Первый снег

      — Олеся! Прохоров!       Олесь повернулся, смерил девушку злым взглядом. С тех пор, как он переехал к соседям, к обидному девчачьему имени добавили чужую — Никитину! — фамилию.       — Я Лужный, — сквозь зубы процедил парень. — И моё имя Олесь.       Девчонку бить нельзя, поэтому он просто сжал кулаки.       — Ага, — равнодушно согласилась она. — Можно с тобой поговорить?       Никита остановился, поджидая его у школьных ворот. Из-за плеча высунулась и ревниво смерила нахалку убийственным взглядом Леночка. С недавних пор Олесь научился так её называть, хотя и краснел в первое время жутко. Девчонка хихикала, заливалась румянцем, но была ужасно счастлива.       — Ну чего тебе? — неласково откликнулся Олесь, когда они прошли школьный парк и оказались с другой стороны школы. Подумал, и опёрся о стену. День был долгий, а у него ещё после приключения в туалете силы улетучились. Вяло отметил, что сегодня туалеты — его рок: все они как раз выходили в сторону парка, значит, злополучное окно где-то над ним. — Быстрее давай, не люблю под снегом киснуть.       Девчонка мялась. Олесь терпеливо ждал.       — Ну? Хочешь попросить тебя с Никитой познакомить? — наконец сжалился он. Обычная ситуация — это уже не первая дурочка, подкатывающая к нему с подобной светлой идеей. В принципе, ему не тяжело и познакомить. Беда только в том, что Никита перестал прикидываться золотым мальчиком и теперь безапелляционно хамит всем, кто ему не нравится. А ему резко перестали нравиться почти все, особенно облизывающиеся на него девчонки. С одной стороны это было немножко непривычно — видеть Никиту на людях в его истинном заносчивом надменном обличии, с другой, — маленькое самовлюблённое чудовище внутри Олеся было просто счастливо, что теперь все в курсе, какой это змей на самом деле. Восхищённых ахов и вздохов значительно поубавилось, Олесь был умиротворен и доволен.       — Эээ… ну да, — отчаянно краснея, пробормотала собеседница.       И зачем было тащить его аж сюда? Олесь тоскливо глянул на запорошенный снегом парк. У далёких, теперь, ворот мелькали цветные пятнышки учеников, спешащих домой.       — Отлично, жди нас завтра с утра у ворот школы, — привычно скомандовал Олесь. Ему было лень придумывать что-то новенькое. Зачем тянуть кота за хвост? Утром он познакомит девчонку с местным принцем, удерёт с гнусно хихикающей Леной и потом целый день будет любоваться мрачной физиономией Никиты — после объяснений с очередной воздыхательницей у него всегда настроение пропадает.       При мысли о Никите ему опять стало жарко.       — Олесь!       Ну да, когда этот гад его имя произносит, сердце едва не выскакивает.       — Никита?       Он удивлённо повернулся на окрик — Никита мчался к ним по рыхлым топким сугробам.       — Олесь, берегись!!!       Заскрипело, зазвенело над головой, рассыпалось дребезжащими осколками, брызнув десятком отразившихся в осколках солнц. Завизжала и отскочила девчонка. Точно в замедленной съёмке Олесь увидал своего Никиту. Он перемахнул через куст самшита, сокращая путь, и со всей силы врезался в Олеся, влепив того в стену школы и полностью закрыв собой от прочего мира. Рвануло болью по лопаткам и позвоночнику.       — Какого чёрта?!       И в тот же миг мир за Никитиной спиной взорвался звоном и треском разбившегося стекла.       Оглушённый, Олесь смотрел в синие глаза, ловил частое прерывистое дыхание на своих губах. Сердце Никиты билось спокойно-спокойно, будто это не он только что промчался через весь парк. Только вспотел — у Олеся аж ладони мокрые, которыми он Никиту инстинктивно обхватил.       Над головой, в распахнутом настежь окне злополучного мужского туалета на третьем этаже, кто-то заскулил.       Целую секунду Олесь смотрел на свои руки, соображая, откуда на тыльных сторонах кистей взялись порезы и почему ему не больно, потом перевёл взгляд на взбитый ногами алый снег с радужными проблесками зловеще посверкивающих осколков.       — Ты меня правда по имени позвал? — спросил Никита.       