Как тяжко помнить

Цуцуи со всем своим барахлом явился уже под вечер, когда Нараку, устав в истерике бегать кругами по комнате, решил заняться планкингом. Проще говоря, он лежал на кровати, уткнувшись лицом в подушку, и пытался представить себя морским огурцом. Скрежет в замочной скважине заставил парня подскочить на месте, врезавшись макушкой в полку над кроватью, и с перепугу свалиться на пол. К счастью, к тому моменту, как в комнату заглянул Цуцуи, Нараку уже перестал компрометировать своим поведением образ идеального сэмпая и вальяжно сидел на стуле, лениво перелистывая конспекты. — Здравствуйте, сэмпай! — улыбнулся Цуцуи. — Здравствуй. Как прошёл отдых? — Замечательно. Ездил с братом на рыбалку - вот такую рыбину поймали! — Цуцуи широко развёл руки, показывая размер рыбы. Ну да, как же. "Вот такую рыбину" каждый второй рыбак поймать способен. Особенно в отсутствие свидетелей. — А как вы отдохнули? — в свою очередь спросил Цуцуи. — Хорошо, — лаконично ответил Нараку. — Вот как, — Цуцуи, похоже, был чем-то озадачен, но тут же улыбнулся. — Рад за вас. — Как твой проект? — У меня было достаточно времени для упорядочивания информации, и получилось очень неплохо. Святилище Хигураши - вообще прелесть. Думаю поместить его в конец доклада. Так сказать, а теперь - основное блюдо. И Цуцуи принялся расставлять и развешивать свои вещи. Нараку усмехнулся про себя и, опустив взгляд на конспекты, почувствовал неприятный холодок в животе. Оказывается, всё это время он держал конспекты вверх ногами. Оставалось лишь надеяться, что Цуцуи этого не заметил. День в университете - первый в семестре - прошёл весьма бурно, заставив Нараку хорошенько побегать по всему учебному учреждению в поисках нужных пар и аудиторий. Каждый раз собираясь проклясть того, кто строил это здание или назначал аудитории, он заставлял себя вспомнить, что искать осколки Камня Четырёх Душ было не в пример труднее: и площадь разброса больше, и искомое меньше. Да и конкурентов навалом было. Эта суета спасала Нараку от главного - мыслей о святилище Хигураши. Или, точнее, об одной его обитательнице. Предложение Кикьо вполне могло сослужить формальным поводом. Но только формальным. А формального повода достаточно лишь для того, чтобы вежливо скрыть своё удивление за восклицанием: "Ах, ну разумеется!" На самом деле, ответ был очевиден. Только Нараку в упор не хотел его замечать. Мысль о том, что его чувства к Кикьо никуда не делись, а вот заклятого соперника поблизости вроде не наблюдается, была настолько кощунственной, что просто толкалась где-то на границе сознания, не рискуя привлекать к себе лишнего внимания. С одной стороны, надо было учиться - долго и упорно. С другой - запарки с пониманием предметов у Нараку не было, а расписание оставляло достаточно простора для того, чтобы жить в своё удовольствием. С третьей был Цуцуи, то и дело поминавший святилище Хигураши. Ко всем прочим грехам выяснилось, что этот наглец умудрился обменяться с Кикьо номерами и теперь время от времени с ней переписывался. Нараку дал бы многое, чтобы залезть Цуцуи в мобильник, но зараза не расставался с ним даже в душе и спал с ним в обнимку, а никакого хитрого плана по выманиванию трубки не придумывалось. Кончилось это тягание кота за хвост одним сентябрьским вечером, когда Нараку и Цуцуи занимались изучением дополнительной литературы. Каждый своей, разумеется. Кончилось следующим замечанием Цуцуи: — Знаете, Кагэваки-сэмпай, мне тут Кото-чан жаловалась. Говорит, она вас приглашала, а вы не приходите. Нараку чуть не свалился со стула от неожиданности. Можно сказать, Цуцуи выпустил в него три пули, попавшие точно в цель: "Кото-чан" (пора бы уже привыкнуть), "пожаловалась" (однако, уровень откровенности зашкаливает) и "мне" (справедливый вопрос: а кому?). — И что? — огрызнулся Нараку. — Сэмпай, — Цуцуи укоризненно покачал головой. — Негоже заставлять девушку ждать. Кото-чан хочет вас увидеть - так почему бы с ней не встретиться? Для бешеной собаки семь вёрст - не крюк. Она рассказала мне, как вы случайно и неизвестно зачем заехали туда в августе. Почему бы вам ещё раз туда "случайно" не заехать? — Я совершенно не обязан бежать к ней по первому её желанию. И, кстати, я учусь, и у меня мало времени. А в тот раз я просто задумался и не следил за дорогой. — И ноги сами вас привели, куда надо. У меня есть дядя, он работает завучом в одной школе. Была у них молоденькая учительница, о которой он ни разу слова доброго не сказал, всё время к ней придирался. Бедняжка временами из учительской вся в слезах вьбегала. И знаете, чем всё кончилось? — И чем же? — нехотя поинтересовался Нараку. — У них трое детей! И живут душа в душу! — Цуцуи рассмеялся. Нараку попытался представить себе обстоятельства, в которых они с Кикьо могли бы жить душа в душу, но у него ничего не получилось. В тот момент, когда он почти "нащупал" это видение, у него носом хлынула кровь, а фантазии скатились в откровенную порнуху. Цуцуи побежал за ватой и спиртом. Так или иначе, в следующее же воскресенье Нараку вновь обнаружил себя у Гошинбоку. Когда Цуцуи выдворял его из общежития с тем, чтобы отправить в святилище Хигураши, Нараку собирался съездить в Одайбу в Национальный музей передовой науки и технологии поиздеваться над ASIMO. Как он снова оказался в святилище, Нараку совершенно не мог взять в толк. Конечно, во время поездки он много думал о Кикьо и всей сложившейся ситуации… Но не до такой же степени! Нараку воровато оглянулся, дабы убедиться, что Кикьо не выскочит из-за спины, как чёртик из табакерки. Двор был пуст. К собственному удивлению, Нараку почувствовал разочарование. Где искать Кикьо, он не представлял совершенно, а просто топтаться у Гошинбоку в надежде, что она рано или поздно появится, было глупо. Спасение явилось в образе вышедшего из храма смотрителя. Приветливо поздоровавшись, он сообщил, что его дочь рано утром ушла на тренировку по стрельбе, поскольку на носу соревнования. Где проходит тренировка? В школе. Как дойти до школы? И это господин Хигураши подробно разъяснил. На вопрос, а не слишком ли он доверяет незнакомцу, смотритель с улыбкой ответил, что его дочь за себя постоять всегда сможет, а уж с луком наперевес - и подавно. На том и расстались. Идти в школу было просто страшно. И вроде как незачем. Но Нараку уже до такой степени надоели собственные душевные метания, что он решил забить на всё и сходить. А там как-нибудь всё образуется. На школьном дворе было тихо и пусто. Со стадиона раздавались крики - это психи, то есть разнообразные спортивные клубы, готовились к грядущим состязаниям. Больше всего во всех этих мероприятиях Нараку не нравилась сама идея защитить честь школы/университета/факультета/класса/города. Как показала практика, сколько бы усилий не прикладывали спортсмены, если у них не получилось победить по объективным причинам, то всё школьное руководство будет укоризненно качать головами и тяжело вздыхать, нисколько при этом не интересуясь состоянием самих учеников. Как казалось Нараку, это мало отличалось от того, что сам он в своё время проделывал со своими жертвами. Разница была только в том, что он никогда не думал о себе, как о белом и пушистом создании, невинном и искренне заботящимся об окружающих. Проще говоря, он следовал своим корыстным интересам, полностью отдавая себе в этом отчёт. Не то что вся эта братия. Найдя додзё лучников, Нараку остановился в нерешительности. В принципе, ему ничего не стоило вломиться внутрь. Вопрос состоял в том, что, скорее всего, его тут же прогонят да ещё обзовут маньяком и педофилом. И, возможно, вызовут полицию. Встреча с Кикьо явно того не стоила, поэтому Нараку решил подождать. За время ожидания он семь раз выстоял в схватке за территорию с бродячими кошками, бессчётное множество раз заглянул внутрь додзё и два раза увернулся от птичьей бомбардировки. Как и следовало