– Ты кому лемурчика прислал? Это ты мне: узбагойся?! Ладно, сейчас я тебе так узбагоюсь… – окно квипа нервно искрило всеми возможными смайлами, которые грозно клацали зубами, размахивали оружием, крутили пальцами у виска и зло шипели в режиме Caps Lock. – Третья глава подряд без нцы! Переписывай, говорю! (Муза, «Эмбюленс для автора»)
...Ушел я не сразу. Стоял и смотрел на ярко освещенные окна, за которыми сухо и тепло, где был мой привычный мир и куда еще не поздно вернуться. Скорее всего, теперь меня выслушают. Вот только это больше не было нужно. Я прислушивался к новому, зарождающемуся где-то в районе плотно сжатых челюстей чувству. Злость. Она нравилась, она заглушала стыд. Медленно, но верно она меня заполняла, давала силы, толкала прочь и требовала разрушений. Поскальзываясь на раскисшей земле, шел по своей черной полосе, не разбирая пути, не выбирая направления, и ноги принесли на вокзал. В тот момент я не контролировал свои действия. Просто купил билет и сел в поезд, отправлявшийся туда, где учился Валера. Любящий и преданный. Четыре года называл себя моим парнем. Когда он уехал учиться, я даже не сразу обнаружил его отсутствие. Валерка становился сильно заметным, когда, настаивая на моногамности наших отношений, наводил порядок в моей людной постели. Возможно, отправившись к нему, я хотел почувствовать себя любимым, или наоборот – стремился разрушить свой мир до основания. Не знаю, чего мне хотелось. Я даже не знал, кто я. Злой, опустошенный и одинокий. Педантично жег мосты с прошлым, и этот процесс завораживал, приносил сардоническое наслаждение. Валера оказался терпелив к моим выходкам, но я был убедительным – он меня вышвырнул из своей жизни*. Сейчас, вспоминая то время, мне хочется забиться в угол и свернуться калачиком, защищаясь от всего, что натворил. Но тогда… Развалинами собственной жизни был удовлетворен: от нее прежней оставалось совсем немного. Прочный каменный фундамент превратился в зыбучий песок, который продолжал меня затягивать. Нравилась мысль, что я один, совершенно один, не нужно притворяться, что-то из себя изображать. Мне было все равно, не осталось ничего, кроме злого холодного цинизма. Я чувствовал азарт от того, что поступаю неправильно, и не боролся с ним – не хотел. Азарт заставлял ощущать себя живым, как никогда раньше. Вдохновенно разрушая все на своем пути, торопился навстречу фатуму. Появление Влада на пороге замкнуло круг, по которому я мчался. Влад. Пошатываясь, стоял передо мной, опираясь о звонок, и не смотрел в глаза. Подавив порыв захлопнуть двери и проглотив саркастическую улыбку, я молча отстранился, освобождая вход. Отпустив вопящую кнопку, дядя сделал нетвердый шаг и замер в проеме. Мы с минуту стояли друг против друга: я – намертво вцепившись в ручку открытой двери, он – скользя замутненным взглядом по мне и укутывая ароматом зноя, алкоголя, никотина и парфюма. Когда я встретился взглядом с его голодными жадными глазами, все мышцы в теле свела сладкая судорога, а дальше было все как в тумане. Горячие губы, звук рвущейся ткани, руки, ласкающие грубо, больно, но так желанно. «Ты хотел быть моей шлюхой?» – первые слова, которые Влад произнес. Я не отвечал, смотрел ему в лицо, изучая, познавая заново: взмокшие волосы прилипли к коже, капля, стекающая по виску, приоткрытые губы и в поволоке пьяной страсти глаза цвета виски. Мой сон наяву. Я не верил в происходящее, но я его чувствовал. Опустившись перед ним на колени, осторожно освободил от тесных брюк, белья и уткнулся лицом в пах, обнимая за ягодицы, дыша им, тихо скуля. Любовь к нему была болью, и секс не оказался исключением. Влад не тратил время на подготовку. Отстранился и, надев презерватив, одним резким движением поднял меня и опрокинул спиной на диван. Раздраженно сорвал оставшуюся на нас одежду и замер, изучая, касаясь тела лишь взглядом. Глядя в глаза, раздвинул ноги своими коленями. Я раскрылся навстречу, приподнимая таз, бесстыдно предлагая себя. С легкой усмешкой он неторопливо провел ладонями по моим икрам, задержался на бедрах, сжав сильными пальцами, и очень медленно вошел на всю длину. Остановившись на несколько секунд, гипнотизировал меня немигающим взглядом, его дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы. Таким же неспешным движением вышел из тела и резко, с гортанным стоном, проник снова, ускоряя темп, переходя на бьющий ритм. Он знал, что делает, да и я не был девственником, беспощадные толчки доставляли боль и наслаждение одновременно. Это не было занятием любовью, это было сумасшествием, дикостью, грозой в пустыне, когда иссушенная земля впитывает каждую каплю, не оставляя на поверхности и следа. Тридцати пяти градусная жара и льющийся с нас пот, хриплое, рваное дыхание и животные стоны. «Кричи, мой мальчик,» – прохрипел Влад и перевернул меня, ставя на четвереньки. И я кричал, ни капли не сдерживаясь от счастья, от желания, от боли. Когда не в силах выносить пытку наслаждением, попытался