В чистом поле, в белом поле

Единственное чувство, сопровождающее меня все эти восемь дней — это голод. Он не исчезал и в предыдущие восемнадцать лет, но сейчас, после всех изысков Капитолия, это еще более невыносимо. Того, что попадается под руку — более или менее съедобных ягод и корешков, не хватает, а редко пробегающих белок или голубей не поймаешь — нам не оставили ни единого ножа. Здесь сейчас все другое… не так, как я представлял, когда ехал на Игры. Будь все по-прежнему, все могло бы уже закончится, и я бы вернулся в Одиннадцатый. Это было возможно, Рубака часто говорил об этом. Я мог бы убить их всех, если потребуется. Но теперь я лишь жду, пока это закончится. Я слышал, что некоторые думают, будто Капитолий собирается устраивать нечто вроде человеческой фермы. Самое, если честно, безумное объяснение из всех, что слышал до этого, но некоторые доказывали это так, что после пятого объяснения и сам начинаешь невольно верить в это и задаваться вопросом — а вдруг и правда? В последнее время меня не покидает чувство, что надвигается что-то намного более… интересное, что ли? Капитолий никогда не отменяет зрелища, это просто невозможно. Сколько раз такое случалось — едва зрители начинают скучать, как тут же происходит какая-то очередная катастрофа. На Арене все живут как на иголках — в бесконечно тянущемся ожидании смерти и под круглосуточным надзором камер. Здесь сейчас нет смерти, но я никогда не бываю один. Постоянно кто-то проходит или пробегает мимо. Обычно, я их больше не вижу, но Дакота обосновалась здесь основательно. И нет, я не знакомился с ней, её напарник постоянно кричал на неё в тренировочном зале, и это было сложно не запомнить. Она как невольная соседка, случайно поселившаяся рядом. Страшная, но умная. Держится в стороне, метрах в двухстах. Мелькает дважды в день, прямо перед моими деревьями. Не знаю зачем, но почти всегда в одно и то же время. На её месте я бы тоже бегал. Бежал бы сквозь лес не оглядываясь, потому что устал постоянно ощущать гнетущее затишье перед бурей. И поступил бы так — не сиди семья перед экранами в томительном ожидании очередного безумия. Что скажут они, увидев последнего из своих мужчин, бегущего от опасности как девчонка. Скажут, что нет никакой опасности, но это не так. Вся жизнь в Панеме — одна большая опасность, как в Двенадцатом, так и в Капитолии. Именно поэтому я предпочитаю не думать слишком долго. Кажется, теперь до конца дня меня будет преследовать еще большее ощущение страха и безысходности. Я бы не был так растерян, будь все так, как семьдесят три года подряд, мои руки были бы по локоть в крови, возможно, шрамы и раны, но все, что заставило бы бороться — осталось. Порой я рад, что моя кожа черная — не видно той бледности, которая бывает у белых, когда они беспокоятся, и легко можно понять, что у них на душе. Это — своего рода маска, защита душевных терзаний от обнаружения. Руте несказанно повезло с этим. Не то чтобы я привязался к ней за это время, но все же что-то заставляет меня хоть немного о ней беспокоится. Двенадцатилетняя девочка, обреченная на смерть пару недель назад, и на неизбежное насилие с неделю. И Сидер, которая была бы мертва, но теперь кто знает, что ожидает её. Она стала нам почти что бабушкой за последние десять лет — навещала семью, живущую по соседству с нами, и после этого всегда заходила к матери узнать, нужна ли помощь. Сколько помню, почти все победители всегда пытались хоть как-нибудь помочь остальным жителям дистриктов, но этого никогда не делал Капитолий. Даже не поворачивая головы я могу догадаться, что Дакота только что прошла мимо. Она старается быть незаметной и неслышимой, но её с треском выдает хруст палочек под ногами и нечаянные резкие вздохи. Она знает, что я здесь, и знает, что мне это известно, но продолжает делать вид, что одна и упорно ошибается на одном и том же. На их фермах наверняка круглосуточно орут забиваемые животные, и это лишает их слуха. За восемь лет, проведенных на пахотных лугах, я слышу все шумы ломающихся веток и скрежет мнущейся травы — один из немногих навыков, которыми могут пользоваться Одиннадцатые на Играх, и я трачу его на вычисление местоположения девчонки в двух метрах впереди. Наверное, я так и проведу все оставшееся время игры тут, пока все не закончится. Еще один бесконечно долгий промежуток времени. «Внимание, трибуты, внимание»