ожидать, Кикьо появилась не одна, а в компании "подружек". Школьные друзья, а особенно подруги - вещь вообще непостоянная, а уж в наличие у Кикьо настоящих друзей поверил бы разве что тот, кто по уровню интеллектуального развития не ушёл далеко от Инуяши. Однако Нараку вежливо всех поприветствовал и сказал Кикьо, что он решил воспользоваться её приглашением, но её не было дома, потому он позволил себе отправиться за ней сюда. Разумеется, стайка "подружек" немедленно принялась смущаться, обмениваться многозначительными взглядами, "дружески подкалывать" Кикьо и заодно пытаться выяснить у Нараку номер телефона. Всё-таки в предыдущей жизни Нараку содрал свой облик с одного красавца, а раз в этой он выглядел точно так же, то и от недостатка женского внимания не страдал. Впрочем, раздражало это страшно. — И теперь, когда мы встретились, позвольте проводить вас до дома, — предложил Нараку, отмахиваясь от пищащих школьниц. — Или вы предпочтёте сходить куда-нибудь? В кафе, например. Вы же проголодались после тренировки? Я угощаю. Кикьо, казалось, была удивлена. Но вместо того, чтобы вежливо отказать (как предполагал Нараку), она с улыбкой сказала: — В таком случае позвольте воспользоваться вашей щедростью. Отделавшись от "подружек" у ворот школы, Нараку и Кикьо направились к станции. Какое-то время они шли молча, причём молчание это было каким-то неловким. Нараку уже подумывал, что бы такое сказать, чтобы не скатиться в банальщину, как заговорила Кикьо: — Я уже и не надеялась, что вы придёте. Боюсь, в прошлый раз я показалась вам навязчивой. — Что вы, нисколько. Должен признать, мне даже польстило ваше живое участие. Какая гнусная ложь. — У меня просто мания - помогать всем нуждающимся, — Кикьо горько улыбнулась. — Поэтому я часто вижу нужду там, где её и в помине нет. Меня всегда благодарят, даже если я ничего не сделала, но я-то знаю. — Это говорит лишь о том, что у вас доброе сердце. Никто не идеален в этом мире. А людям приятно знать, что окружающим есть до них дело. — И всё же… — Вы когда-нибудь слышали об агапэ? — Агапэ? Что это? — Жертвенная любовь в представлении древних греков. В христианском мировоззрении агапэ является проявлением любви к ближнему, любому ближнему, вне зависимости от его человеческих качеств. Это бескорыстная любовь, равная ко всем представителям рода людского и не требующая ничего взамен. Хотя агапэ и Кикьо - вещи несовместимые. — Вы меня почти святой выставляете, — Кикьо покачала головой. — Святых не бывает. — Вы в самом деле так в этом уверены? Может, вы просто никогда их не встречали? — Этот мир слишком несовершенен для того, чтобы в нём встречались святые. — Я, может, кощунственную вещь скажу, но именно этим мне наш мир и нравится. В совершенстве нет жизни. К нему нельзя ничего прибавить и от него нельзя ничего отнять. Оно не способно меняться, а потому мертво. В совершенном мире судьба абсолютна, и никто не способен повлиять ни на жизни окружающих, ни хотя бы на свою собственную. — Вы не верите в судьбу? — Кикьо бросила на Нараку внимательный взгляд. — Не знаю. Временами я думаю, что её и быть не может, а временами я надеюсь на то, что она есть. Хотя в последнем мне, конечно, не нравится признаваться. — Кагэваки-сан, вы хотите думать, что в храм Хигураши вас привела судьба? Нараку чуть не споткнулся. Всё-таки с Кикьо всегда нужно держать ухо востро. Вот сейчас например - просто не в бровь, а в глаз! — Возможно, — Нараку дал себе мысленного пендаля и попытался сменить тему. — Я могу называть вас "Кото-сан"? — Да, — Кикьо кивнула. — Знаете, я рада, что Цуцуи-сан решил заняться этим проектом. — Почему? — Благодаря этому я познакомилась с вами двумя. Хотя представить себе Кикьо, влюблённую в Цуцуи, было ещё сложнее, чем лысого Сесщёмару, Нараку всё равно не понравилось, что Кикьо его вообще упомянула. И он зачем-то принялся прощупывать почву. — Цуцуи часто говорит о вас. — В самом деле? — удивилась