себе помочь, он грубо заломил ласкающую руку за спину. «Нет, ты кончишь, когда я позволю». Я подчинился своему богу. Властные руки, сильное тело и мое желание ему принадлежать. Отдавался без остатка, каждой клеточкой: стремился, чтобы руки стали его руками, ноги его ногами, вжаться, раствориться, стать им… «Ты меня любишь?» – догадавшись наконец включить кондиционер, я сидел у ног Влада, как и мечтал когда-то в детстве. Он, разомлевший в перерыве бесконечного секс-марафона, ласково перебирал пряди моих волос. «Я тебя хочу,» – его губы искривила тень улыбки, а я, ласкаясь, коснулся щекой нагого бедра и, положив голову на колени, закрыл глаза – так тоже хорошо, мне хватит, лишь бы рядом. К вечеру третьего дня Владимир ушел. И к этому я оказался не готов. Познав его, больше не представлял жизнь врозь, но он был другого мнения. Все прозаично – позвонила жена, возвращаясь с дачи, Влад сказал, что ему уже пора. Я совсем забыл об этой стороне его жизни. Паническая мысль сжала холодными пальцами горло – уходит! Я снова один. Мне не хватало кислорода, каждый вдох давался с трудом. «Люк, ты разве не понимаешь, что наши отношения невозможны? Их не примет никто!» – ласковая улыбка, не затронувшая медовые глаза, которые были холодны, как медь. «Я приму, и ты... разве этого мало?» – нелепое нытье: он утолил свой голод, я больше не нужен. «Не обобщай, малыш, твой дядя слишком стар для бунтаря, но это не исключает, что изредка мы сможем видеться. Ты очень хорош в постели, и я был бы не против повторить,» – он не мог мне помочь, он уходил. «Изредка» оказалось слишком мало, чтобы хватило заполнить пустоту моего мира, мне нужен был весь Влад, чтобы с ней справиться. Пустота. Без него она прогрессировала в вакуум, который требовал заполнения. Знал бессмысленность своих звонков, но снова набирал номер и звал. Сначала он обещал, потом отсрочивал обещания и просил набраться терпения, позже взывал к моему благоразумию, а после он прекратил принимать мои звонки... Я же спал, скрутившись вокруг телефона, но набранный абонент больше не хотел меня слышать. Андрюша, некоторые двери лучше не открывать, иначе ты будешь входить в них снова и снова. Я продолжил свое падение, входя в штопор. Заполнить душу было нечем, но яд в крови разбавить было легко. Первый укол мне сделал Сергей. Снисходительно хмыкнул на протянутую руку и спросил, во что я собираюсь одеваться – на улице лето! Показал места на теле, куда колоть не так удобно, но где следы позволят носить открытую одежду, не провоцируя излишнего любопытства окружающих. Несколько неприятных секунд приготовления, сама инъекция, и мой мир взорвался красками, наполнился смыслом и ощущением всеобъемлющего счастья. «Я абсолютно счастлив!» – снова и снова мысленно выкрикивал, веря, что толкование странным словам имеется, постигая неведомое ранее значение, таящееся в них. Сладкий спазм сознания, эйфория от беснующейся химии в венах. Когда меня отпустило, я заплакал от потери, но эту потерю была возможность восполнить. Простая, пусть неприятная процедура. Хотел пожить у Сергея, но он струхнул от моей жадности к кайфу и, пообещав не отказывать мне в поставке, выставил за двери. «Ты как будто ищешь, где умереть, мой дом – не то место». Алкоголизм – явление социальное, наркотики – для индивидуалистов. Я закрылся в квартире, где каждый сантиметр пропах Владом, где каждый взгляд сулил воспоминания о моих трех днях в его объятиях. Теперь было чем заполнить время без него. Приезжал Кот, долго всматривался, что-то искал на моем лице. Я в свою очередь попытался воспроизвести по памяти, как вел себя раньше: глупая улыбка, идиотские шутки. Получилось неубедительно. Отказавшись от попытки выглядеть «нормальным» Люком, смотрел в сторону и ждал, когда Константин уйдет, а парень не торопился: спросил о планах, я неопределенно пожал плечами в ответ. Изучающий взгляд начал нервировать. Когда он, неожиданно поймав мою руку, осмотрел внутренний сгиб локтя, потом другой, я мысленно поблагодарил Сергея за науку. Однажды попытался спрыгнуть. Из интереса. На чистом упрямстве продержался два дня: не спал, не ел и бросался из угла в угол. Ты не сможешь почувствовать этот голод. Когда тысяча голосов шепчет тебе «да», и ты пытаешься справиться с этим, но желание надвигается как волна, оно дразнит тебя, оно хочет утолить свою жажду, и шепот становится все громче, пока не превращается в крик «сейчас». Это единственный голос, который ты слышишь, единственный, который хочешь слышать, и ты принадлежишь ему. Я сдался. Отец приехал именно в тот момент, когда я все приготовил. Звук открывающейся двери заставил, подпрыгнув от напряжения, просто прикрыть негожее хозяйство одеялом. Он что-то говорил, меня же бросало то в жар, то в холод, голова гудела, как котел с кипящей водой. Отец тревожно смотрел, его губы шевелились, а я не слышал слов, я боролся с желанием чихать и чесаться. Когда он спросил про наркотики, я с трудом