Овладевая судьбой

Tom © Ненавижу людей, которые при любом удобном случае преподносят что-то вроде: «А я же говорил…» Но дело в том, что вот уже вторую неделю я сам себе «А я же говорил!» В общем, история с проституткой не может закончиться ничем другим, да? Повезло только той бабе из фильма «Красотка», так ведь? Но почему-то я не могу смириться. Не могу перестать думать о нем и… о нас. Ну, так ведь не бывает… Я не единственный, кто переспал с парнем просто так… Ну, вот взял и… Таких мужиков хоть отбавляй, да ведь? Чувствую себя инфантильным табуретом, на который внезапно приземлили свою тощую задницу, посидели и пошли дальше. И никто, ничего не объяснил как следует. И как назло те вещи, которые раньше меня не волновали, с которыми я смирился, сейчас начали жечь меня изнутри с новой силой. Будто мое привычное состояние одиночества обострилось именно в тот момент, когда я отправил кулон Биллу и понял, что причин для встречи больше нет. Я ведь сидел у окна, пялился на ночной город в компании кружки с горячим шоколадом и был уверен в том, что мне никто не нужен. Ни домашнее животное, ни девушка, ни даже просто подружка для нечастых встреч. А теперь… Халат на стуле, кружка в раковине, зубная щетка в стакане — куда бы я не посмотрел, со мной говорило одиночество. Ни пропущенных звонков на телефоне, не сообщений в социальных сетях — никто не интересовался мной. Теперь, приходя домой, я включаю плазму, не важно какой канал, фильм или клипы, важно, что в моей квартире раздаются хоть чьи-то голоса. Я могу пить кофе на кухне, или стоять у того самого окна, разглядывая рекламные щиты, могу пялиться в черный экран ноутбука, но внутри все одно — я устал. Устал от работы, от одиночества, от пустой постели, устал от мыслей о брюнете. Чертова осень, да когда же ты кончишься? Уже выпал первый снег, осень, давай мы уже попрощаемся до следующего года?! Курю. Редко. Но сейчас курю. Упиваюсь сигаретным дымом, улыбаюсь подрастающему щенку. Странно, но мне кажется, что еще вчера он был толстым карапузом, которым я хвастался Биллу. А сегодня он уже другой: здоровый проказник с длиннющими лапами и громким лаем. Беспородный, но преданный и всегда готовый выслушать. Я раньше думал, что люди, которые разговаривают с животными — сумасшедшие. Нет, одно дело ради забавы спросить, чем он желает ужинать, но совсем другое — прийти домой, опуститься на пуф и жаловаться на клиентов, судьбу и брюнета. Нет, стоило бы Скотти назвать Биллом, так бы я… спятил бы быстрее. И сколько бы времени не прошло, легче мне не становилось. Морально я будто медленно угасал, хотя изнутри сгорал от едких, неправильных чувств. Неправильных, потому что я не должен испытывать нечто подобное к парню, а едких, потому что избавиться от них я не могу. Я работал изо всех сил, но не потому что хотел вывести филиал из кризиса, а потому что хотел утопиться в работе, чтобы не думать, не чувствовать, не сожалеть. Что мне еще осталось? Даже встречи с Лу теперь давят, будто в один момент что-то во мне уловило какую-то неправильность в нашем общении. Слишком откровенные улыбки, слишком частые касания и вопросы, которые мы не должны обсуждать. Но все-таки кое-что мне осталось… До сих пор я надеюсь и верю, что это осень на меня так дурно влияет и вот-вот все наладится. — Да, Скотти? — питомец повернул ко мне морду. — И чего я унываю? Расклеился как подошва старых кед под дождем, да? Все пройдет… Редкие хлопья снега медленно спускались с самого неба. Поднимающееся солнце заставлял меня дышать глубже и ровнее. Глядя на него я понимал, что сегодня новый день и возможно, именно сегодня все встанет на свои места. — Так, мне пора на работу, а ты отдыхай, — я погладил друга между ушей и поднявшись с пуфа направился в коридор. Bill © В день первого снега я всегда загадывал желание. Потому что свободные танцы снежинок завораживали и напоминали о чем-то счастливом из детства. Но вот на улице снегопад, а подумал о Томе, которого больше не должна волновать осень. Как он там говорил? Она на него дурно влияет… Я вздохнул. Не знаю, Том, ты или осень, но кто-то из вас меня заразил хандрой. И в яркой листве под ногами я вижу твои губы… Полные, красные от поцелуев и болезненных поцелуев. В темным стволах деревьях видятся твои глаза и волосы. А ветер доносит обрывки твоих фраз, как самых обидных, так и приятных, что трогали меня до глубины души. Но все