И осел в забрызганный кровью сугроб.       — …Никита, эй, Никита! Не пугай меня, слышишь? А ну живо в себя приходи! Глаза открой!!! Чего стоишь, дура? Скорую вызывай!       Замершая соляным столбиком девчонка вздрогнула, отмирая, послушно достала телефон и, сбиваясь, принялась набирать номер. Где-то кричали люди, бежали цветные пятнышки учеников и учителей. Десяток, сотня голосов слились в один сплошной звуковой ком, раздражающий и отвлекающий.       Снег под спиной Никиты медленно и неумолимо напитывался кровью. Олесь приложил ухо к груди — стучит сердце. Тихо, едва уловимо.       Прижался к самому ненавистному, самому близкому своему человеку.       — Кого я ненавидеть буду, если ты сдохнешь? — тихо шепнул он напоминающему сломанную куклу Никите. — Кому я про звёзды стану рассказывать?       — Ты правда… по имени?.. — в бреду всё повторял Никита.       Повторял, когда приехали врачи, когда везли в скорой, когда в процедурной зашивали изрезанную стеклом спину.       — Угу, правда, — тихо успокаивал Олесь. У него пострадали только руки, но к тому времени, как приехала скорая, то ли от потери крови, то ли от потрясения, его пришлось приводить в сознание нашатырём. Поэтому даже в процедурной они лежали на соседних столах, обколотые успокоительными и антибиотиками, пока дежурные медсёстры обрабатывали их раны.       Требовательное:       — Повтори.       — …Никита.       И через несколько минут:       — Правда?..       — Правда.       — Повтори.       — …Никита…       Вечером Олеся забрали домой. Никиту, накачанного обезболивающими и успокоительными, из больницы не отпустили.       В ту ночь Олеся опять мучила бессонница. Его угнетала пустая комната. Как давно он стал зависим от Никиты? Почему его пугает мерное поскрипывание часов, не оттенённое дыханием другого человека? В конце концов, он включил проектор, перебрался на Никитин диван, всё ещё хранивший его запах, и заснул под бескрайним ночным небом, растёкшимся по комнате.       …А назавтра в школе был настоящий аншлаг. Нелюдимый, предпочитающий держаться подальше от толпы и досужих разговоров, Олесь ещё до уроков поколотил Вилена. Их расцепили, успокоили, вызвали к директору. А на следующей перемене Олесь опять выцепил Вилена из класса, и опять их разнимали.       Из зачинщика этой безобразной сцены психолог долго пыталась вытянуть, за что он взъелся на несчастного парня, но Олесь привычно отмалчивался. В конце концов, его просто отправили к школьной медсестре, чтоб разобралась с разошедшимися на руках швами, а потом под присмотром Леночки отослали домой, списав приступы агрессии на вчерашний несчастный случай.       — Скажи, вот зачем ты его так лупил? — возмущается девчонка, глядя, как Олесь негнущимися пальцами пытается подцепить со стола вилку.       — Заслужил — потому и лупил, — спокойно отзывается парень. Взятая с таким трудом вилка выскальзывает и катится по столу.       Цоп — Леночка ловит беглянку. Невозмутимо тычет ею в тарелку Олеся, накалывая кусочек отбивной, которую перед этим сама же и разрезала. И так же невозмутимо наклоняет вилку к его рту.       — Спасибо, я сам, — чуть изумленно отстраняется Олесь. Вилка с отбивной плавно скользит следом.       — Ты «сам» уже куртку расстегивал и лицо мыл, — спокойно говорит Лена, подвигая свой стул впритык к Олесиному.       Впервые он остро чувствует, что в квартире, кроме них никого — слишком рано вернулись со школы, взрослые ещё на работе или на даче.       Наверно, Лена это тоже почувствовала. Залилась краской, но вместо того, чтобы отстраниться, подалась вперёд и нежно поцеловала в щёку.              Этой ночью Олесь опять включил проектор, желая поскорее провалиться в сон и ни о чём не думать. Голова гудела от пережитого дня. Мало того, что их с Леной поцелуй видала очень не вовремя вернувшаяся тётя Маша, так ещё и наверняка Никите похвасталась, когда они поехали его проведать. Хорошо хоть Олеся там не было — сославшись на головную боль, он остался дома.       