сдержал истерический смех. Клацая зубами, соврал, что не употребляю. Мне хотелось курить, хотелось трястись и дрыгаться, хотелось размахивать руками и прыгать подобно ополоумевшей марионетке. Отец сказал, что мне нужна квалифицированная помощь. Потребность уколоться затмевала происходящее в реале. Я жаждал, чтобы он ушел вместе со своей тенью отряда кошачьих, оставив меня в покое. Крепко сжал зубы, кулаки, напряг плечи, сплел ноги и старался не мычать и не раскачиваться. Когда приступ прошел, я, тяжело дыша, связно поинтересовался, почему вдруг Юрий Алексеевич решил побеспокоиться обо мне. Я ведь ничего не забыл? Мы оба знаем, что он думает обо мне, педерасте и проститутке, что папы больше нет, а есть Юрий Алексеевич. Боится за свою репутацию? Так я из дома носа не кажу и его не компрометирую. Он молчал, слушал неожиданно связную тираду и шарил по моей похудевшей фигуре больными глазами. Мне же не было дела до его боли, я чувствовал себя намного хуже. Отец просил позволить позаботиться обо мне. Криво усмехаясь, я прояснил ситуацию: живу в его квартире только потому, что мне так удобнее, но если мешаю, то могу легко исчезнуть прямо сейчас. Он снова заговорил о клинике, где могут помочь и без согласия пациента. Я зло бросил, что денег и жилья вполне достаточно для проявления заботы. Если же вдруг его участие ограничит свободу моего тела, то я найду способ, чтобы отец получил это тело в полное свое распоряжение, например, легко мог закопать или кремировать. Я не угрожал – я правда очень устал. Смысл существования свелся к желанию уколоться. Мой жалкий мирок умещался на конце иглы, и мне нужен повод все прекратить. Обострившимся чутьем осязал беспомощность отца и держал его за горло, не давая вдохнуть. Он не стал брать меня на слабо – поверил, впрочем, последнее время наши разговоры всегда так заканчивались. Спустя какое-то время, я наелся эйфории и даже сумел снизить дозу. Снабжал меня Сергей. Менять руку не было надобности – он тщательно следил, чтобы я получал качественное зелье и меня это устраивало. В основном Серж мне сам привозил, иногда я приезжал к нему, реже мы встречались где-нибудь извне. В тот день мы договорились встретиться в клубе. В том самом, с которого все началось. Я в нем не был с тех пор ни разу, так уж случилось, что не возникло больше желания. Все повторялось. Я сижу за барной стойкой один и осматриваю посетителей в поисках фигуры Сергея. Отклоняю несколько осторожных предложений приятно провести время. Мне показалось, что пока я жду дилера, в клуб зайдет Влад... Впечатление усилил молоденький блондин-хастлер. Все тот же. Только в этот раз без маски и с общением не лез. Ощупал меня взглядом и, не ответив на приветственный кивок, исчез. Потом появились трое. Одетые в форму охраны клуба, они вежливо попросили пройти с ними. Чувство опасности требовало спасаться, бегавшие по спине мурашки орали, что в игры тут со мной никто не собирался играть. Сергей меня предупреждал, а я в прошлый свой приход нарушил правила этого заведения. После первого удара поддых я еще надеялся договориться, потом очень захотелось жить. Начать все сначала, переписать эту главу заново, но удерживающие руки были подобны паутине, и я в ней бился как муха. Предпринимал бесполезные попытки вырваться, отчаянно сражался за жизнь. Сюрреалистичность происходящего не укладывалась в голове. Лето, белый день, небольшая улочка в центре города, редкие прохожие, бросив взгляд в мою сторону, торопятся уйти. И в этом оптимистичном антураже меня убивали. Я боролся, напрягая все силы, но потом обмяк, задыхаясь, и, оскалив зубы, сдавленно рычал в асфальт, в который меня за волосы вколачивали. Боли не чувствовал, лишь безмерный ужас, отвращение, смешанное с истерией, и всеобъемлющее желание жить. В какой-то момент мелькнул силуэт моего странного знакомца, его щуплая фигурка стояла, почти скрытая в тени акации, он внимательно наблюдал за происходящим. Откровенное удовольствие от происходящего в его глазах не обещало мне ничего утешительного. Значит, вот и все, я много раз представлял себе этот момент, но чтобы так… Кроме себя винить было некого. Я задыхался, звуки уходили куда-то в туман и лишь стук сердца в ушах, красное марево перед глазами и отвратительный вкус крови. Ничего, кроме крови. Весь мир превратился в кровь. Потом был белый потолок, белые стены, они куда-то двигались, вызывая тошноту. Я не умер. Вряд ли дорога на тот свет сопровождается тряской и скрипом. Я все помнил: мерзкий звук, с которым мое лицо врезалось в асфальт, и свой крик как будто со стороны. Открыл один глаз, второй не получилось. Скосил, повращал. Осмотр не утешил. Я голый и меня куда-то везут. Мелькающие лампы на потолке – значит, не на кладбище. Может, в морг? Пошевелил босыми пальцами ног, бирочки не почувствовал. Меня привезли в операционную. Анестезия не брала… Анестезиолог чертыхался, меняя препарат. Но все самое интересное, как оказалось, ждало впереди. Мне