Автограф на снегу

      Про то, что телефон звонил, хотел, чтобы я встал,       Оделся и пошел, а точнее, побежал,       Но только я его послал,       Сказал, что болен и устал, и эту ночь не спал. (с) Завораживающий низкий голос прервал мою бредовую ночь рингтоном будильника, мозг согласился с поэтом и отказал мне в попытке поднять и оттащить себя на работу. Голова раскалывалась, а тело конкретно лихорадило. Сил с трудом хватило на то, чтобы шатаясь, добраться до туалета. Следуя примеру классика, послав все куда подальше, я влез обратно под одеяло и вырубился. Из нездорового забытья меня снова выдернул телефон – адское изобретение человечества, – звонил Сергеич. С мыслью заменить саунд будильника на что-нибудь менее пророческое, я принял вызов. - Люк, ты где? Тащи свою задницу на работу, пока тебя не хватились! - Дима, я сегодня не приду – заболел, – я прохрипел в трубку, чуть отодвинул ее от уха и болезненно скривился – моя голова не выдерживала отборный мат на высоких частотах и мощных децибелах. - Люк, нехороший человек, занимающийся сексом без длительных отношений, ты опять за старое? Знаю, как ты болеешь! – как-то так, если цензурно, потом что-то еще на татарском про мои моральные жизненные принципы – плохо понял детали. После еще одна переводимая фраза: – У тебя будут неприятности, когда Юрий Алексеевич узнает! – в паузе я сипло послал его туда, где он меня только что представил и положил трубку рядом – визгливый ор шефа и без громкой связи было отлично слышно, а когда он спустил пар, я с опаской прислонил трубу к уху и продолжил хрипеть: - Дим, не за старое я! Реально болен – простыл, температура, шевелюсь с трудом. - Чё, правда, что ли? Тебе нужна будет бумажка. Ты Свету вызвал? - Нет еще… - Я вызову, и только попробуй не оказаться дома! Да, и еще я пришлю к тебе кого-нибудь бесполезного в качестве няньки! - Я могу рассчитывать, что это будет Тоша? – в моем скорбном состоянии шансы увидеть рядом друга невелики, но попробовать стоило. - Я сказал – бесполезного и в качестве няньки, а не артдиректора-собутыльника! – Дима отсоединился, не выслушав моих веских аргументов в пользу Антона. - Дайте умереть в одиночестве, Дмитрий Сергеевич и компания... – пробормотал я в тишину, а после заставил себя уделить внимание обиженной голодной Дуське. Высыпал остатки корма в сомнительной чистоты мисочку, но Дуська не капризничала – проголодалась. Замер у окна, грея руки о радиатор, не имея ни сил, ни желания больше шевелиться. За окном со вчерашнего дня ничего не изменилось: все то же бесцветное унылое небо, тот же мерзлый грязный асфальт, по которому ветер гоняет мусор, такие же озябшие обнаженные деревья, те же уставшие ссутуленные люди, та же серая угнетающая атмосфера. Глупо было надеяться, что именно сегодня выпадет вдруг снег. Если бы я мог, я бы с радостью сейчас уснул и не просыпался… до снега или до весны – до любого цвета, отличного от серого... а лучше совсем не просыпаться. Из прострации вырвал ненавистный телефон – Алена! Возмутилась моему отсутствию, объявила трусом, а после долго хвасталась, какая она молодец, интриговала недосказанными пикантными подробностями. Собственно, мне свезло, что она больше хотела высказаться, чем поговорить. Под ее бесконечную торжествующую болтовню я вернулся в кровать и подремывал, но настойчивый звонок в дверь вернул из полузабытья и потребовал телодвижений. - Ты заблудился? – я не верил, что Димасик мог так со мной поступить. - Сквозняк! Дуська выскочит! – Андрей преградил путь любопытной кошке ногой и решительно втолкнул меня внутрь, захлопнув двери за спиной. – Как ты? - Она что, дура – выскакивать? Там же холодно! - Люк, кто у тебя там? – заволновалась Алена на другом конце связи. - Ничего интересного, Аленушка, продолжай рассказывать – я весь внимание, только выгоню свидетелей Иеговы! – шипел я в трубку, скептически рассматривая гостя, об ноги которого ластился