Заснуть парень не успел. Под подушкой опять зажужжала нокиа. Глянул на определитель номера, помрачнел.       — Чего тебе?       — Дверь открой — мне холодно.       Олесь выскочил в тёмный коридор, вслепую защёлкал цепочками и замками. На пороге стоял бледный и растрепанный Никита — в тонкой льняной рубашке и штанах. Только на ногах тёплые сапоги. Удрал из больницы в чём был.       — Ты что, ополоумел?!       — Тише ты, — Никита протиснулся в квартиру, по пути обдав Олеся зимним холодом. — Не разбуди никого.       — Как ты сюда добрался и по дороге не окочурился?       — У Стаса сегодня дежурство. Я машину взял.       — Угу, заодно и обувь прихватил. Он теперь что, босиком ходит?       — В сменках, не переживай.       Олесь поджал губы. Уступчивость Стасика, тем более явно несимпатичному ему Никите, ставила Олеся в тупик. После того случая, когда Никита и Лена вылавливали Олеся в чужом городе, Стас почти пропал из его жизни. Он организовал похороны и исправно оплачивал счета за квартиру, но звонил очень редко и совсем ненадолго. Узнавал как жизнь, отговаривался срочными делами и вешал трубку. Такое ощущение, что он выполнил свой какой-то долг перед ним — проводил в последний путь мать, нашёл хорошую семью самому Олесю — и теперь считал себя свободным. Да и Никита на Стасика подозрительно косился, хотя с некоторых пор просто перестал о нём заговаривать, точно такого человека и нет вовсе.       — Зачем припёрся? — неласково буркнул Олесь, соображая, как бы протиснуться мимо Никиты в узком тесном коридоре, не зацепив при этом ни полочку с обувью, ни самого Никиту с его повреждённой спиной.       — На тебя полюбоваться, — столь же неласково откликнулся Никита, преграждая Олесю путь ногой.       — Полюбовался? — в кромешной темноте огрызнулся тот. — Неужели теперь действительно обратно в больницу свалишь?       — Нет, конечно. Мне нельзя в больницу. Стоит с тебя глаз спустить, как ты тут же себе юбку подцепишь.       — Намекаешь на Леночку? — выделяя последнее слово, едко уточнил Олесь. Он почти видел, как Никита сжимает кулаки.       — Прямо говорю.       — А что не так? — Олесь усмехнулся. — У тебя красивая сестра. Жаль, конечно, что не совсем в моём вкусе — терпеть не могу темноволосых и синеглазых. Но у неё замечательный характер, она мне подходит.       Никита не выдержал — из темноты выскользнули руки, безошибочно сгрёбшие Олеся за грудки. Молча его взболтнул. Олесь только издевательски хихикнул.       — Не только нашему школьному принцу всё дозволено. Я тоже хочу тебе больно сделать.       Его руки легли поверх Никитиных. Едва касаясь, прошлись по рубашке вверх — к плечам. Никита скрипнул зубами, выдохнул и притянул Олеся к себе. Он запрокинул голову, обвил руками чужую непокорную шею. Но вместо поцелуя, выдохнул в самое ухо:       — Я безумно счастлив, что у тебя есть такая похожая внешне сестра. — Мазнул поцелуем по щеке, добрался до сухих, потресканных от температуры губ, знакомых до малейшего изгиба. Но стоило Никите ответить, тут же отстранился и прошипел. — Я трахну её, точно так же, как и ты меня. И наконец-то буду счастлив.       Олесь никогда не был бездушной скотиной и о Лене он так никогда не думал. Она заменила ему ту Лену, которую он потерял в детстве. Такая же фарфоровая куколка, такая же весёлая и уютная — он был счастлив, что их даже звали одинаково, чтоб ненароком не сболтнуть другое имя и потом не выворачивать душу, объясняя кто это. Но Никита его жутко бесил, особенно в последнее время. Чего только стоит эта пошлая выходка в туалете? Можно подумать, нельзя было по-нормальному с тем психом поговорить?! А так только сам в больницу загремел.       — Ох, не играй со мной, — на диво спокойно проговорил Никита. — Ты же не думаешь, что тогда перед Виленом я соврал?       Чего Олесь не думал, так это того, что у Никиты хватит сил поднять его на себя и влепить спиной в стену. Если бы не куртки, висящие здесь же на тонкой перекладине с крючками, заменившей обычную вешалку, отбил бы лопатки.       