прошло, да, Том? Яркость осени, что сводила тебя с ума ушла, а вместе с ней угасла и твоя яркость. Твой образ постепенно стирается и все, что между нами случилось — тоже. Так пусть снег похоронит все то, что нас сначала свело вместе, а затем развело. Пусть однажды мы увидим друг друга иначе… — Билл? — Вздрагиваю. — Билл, ты спишь с открытыми глазами? — Оливер, нельзя же так пугать. — Это кто кого еще напугал? — он встал рядом и с каким-то пренебрежением глянул на падающий снег. — Залипаешь тут со странным выражением лица, что я мог подумать? — Это просто красиво, — я еще раз посмотрел на снег и отвернулся. Последнюю неделю мы не вылезали из галереи сутками, потому что готовились к новой выставке. Несколько раз мне казалось, что все вот-вот сорвется, потому что вместо праздничного открытия придется устраивать похороны Оливера, которому досталось больше меня. Но на этот раз я больше переживал не об организации, а о том, что несколько моих картин тоже будут представлены миру. — Конечно, — Оливер усмехнулся, — не краски наполняют смыслом картину, а ее история. Не смотрят так на снег просто потому что он красивый. Его толстые брови хмурятся в тревоге, а я отмахиваюсь: — Забей, — хлопаю его по плечу. — Переживаешь из-за первой выставки? — Да что мне, — пожимаю плечами, — выставка общая, так что не сильно волнуюсь… — Ага, — подмигнул, — расскажи мне. Ладно, я пошел дальше работать. Серия работ, которую я передал Оливеру нечто настолько интимное и личное, что делиться подобным — точно грех. Это что-то вроде пойти голым в кондитерскую, купить там пончик, натянуть его на член и пойти дальше по делам: в аптеку, на почту и в банк. Ну, любой кто это увидит поймет: ты болен и член у тебя крошечный. Я так точно и не понял из-за чего, но карандаш был заточен под карие глаза, затянутые резинкой каштановые волосы и хмурый, чуть усталый взгляд. Мне было так плохо, что я ушел в художественный запой и рисовал не останавливаясь несколько суток. Все самые красивые, нежные воспоминания я перенес на бумагу. Если бы душу можно было представить в виде души, то каждую дыру в ней, каждую щель и трещину я бы закрыл картиной из этой серии. Я бы так хотел, чтобы все между нами было иначе… Чтобы мы познакомились по-другому, чтобы могли просто разговаривать, не зная постыдной правды друг друга. И этим работам отведена целая стена, когда другим художникам досталось куда меньше места. Когда я принес Оливеру картины, то даже не рассчитывал их показывать, то есть, не думал о них в таком русле. Для меня они были чем-то моим и только для меня. Но хозяин галереи увидел их и даже не выслушал моих объяснений. Хотя что я мог ему сказать? Совсем недавно я мечтал о выставке, бредил ей, а теперь отказываюсь выставляться? Хорошо, что он не вызвал мне скорую. Гоню от себя мысли о возможной реакции Тома. Хочу, чтобы он пришел и увидел то, что будет сокрыто от всех: история о нас с ним. Хочу, чтобы он понял, что я вроде как… сожалею, потому что не дал ему шанса объясниться. Мне понадобилось время, чтобы посмотреть на ситуацию под другим углом. Чтобы понять, что я тоже был неправ… Да, мой путь был нелегок и я частенько встречал уродов, но нельзя из-за этого закрываться от внешнего мира. Если бы Том начал вести себя как я с самого начала предполагал, то я бы быстренько и послал бы его куда подальше — опыт в этом деле у меня большой. Но кто теперь расскажет, как бы оно было, если бы я хотя бы дал ему возможность объясниться? Но я также знаю, что все проходит. И осень, и чувства, и даже власть воспоминаний — угасает. И то, что еще вчера дарило бурю эмоций, сегодня ничего не значит… Avt © Том откинулся на спинку кресла. Рабочий день подошел к концу, а желания идти домой так и не появилось. Единственное, что заставляло его думать о дороге домой — Скотти, который прилежно ждет его там. Эртройт прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. Тело откликнулось болью. Запах бумаги, кофе и сладких духов секретарши тут же наполнили легкие. Плечи заныли от усталости и напряжения, а в голове проскользнула шальная мысль, что пора бы вернуться в спорт зал. Ему стоило немыслимых усилий покинуть кабинет и спуститься на парковку. Как только он сел в автомобиль, в кармане завибрировал телефон. — Да, Джордж, я тебя внимательно слушаю... — Ты полный гавнюк Томас Эртройт, почему ты меня игнорируешь, а? — Потому что у меня нет времени на твои