трехцветный урчащий комок шерсти. Парень, проигнорировав насмешливые намеки, разделся и потащил меня из коридора, пытаясь не наступить на откормленную мною до округлости мяча предательницу, что продолжала об него тереться и путаться под ногами. – И как он тебе в постели? Вялый? – я сочувственно поднял брови, а Андрей вырвал у меня телефон и сбросил вызов. – Какого черта?! Она же не дорассказала, а мне интересно было! – я во всю мощь своего немощного тела вырывался. Парень, не зная географии квартиры, удивленно поглядывал то на меня, то на ручку закрытой двери, которую безуспешно дергал: – Заперто? Что у тебя там? - Сказку про Синюю бороду читал? Рекомендую – познавательно. Если ты ищешь мою постель, то нам туда, – я кивнул на свою комнату. – Но игра вроде окончена – нечего тебе в ней делать. - Люк, – тихий голос слился с шорохом шагов, – это ваше пари... - Да, и я в нем проиграл, ты хочешь об этом поговорить? – резко оборвал я возможные оправдания виноватого голоса и закашлялся. – Я не в форме сегодня, для душещипания… - Но ты же легко мог меня развести на секс, почему не дожал? – забавно у него получалось, я еще и виноват… - Слишком быстро все вышло, захотел растянуть удовольствие и передержал, – усмехнулся я. Кажется, он меня заставляет оправдываться. - Она меня даже на ночь не оставила, а ты? Ты тоже так поступил бы: выгнал среди ночи, а на утро выставил фотосессию на форуме? – Андрей словами травил меня, как зверя, а его руки заботливо укладывали в кровать и укутывали одеялом почти с головой. - Сейчас я тебя пожалею… Как бы я поступил, ты никогда не узнаешь! – я бессвязно бубнил из-под одеяла и мечтал, что он наконец-то заткнется. – Фотосессия – блин, сколько всего пропускаю! Но ведь секс с Аленой того стоил? Ходят слухи, что она виртуоз. - Сильно преувеличивают, – Андрей подтянул компьютерное кресло к кровати, расположился в нем, вытянув ноги. Кошка тут же вскочила к нему на колени. Ну не сволочь? Десять лет пряталась от всех и вся! Мне позволено гладить это своенравное животное только в процессе насыпания корма, а тут такое радушие! - Алена – это твой выбор. Возможно, я тебя меньше разочаровал бы, – зачем-то я продолжал безрадостный диалог. Все приоритеты ясны. Все точки над "ё" расставлены. Сохранить бы свой гребаный внутренний мир и не повестись на качели предпочтений неустойчивой ориентации моего харизматичного гостя. Повисло молчание, он откинул голову на спинку, закрыл глаза, зарывшись пальцами обеих ладоней в мех Дуськи, которая, оглушительно урча, уже подставляла живот для ласки. Скрипнувшее кресло и недовольное мяу тяжело спрыгнувшей Дуськи вывели меня из полудремы размышлений: я вздрогнул от неожиданности – парень сидел на корточках практически лицом к лицу со мной, рядом с ним Дуся, опершись лапами о край кровати: один на двоих цвет глаз и одна на двоих тревога в них. - Прости… Ты обиделся, да? – Андрей как-то по-детски растерянно смотрел, и я, не желая того, окунулся в его взгляд. Это так выглядит? Я обиделся? А что, похоже? Возможно... Подсознание, воспользовавшись моим бессилием, распахнуло самые дальние антресоли памяти, куда я спрятал свою единственную осознанную обиду. Меня накрыло ненужными черно-желтыми воспоминаниями. До тринадцати лет я был нормальным счастливым ребенком, любил маму и папу, отлично учился и казался почти послушным. Я был даже счастливее многих своих закомплексованных сверстников. Имея баскетбольные данные, смазливую внешность и неплохие карманные деньги, я уже в этом возрасте пользовался нехилым таким успехом у девчонок, и не только у ровесниц! В дальнейшем я часто задавался вопросом: почему в тот день дал себя уговорить, почему не остался дома? Возможно, встреча в другой день оказалась бы не такой роковой для меня? А может, эта встреча не случилась бы никогда. Память отказала мне в этом компромиссе – случилась бы. Я шел к нему: мама упросила пойти на дурацкий семейный