – его работа, призвание, тяжелая ноша, принимаемая с легким сердцем. Третье око, отнятое у провидицы – одна из граней, на которой Тёмный строил планы, с которой считался, а теперь оно подвело его, моргнув в самый ответственный момент. Так не пойдет. Так не должно быть...
Так происходит.
«Её зовут Эмма», - безустанно науськивает шепот смешанных воедино голосов. Двух: властного и смиренного, но каждый пронизан тревогой до дрожи. Каждый исполнен страхами и сомнениями, а вместе – песнь печали добра и зла. Белоснежка и Регина явно не знают, сколько у них общего.
Это было бы даже смешно, коль не случилось бы так некстати. Из множества забавных вещей над подобной он не смог хихикнуть, а такое происходит редко. И сулит беду.
- Можешь показаться, дорогуша. Мы здесь одни, - небрежно бросил маг пищащей в углу крысе.
Фиолетовый туман – знак недоброй магии явил истинное обличье. Королева, соткавшаяся вмиг из воздуха, размяла затекшую шею. Она старалась сохранять непринужденность, изображать непоколебимую статность, хотя в ней тенями, чуть иными, но схожими с его, мельтешат смятение и озадаченность. Румпель бы усмехнулся, да только веселье украло имя.
Имя, чернилами въевшееся в бумагу, а буквами – в разум. Только вот письмена засыхали, а отгласы умолкать не собирались. Еле слышно, но без остановки – жужжанием мухи, постепенно сводящим с ума, одно единственное слово повторялось снова и снова, снова и снова…
«Эмма…»
- То проклятье, что ты мне дал… - она сложила руки, словно Румпель ей что-то задолжал. Усмешка почти пробилась сквозь лед его негодования. Почти. Но лед крепок, и дробиться от мелочной наглости марионетки совсем не торопится. – Оно не работает. Я пожертвовала верным конём ради него, однако никаких результатов это не принесло.
Она просто вынудила его посмеяться. Злобно и громко, почти до слез.
- Коня? – вопрос звучал издевкой, будто передразниваем глупостей, сказанных ребёнком. – Ты и правда думала, что проклятью будет достаточно сердца коня? Дорогуша, неужели я не смог поселить в твоей головушке хоть немного…
- Скажи, что нужно сделать!
Регина нагло перебила ехидную речь, точно её власть над шавками и мелкими сошками способна влиять на мощь Тёмного. Впрочем, именно это в его рук творении Румпельштильцхену нравилось. Почти безрассудная убежденность в собственном неприкосновенном величии. Отчасти, правда. Но не с ним. Для него она – та девчонка со слезами в пугливых глазках, держащая на руках бездыханное тело конюха.
Он потребовал лучшей жизни, взамен на столь желанный для королевы ответ. И её лицо – камень безразличия, не сточенный волнами удивления иль несогласия. Его требования просты в исполнении. Регину не волнует, что случится с этим шутом, пусть хоть бездна миров сотрет в порошок колдуна, оставив пригоршню золотой пыли. Счастье так близко. Новый мир. Страдания Белоснежки. Вечные, без шанса избежать участи, заботливо сотканной мачехой для любимой падчерицы. Сотворенной из тьмы, некогда принесенной девчонкой. Жгучего предательства, ядреной лжи и нескончаемой боли, кровью сочащейся из незаживающих ран.
- И ничто не сможет остановить твою месть, дорогуша. Кроме спасителя, конечно, - он усмехнулся, крепче вжавшись когтями в колья-зубы решетки. – Дочери Белоснежки и Прекрасного Принца, плода истинной любви. Пропитанного магией. Силой, если тебе угодно.
У Регины пересохло в горле. Сердце похолодело, замерло в груди. Догадка слишком глупа. Невозможна.
- Ты избавишься сразу от двух проблем одним махом, - он хохотнул, царапнув этим хохотом её душу лишний раз. – Разве не чудесно? Может… прекрасно? Тебе нужно использовать сердце самого дорогого человека. Вырвать, а потом накормить им проклятие. Тебе необходимо не дать разрушить проклятие потом, когда Зачарованный Лес унесется вихрем возмездия твоего Величества.
Длинные золотые пальцы скользят по прутьям. Распахнутые золотые глаза скользят по лицу королевы. С наслаждением цепляются за малейшие признаки слабости, впитывая их, как целебный аромат трав.
- Разве не чудесно? Прямо волшебство какое-то.
- Что ты… я не понимаю, - королевская надменность дала мелкую трещину, сорвавшись, дрогнув в неподходящий момент.
- Белоснежка поделилась со мной именем своей ненаглядной дочурки, что вот-вот выйдет из её чрева, - довольно сообщил он, не прерывая зрительного контакта. Ловя каждый вздох, искры в тёмных глазах, почти чёрных в тусклом мертвом свете темницы. – Её зовут…
Слово, паразитирующее в голове. Имя человека, способного разрушить его карточный домик, возводимый непосильными жертвами. Чужой кровью. Сломленными душами. Отнятыми жизнями.
- Эмма.
Слезы не налились озерами на глазах. Но душа треснула. Разлетелась осколками мутного почерневшего зеркала, истертого злодеяниями, желанием мстить. Регина хотела уловить ложь в его словах, мучительно желала уловить, но правда иной раз кажется хуже гнусного вранья.