упреки, о том, что я никчемный друг, — твердо ответил Том, пристегивая ремень безопасности. — Да потому что это так и есть! Томас, вот когда мы последний раз с тобой виделись? Живем в одном городе, а такое ощущение, что на разных планетах. — Я только с работы, чего ты хочешь? — Я жду тебя в клубе «G» через час! До встречи! Друг отключился, так и не услышав сверхсложные словесные конструкции, состоящие сугубо из отборного немецкого мата. Чего-чего, а ругаться на английском Том так и не научился. Tom © Вхожу в квартиру, на ходу снимаю с себя обувь, куртку, ботинки, рубашку, брюки вместе с нижним бельем. Влетаю в душевую кабинку, намыливаюсь гелем, чтобы смыть весь запах пота и рабочего дня. Дальше полотенце на бедра, быстрыми шагами по спальне, нелепые попытки высушить волосы и одновременно найти нужную одежду. Дальше кормлю Скотти: — Ты тут один не скучай, ладно? Знаю-знаю, — глажу пса по загривку, — ты думаешь, что я плохой хозяин и не люблю тебя, да? Но это не так. Просто Джордж уже так давно меня не видел, что думает обо мне во сто раз хуже чем ты. Ты только не переживай тут, не волнуйся, ложись спать. Я не долго... - на прощанье касаюсь губами лба собаки и, улыбнувшись, отхожу от него. В гостиной хватаю наручные часы с полки, взгляд мельком падает на почту, которую я утром получил, но так и не проверил. Я проверяю, нет ли среди вещей чего-то срочного и вдруг натыкаюсь на желтый сверток с печатью об отмене доставки. — И что это такое? Я спрашиваю себя, но ответ уже вертится на языке — кулон. Ночной клуб "G" это что-то вроде местного элитного гадюшника. Конечно, не каждая змея может сюда попасть, но склизких шипящих тут предостаточно. Джордж специально выбрал это место. Так он пытается меня наказать, потому что знает, что я недолюбливаю это заведение. И хотя нужно отдать должное: обслуживание приличное, шоу-программа интересная, а еда вкусная. Что еще нужно людям, которые пришли просто пообщаться? Хотя если таким людям нужно что-то еще или кто-то… То с этим тут тоже нет проблем. Комнаты для приват-танцев, стриптизерши, полуголые официантки и просто огромный спектр услуг, доступный гостям. Рыжеволосая бестия на каблуках и в одних трусиках напоминает о нашей последней встрече с Биллом. И о его любви к тирамису. Джордж, читавший меню, своеобразно поприветствовал меня: — Да неужели? — Привет! Жму ему руку и сажусь напротив. — Эртройт, я уж решил, что ты полная сука и не приедешь, — в голосе звучит алкоголь. — Да не гони, когда я так поступал? — я взял меню. — Все однажды случается в первый раз, — гаденько ухмыляется он, — да ведь, Томас? — Точно-точно, — киваю, — и друг впервые может по роже получить. — Не рычи, Томас. Я ведь твой друг так что никому не расскажу, даже под пытками… — Если не заткнешься, — я быстро глянул на него, — я сам начну тебя пытать. — Что будете заказывать? — Перед нами появилась брюнетка с ярко-подведенными глазами. — Сегодня у нас ночь райских птиц, чем дороже заказ, тем больше градус веселья! — задорно выдает она. Я еще раз смотрю на девушку и до меня медленно доходит. Ночь райский птиц? Это поэтому ее тело обтянуто в разноцветную сетку, которая практически ничего не скрывает? — Мне, пожалуйста, пепельницу, — улыбаюсь, — бутылку «Uor», и пока что все. Девушка подмигивает и исчезает где-то в тумане клубного дыма. —Так вот, — друг, поджигает сигарету, — рассказывай, как дела? — Все как обычно. Ничего нового не случилось. Проблемы в фирме были, но я думаю, что о работе не стоит? — Ты прав, — он щурит глаза, выпуская дым, — а если не о работе? — Ах, да, у меня теперь собака есть. — Да, ладно? — наигранно удивляется он, сука, че ты ждешь? Неужели про брюнета хочешь узнать? — Джордж, может скажешь, чего ты хочешь? — прямо спрашиваю я. Но официантка будто вклинивается между слов и опускает на стол мой любимый ореховый виски. — Если вам еще что-то понадобится, я к вашим услугам... — девушка играет бровками. Я же смотрю то на нее, то на ехидно улыбающегося Джорджа. И девушка должна бы уже уйти, но все еще стоит возле стола. Нет, он никогда мне не забудет Билла. И ведь сука уверен, что у нас с ним что-то было. Мысли навязчиво липнут на черепную коробку и я зову: — Милая, — ей приходится нагнуться ко мне, — через час в чилл-аут, согласна? — девушка кивает. Джордж тут же меняется в лице и смотрит на меня недоуменно. Конечно, человек, который до этого ни разу не