праздник к ее родственникам, шантажируя веским аргументом – будет ее любимый младший брат с женой и дочерью, которого она не видела пятнадцать лет, и она хочет меня ему показать. Репутация блудного дяди впечатляла – дебошир, алкоголик, ловелас. Мама восторженно описывала его прегрешения, которым, казалось, нет числа. Снедаемый любопытством посмотреть на этого мерзавца, я и притащился с родителями в тот день навстречу своему фатуму. Когда подбадриваемый мамой, с кислой миной расчехлялся, развязывая шнурки, услышал незнакомый мужской баритон. Я поднял глаза и застыл. Говорят «красив как бог» – он был именно таким, как бы пафосно это ни звучало. Светлые тесные джинсы на великолепной мускулатуре бедер, белая майка, подчеркивающая рельеф широких плеч. Черная как смоль челка падала, прикрывая кошачьи, цвета янтаря или очень светлого меда, глаза. Я, кажется, даже дышать перестал, только таращился и мелко дрожал где-то внутри. - Привет, племяш! – мужчина протянул мне, застывшему на корточках, руку. Я как во сне поднял свою в ответ и рывком за нее был поставлен на ноги. – А ты здоровый для своего возраста! – он обнял меня одной рукой и похлопал по плечу. Я жадно вдыхал запах табака и хорошего одеколона и отчаянно пытался удержаться на ватных ногах. Не знаю, как мне удалось выглядеть в тот день нормальным, но раз скорую не вызвали, значит все же справился. Именно в тот день я впервые надел маску. Она была неумелая, наспех скроенная, прикрывающая мою растерянность и безумие. В течение многих лет я ее педантично дорабатывал до совершенства – нарисовал широкую улыбку, стёб, цинизм, стер все следы любви и сострадания, нажал «Caps Lock» и вывел «похоть», а подписал это творение строчкой из песни:        «Я не хочу обидеть вас – мне дела нет до ваших мук» (с) Спустя годы маска стала моим лицом. Как-то попытался заглянуть под нее и удовлетворился – нет ничего под ней хорошего, только немножко плоти и костная ткань. Каждое его объятие для меня было единственным и последним, очередное рукопожатие таким же, и всякий раз я убегал, чтобы, жадно вдыхая запах с ладони, мастурбировать, а после, пытаясь не разреветься, плескать себе холодной водой в лицо, но это пока был маленьким. Чем старше я становился, тем реже его видел, тем лучше держал себя в руках и еще сильнее хотел… Мы виделись не больше десятка раз. Он скользил отсутствующим взглядом, не задерживаясь на лице, не разговаривал со мной и исчезал закончив с приветствием. Я принимал как должное, что не существую для него. Он избегал встреч со мной, а я избегал встреч с ним. Однако, прикрыв веки, до последней морщинки в уголках смеющихся глаз могу представить его лицо, вспомнить запах, а голос… его голос я узнаю из тысячи. Лет пять назад случайно имел счастье видеть его спящим. За каким-то своим барахлом прискакал к родителям с утра пораньше. А накануне он с семьей проведывал сестричку в лице моей мамы и заночевал. Я остолбенел в проеме двери, уткнулся лбом в косяк и не мог оторвать глаза. Одеяло сбилось, он лежал на животе, разметавшись по кровати. Я задыхался от картины этого великолепия: никакие модели из мужского порно не могли с ним сравниться. Вот собственно... эти крохи воспоминаний – почти все, что у меня есть, чем дорожу. Объятие, рукопожатие, голос, запах и погруженная в сон мужская фигура. По памяти изрисованные альбомы: вот он улыбается широко и ласково, только в глазах что-то колкое и хищное застыло. Вот на другой странице курит – большие сильные ладони, одна подпирает подбородок, в другой между пальцами, чуть потресканными на сгибах, зажата сигарета... широкие, плоские, потемневшие от никотина ногти. Вот он спит… и ни один рисунок не стоит и мизинца оригинала. Черно-белые рисунки, и только глаза я рисовал цветными. Я вырисовывал каждую мельчайшую деталь, и пока портрет не окончен, пока еще было что подправить, я был с ним. Я его касался, я его любил, я получал какое-то