Кикьо. — О вашей переписке, если быть точным. — И что Цуцуи-сан о ней говорит? Нараку показалось, что Кикьо напряглась. Правда, он совершенно не мог взять в толк, с чего бы вдруг. — Чаще просто хвалится вашими эсэмэсками, — и Нараку воскликнул, передразнивая Цуцуи. — "Смотрите, сэмпай, Кото-чан мне опять написала!" Они с Кикьо встретились взглядами и одновременно засмеялись. — Цуцуи-сан очень милый человек, — отсмеявшись, сказала Кикьо. — В каком-то смысле может быть, — Нараку пожал плечами. — Парню сложно оценить милость или привлекательность других парней. — Нет, не в этом смысле. Он действительно милый, как человек. В общем смысле. — А я? — почти в шутку спросил Нараку. — Вы..., — Кикьо с задумчивым видом отвела взгляд. — В каком-то смысле… Думаю, да. Она замолчала, явно погружённая в свои мысли. Это молчание Нараку не понравилось ещё больше предыдущего, поэтому он в лоб спросил: — Я заставил вас подумать о чём-то плохом? — и, собравшись с духом, выпалил. — О том плохом человеке, на которого я похож? Кикьо встрепенулась и испуганно посмотрела на него. А потом, успокоившись, с улыбкой ответила: — Нет. Вы совсем на него не похожи. Пока шли до кафе, пока там сидели, пока возвращались к храму - всё это время они мило беседовали ни о чём. Учёба, погода, друзья, планы на будущее, увлечения, приближающиеся соревнования по стрельбе из лука... Нараку чувствовал на душе странное тепло. Ему нравилось быть рядом с Кикьо. Просто быть рядом и ни о чём не думать. Но в то же время в глубине души начали свивать гнездо сомнения. Может, стоит всё рассказать? Может, за прошедшее время ненависть утихла? Может, она обрадуется уже тому, что в мире есть хоть кто-то, кто полностью её понимает и знает её настоящую? Но было страшно, очень страшно. Потерять это драгоценное мгновение, когда он практически обрёл счастье? Он любит Кикьо. С этим ничего не поделаешь, он любит её. Знает все её достоинства и все её недостатки. Любит, потому что знает её настоящую, не прикрытую масками вежливости и доброты. Знает добрую и знает злую, знает любящую и знает ненавидящую, знает ранимую и знает коварную, знает милосердную и знает жестокую. Любит не потому, что в груди бьётся мерзкое сердце Онигумо, а потому что это она, потому что он сам полюбил её. Сможет ли он прожить всю жизнь рядом с ней просто как Кагэваки Хитоми? Нет. Нет, потому что чем сильнее любит, тем невыносимее ложь. Нет, потому что он знает, как больно это - быть единственным обладателем памяти о прошлой жизни. Его самого тоска грызла так, что хоть вой. Так и она наверняка страдает от этого. Но сказать Кикьо правду Нараку просто не мог. Со временем окружающие всё чаще и чаще говорили о Нараку и Кикьо, как о паре, хотя никто никому ни в чём не признавался и встречаться не предлагал. Многочисленные "подружки" перестали при появлении Нараку поднимать хоровой визг, а Цуцуи, похоже, вообще считал такое положение дел само собой разумеющимся. С Кикьо Нараку вообще не обсуждал эту тему по молчаливому обоюдному согласию. Они лишь встречались так часто, как это было возможно, говорили на разные темы или просто гуляли, наслаждаясь обществом друг друга. Всё это было столь идиллически, что Нараку даже начал подумывать, что всё это ему сниться. В жизни так не бывает. И для того, чтобы подняться в этих странных отношениях на новую ступень, было просто необходимо рассказать всю правду. Когда Кикьо пригласила их с Цуцуи на культурный фестиваль в свою школу, Нараку немедленно согласился. Не из каких-то там соображений, а просто потому что хотелось. И почувствовал от этого странное удовлетворение. Школьный культурный фестиваль - редкая возможность для учеников взять всё в свои руки и проявить себя с лучшей стороны. С другой стороны, для людей ленивых и безынициативных это, конечно, пытка. Нараку себя к таковым, конечно, не относил, но и по школьным коридорам с выпученными глазами никогда не носился, всё время стараясь