пользовался подобными услугами, вдруг решил начать. Зато как красиво я пел Биллу, что с таким как он никогда дела не имел. Но да, все случается в первый раз. — Шустрый ты, — Джордж затушил сигарету, — ты же вроде бы был против такого вида услуг? — Не поверишь, недостаток секса толкает на самые решительные и аморальные поступки, — я делаю первые глотки виски. — Ну, ну, — хитрая улыбка, — может, если ты так раскрепостился, уже расскажешь о том вечере с сюрпризом? — Я уже все сказал, Джордж. Но могу повторить: у нас с ним ничего не было. — Да-да, — посмеивается, — и поэтому на твоем запястье его кулон? Я спокойно смотрю на безделушку, что перед самым выходом намотал на запястье и так же спокойно отвечаю: — Так это его? Нашёл при входе в квартиру, вот и таскаю. — Ну да, я так и подумал. Значит, этот Билл для тебя ничего не значит? — Думаешь, что я упал ниже плинтуса? — стараюсь не допустить дрожи в голосе. — Что для меня может значить шлюха? — Ладно, не бубни. Да и он не обычная шлюха, знаешь ли. Подруга, что посоветовала его, пригласила меня на выставку в эту субботу. И этот Билл там подрабатывает… Правда, неизвестно кем. Так что едем со мной, вернешь ему кулон и заодно посмеемся все вместе. — У меня дела в субботу, — отмахиваясь я. — да и неинтересно мне. — Не хочешь все-таки любовничка повидать? Я осушаю стакан и с каким-то садистским удовольствием спрашиваю: — Слушай, так может это ты хочешь его повидать? Для себя заказать побоялся, вот и решил на мне отыграться. И если бы я его трахнул, то вроде как и тебе не так зазорно было бы, да? — Еще чего придумаешь? — спокойный взгляд. — Так почему не хочешь идти на выставку? И в голове как назло ни одной приличной отмазки. И если откажусь, что Джордж только сильнее уверится в своих подозрениях. Нужно просто согласиться с ним. Сходить на выставку, вернуть кулон и полностью избавить Джорджа от ненужных мыслей. — Между вами ведь ничего не было? Значит и бояться нечего. Или все-таки было? — Не заткнешься, я уйду домой. — Ты еще маме пожалуешься, Томас. Че ты ведешь себя как курица, которую застали за сексом с ящерицей? Ну, трахнул мальчишку, ну и ладно. Трахнул ведь? Взвываю: —Нет, — в несколько глотков осушаю стакан, наливаю еще порцию, и так же опустошаю его, — ты перебарщиваешь. Зачем? Я схожу в субботу на эту выставку, и ты увидишь, что он уже и не помнит кто я такой. — Томас, меньше нервов, за безразличием легче спрятать ложь. —Сука... — сквозь зубы, — Джордж, ну, вот как я с тобой столько лет живу, а? — Просто ты меня любишь, не так ли? — Я тебя ненавижу! Ты невыносим, знаешь об этом? — А еще я хороший друг… Не знаю, что повлияло на нас дальше: алкоголь или просто тот факт, что тема исчерпала сама себя, но про Билла мы больше не говорили. Я пил так, чтобы забыть обо всем. И даже о двадцати минутах на единое с зеленоглазой птичкой. Наверно, это даже за секс считать нельзя, так… неловкие попытки быть раскрепощенным и взять свое. Домой я вернулся под утро. Погулял с собакой и лег спать. Bill © Суббота. За окном снова осень. От снега и следа не осталось, но это ненадолго. Уверен. И его осень, такая яркая и сумасшедшая, исчезнет. Пройдет моя выставка и из моей жизни он тоже исчезнет. Это все из-за кулона. Вот жопой чувствую. Он обещал мне его выслать, но я его так и не получил. Проблемы с почтой или с его памятью? Он забыл? Или передумал? Ждет, пока я позвоню и напомню? О, нет, не дождется. Этот камень моя судьба. Печально, но моя судьба в его руках. В галерее уже играла музыка, тут и там стояли молодые парни с подносами для шампанского. Оливер, облаченный в черный костюм ходил туда-сюда и раздавал последние указания. На входе топталась пара охранников, которых тоже нарядили к брюки, рубашки и ботинки. Не нужно было быть специалистом в вопросах языка тела, чтобы понять, что им неудобно и непривычно в новом амплуа. Недалеко от них замерли в ожидании девушки, что будут встречать гостей. Я же стоял в глубине зала и смотрел куда угодно, только не на стену, где висели мои картины. Несколько раз мои картины висели в этом зале, но я не волновался. Наверно потому, что даже не считал это чем-то особенным, не воспринимал это как шаг вперед для себя, как для молодого художника. Это все было вроде как просто подачкой со стороны Оливера, который по каким-то причинам верил в то, что я талантлив. И чтобы хоть как-то поддержать меня, он размещал мои