никогда не импонировала концепция ада, но если он есть, я был в нем. Преисподняя ломки. Спазмы… Две недели блевать через проволочный каркас шины стягивающей сломанные челюсти – это особое удовольствие. Недосягаемым счастьем идея-фикс – почистить зубы. Отвратительное пойло через трубочку, которым я захлебывался и снова склонялся над краем кровати, чтобы избавиться от того, что все же попало внутрь. Судороги… Четырнадцать дней тянущей, выкручивающей боли. Привязанные к кровати руки. В моем аду не было времени, оно разбилось на фрагменты и кружило вокруг, осколками зеркала отражая искаженные события, разговоры без смысла и смутно знакомые лица. Мелькающие образы перед глазами. Иногда я проваливался в сон, просыпаясь, ужасался – «я еще здесь». А просыпаться было больно, ощущение, что я все еще жив, убивало, иногда боль сменялась апатией, я не хотел шевелиться. Все это время со мной нянчился Валера, когда у меня спросили, кому сообщить, почему-то я дал именно его номер телефона, и он приехал. Он удерживал меня, укачивал как младенца и повторял: «Все хорошо, все хорошо, малыш, мы справимся с этим, все хорошо, я помогу». А еще был ужас на лице отца и его слезы, от которых я отводил взгляд. Моя маска оказалась слишком тяжела, сил ее носить больше не было – хотелось отдохнуть. Выбравшись, я сдался и согласился на все условия отца, чтобы стерильно жить под колпаком пристальной опеки. Мне объяснили правила, и я честно по ним играл, не радуясь и не огорчаясь, позволяя себе развлечения, которые не приносили удовлетворения – просто убивали время. Вернулся на работу, а зимой пришел ты и наполнил мой мир собой. Андрей, ты нашел замену моей зависимости – жизнь. Кажется, я слишком много тебе рассказал, буду закругляться – уже понедельник, пора на работу...***
Мою помятую невыспанность офис встретил обилием воздушных шаров на входе, сияющим секьюрити и огромным плакатом со страшной датой «14 февраля». Мда, для полноты картинки мне только праздника влюбленных не хватало… лучше б я умер вчера. Хуже только восьмое марта, хотя нет, не хуже, оно еще не наступило, а вот Валентин реально угрожает. Пока я топтался на ресепшине, ввалился запыхавшийся Антон с огромной вязанкой роз. – Ты откуда такой нарядный с цветами? С кладбища что ли? Антон страдальчески поднял глаза вверх, демонстрируя, как ему тяжело. – Что опять? – ужаснулся я. – Отлично, Скаев! Вы-то мне и нужны, – следом за Тошей вошел Яковлев. – Возьмите с собой вашего новенького и спускайтесь к машине, – приказал шеф и отвернулся от меня, отдавая распоряжения охраннику. – А… э… разве не с Антоном? – растерянно спросил я у спины начальника, которая проигнорировала мое недоумение. – Да, дорогой, да! Твой мальчик и артдиректора кинул! Я уже не гейша! – мой друг тяжко вздохнул, многозначительно глядя в тыл руководства. – В эскорт-сопровождение Яковлева больше не вхожу, теперь ты и молодое дарование будете носить фалды фрака директора, колючие саженцы и слизывать косметику с жаждущих любви дам. – Антон, вы чем-то недовольны? – безо всякого интереса спросил генеральный, даже не обернувшись, чем незамедлительно пресек стенания «экс-гейши». – Что вы, Георгий Александрович, весьма польщен и за второй порцайкою рассады побежал, – Антон сбросил ношу и, приложив руку к сердцу, скрылся за дверью, а я отправился за своим «новеньким» партнером по несчастью. Нас с ним ждал веселенький день. Дело в том, что хозяин огромной корпорации два раза в год предпринимал вылазку в люди. В эти страшные дни мы с Антоном сопровождали поздравляющего Яковлева. Он дарил толику внимания каждой работавшей на него даме от финдиректора до уборщицы, дарил цветок, в наши же обязанности входило целовать барышень. Коллектив преимущественно женский, и процедура занимала почти весь день, да еще и офисы рассредоточены были в самых разных частях города. Изматывающая традиция, обещавшая не только физическую и эмоциональную усталость, но и легкую интоксикацию от обилия попадающей внутрь не всегда качественной косметики. Войдя в свой густонаселенный кабинет, оказался в засаде. Чуть не сбив с ног, на шее повисла Алена, требуя поздравлений с днем влюбленных. Я промычал что-то невразумительное и попытался отклеить ее от себя. – Ты не очень разговорчивый, – надула губы девушка. – Это зависит от темы! День святого Валентина меня не вдохновляет, – с трудом вывернулся я из цепких ручек подчиненной и подошел к Андрею, стараясь как можно непринужденнее донести до него распоряжение директора. – Андрей, нас с тобой ждет великая миссия! Сейчас ты спускаешься вниз, берешь охапку саженцев. Антон тебя проинструктирует где, и ждешь дальнейших указаний. Твоя задача не пораниться, не испугаться и шустро семенить за мной, дефилирующим за руководством, которое гордо обходит свои владения. По команде быстро выдавать один покрытый шипами побег в одни руки, сохраняя ясность мысли, и улыбаться, смело подставляя щеки и губы благодарным обладательницам