воплотить свои замыслы чужими руками. Впрочем, в своё время он считался мастером создания Комнаты Страха - народ из неё всегда выползал бледный и заикающийся. Никакого особенного секрета в этом не было - Нараку просто вспоминал, из кого он в своё время состоял, и воплощал это в жизни. Люди почему-то пугались страшно. Собственно, именно поэтому, узнав, что Кикьо пока занята приготовлениями в стрелковом клубе, он и направился в Комнату Страха, чтобы посмотреть, а как это делают обычные люди, и вышел оттуда, позёвывая, слегка разочарованный. В конце концов, что такого страшного в вампире? Он пьёт вашу кровь? А кто этого не делает? — Кагэваки-сэмпай, вы удивительно бесстрашны, — заметил Цуцуи. — А чего именно я должен был испугаться? Бутафорской крови и стекающей в этой духоте пудры? — Нараку фыркнул. — Ну да, с духотой им надо что-то делать. Вентиляторов бы поставили - заодно и занавеси бы таинственно колыхались. — Возможно. — Эх, ностальгия, — Цуцуи проводил задумчивым взглядом пронёсшуюся мимо школьницу с каким-то плакатом в руках. — И я когда-то так бегал. — В самом деле? — О да. Я был вице-президентом студенческого совета, — Цуцуи гордо выпятил грудь. — В школе меня знали под именем Чокичи Безотказный. — Чокичи? Почему Чокичи? — Потому что это моё имя, — удивлённо пояснил Цуцуи. — Ах… да, — Нараку почувствовал неловкость. — Действительно. — А "Безотказный" вас не смутил? — Ты вечно лезешь в дела окружающих и норовишь помочь всем подряд, — Нараку фыркнул. — Вспомни, как ты в прошлую среду посреди ночи бросился искать этого щенка, которого потеряла какая-то женщина, с которой ты регулярно встречаешься в продуктовом у станции. — Но ей же нужна была помощь. — Откуда у неё вообще взялся твой телефон? — Я дал, — похоже, для Цуцуи это было чем-то само собой разумеющимся. — Чокичи Безотказный, да? Может, мне теперь так тебя называть? — А почему нет? — Вообще-то, это была шутка. Взглянув на часы, Нараку решил, что уже можно возвращаться к Кикьо, и они с Цуцуи спустились на школьный двор. В противоположном его углу располагалась большая сцена, на которой как раз начиналось какое-то действо. Десятка три школьниц в изящных голубеньких костюмчиках выстроились тремя рядами и запели. Уловив мотив "Оды к радости" Бетховена, Нараку уже начал было на автомате подпевать на немецком, как внезапно услышал, о чём на самом деле пели школьницы: Оглянись - над миром льётся Свет священный Камня Душ. На осколки разобьётся, Силу не утратит уж. Человек ты иль ёкай ты - Власть его не побороть. Хоть века смешали карты, Он сияет над землёй. Оглянись - над миром льётся Свет священный Камня Душ. На осколки разобьётся, Силу не утратит уж. Чтобы снова стать единым, Покорил себе судьбу. Остаётся лишь осколок, Что сияет нам сквозь тьму. Нараку от неожиданности споткнулся и чуть не полетел носом в землю. Как?! Откуда?! С чего им вообще петь такое?! Ошалело озираясь, Нараку заметил Кикьо, стоявшую у угла здания школы и смотревшую прямо на него. Неловко усмехнувшись и оставив радостно подпевающего не в такт Цуцуи наслаждаться концертом, Нараку направился к ней. Кикьо была одета в форму клуба, в руке держала лук, а за спиной у неё висел колчан со стрелами. С собранными в высокий хвост волосами она казалась ещё красивее, чем обычно. Не дожидаясь Нараку, Кикьо завернула за угол, где его и подождала. — Вам понравилась песня, Кагэваки-сан? — Довольно необычная, — выдавил из себя Нараку. — Это ведь легенда вашего храма? — Много лет назад моя тётя, учившаяся в этой же школе, написала эту песню для школьного фестиваля. Она так всем понравилась, что с тех пор её исполняют каждый год, — голос Кикьо был странно тих. — Что-то случилось? — Надо бы сказать, что ничего, — внезапно Кикьо выхватила стрелу и отработанным движением наложила её на тетиву, направив прямо в грудь Нараку. В глазах её вспыхнула ненависть. — Ты в самом деле думал, что сможешь обмануть меня, Нараку?!