странное наслаждение, граничащее с экстазом. Рисовал и наслаждался своим безумием. Был бы счастлив сказать «и все». Мне стоило остановиться на горечи платонической безответной и невозможной первой любви. Однажды я все испортил, но не об этом сейчас... На кого мне обижаться за то, что мне вывихнуло мозг от близкого родственника, от мужчины старше на двадцать лет, пьющего и избивающего свою четвертую жену, терроризирующего дочь. Их затравленные взгляды без любви к нему: только страх и покорность... я отдал бы все, чтобы поменяться с ними местами. Я отдал бы все за возможность сидеть у его ног как пес и не сводить глаз с янтарного взгляда. В старину говорили – мыл бы ноги и пил воду... пил бы. Я отдал бы жизнь только за один поцелуй… И как-то я бросил ее к его ногам: он равнодушно поинтересовался «чей мальчик», брезгливо столкнул меня со своего пути и вымыл после руки. Иногда я позволяю себе расслабиться и накрыть свою застывшую душу теплым одеялом воспоминаний о нем, но такое расслабление обычно тянет за собой депрессию, из которой я с каждым годом все тяжелее и медленнее выбирался. Нашел себе игрушки, позволяющие выжить.       Лежа в теплой воде ванной комнаты,       Я борюсь с искушением лезвия (с) Я боролся и с этим искушением вместе с Чернецким. Не видел смысла в своем нелепом существовании, но инстинкт самосохранения, желание жить были сильнее, нашептывая, что не я выбирал родиться, не я выбирал стать выродком и не мне решать, когда уйти. И лишь иногда, позволяя себе такие фантазии, вертел прямоугольничек лезвия в руках и делал небольшой надрез. Смотрел на струйку крови, стекающую по запястью, на густые капли, тяжело падающие в воду, становящиеся бурым туманом в ней и тающие, чтобы уступить место следующей частице яда в моей крови. Представлял, как легко можно все закончить. К моменту, когда кровь в ранке сворачивалась, меня обычно отпускало. Я заклеивал порез пластырем, который предусмотрительно держал на полочке рядом с лезвием, и накручивал напульсник, скрывая следы своей слабости в виде россыпи мелких белых шрамиков на коже запястья. Мда, на что мне обижаться, Андрей? На то, что встретил тебя, что ты с такими же глазами? На то, что не решился тебя обидеть глупым соревнованием и создал в своем больном воображении иллюзию себя нормального рядом с тобой, а ты выбрал не меня? Нет, Андрюша, я на тебя не обижен. Я закрыл эти двери, просто замкнулся, чтобы чувствовать себя в безопасности, с каждым годом я закрываю все больше дверей и не задумываюсь, а сможет ли кто-нибудь снова попасть внутрь. Тебя пустил и жалею. Ты напомнил мне, каким я был – юным и наивным.

***

- Ты обиделся, да? – трепет ресниц, горечь искаженных гримасой губ и красные пятна стыда на щеках. Янтарные глаза просили ответа, все такие же ласковые, немножко встревоженные моим самочувствием, как будто он не уходил вчера из клуба не со мной, как будто не звонила сегодня Алена-победительница, как будто я влюблен и это взаимно. - За что? – стряхнул наваждение и, отбросив одеяло, уселся, ежась и рассматривая нелепо виноватого парня, пытаясь разобраться, что ему от меня сейчас-то нужно. – Андрей, ты забываешь, я участвовал в игре. Ты нарушил экосистему пари. То, что я знал о твоей осведомленности, не значило, что я отказался от удовольствия процесса, просто усложнились правила и, кстати, ты не в курсе, Алене я обещал, что ты сам меня попросишь о сексе и если бы не обстоятельства вчера, то я выиграл бы именно на своих условиях! - Ну, прости, что подставил… Что у тебя с Аленой? - Не стоит извиняться, малыш, игра окончена – я проиграл и ты мне больше не интересен. А с Аленушкой у меня сладкая ненависть уже десять лет – настоящее сильное чувство! Моя девочка снова меня не разочаровала, змеюка подколодная! - Она тебя любит. - Температура и бред только у меня, но, кажется, это заразно. Отползи! Мало ли, что еще подцепишь. - Люк, мы не сможем остаться