флоры, – я говорил с парнем, который даже глаз не оторвал от монитора, и это начало раздражать. – Андрей, я с тобой разговариваю и мне не нравится, как ты меня игнорируешь! – Скажи, как тебя игнорировать, чтоб тебе понравилось? – он все же удостоил мою особу небрежным вниманием. – Сейчас я говорю о работе, а не о том, про что ты думаешь, – я склонился к парню и прошипел в лицо. – Сосредотачиваемся на смысле сказанного, а не на ощущениях. Хватит думать о сексе и ловко щекотать мышку пальцами, – он недоуменно хлопал глазами, внимая моей повышающейся в тоне речи. – Подними свою обиженную задницу и тащи ее к машине Яковлева – это его распоряжение, или ты ждешь от него личного приглашения?! – окончательно выходя из себя, рявкнул я и удалился, мысленно хлопнув дверью, чего доводчик не позволил. Андрей догнал меня на стоянке, где полагалось ждать директора. Смущенно потер нос: – Люк, я подумал, что... – Что это очередной подкат? Ты ошибся – бывает, – я пожал плечами, собрался внутренне и повернулся, глядя спокойно в лицо парня: расставить точки придется, так почему не сейчас. – Я к тебе всю пятницу подкатывал и почти верил, что ты придешь, потом в субботу еще немножко надеялся, даже в воскресенье ты мог меня удивить, но сегодня понедельник, и я понимаю значение слова «нет». Я не подкатываю. Мне жаль, что ничего не вышло, но ведь ночь была прекрасной, если отбросить все, что произошло до и после? – не хотелось, чтобы он помнил только плохое про меня. – Люк, я много думал – мы слишком разные, наши отношения невозможны... но это не исключает, что изредка мы сможем видеться. Да, ночь была прекрасна... ты очень хорош в постели, и я был бы не против повторить. Он говорил словами Влада. Со мной разговаривал Андрей, но лицо я видел другое. – Люк, что с тобой, ты так побледнел? Ты смотришь на меня как на призрак, – он протянул руку, собираясь встряхнуть меня. Я действительно видел призрак своего прошлого, крадущийся в будущее. От слов Андрея повеяло холодом моей пустоты, и тихий нестройный шепот тысячи голосов «да» коснулся сознания, еще ничего не требуя, но настоятельно рекомендуя. Дав надежду жить, парень, играя, лишь одной фразой толкал меня обратно в ад. – Не прикасайся ко мне! – дернулся от его руки как от змеи и проорал: – И не приходи! Ключи! Отдай мои ключи! – я сломал одну сигарету, вынимая из пачки дрожащими пальцами, второй повезло больше, но и ее никак не мог прикурить, не попадая огоньком по кончику. Андрей отнял трясущуюся сигарету и прикурил сам. – Что случилось, Люк? – возвращая уже зажженную, тревожно смотрел на меня. – «Изредка» не будет, – глубоко затянувшись, я смог подавить приступ паники. – И «повторить» тоже не будет! Пожалуйста, держись от меня подальше. Как я и боялся, миссия Яковлева заняла весь день. Андрей не пытался больше со мной говорить, лишь бросал обеспокоенные вопросительные взгляды. Я же, погруженный в свои мысли, улыбался дамам, подставлял лицо их поцелуям, чмокал сам и гнал от себя воспоминания, которых за последние дни было более чем достаточно. Нужно было прекращать эту игру в отношения немедленно – для одного меня глупостей хватит. Если один – значит один. Так даже лучше, не придется снова идти по канату, зовущемуся «Любовь». Ходил уже – ничего хорошего… И пока все в относительном порядке, мне даже не нужно изобретать велосипед, лишь достать масочку и приладить на прежнее место. Не стоило ее снимать, но вспомнить не сложно, что там на ней: стёб, равнодушие, похоть. Пора выпрашивать отдельный кабинет – так будет проще. Будет легче... обязательно будет, но потом, а сейчас нужно сбросить груз дурацких пари, чтобы никогда не возвращаться больше к ним. Видя усталость на лице директора, я понял, что скоро он нас отпустит, и позвонил Кузе с указаниями отправляться в прикормленный нами недалеко от офиса клуб и заказывать все, что они хотят – я проставляюсь. Обнадежил коллегу, мол мы с Андреем скоро подтянемся. На этих словах я вопросительно поднял глаза на парня, мало ли, какая мысль поселилась в его голове за сегодняшний день, он, сосредоточенный на моем разговоре, кивнул. Перекидываясь редкими простыми фразами вроде «они уже там?», «Кузя звонил, сказал да» в длинных молчаливых паузах мы вошли в переполненный клуб. Издержки дня влюбленных: именно сегодня все, считающие себя жертвой проказника-Амура, решили посетить общепит. Нашли нужный столик с трудом, он стоял в центре этого муравейника имени святого Валентина, где каждый проходящий мимо «влюбленный» посетитель считал своим долгом если не споткнуться о сидящих, то хотя бы локтем зацепить. Мое место за столом было помечено нетронутой бутылкой текилы, блюдцем с нарезанным лаймом, солонкой и сомнительным салатиком, который я отодвинул в сторону Андрея – меня конкретно мутило от маскирующего крема и помады всех тонов. Кусочек лайма я сразу сунул в рот и почувствовал себя лучше. Телепузики уже были тепленькие, израсходовавшие красноречие на