картины где-то в самом конце ставки, куда посетители не всегда доходили. Я только сейчас это понял, когда увидел свои картины на центральной стене под хорошим светом и с номерами, которые давались только картинам, что будут участвовать в аукционе. Поэтому я так сильно волновался сейчас? Взгляд мой метался туда-сюда, а руки я спрятал в карманы и сжал в кулаки, ощущая неприятную влажность ладоней. Не только поэтому. Сегодня я представила свои картины, которые значит для меня как никогда много. Это моя личная история,мои эмоции и чувства, о которых придется говорить на публику. На картинах замер Том. Где-то со спины и в рубашке, где-то на фоне ночного города, где-то только руки или его обнаженный торс, но все это разрушит любые сомнения — герой портретов мне лично знаком и… дорог? В глубине души я надеялся, что картины выкупят и моя история станет простым украшением чужих стен. Такова судьба моих полотен. И то, что толкнуло меня на их создание также навсегда покинет меня… Мысль, которая не дает мне покоя все это время… А что если Том не врал? Что если он был со мной честен, а я в силу своего опыта не понял этого? нужно ли говорить, что при каждой подобной мысли у меня в груди беснует вина? — Билл, ты жив? — Оливер материализовался из воздуха. — Пройди на лестницу, через пять минут открытие... Я киваю и наблюдаю за тем, как только что пустое помещение наполняется людьми, звуками и звоном бокалов. Я шел к лестнице и старался подбодрить себя. Да, Билл, в этой жизни просто не бывает. Но любая гора покоряется только тому путнику, который продолжает свой путь на глядя на обстоятельства. И ты должен идти вперед через страхи, сомнения и неудачи. Все наладится… Все гости собрались у лестницы, на которой стоял Оливер, а за его спиной я и другие художники. — Дамы и господа, — ласкающий слух тон голоса, — сегодня я приглашаю вас на открытие выставки: «Измученные чувствами!». Полотна, на которых оживают самые разные чувства и эмоции: от ненависти до любви и обратно. И каждый из наших художников сегодня не просто представляет картину, но раскрывает перед вами свою душу… Сначала я смотрел строго в спину Оливера, слушал его голос и уже молился, чтобы все это скорее закончилось. Казалось, что волнительнее момента в моей жизни еще не было. И вот взгляд против моей воли оказался на лицах гостей. Ценители искусства выглядели по разному, но всех их объединяло одно: лоск, красота и шик. Я разглядывал женщин, мельком смотрел на мужчин, старался не задерживаться на ком-то взглядом. Но не получилось. Оливер закончил говорить и только это удержало меня от обморока. Я смог сосредоточиться на том, что происходит вокруг меня. И не сразу понял, что мир попросту лишился звуков. Начальник продолжал жестикулировать и явно еще не закончил свою речь, гости также перешептывались, а я… Том смотрел на меня и не отводил карих глаз. Я пытался… Пытался не думать о том, что ожидает меня впереди, когда он увидит картины, которые мне еще предстоит представлять, но не справился. Руки затряслись от осознания, что я пропал… Что он теперь все поймет… И сердце замерло. Чертова осень... Tom © ...чертова осень, зачем она подарила мне тебя? Твои стеклянные сейчас глаза, широко распахнутые ресницы и ярко-карие глаза. Замершее в ожидании лицо, ты ведь сейчас тоже ничего не слышишь да? Что происходит? Расскажи, а. Джордж толкает меня в бок, отвлекаюсь от пухлых губ, на которых, кажется, мой взгляд просто повесился. Друг склоняется к моему уху: — Что ж вы так пялитесь друг на друга, голубки? Спокойно Том, держи себя в руках. Отвечаю ему: — Он удивлен меня тут увидеть. Представляешь, встретить тут, в месте, где он занимается искусством, человека, который знает его как шлюху? Он испуган, смотрит на меня и думает, а не сдам ли я его сейчас со всеми потрохами, — кошусь на бледного Билла, — и тогда его карьера художника окончится великим провалом. Замолкаю, гляжу на друга, тот кивает. Сейчас мы стоим у работ молодого художника Ника Ло. Парень, блондин, нарисовал свою девушку во время секса... Он толкает речь о том, что все в этом мире подчиненно только сексуальному желанию и удовлетворению этого желания. Это является основой всего и только в этом кроется правда. По его мнению, мужчины приходят в этот мир, чтобы давать, а женщины — принимать. Поэтому, у мужиков член, который несет в себе энергию созидания, а у женщин — вагина, служащая