даже друзьями? - Не сможем. Мы ими не были, мы были партнерами в игре. А сейчас сделай тишину, что-то меня совсем везет. Устал я от твоего психоанализа! – я вернул себе горизонтальное положение. - Ты горишь, где градусник? – Андрей коснулся моего лба ледяными пальцами. - В ванной, в аптечке, – машинально ответил и осекся, а парень уже отправился разыскивать ванную и аптечку в ней. Плохо дело – у меня там не прибрано – я гостей не ждал. - Люк, что это? – характерный крик из недр моей обители дал понять, что парень нашел мои игрушки. - Вот бывает, посмотришь на человека и не знаешь, куда его послать, судя по виду – он уже везде был, – я сунул голову под подушку: сейчас начнется очередной виток бессмыслицы. - Зачем тебе это в ванной? – парень приволок горсть пластырей в одной руке и аккуратно зажатое лезвие между пальцами другой. - Ноги брею, – ляпнул первое пришедшее в голову, пытаясь увести разговор в стёб. - Покажи! – Андрей ссыпал свои находки на стол. - Ноги? – удивился я, но он уже дергал застежку браслета. – Отвали, придурок! – я вырывал руку, но, понимая тщетность своего сопротивления, сдался – пусть смотрит. - Ты больной! – парень разглядывал следы моих депрессий. – Зачем? – глядя на запястье, спросил то ли у него, безмолвного, то ли у меня, а потом коснулся губами. - Это моя рука, а у тебя есть две своих собственных! Андрей, во что ты играешь? - В любую игру, где есть мяч, а что? – эти его наивные глаза и ловкий уход от ответа меня снова загоняли в тупик. То ли температурное состояние, то ли невинная ласка, а возможно просто его присутствие рядом заставляли путаться мысли. - Я про сейчас, – упрямо настаивал я. - В тебя и меня. - А вчера? - Ледяной принц ревнует? – что-то изменилось в его взгляде, а я вообще перестал понимать этого парня. В начале нашего знакомства он казался мне открытой книгой, но чем дольше мы общались, тем труднее становилось разобраться, даже о чем он говорит, а невербальная речь оставалась за гранью понимания. – Хочешь, чтобы я ушел? Дождемся врача и я исчезну. - Останься. Если ты уйдешь, он пришлет мне нянькой кого-то из своих – тогда мне точно не скоро станет легче. - А почему он сам не ухаживает за тобой? Я почти весело хихикнул, представив себе его обязательный дорогой костюм и галстук, а в руках луковица и нож – на моей кухне он варит мне суп – паноптикум. - Вряд ли снизойдет, – я наконец-то освободил руку, и, к счастью, прозвучал входной звонок, остановив все дальнейшие не приносящие радости вопросы. – Это Света – врач! Откроешь? – он послушно с немного потерянным видом пошел к двери. - Привет! Я Света – доктор этого несносного больного, а вы его няня на сегодня? – донеслось от дверей. Легкий шум раздевающейся Светки, и она беззвучно возникла на пороге комнаты. - Что случилось, Люк? – оттуда же и поинтересовалась девушка, а из-за ее спины выглядывала потрясенная рожица моего няня. Он округлял глаза и одними губами мне что-то сигнализировал. Светка впечатлила бы любого неподготовленного знакомца: росточком за метр восемьдесят, несколько угловата, но не лишена изящества. Жесткие черные волосы, собранные на затылке в вечный хвост, высокие скулы и раскосые глаза выдавали в ней азиатские корни. Эти же корни наложили руку и на ее темперамент – непробиваемый мрамор лица и ровный безэмоциональный голос. Андрею было от чего ошалеть. - Страдаю, Светик, – я скорбно сложил брови домиком. - Я приготовлю что-нибудь, – сказал Андрей и исчез из моего поля зрения. Дуська потрусила за ним. - Что тебя беспокоит? - Так сразу и не скажу... может, глобальное потепление?.. Света равнодушно скользнула по кровати и по мне взглядом и, развернувшись спиной, раскладывая какие-то бебихи на столе, велела: - Раздевайся. - Как скажешь! Светик, уверен ты неоднократно представляла меня голым, занимаясь сексом с какой-нибудь богатой амебой! – выбравшись из постели, я сбросил халат и, подавляя дрожь озноба, встал