произносимые поздравления друг другу. Нашему трезвому виду обрадовались несказанно и тут же потребовали с меня тост. – За что бы нам выпить? – выдернув зеленую ленточку цедры изо рта, я налил себе в стакан приличную порцию выпивки. – Сегодня день влюбленных, и все тосты про любовь. Я расскажу вам притчу о юноше с фарфоровым сердцем. Учил отец сына: не лги, не верь, не бойся, не проси. Потому как чтоб твоей лжи поверили, ты должен верить в сказанное сам, а лгать себе – последнее дело. Не верь, поскольку сказанная ночью правда утром легко может стать ложью, и истина никогда не откроет тебе своего лица. Не бойся быть обманутым, пусть убоится лжец перехитрить самого себя. Не проси о любви – тебе солгут, ты поверишь, и станет страшно. Выполняй эти несложные правила и тогда ты сохранишь сердце в целости. Послушный сын следовал заповедям отца, но однажды, встретив Чужую любовь – влюбился. Прекрасная кокетка не приближала к себе, но и не гнала. В отчаянии юноша пренебрег наказом отца и попросил о любви. Всю ночь Чужая любовь шептала ласковые слова, которым юноша верил. Утром Чужая любовь, нежно улыбнувшись, ушла, и фарфоровое сердце покинутого влюбленного не выдержало – с красивым звоном разлетелось на осколки. Юноша умер... – меня прервали всхлипы. – Птичку жалко! – Алёна промакивала скатертью глаза, утыкаясь в Сенино плечо, Рита ей протягивала через стол салфетку. – Так вот, о чем я? – продолжил, отмахнувшись от издевающихся подчиненных. – Давайте выпьем за любовь, – ребята потянули ко мне стаканы, я не присоединился к их порыву. – Не чокаясь, – под недоуменными взглядами опрокинул обжигающий напиток в горло и, забрав со стола бутылку текилы, отправился к танцполу, прикладываясь к горлышку на ходу. Танцевать быстро надоело: обилие локтей, ног и их хозяев мешало самовыражаться моим длинным конечностям. Текила делала свое дело – появились смутные желания совершить что-то героическое, но не хватало соли. За столиком номер восемь клевал носом изрядно накидавшийся юнец, мне он был не интересен, но вот солонка на столе... – Ты кто? – мальчик поднял мутные глаза. – Никто, – успокоил хозяина столика и, лизнув тыльную сторону ладони, обильно посыпал ее солью. Парнишка обрадовано заявил, что мы обязательно должны выпить на брудершафт за знакомство, и быстро налил себе рюмку водки. Поискал глазами посуду для меня. Я отмахнулся от условностей и мы неуверенно координируя движения сумели таки заплестись в брудершафт. Он с рюмкой, я с бутылкой. В поисках закуски, пацан подтянул к себе салатник с оливье и прицелился, готовясь к классическому сну в нем. – А целоваться? – все сильнее тянуло на подвиги, и я поймал нетрезвое лицо, присосавшись к теплым горчащим губам. – Люк, падла, ты что творишь? – меня грубо оторвали от целующегося с удовольствием мальчика. – Кто это? – Андрей? Это? Это… мальчик с восьмого столика! – представил я своего знакомого. – Мальчик с восьмого столика – это Андрей! – слегка заплетающимся языком закончил церемонию. – Да похуй, кто это! Заканчивай и давай возвращайся! – системщик тащил меня прочь. – Андрей, че ты паришься? Отстань, – сопротивлялся я, стараясь сесть обратно за столик номер восемь. – Ты лижешься с ним! Шлюха... – Правда? – удивился я. – Шлюха, да не твоя! – независимо вздернул подбородок, с трудом концентрируя гневный взгляд на желтых глазах. – Что тебе от меня нужно? Пойди выпей, веселись – я плачу, что ты привязался ко мне, полиция нравов, не трахнул же я его! Нельзя с парнем – не проблема, ща девушку найду! – отмахивался я от своего злющего охранника, который бесцеремонно волок меня за наш столик. – Мы все с тобой обсудили – отвали! Мне нужен секс, а мальчик не против. – Какой секс? Чудовище, ты на ногах не стоишь! – Лежа даже удобнее. Нельзя секс, хорошо, тада я петь буду, – вырвавшись, я полез на сцену. – Что ты петь будешь? – парень был неумолим в своем стремлении не дать человеку развлекаться и стянул меня, почти забравшегося на подмостки, обратно. – Песню петь буду! Классическую… про зайцев! Только горло прополоскаю, – лизнув уже чистую руку, я опрокинул горлышко бутылки в рот. – Люк, отдай бутылку! – Нет, это моя! – я поскользнулся на отказывающих ногах и повис на Андрее. – Тебе уже хватит пить! – он вырвал у меня текилу. – Теплое успокаивающее чувство стекающего по горлу алкоголя, – безуспешно пытаясь дотянуться до бутылки в его руке, я снова потерял опору под ногами. – Как слезы ангела на языке. – Алкоголик-романтик! Как ты? – Андрей не дал мне упасть. – Эм… замечательно, мне бы прилечь, – висеть было почти удобно, я поискал где пристроить голову на его плече. – Что-то незаметно, чтоб замечательно, а если ты приляжешь, то уснешь. – Спать – это хорошо, – да хрен с ней, с головой, и так сойдет, я расслабился. – Люк, очнись, посмотри мне в глаза! – Андрей прислонил меня к колонне и заставил смотреть в его золотистый ласковый взгляд. – Твои глаза... я с ума от них схожу… В романтический момент признания, чего, собственно, и следовало ожидать, мой желудок решил взбунтоваться – соль не поладила с текилой или косметика таки была просроченной, но я, оттолкнувшись от Андрея, шаткой походкой поковылял в туалет, зажав рот рукой. – Впусти меня или… – он ломился в кабинку, дверцу которой я, будучи не в состоянии справиться с замком, удерживал весом тела. – Или что? – чисто из интереса выдавил из себя, пытаясь совладать с мятежными внутренностями и плывущим перед глазами пространством. – Не знаю, но тебе это не понравится, – он слабо аргументировал угрозу, продолжая толкать дверь. – Ага, а сейчас я просто на пике удовольствия, – не убедив организм быть сдержаннее, я сдал позиции и склонился над унитазом... ...