Машинально сжал ноги на талии Никиты, чтобы не упасть. Никита запустил пальцы в Олесины волосы, дёрнул, заставляя открыть шею — и присосался к горлу.       — Н-не… пусти меняяяаахх… ххаа… — холодные пальцы пробрались под футболку, скользнули к груди, нащупывая уже тугие соски. А он даже отбиваться толком не может — и так швы на руках расходятся.       — Я сейчас заору, — больше простонал, чем пригрозил Олесь, выгибаясь от прикосновений Никиты.       — Ори сколько влезет, — разрешил тот, задирая футболку. — Желательно, чтобы моё имя там тоже звучало — хочу слышать, как ты его кричишь.       — Пошёл к чертям, извращенец!       Придушенный всхлип.       Тихий смешок.       — Хорошая идея. Здесь нам явно будет неудобно…       И поволок оцепеневшего Олеся к ним в спальню.              Дверь как всегда открыл ногой. Сощурился на блики искусственных звёзд, в которых тонула комната. Гнусно ухмыльнулся, разглядывая нетронутую кровать и расстеленный диван.       — Неужели ты по мне настолько соскучился? — мурлыкание, насмешка… нежность.       — Ни за что! — Олесь отчаянно заметался взглядом в поисках оправдания. — На кровати свет от луны мешает.       — Конечно, — тихо проурчал Никита, целуя его сзади в шею. — Именно поэтому ты планетарий включил…       Олесь рванулся, но его перехватили за талию, развернули к себе лицом.       — Помнишь, что я сказал Вилену?       — Что шкуру с него спустишь. — Конечно, он помнил. Ещё бы не помнить! Да его потом ноги не держали два урока!       Никита взял в руки его лицо. Поцеловал лоб, заскользил губами по профилю.       — Ты проиграл, — Олесь не ответил на поцелуй. Сердце билось, как сумасшедшее, но он чувствовал себя спокойно и легко. — Я тебе не милая девочка, которая растает, как только ей в любви признаются. Думаешь, я тебя прощу?       — Говори, что вздумается, — Никита взял его руки. Осторожно коснулся губами перевязанных бинтами порезов с разошедшимися швами. Перевернул кисти и поцеловал уже шрамы на запястьях.       — Я знаю, что ты можешь быть чертовски обаятельным типом, если захочешь, только я знаю, какой ты на самом деле.       — Я знаю, что ты знаешь, — ответил Никита. — Даже больше того, если ты думаешь, что я раскаялся в содеянном, ты ошибаешься — я ни капли не жалею. Если бы не любопытство, тебя бы у меня не было.       — Меня у тебя и так нет!       Олесь вырвался. Никита мрачно сузил глаза.       — Посмотрим.       Перехватил Олеся в талии и толкнул на кровать, выдёргивая из-под него покрывало и отбрасывая в сторону.       — Сделаем так, чтобы на твоём постельном тоже был мой запах.       — Только попробуй…       — Олесь…       — Не зови меня по имени!.. Не снимай футболку!.. Не целуй менн… ннн…       Олесь брыкался, выворачивался, пытался оттолкнуть лёгшего сверху Никиту, но только содрал у того пуговицы с рубашки, на свою голову обнажив грудь и торс. Бить и царапать спину Олесь боялся, ещё помня жуткие порезы, которые при нём зашивали в больнице, а от прикосновений к обнажённому плоскому животу у него напрочь выключало мозги. Ладони скользили по вспотевшему Никите, только ещё сильнее возбуждая. В конце концов, Олесь попытался упереться в плечи, но Никита коварно наклонился, и руки соскользнули, обвили шею. А тот только счастливо ухмыльнулся, куснул ухо и принялся тереться пахом.       — Э, нет, так не пойдёт, — он мягко прижался губами к губам Олеся. Выдохнул, — я хочу слышать, как ты стонешь. Не кусай себя.       Кусь!       — И меня не кусай.       Прохладные пальцы прошлись по животу, задев пупок, тронули шнуровку на штанах. Олесь выгнулся, всхлипнул. Плавно заскользила мягкая ткань, обнажая ягодицы. Никитина ладонь накрыла возбуждённый член, вторая скользнула между ног.       — Н-не… н-надо…       Олесь сжался, стиснул ногами бока Никиты.       — Я не сделаю тебе больно, доверься мне…       Исчезла рука с члена. Её место занял второй член, возбуждённый и горячий, как и его собственный. А рука прижала оба органа друг к другу и принялась поглаживать. И тогда Олесь застонал; как и когда-то в своей квартире — тихо, умоляюще, пошло. Только вместе со стоном вырвалось так долго удерживаемое на кончике языка имя.       — Ни-ки-тааа…       Олесь вздрогнул. Прикрыл ладонью свой трепливый рот. И тут же вторая Никитина рука оторвала его ладонь от губ, вдавила в подушку над головой, переплела свои пальцы с его.       — Я тебя люблю, ты это понимаешь? — хрипло выдохнул он. — И я тебя никому отдавать не собираюсь.       — А поперхнуться не боишься? — запальчиво возразил Олесь, уже не соображая, что вторая его ладонь тоже скользнула вниз и тоже ласкает их трущиеся друг о друга члены. И ноги он по собственной воле раздвинул, и в Никиту вжался, и двигает бёдрами в такт ласкам.       Бешеный пульс в ушах, купол искусственного неба над головой, зарождающийся рассвет за окном, синие-синие глаза с пляшущими в зрачках звёздами, мокрые ресницы…       …Утром был небольшой скандал — Никита наотрез отказался возвращаться в больницу, заявив родителям, что ему и здесь очень даже хорошо, а на кварцевание можно ездить и из дома. Поднявшуюся температуру и вернувшуюся боль он загасил таблетками и уколами, привезёнными сумрачным Стасом. Потом они о чём-то шептались с гостем в коридоре, но о чём именно, Олесь не узнал — выбившись из сил, он мирно спал у себя на кровати, вдыхая немного ванильный запах Никиты, по которому, оказывается, так скучал…              Сегодня за завтраком Никита опять отдал своё место Лене. Раньше рядом с Олесем всегда сидел он, сейчас же парень посылал в пространство едкую усмешку и садился напротив, на место самой Лены — точно давая благословение на их с сестрой отношения. Во всяком случае, тётя Маша именно так и считала.       Олесь мысленно застонал. С тех пор, как Никита вернулся домой, прошла неделя. Самая выматывающая неделя в его жизни. Нормальный влюблённый человек пытается завоевать объект своих воздыханий. Никита нормальным никогда не был и о завоёвывании вообще ни разу не слыхал. Как только Никита вернулся в школу, Олесь сообразил, что его, скорее, поставили перед фактом любви, чем предложили встречаться или что-то в этом роде. Никита был всегда и везде — за партой, в кафетерии, в маршрутке, в парке и даже в учительскую, куда Олеся — одного!!! — попросили отнести журнал, он пошёл следом. Ради любопытства построив глазки проходящей мимо девчонке, Олесь позже узнал, что Никита вломился к ней в класс, обозвал шлюшкой и предупредил, чтоб духу её больше рядом с Олесем не было. Та же печальная участь постигла парня, которому Олесь одолжил свой учебник. Сначала подобное внимание забавляло, потом раздражало. Теперь же бесило неимоверно. Сам факт того, что Олесь парень, и что Никита тоже парень, собственно, Никиту совершенно не трогал, хотя весь его предыдущий опыт однополых связей ограничивался той историей в туалете. И вообще осознание того, что у Олеся тоже есть член, Никиту только больше возбуждало, о чём Никита однажды вечером преспокойно и заявил, разозлив Олеся ещё больше.       — Ну чего ты зубами скрипишь? — спросил Никита. — Я не принимаю тебя за девчонку, расслабься.       — Стоит мне расслабиться, и ты мигом оказываешься в моей постели! — окрысился Олесь, мрачно загребая свои подушку и одеяло, и выходя из спальни. Спал он теперь в гостиной, неубедительно отмазавшись перед тётей Машей, что после больницы Никита храпит.       Никита позволил эту маленькую хитрость, но устроил ответную пакость.       — Где бананы?       Тётя Маша поставила на стол плетёнку с бананами и апельсинами. Никита взял злополучный банан, избавил от кожуры и медленно, со вкусом, затолкал в рот, предварительно ещё и лизнув сверху.       Олесь подавился бутербродом.       — Может, ты уже витаминов каких нажрёшься, чтоб не мучить несчастные плоды? — тихо прошипел смеющимся синим глазам.       Никита выразительно облизал губы и потянулся к ещё одному. Олесь застонал.       — Что такое? — мигом насторожилась вернувшаяся с чаем тётя Маша.       — У вашего сына авитаминоз, — мрачно буркнул Олесь, не зная, куда спрятать глаза.       — Мрр… просто весна на дворе, вот мне и не хватает… витаминов… Олесь, ты чего покраснел?       — Давление, — злобный взгляд.       Никита улыбается улыбкой сытого кота. И поднимает под столом ногу, безошибочно найдя пах сидящего напротив Олеся.       — Давление это плохо, — назидательно говорит Никита под прикрытием подметающей пол скатерти. — Тебе нужно расслабиться.       Нога проталкивается сквозь сжатые бёдра, нащупывает уже появившуюся эрекцию. И безжалостные пальцы начинают тискать предательски откликающуюся плоть.       — Угум… эм…       — Да? — Никита — сама учтивость. — Мам, мне кажется, Олеся знобит.       — Лесик, тебе холодно?       Тётя Маша озабоченно подхватывается, трогает его лоб ладонью.       — Мне не холодно!!!       — Зато мне холодно, — невозмутимо продолжает пытку этот тиран. Выразительно косится на Олеся. — Особенно по ночам.       — Вроде же ещё не отключили отопление, — рассеянно откликается дядя Паша, уткнувшись в газету.       — Ну так заведи себе плюшевого мишку! — не выдерживает Олесь и удирает в ванную.       Когда он выйдет оттуда, Никита обязательно будет торчать у двери. И обязательно скажет какую-нибудь гадость.       — Быстро сегодня. Неужели так по мне соскучился?       — Сдохни, — сердечно желает Олесь.       — Не-а, — зевает Никита, утягивая его в коридор и самолично надевая куртку. — Это скучно. Всё скучно.       Оглядывается назад на отвернувшуюся спиной Лену.       И быстро, жадно, скорее кусает, чем целует Олеся. Только звук щёлкнувших зубов вдогонку — опять не успел. И вот так каждый день.       — А вот с тобой не заскучаешь…              Так прошла ещё неделя. И ещё. Сошёл снег, небо налилось весенней синевой. В апреле родители Никиты и Лены на неделю улетели в Турцию, отпраздновать серебряную свадьбу. Лёгкое радужное настроение Никиты растаяло как вешний лёд.       — Куда-то собрался? — Никита прислонился к стенке с вешалкой, наблюдая, как Олесь возится со шнурками на ботинках.       — Мгм… — рассеянно отозвался тот.       — И куда же?       — Воздухом свежим подышать. Отойди, дай мне куртку надеть.       — Тебя кто-то отпускал?       — Тебя кто-то спрашивал?       — Олеся, ты готов? — из своей спальни выскочила Леночка.       — А ты куда такая расфуфыренная?       — Прогуляться, — хлопнула чуть ли не впервые подкрашенными ресницами девушка.       — Оу? — с весёлым злорадством разглядывая заговорщиков, отозвался Никита. — А когда меня предупредить собирались?       — Ммм… никогда? — Олесь протолкался мимо него, подцепил с крючка куртку. — Эй! Ты чего?!       Сзади его крепко обхватили знакомые до боли руки, развернули, взгромоздили животом себе на плечи и поволокли в спальню.       — Пусти меня! Немедленно!!! — орал и брыкался Олесь.       — Никита, пусти его, — чирикнула Лена. Вцепилась в рукав брата, но тот вырвал руку, шикнул на сестру. В глазах его, обычно синих, металась мгла.       — Свидание решили устроить? — мёртвым незнакомым голосом спросил он.       — Мы просто в кино хотели, — всё ещё не понимала его гнева Леночка. — Ты же сам говорил, что на мультфильмы только маленькие ходят.       — То есть, вы себя маленькими считаете? — насмешливое уточнение.       — Нет, мы себя не считаем болванами, которые считают себя слишком взрослыми, чтобы не смотреть мультфильмы! Поставь меня на ноги!!!       — Да пожалуйста!!!       Его рывком вернули на землю, дёрнули за локоть на себя. Олесь влепился носом в Никитину грудь. Знакомо пахнуло ванилью.       — Ты чего? Отпусти…       Отодвинуться он не смог — на плечи легли тяжёлые Никитины ладони. В уши толкнулся змеиный злой шёпот:       — Забыл, кому принадлежишь?       — Сам себе!       — Никита… ты чего?       — О, Лена… У меня всё никак не доходили руки объяснить моей маленькой сестрёнке, чтоб не зарилась на чужое добро…       — Не надо! — Олесь вцепился в спину Никиты, но тот его не слышал. В ушах запульсировала кровь.       — Так вот, эта маленькая злобная зверушка…       — Никита!!!       — …моя. Приручается туго, кусается больно, но в постели…       — НИКИТА, ХВАТИТ!!!       — …ласковая и нежная.       — Ч-чего? — сначала Лена побледнела, потом покраснела. Олесь спиной чувствовал, как девчонка недоумённо сверлит его взглядом.       — Чего-чего? Твой брат трахает парня! — рявкнул Никита, — а ты пускаешь слюни на этого самого парня!       — Ну всё, лопнуло моё терпение! Живо убрал от меня свои грабли!!! — Олесь всё же вывернулся из хватки, одёрнул водолазку. — Лен, дай мою куртку…       Девчонка деревянно протянула руку с верхней одеждой.       — Я что, дал повод закончить разговор? — Никита спокойно смотрел на взъерошенного пунцового Олеся.       — Да пошёл ты, чокнутый извращенец!       — Ещё и какой чокнутый извращенец, — охотно согласился Никита. — Только я таким из-за тебя стал, а ты продолжаешь делать вид, что ничего не происходит.       — Я не…       Никита протянул руку, смыкнул Олеся за волосы, разворачивая к себе. Лена вжалась в стену, прикрывшись курткой и во все глаза наблюдая за молчаливой борьбой. Олесь упирался, извивался, пытаясь вывернуться из рук Никиты. Тот мрачно притягивал парня к себе. Притянул, заломил руки за спину, ухватил за подбородок и, выразительно глянув на сестру, впился в губы Олеся жадным властным поцелуем.       — Ты ему больно делаешь! — не выдержала девчонка, когда увидала на ресницах Олеся слёзы.       Никита стёр кровь с прокушенной губы.       — Он мне тоже.       Наклонился и оставил точно такую же кровавую отметину на губе Олеся.       Лена бросилась к невменяемому брату. Никита отмахнулся, Лена полетела спиной в шкаф. Олесь закрутился ужом.       — Идиот, пусти!!!       Ему опять заткнули рот поцелуем. Никита лизнул мокрую дорожку, размазывая языком по щеке кровь из их губ.       — У него всегда так, — бросил он сестре, — просто реакция на возбуждение.       И потащил упирающегося Олеся в спальню.       А сзади кричала Лена, запугивая, что сейчас позвонит Стасу.       — Удачи, — бросил Никита через плечо. — Заодно передай, чтобы обувь свою не забыл забрать — сколько она у нас пылиться будет?       …От одежды Олеся стали избавлять ещё по дороге — стянули водолазку, вытянули ремень из джинсов, расстегнули ширинку. Потом грохнула дверь спальни — Никита вышиб её привычным пинком, не потрудившись не то, чтобы защёлкнуть, а хотя бы просто закрыть.       Когда в проёме нарисовалось бледное девчачье лицо, Никита уже стянул с Олеся всё, что оставалось, скрутил собственной рубашкой за спиной руки, раздвинул ноги и склонился над пахом, заглатывая наливающийся возбуждением член.       — Никита, остановись, — шептал Олесь, и слёзы катились по его лицу, — пожалуйста, перестань.       Потом он увидал огромные испуганные глаза Лены. Девчонка таращилась на них, не в силах ни убежать, ни отвернуться. Она медленно оседала по стенке.       — Я же говорил, что меня вообще уводит, если ты умоляешь или по имени зовёшь, — хрипло простонал Никита, зарываясь носом в волосы на лобке. Видел он Лену или нет, было ли ему всё равно или, может, ей он всё это и демонстрировал?..       — Я сделаю всё, что ты хочешь, — увещевал Олесь. — Только не сейчас.       — Нет, сейчас! Мне надоело ждать, я не каменный, а ты ещё и хвостом вертишь перед всеми подряд. Всё, твоя взяла, ты действительно победил — я окончательно свихнулся!       Зубы прикусывают головку, целуют горячие губы, забирают в рот, зажимают между нёбом и языком, то всасывая, то отпуская. Скользит по стволу рука, вторая ласкает мошонку. И предательское тело опять начинает само выгибаться навстречу ласкам, непременно желая почувствовать мягкость и упругость губ у самого основания.       Последние мгновения напряжения. Никита успевает вынуть изо рта, семя выплёскивается Олесю на живот. Никита секунду просто смотрит, потом наклоняется и целует забрызганную кожу, слизывает. А потом поднимается и целует полубесчувственного Олеся — с силой, глубоко, чтобы поделиться его же собранной спермой.       — Неужели ты такая шлюха, что кончаешь от прикосновений любого?       — Н-нет…       Опять катятся слёзы, хотя в глазах совсем не щиплет. Наверно, Никита прав — просто реакция на возбуждение…       — Тогда не вздумай больше артачиться, понял?       — Развяжи мне руки…       — Ты снова собираешься удрать?       — …Не собираюсь…       Лена всё ещё тут, она так и сидит на полу у стены, бледная и вряд ли что-то соображающая.       Никита нависает над ним, медленно развязывает рубашку. Вынимает из-за спины руки, притягивает к себе стёртые тканью кисти, прижимается губами к запястьям, тыльным сторонам ладоней, целует каждый оставленный им самим шрам. Сколько раз Олесь сам хотел обнять его со спины и зализать каждую жуткую метку, спасшую ему жизнь? Никита честно расплатился за порезанные из-за него вены. Неужели тот первый снег, что выпал в ноябре, наконец-то принёс ему хоть что-то хорошее?       Пальцы Никиты очертили Олесины губы, проникли внутрь. Олесь закрыл глаза и послушно лизнул их языком. Раз, второй. Сжал губы плотнее, забирая чуть глубже в рот.       — Я же говорил, что зверушка ласковая…       Точно хлыст над ухом стегнул — Олесь пришёл в себя, попытался отстраниться.       — Ну уж нет… — Никита навалился сверху, подмял трепыхающегося Олеся под себя, зацеловал отворачивающееся лицо, провёл увлажнёнными пальцами по коже, зацепив сосок, вниз по напрягающемуся от прикосновений животу, чуть сжал по пути член, чтобы заставить Олеся задохнуться и развести под ним ноги шире. И нажал средним пальцем сзади, медленно вводя внутрь.       — Не сжимайся…       — Н-не могу…       Глаза Лены впились в него, Олесь пытался отвернуться, спрятаться на плече Никиты, просто зажмуриться — лишь бы испуганные глазища не выворачивали всего его наизнанку.       Вжикнула расстегиваемая молния у Никиты на джинсах.       Он подцепил пальцем Олесин подбородок, лизнул в ухо, прижал зубами мочку. А когда сзади Олеся коснулась шелковистая кожа головки, ни кричать, ни говорить тот не мог из-за вовремя поймавших его губ. Опять стало горячо и больно. Длинный стон ушёл в Никитин рот.       Никита медленно вдавливался в Олеся, сантиметр за сантиметром.       Не удержался — обхватил ногами талию, впился пальцами в исполосованную шрамами спину, выгнулся, чтобы было легче, и непроизвольно повёл бёдрами, самовольно насаживаясь ещё глубже. И застонал.       Толчок.       Олесь едва не задохнулся, забыв, как дышать — внутри не осталось места.       Толчок.       Чужой лобок, трущийся о его кожу. Внутри опять дёргает задетую головкой точку. Знакомый сладостный спазм.       Толчок.       Прохладные ладони скользят к ягодицам, обхватывают и прижимают ещё плотнее к себе.       — Н-Никита-а-а…       Толчок. Спазм.       Неожиданно сухие губы накрывают сосок. Второй. Прикус. Зубы впиваются в крепкую напряжённую кожу. Язык выводит спирали.       — П-пожалуйста…       Толчок. Спазм. Толчок. Спазм.       Одна рука отрывается от ягодицы, перемещается к его возбуждённому члену, обхватывает и начинает скользить вверх-вниз, вверх-вниз, подстраиваясь под скорость самого Никиты. Ещё один стон.       Толчок. Толчок. Толчок. Спазм. Спазм. Спазм.       Потом Олесь плохо соображал, что было. Отчётливыми остались только холодные пальцы на его ягодицах, язык Никиты, вылизывающий ему лицо с шеей, и сам Никита — в нём. Засосы, больше похожие на ссадины, перемежаемые наливающимися синяками укусов, стоны — его в закусываемые губы и Никитины ему в ухо. Размеренные сильные толчки, сначала медленные, потом всё быстрее и быстрее. Он опять кончил. И опять Никита собирал губами его сперму и делился ею с ним. Внутри было мокро от семени самого Никиты, но он, как одержимый, двигался дальше, точно не мог насытиться, или вообще не заметил, что достиг пика. В любом случае, меньше у него не стал.       А потом… а потом он увидел Лену. Лицо её было бледным и заплаканным. Она пыталась подняться, но руки не могли найти опоры, а ноги отказывались держать. Она в упор посмотрела на Олеся выцветшими блёклыми глазами — и это было последним, что он увидел, провалившись в беспамятство.