у нее за спиной в одних тапках. Когда Света развернулась от стола только легкий взмах коротких ресниц выдал ее замешательство, но и он мог быть лишь игрой моего, требующего хоть какой-то реакции на эксцентричную выходку, воображения. - Я так предсказуема? – равнодушный голос, в котором не было ни намека на сексуальность, или на шутку. – Я хочу тебя, ты нужен мне, мальчик мой. Температуру измерял? Получив положительный ответ в градусах, ничуть не смущаясь моей наготы, ощупала лимфоузлы, развернув меня к свету, осмотрела горло и заткнула уши стетоскопом. - Дыши, не дыши... - В тебе еще не проснулась похотливая сучка? – я интересовался, проигнорировав просьбы о контроле дыхания. - Делай что говорю, Люк! Черт побери! – кажется, я смог расшевелить ее нервную систему и вызвать легкое раздражение. - Будь здорова, но… Оу, делать что скажешь? Надеюсь это что-нибудь неприличное? - Размечтался! – Света воткнула шприц мне в ягодицу. - За что ты меня так ненавидишь? – взвыл от неожиданности и зажмурился. - Я не тебя ненавижу, мне не нравится то, что ты олицетворяешь! Больной! - Люк, а почему ты голый? - Андрюша, не стесняйся – помоги врачу! – сквозь полуприкрытые веки я увидел остолбеневшего в дверях с чашкой чего-то дымящегося Андрея. – Мы в больничку играем! - Обычное дело, Андрей, Люк меня соблазняет. Проходите, поставьте чашку на стол, а то уроните еще… – пояснила Светлана и сунула мне в руки пластиковый контейнер. – Сходи в туалет и пописай в баночку. - Свет, ну ты меня недооцениваешь, я давно к горшку приучен, – прихрамывая на порадованную лекарством ногу, побрел в указанном направлении. - Тебе помочь? – обходя Андрея, я чуть качнулся. Голова пульсировала от боли, сжавшей виски, и в глазах окружающий мир медленно начинал вращаться. Тело просило тепла и покоя, но я продолжал шляться нагим и паясничать. - Помочь в чем? Подержать или попасть в баночку? – приподняв бровь, поинтересовался у вспыхнувшего парня. Аккуратно наполнив емкость необходимым, я вернул Светлане плотно закрытый стаканчик: - Держи мой богатый внутренний мир. Даже боюсь представить, что ты на досуге с этим фетишем делаешь, – вняв измученному состоянию, позволил себе лечь. - Я позвоню Юрию Алексеевичу и скажу, что у тебя простуда и ты хороший мальчик, – Света потрепала меня по волосам, проявив небывалую эмоциональность. – Я зайду к тебе завтра. Выздоравливай. - Светочка, не можешь и дня без меня прожить? - О да, загибаюсь без твоего тонкого юмора и шарма. - Люк, скажи, есть хоть один человек репродуктивного возраста, которого ты не тянул бы в свою постель? – интересовался Андрей, проводив врача и протягивая мне чашку бульона. - Вчера появился – это ты, – парень оставил без ответа мое заявление, поставившее жирную точку под вопросом «о нас», просто поджал губы и одарил очередным взглядом, разбираться в значении которого я не стал. Разговаривать стало не о чем. Тот, кого я обещал не тянуть в свою постель, бесцельно бродил вокруг нее, а нагулявшись по комнате, остановился у шкафа, перебирая книги, накопившиеся в доэлектронно книжную эру на моей полке. - Почитай мне, – вспомнил, как мама мне, болеющему в детстве, читала. Тогда, повинуясь ее голосу, и температура падала, и кашель прятался, и голова не болела. - Что почитать? - Все равно – там все книжки любимые… - Можно не Достоевского? – Андрей вынул белый лаковый переплет и поднял на меня вопросительный взгляд. – Алан Маршал подойдет? А у него фамилии нет, только звание? - Шутка засчитана – подойдет, только рассказы – ок? Они там – с середины тома. Парень подхватил кошку, следовавшую за ним по пятам, и расположился в кресле у кровати. Мои надежды на то, что добрые рассказы окажут животворящее действие, не оправдались. Либо у парня с дикцией полные нелады, либо читать так и не научили, а чтец из него был никудышный: он спотыкался о знаки препинания, заикался на длинных словах и прерывался на шумные