Голова. Она есть. Цельнометаллической болванкой на подушке; и притаившаяся боль шепнула: «Я здесь, ты просто встань, и я запульсирую в висках, застучу звонкими молоточками по затылку, надавлю на глаза». Желудок. Присутствует. Предупредил, что он не дремлет и в его арсенале есть еще немного желудочного сока и активированного угля. Из происходившего между танцполом и утром я помнил только как меня кто-то заставлял горстями есть противные сухие таблетки. Запах. Твою ж мать! Мое обоняние страдает от парфюма! Все свои случайные и неслучайные связи я прежде всего загоняю в душ. Тот, кто меня сейчас обнимал из-за спины, похоже, искупался, но не в душе, а в бочке с туалетной водой, женской. На конкурсе самых ужасных букетов этот бы занял первое место. Кого я приволок вчера? Боясь ответа, глухо застонал от страха. – Что опять? – сонный недовольный голос Андрея. – Чем ты так воняешь? – почти радостно прохрипел я, горло болело, но то, что сзади – знакомое зло, а не кто попало, вселяло оптимизм. – Котейлем из твоего желудочного сока и текилы. Я старался уворачиваться, но ты был метким, – язвительные нотки зевка в затылок требовали достойного ответа, на который просто не было сил. – Парфюм мерзкий, – уточнил я и рискнул открыть глаза: за окнами только начинало светать и это было хорошо, хоть не сейчас вставать. – Это амбре – аромат вчерашнего рабочего дня. Не нравится? – в голосе Андрея появился интерес. – Сколько их было, залитых духами? – Отвратительно, но запах, он хорош чем? Его смыть можно попробовать, ты что, не принимал душ? – Мне было с кем возиться, как-то не до душа оказалось, – огрызнулся парень. – Тебя же ни на минуту нельзя было оставить. – Если бы ты смыл запах, меня, может, не так сильно бы тошнило. Почему ты здесь? Попросил же никакого «изредка», – отстраниться не позволили сомкнувшиеся на груди руки. Тело парня плотнее прижалось к спине и мягкие губы обожгли кожу на шее. – Нет, я не хочу, отпусти меня, – я неосторожно мотнул головой, вырываясь, и тут же получил первую порцию боли. – Не отпущу, – Андрей выскользнул из-за моей спины, не расцепляя рук, и заглянул в лицо, которому я попытался придать бесстрастность. Все намерения быть неприступным растаяли в поцелуе, губы сами раскрылись, когда его язык скользнул между ними. – Мне бы зубы почистить, – неловко вывернул лицо, убирая дыхание в сторону. – У тебя не получается, ты их всю ночь пытался почистить, вызывая новые приступы рвоты, но ополаскиватель тоже справился – нормально пахнешь не переживай, – тихо прошептал парень. Легкими прикосновениями прошелся по щекам и отодвинулся, вглядываясь в мой уже гораздо более покладистый взгляд. Все равно сил сопротивляться нет. – Люк, это не «изредка» – хочу быть с тобой. Даже если ты против – это ничего не изменит. – В смысле? – недоверчиво спросил я и поудобнее устроился, изучая нависшее лицо, предвкушая нечто новое и интересное. Последняя фраза прозвучала слишком интригующе. – В смысле, что я буду рядом, хочешь ты того или нет. Лучше тебе хотеть – это все упростит, – Андрей сердито щурился, а мне стало смешно: мальчик снова решил поиграть! Он собирается меня добиваться, завоевывать, даже если я буду «против». Мысленно пообещал ему все, что он захочет и, подыгрывая, нахмурился, а Андрей очень серьезно продолжил в тон моим мыслям: – Люк, я буду играть во все игры, где главным призом будешь ты. Я выиграю тебя у всего мира и у каждого в отдельности. Даже у тебя я выиграю. Ты только мой. – А если не соглашусь? – я изо всех сил давил рвущийся наружу смех от его серьезного тона, от пафоса угроз. – Я же сказал – это ничего не меняет, просто нам обоим будет сложнее. Ты меня хочешь и считаешь привлекательным – это неплохая база, потом ты привыкнешь, а после полюбишь. Я сильнее, и если потребуется, то выбью из тебя дурь. Терпением похвастать не могу, поэтому лучше не провоцируй. Бля, ролевка «Стокгольмский синдром»! Восторг! Мелькнула перспектива развлечения, и мой нездоровый азарт снова победил здравый смысл, загнал его в угол и прикрыл ветошью, чтоб не отсвечивал. – Ты со мной драться будешь? – округлил глаза я, изображая ужас. – Что делать с тобой? – он рассмеялся. – Ты дерешься, как хомячок! Как же я