- У магии всегда есть цена. Самый первый урок, дорогуша. Вопрос только в том, как далеко ты готова зайти? – усмехнулся маг, отступая в недра камеры. Сливаясь с мраком, где лишь кожа его блестит драгоценным металлом иль искрами адского огня.
***
Люди Эммы смотрятся соколами, посреди воронья. Стражники готовятся к наступлению неумело, несобранно. Их движения неотточены, голоса наполнены беспричинной самовлюбленностью. Железные мечи вышибаются из хлипких рук от одного взгляда, метко пущенного рыцарями Свон. Истинными воинами. Там и разбойники, вставшие на праведный путь, и изгнанники, и женщины. Ланселот, скалой возвышающийся над всеми, точил громадный клинок, под стать себе. Закончив с планировкой захвата замка, Эмма хотела отдать ему последние указания перед скорым выступлением, как вдруг чья-то рука легла на плечо. Насторожившись, воительница остановилась, давая высказаться фигуре. Вся во внимании.
- Новости из замка Белоснежки, Свон. Очень важные. Аврора сообщила, что у них есть план, как остановить вас. Они доверяют ей, так что можно не боятся ловушки. Из них, может, выходят сплоченные воины, но вот стратеги паршивые. И доверчивые. До глупости.
Мулан была из тех, кто доверял Эмме, но не королеве. Таких поголовное большинство. Белый рыцарь понимал лучше каждого – если кровь на белоснежном мече и собственных руках чувствует и видит лишь она сама, кровь на Регининых пальцах давно стала всеобщим достоянием. Растертые сердца, вырезанные деревни. Королеву считали чумой, сносящей в могилу жизни, страшной болезнью, эпидемией смерти. А Свон – плацебо, изредка помогающее излечиться, но надежда, даруемая ею простым селянам, сама была неким лекарством.
Пока вокруг лился лагерный шум тренировок, шелеста травы, фырчания коней, треска поленьев в языках пламени, Мулан рассказывала о последнем плане спасения от проклятья.
Мулан готова пройти с Эммой огонь и воду. Та помогла спасти принцессу Аврору, когда ни Белоснежка, ни кто-то другой не протянул руку помощи. Помогла схоронить Филиппа достойно, дала надежду на светлое будущее в новом мире. Мире, как говорит сама Свон, не только хаоса тьмы, урагана мести. Мире, где есть место тому, что в Зачарованном Лесу никогда не будет принято. Новый шанс. Мулан не служила Регине, но вверила клинок и сердце Эмме. И пока ни разу не пожалела. Даже на миг. Даже сейчас, когда паника куполом накрыла леса, поля, деревни и города, а местами и морские пучины, где русалки шепчутся о крушении одного из миров в угоду проклятью ведьмы.
Чёрная карета пришла вместе с ночью, будто унеся с собой последние лучи закатного солнца. Эмма тяжело вздохнула, выслушав Мулан до конца. Ей не нравилась идея вторжения во владения врага, но иного пути не предвидится.
- Действуем завтра на рассвете. Думаю, объяснять не требуется.
Девушка с раскосыми глазами, обычно серьезная, улыбнулась.
- Тебя, кажется, ждут, - она кивнула в сторону приехавшей королевы, заставив Свон нахмурится, точно тучи затмили лицо белокурого воина. – До завтра, Белый Рыцарь.
В небе прорисовывались первые звёзды, еле мелькающие в дыме костров. Запахи, звуки внезапно стали далекими и неважными, когда дверь кареты приоткрылась.
***
Будь Эмма вином, Регина бы выпила её до дна. До последней капли.
В её рыцаре – обходительность и страсть воина, без звериной жестокости Охотника, без наивности Даниэля. Вкус её кожи – соль пота и пряное мыло, а вкус поцелуев не сахарный, но родной. Регина мечется по простыням, притягивает Эмму к себе так близко, словно боится, что та рассеется в воздухе.
Королева теряет корону, а рыцарь свои клятвы, когда ночь приходит не только на улицу, но и за запертую дверь опочивальни. Остаются только Эмма и только Регина. В одной из них алым пламенем полыхает пожар, а в другой вдоволь воды, чтобы его потушить.
Дыхание рвется, ногти царапают белую кожу, в то время как смуглую покрывают поцелуи, негрубые, но лишенные женственности. Регина жадно приникает к губам рыцаря, язык врывается в готовый к нападению рот, а её пальцы обследуют тело, зарываются в светлые волосы, пока уста ловят стоны и глушат крики. Эмма лишена бешеного пыла, в ней больше любви, но она не ведает, почему её королева так беспробудно стремится погрузиться в ласки, пытается выжать все соки из Свон.
Почему королева плачет, когда имя Белого Рыцаря срывается из уст.
Они лежат вместе, когда обе уже испытали наслаждение, насытились ночью. И Регина плачет во тьме, слушая дыхание Эммы, кладя голову на грудь воина, вместо того, чтобы прямо сейчас вырвать самое любимое сердце, доверчиво бьющееся ради неё.
Рука так и не поднялась сотворить задуманное. Сейчас. Но позже она сумеет. Ради мести. Ради счастливого конца.
Королева подарит рыцарю ещё один день, и, возможно, Эмма подарит Регине ещё одну ночь.