вместилищем для дара мужчины. Если честно, меня чуть не вывернуло от его рассуждений, зато Джордж неустанно кивал и поддакивал ему. Далее была восточной внешности девушка, которая рисовала ступни людей. Алиса Мерти рассказывала нам о том, что каждый кто приходит в этот мир, оставляет в нем свои следы. И именно человеческие стопы — главное вместилище чувств. — Фетешистка, — шепнул мне на ухо Джордж. — Тогда предбудущий — сексуальный маньяк. — Ну, у того хотя бы интересные картины были, знаешь ли. Конечно, как же, картины ему понравились. Дальше была девушка с ярко-зелеными волосами, вся такая яркая и неформальная. Она говорила о том, что чувства кроются в цветах, чем ярче, тем чувственнее. Яркие пятна, больше похожие на плохую копию теста Роршаха, располагались аж на трех огромных листах. Может быть, она в чем-то права, но... не знаю... меня не зацепило. Затем был мужчина в возрасте. Он начал свой рассказ о том, что дар рисования у него появился, когда его домашние пираньи откусили четыре пальца его правой руки. Кстати, теперь он рисует исключительно руки, четко прорисовывая каждую линию и черточку на коже, каждую пору и отражая это все в цвете. Такое ощущение, что все художники рисуют то, чего им не хватает. И он нам «пел» о том, что вся эмоциональность кроется в руках, а не в словах, не в интонации голоса. Ведь дела мы делаем руками, а слова ничто - пыль. Мужик по ходу спятил. — Так мы скоро человека тут соберем, — усмехнулся Джордж. — Ему нужно с фетешисткой пообщаться, думаю, есть о чем поговорить. Мы переходили к следующему художнику и друг уже хотел что-то ответить мне, как общий «ах» прервал его. И я замер. У стены с полотнами стоял Билл. Он уверенно смотрел на подошедших и вроде как ничуть не стеснялся мужского тела, что частями красовалось на его картинах. Джордж все понял быстрее меня и только его вопрос открыл мне глаза: — Говоришь, между вами ничего не было? Вот и собрали человека. Получился я. Bill © Вот и все. Я ко всем чертям забыл все слова. И в толпе из почти пятидесяти человек я вижу только его ошалелые глаза. Он узнал. Узнал. Но понял ли? — У камней нет чувств. И ветер не запирает в себе эмоций. Это можем делать только мы —люди. Меня зовут Билл Каулитц и я представляю вам свою серию картин. Я считаю, что чувства это то, что делает нас живыми, что наполняет нас, заставляет совершать подвиги или наоборот, прятаться и трусить. И только когда мы скрываем их, прячем и не слышим их голосов… Они мучают нас. Я встал вполоборота и посмотрел на картину, что висела в центре. На ней ночной город и силуэт человека с кружкой в руке. — Если бы мы могли говорить открыто и искренне всегда, то всем было бы легче. Я считаю, — глубокий вдох, — что каждый из вас, так же как и человек на этих картинах, испытывал тоску, уныние, возбуждение и… любовь. Но разве это имеет значение если вы заперли это все внутри? Воцарилась тишина. Одна из картин до сих пор осталась скрытой от всех под черной тканью. И я передумал ее показывать. — Спасибо за внимание. Выдыхаю. Я сказал не то, что хотел. Я сказал это не так, как репетировал. И реакция зрителей мне не понятна: они перешептываются, разглядывают меня и картины. А я встречаюсь взглядом с Оливером, он жестами меня просит рассказать о картине «Секунды доверия» или «Секунды веры». Выдохнув, я все-таки сдергиваю черную ткань. Том, что приткнулся губами к моему животу. Его прикрытые глаза и влажные губы, которые я так старательно выводил в дни художественного запоя. — Основа моей коллекции, ее вершина и ее сердце, «Секунды доверия». И замолкаю. Встречаюсь взглядом с Томом. Что же ты, Том, это была наша осень... Tom © Я помню этот момент. Я помню, как мне было хорошо с ним. Я помню, как я вдруг захотел лечь именно так. К Его оголенный живот, мои обнаженные плечи и умиротворенное лицо. До дрожи. Что же ты делаешь, дрянь?! — Говоришь, ничего не было? Голос Джорджа. Что же ты Билли так конкретно меня спалил? — Не сейчас, — я даже не гляжу в его сторону. — Вот как заговорил... — А теперь переходим к следующему художнику... — говорит Оливер. Группа двигается дальше, люди обходят меня, а я стою на месте. И он стоит. Чертов художник. Avt © Оставшись наедине у картин, что соединяли их сейчас, они еще несколько минут молчали. Том, немного отошедший от шока, приблизился ближе к рисункам, начал подробнее рассматривать их. А Билл стоял и рассматривал