вздохи и сглатывания. - Андрюш, а тебе кто-нибудь говорил, что ты прекрасно читаешь вслух? - Нет, ты будешь первым, – Андрей благодарно улыбнулся и я снова в тупике: он настолько наивен или идет бесконечный троллинг… - Нет, не буду. Подай плеер, я в наушниках пережду, пока ты поупражняешься в чтении. - Я вот удивляюсь, Люк, как ты, будучи такой сволочью, до своих лет дожил? - Имел наглость, - сел взбивая подушку, изображая намерение уснуть. - Лежи, слушай! – рявкнул парень, я дернулся, удивленно похлопал глазами и подчинившись тирании вытянулся в постели. Когда Константин, он же Кот (получил прозвище не столько как сокращение имени, а скорее за вкрадчивость движений) вошел, открыв двери запасным ключом, атмосфера в моем жилище неумолимо превратилась из напряженной в нервную, угрожая трансформироваться во взрывоопасную. Абсолютно бесшумно возникнув в проеме двери, заставил нас вздрогнуть от неожиданности: - Привет, Люк, что делаешь? - Ищу родственников в Австралии, можно на Мальдивах, лишь бы подальше отсюда... – мрачно бросил я. – Соскучился. Привет, Кот. Андрей рассматривал внушительную фигуру мужчины: высокий рост, мощное телосложение, коротко остриженные волосы, костюм и блютуз в ухе – типичный телохранитель, кем он, собственно, и являлся. - Люк, меня к тебе Юрий Алексеевич приставил. Ваша помощь, молодой человек, больше не нужна, услуги будут оплачены. - Что? – Андрей удивленно переводил взгляд с купюры в своей руке на Кота, с него на меня, скептически пожавшего плечами. – Да что ж вы за люди-то такие? - Обычные люди, у которых есть деньги – бери и не выпендривайся, – я попытался вразумить пунцового от злости парня. - Я переоденусь? – покончив с приветственными ко мне и прощальными к Андрею знаками вежливости, Кот исчез в стороне ванной. - Ты выгнал моего чтеца, а я скучаю, – кивнул на брошенную в сердцах уходящим Андреем книгу. Переодетый в футболку и спортивные брюки, Кот вертел книгу и искал, где расположить свои полтора центнера: с сомнением посмотрел на не выглядевшее убедительным кресло на колесиках и осторожно опустился рядом со мной на кровать. Читал он отлично, делая правильные паузы и выделяя диалоги интонациями тихого голоса. Напряжение последних часов начало отпускать, я подполз и прислонился к плечу, чтобы заглядывать в книгу. Кот переложил книгу в другую руку и приобнял меня свободной. Практически убаюканный мягким голосом и пригревшийся под боком в почти нежном объятии, я принял гениальное решение – быть порванным на тряпки... потянулся к тонким губам, которые самым непостижимым образом мне ответили. - Кот? – я ожидал чего угодно, но не ласки в ответ. - Юрий Алексеевич, дал четкие указания – если тебе понадобится секс, ты должен его получить. И… я не против. - Проклятье! Ненавижу! – я забился в крепких руках, пытаясь освободиться. Головная боль усилилась настолько, что я почти ничего не видел. Хотелось бить, рвать в клочья твердые как камень мышцы. – Ладно, где я нагрешил – понятно, – истерично кричал. – Ты-то чего? Где он нашел твое слабое место? Шантаж? Деньги? - Люк, не все меряется шантажом и деньгами. Ты что-нибудь о преданности, дружбе, любви слышал? Я не задумываясь умру за Лексеича, а переспать с тобой не проблема – удовольствие. Тебе бы тоже стоило пересмотреть отношение к нему. Он тебя любит. - Любит?! Как часть собственности? Чтоб он подавился своей любовью! Так ненавидят! – я выскользнул, и, вскочив в тапки, попытался куда-то бежать, но в одно движение был пойман Котом. Нелегко спорить со здоровенным телохранителем, когда на тебе ничего кроме тапочек не надето. Он меня отправил обратно в кровать, нежно лишил возможности двигаться, заставил выпить что-то противное, чмокнул в поникшую макушку и, устроившись рядом, хорошо поставленным голосом продолжил чтение. Кот подавил мой бунт и, педантично следуя указаниям Светы, не выпускал из постели неделю – не позволил умереть от простуды.