соскучился, – Андрей провел ладонью по моей щеке, блуждая глазами по лицу. – Я пожалуюсь Коту, – угрожая, прикусываю губу, чтобы выглядеть серьезным. – Жалуйся, после твоего последнего выступления он с радостью вручил мне к тебе инструкцию, – улыбаясь одними глазами, великодушно позволил мой террорист. – И что в ней? – В инструкции? Для начала дать тебе понять, что ты мне не нужен и продержать в этом состоянии три дня, – он обнял меня и уткнулся носом в ухо. – Это оказалось слишком долго… хочу тебя. – Роль доминантного самца в стае волнистых попугайчиков – это максимум, на что я способен сейчас, – подтягиваю колени, принимая позу эмбриона. – А если я? – он вернулся мне за спину и прижался очень недвусмысленно. – Нет-нет, меня со всех сторон подташнивает, – вырываясь из рук, разворачиваюсь на спину и испуганно таращусь в янтарный взгляд, в котором смешинками искрится понимание. – Критические дни? – теперь уже Андрей надо мной стебется. – Ага, даже голова болит, – послушно соглашаюсь. – Потерпи меня пару минут, просто полежи, – мое вялое тело перевернуто в положение «на бок» и горячее дыхание в волосы затылка заставляет завести внутренний диалог и уточнить у организма, действительно ли все критично. Обнимающие за талию руки, обласкав живот, поднимаются к груди – тепло и спокойно в них. Спускаются вниз, к бедрам, стыдливо огибая пах. Я шевельнулся, отвечая ласке, но Андрей буквально вдавливает меня в постель, навалившись всей тяжестью. Влажные губы изучают спину, а ягодицами я чувствую, как он меня хочет. – Не шевелись, – предупреждающее рычание на попытку устроиться удобнее, и ничего не остается, как послушно замереть. Парень трется всем телом, постанывая, словно от боли, осыпая плечи, шею, затылок поцелуями. Кончая, впивается зубами в шею. Лежу тихонько под этим похотливым щенком, боясь выпустить наружу смешок. Он перекатился на спину, освобождая от своего веса. – Салфетки на столе, – я глубоко вздохнул, не собираясь переворачиваться, пока он не наведет порядок на забрызганной пояснице. – Это для кожи, говорят, полезно! – Андрей мягко гладил меня, избегая ладонью следов своей страсти. – Ну вот на своей и оставь, а меня вытирай давай! – требую и все же даю выход веселью: – Ты как кот меня за холку зубами держал. – Люк, Кота больше не будет, – так и не выполнив ультиматум, он резко переворачивает меня, сотрясающегося от смеха, на спину. Буквально в секунду ласковое почти детское лицо искажает гнев, заставляя проглотить улыбку, а вспышка головной боли вынуждает поморщиться. – Никого больше не будет, только я! – Я говорил про мужа кошки, – мрачно бурчу. – Ты мне прям сейчас по морде дашь, альфа-самец? Так сказать, авансом? Или подождешь, что я для начала хотя бы согрешу? – Прости, – и снова в секунду злую гримасу сменяет раскаяние. – Твои перепады настроения меня с ума сведут! Я попросил вытереть меня салфеткой, а не простыней... – Спи давай, чистюля, – ласковый поцелуй заткнул пререкания... ...Проснувшись до будильника, переворачиваюсь на бок и... обнимаю подушку. Холодная, бережно сохранившая ужасную парфюмерию. Жесткий черный волос, забытый хозяином, щекочет шею, в которой плотный ком отчаяния начинает расти. Веселая троица – правда, ложь и истина – снова посетили мой дом. Ночью все его слова были чистейшей правдой: он верил тому, что говорил, и я верил ему, на рассвете сказанное стало ложью, а истина как всегда отвратительна – моя презренная персона по-прежнему недостойна «доброго утра». Я проспал – сегодня он утолил свой голод и ушел. Проголодается, снова придет и станет убедительно шептать милые ревнивые глупости. Наверное, Влад в свои двадцать четыре тоже шептал о любви. Может, они родственники? Духовные так точно. Желудок сжался, вызывая тошноту, и я потащился в ванную. Склонился над раковиной, сотрясаясь от болезненных спазмов – блевать просто было нечем. Упершись в фаянсовые края, всматривался в свое бледное измученное отражение в зеркале: что с тобой не так? Парень из зазеркалья сверлил меня глазами и, похоже, задавал тот же немой вопрос, наверное, у него так же не сложилось обещавшее быть прекрасным утро. Он пару раз моргнул воспаленными веками и стал медленно раскручивать широкую ленту кожаного браслета, потом, разорвав взгляд, склонился над ванной, затыкая слив, и отрегулировал температуру пущенной воды. Вынул из шкафчика «игрушки» и аккуратно разложил их по краю, бросив на меня взгляд, улыбнулся и шагнул через белый край, исчезая из вида. Холодные сухие стенки заставили поежиться, а теплая лужица под спиной медленно карабкалась вверх и согревала, шум воды успокаивал, ворковал: «сейчас, сейчас, потерпи всего несколько минут – я тороплюсь». Из динамиков под нежный перебор струн лился высокий блеющий голос:«Вода из ванны льётся через край, Дежурный ангел тихо шепчет: «Выбирай!» Ты можешь пробовать встать или уснуть в аллее чёрных картин» (с)
______________________________ * «Так захочешь чуда, что поверишь в рай»