Тома, будто сравнивая с тем, что было нарисовано на его собственных работах. — Меня никто и никогда не рисовал... — Том наконец-таки отлип от картин, глядя на художника, — только Джордж, когда-то давно, еще в университете. Но по-моему он жопой рисовал, потому что вообще было не похоже... — поджал губы, пряча руки в карманах. Несколько секунд тишины, и Билл ее нарушает: — Твой друг на многое способен, — грустное утверждение. —Да, — сделал несколько шагов по направлению к жемчужине коллекции, — я хочу себе эту картину... — Зачем? — Слушай, — Том коснулся его руки, — ты прав. Я виноват перед тобой. Но Билл… — Картина твоя. Хоть все забирай, — выпалил брюнет. — Как тебе их подписать? Том посмотрел на него и не понял. Его сухие губы изогнулись в кроткую улыбку. Глаза блестели надеждой. Наверно он хотел, чтобы Эртрой скорее ушел, чтобы не маячил тут, вот и готов выполнить все. — Хотя бы эту, — грустно усмехнулся мужчина, — подпишешь ее для меня? — Кто ж картины подписывает, дубина? — возмутился брюнет. — То есть, там есть моя подпись. Не стану же я рядом добавлять: «На долгую память, Тому» — Да откуда ж мне знать, — пожал плечами. — И то правда, — кивнул. Том старался не злоупотреблять близостью парня, поэтому смотрел на него короткими, но такими чувственными взглядами. Он разглядывал его, открывал его заново. Его веснушки у носа, глаза, губы… Хотелось коснуться. И объяснений этому желанию Эртройт не знал. Он искал в нем хоть что-то, что подтвердит догадку… Билл был таким податливым потому что хотел поскорее отделаться от него. Но не находил. Брюнет продолжал смотреть то на картину, то на Тома, но не пытался сбежать и даже еще ни разу не нагрубил. И Эртройт решил пойти во банк: — Давай вместе прогуляемся после выставки, а? Билл коснулся взглядом Тома и тут же посмотрел в бок, где стоял Джордж. — Только вдвоём, без него, — тут же ответил Том. — Не боишься, что он поймет? — Да уже все поняли, — рассмеялся Том и снова коснулся прохладной ладони. — И знаешь, даже как-то проще стало. — Да уж, — Билл вздохнул и виновато улыбнулся, — хорошо, тогда увидимся еще. — Договорились. Пойду, если я пропущу презентации других художников, то, как я определю лучшую работу? Билл, не раздумывая ответил: — Лучшая будет висеть на стене в твоей спальне. Джордж встретил друга тяжелым взглядом. Он сложил руки на груди и смотрел так пристально, будто ждал объяснений. Но Тому нечего было объяснять и он просто спросил: — Что? Конечно, Джордж не удержался от колкого ответа: — Все-таки вы трахались! Они смотрели друг другу в глаза, Том понимал, отпираться больше нет смысла: — Да, — твердо, —и не раз, — он мерзко улыбнулся. Джордж скривился в лице: — Вот чего-чего, а этого я от тебя не ожидал, — шипение. — А чего ты от меня ожидал? — улыбнулся. — Джордж в чем дело? Разве не этого ты хотел? — Я уж точно не хотел, чтобы мой друг стал пидарасом. Он прошел дальше, а Том, не ожидавший подобной грубости, остался на месте. Tom © Я как-то уже думал об этом, но вскользь и не трезвый. Все-таки почему Джордж решил отправить ко мне парня проститутку? Что должно происходить в голове человека, чтобы прийти к чему-то подобному? Да, можно все списать на желание Джорджа подшутить надо мной, но тогда почему он сейчас так отреагировал? Ну, отправил ты другу парня по вызову, ну, друг не растерялся и не упустил возможность попробовать что-то новое… Что тут такого? И Джордж спокойно подшучивал надо мной, сам заводил этот разговор, давил на меня и его явно не смущал тот факт, что я мог переспать с Биллом. Казалось, что он уверен в этом и достаточно просто к этому относится. Но тогда почему он сейчас разозлился? После того, как все картины были представлены, гостям еще можно было походить по залу, пообщаться с художниками и решить, хотят они купить какое-нибудь полотно на аукционе. Билл был очень популярным. К нему не прекращался поток людей. Все его картины выставлены на аукционе и что-то мне подсказывало, что сегодня вечером все полотна обретут новый дом. Стало даже как-то неприятно… Нет, мне мало одной картины, мне нужны все пять. Bill © Я даже не верю, что это происходит со мной. Все эти люди, столько вопросов и мнений, пожеланий. Внутри все сжимается в предвкушении аукциона. Но вот что меня беспокоит, я не хочу продавать «Секунды доверия», я хочу подарить их Тому. — Мальчик, ты сегодня звезда выставки, —Оливер приобнял меня за плечи. — Да уж, — дергаю плечами. — А все потому, — продолжал он, — что твоя история реальна. Я сразу это понял, как только увидел твои полотна. Но вот сейчас о этой галерее ходит главный герой твоей истории и это только сильнее будоражит. Не так ли? — Оливер, давай не будем об этом. И хочу попросить тебя снять «Секунды доверия» с аукциона, я не продаю эту картину. У мужчины аж глаза на лоб полезли: — Билл, их нельзя снимать, они обещают стать самой дорогой картиной сегодняшнего аукциона. — Плевать, я обещал эту картину другому человеку... — Зачем ему, — он криво улыбнулся, — эта картина? Если он в этом сам участвовал? Забудь. Картина участвует в аукционе. Вот же урод. Никогда не замечал подобного за ним. Поставил деньги превыше моей просьбы… В итоге картину купила какая-то девушка, которая участвовала в аукционе онлайн. Ее купили за немыслимые для меня деньги. По-моему в этой вшивой галерее вообще никогда о такой сумме не слышали. Почему мне вдруг стало так важно отдать Тому эту картину? ну же, Билл. Тебе ведь стало приятно, когда он сказал, что хочет ее? А сейчас я стоял у раковин в мужском туалете и просто не мог поверить, что уже ничего не изменить. Том опять решит, что я променял его на деньги… — Билл? — Я хочу побыть один. Но Том явно не тренированный пес, который следует всем командам. Он подходит и светает рядом. — Чего нервничаешь так? — Не твое дело. — Ооо, — радостно воскликнул он, — а я все думал, где тот грубиян, что постоянно хамит мне. Вот же он. Я оборачиваюсь к нему и хорошенько бью кулаком в плечо. — Тебе смешно? Потому что для тебя эти картины ничего не значат, да? — Не правда, — ловит мою руку. — Мне смешно, потому что ты смешной, когда злишься. — Да, я тебя, — но и вторю мою ладонь этот мерзаец поймал. — Чего ты бесишься-то? Я дышал часто, потому что боялся расплакаться. У меня было то единственное, что хоть как-то могло искупить мою вину перед ним, но и его я продал за деньги. Обида убивала. — Я хотел, — шёпотом, — чтобы эта картина досталась тебе. Он ответил спокойно: — Значит, она достанется мне, не переживай, ладно? И я почему-то поверил ему. — Давай уйдем отсюда? Avt © Они вышли на улицу и оба как по команде поморщились от холодного ветра. — Куда теперь? — Том склонил голову набок, рассматривая спокойное лицо художника. — Вообще-то я устал и очень хочу спать... — виновато улыбнулся. — Без проблем, хочешь, отвезу тебя домой? — Да, было бы не плохо. Короткий диалог казался чем-то привычным и правильным. Будто и до этого они хотели разговаривать только так: спокойно и с уважением, но справились только сейчас. Они прошли на автостоянку, уселись в автомобиль, Том первым делом произнес: — Пристегнись. — Ехать не далеко... —Пристегнись, — повторил он. Билл недовольно буркнул и пристегнулся. Том завел автомобиль. — Ты попадал в аварии? Да? — Да, мне было девять лет. Машина тронулась с места и Эртройт плавно повернул руль, освобождая парковочное место. Рядом стоял автомобиль Джорджа и Том совсем некстати подумал, что даже не попрощался с другом. — Все обошлось? Том выдохнул. Сейчас он смотрел перед собой, но перед глазами уже мелькали картинки — почти забытые воспоминания. — Том? Мужчина нажал на тормоз и машина, качнувшись вперед, остановилась. Глухой шум двигателя наполнял тишину. Том вдруг откинулся в сидении, прикрыл глаза и начал рассказ: — Мы с сестрой очень мечтали попасть в цирк, который приехал в Берлин лишь на несколько дней. Его голос звучал тихо, безэмоционально, будто пересказывал рекламу с телевизора. — Отец отпросился с работы. Джесс была старше меня на два года, тогда ей только-только исполнилось 11 лет. Мы ехали по автобану, дождливое утро... а на часах без трех минут десять. Билл нахмурился. Внутри воцарилась пустота. — Потом по новостям во всем обвинят моего отца, только... он был не виноват. Он ехал медленно, ну, по сравнению с другими водителями. На дорогу выбежала лисица, я закричал, отец среагировал быстро, ударил по тормозам, развернул руль... нас вынесло на встречку. Я взглянул на часы, без одной минуты десять. Удар. Билл коснулся его руки, сжал. Том внезапно выпрямил спину и продолжил: — Отца выбрасывает через лобовое стекло. А мою сестру дергает с заднего сидения вперед. На часах ровно десять. Меня спас ремень безопасности, как и маму… Так что, поверь, — он серьезно посмотрел на Билла, — не стоит пренебрегать правилами безопасности.