Там на дне души несчастной, спит поверженный зверь.

Брагинский всё возится на нижней полке, с шумом перекладывая какие-то вещи, не замечая, что Гилберт слишком долго молчит и перестаёт дышать. Сейчас шея Ивана находится как раз на уровне его руки, вечно закутанная белоснежным шарфом над военной формой. Снимает ли он его когда-нибудь вообще? Воздух в комнате становится вязким, и Байльшмидту тяжело его вдохнуть. Он переводит взгляд с осколков меча, до которых вполне может дотянуться, на не подозревающего ничего русского. От продолжительной нехватки воздуха в глазах все больше темнеет, пруссак может различить только узкий круг предметов, в котором видна часть шкафа с трофеями, и Ивана, на котором светлая ткань Ольгиного подарка становится отличной меткой для удара. До того, как немец решает, стоит ли воспользоваться моментом и отомстить за унижение, Россия, видимо нашедший то, что искал, вновь выпрямляется в полный рост и поворачивается лицом к Гилберту. - С тобой все в порядке? - будничным голосом спрашивает Брагинский, интуитивно почувствовавший изменения в собеседнике. Сейчас его вечная полуулыбка на простом с крупными чертами лице раздражает пруссака, как никогда сильно. С ней Иван вечно похож на блаженного, только, в отличие от последнего, может убить. Быстро и без сожаления. - Да...- судорожно шумно втягивает в себя воздух немец, кашлянув от попавшей в горло пыли. - У тебя здесь душно. Брагинский встряхивает головой, убирая мешающие смотреть волосы, протягивает Гилберту что-то блестящее. - Повесишь себе на дверь. Нравится? - если бы Байльшмидт не перевел взгляда на предмет в руках русского, он бы непременно отметил огонек веселья в фиалковых глазах России. Это бронзовый круглый щит, на котором в традиционных для СССР венках из не самых пышных колосьев изображен грубо стесанный молот, олицетворяющий всесильный рабочий класс. - Надеюсь, у меня есть право на внесение корректировки в герб, - Пруссия идеально сдерживает в себе желание разбить русскому лицо этой усмешкой над его народом. Даже его тембр остается на удивление неизменным. Отчего Иван несколько разочарован, он ждал хоть какого-то проявления эмоций на свой личный набросок эмблемы. - Да. Но могу сразу предупредить, никаких орлов, - сказано это голосом, не позволяющим препирательств. - На нём не будет надписей, - выделяя отрицательную частицу, парирует пруссак, отходя к столу и присаживаясь на стул около него. Он вальяжно закидывает ногу на ногу. - Договорились, завтра утром закрепи на двери. А то сейчас спят все, - соглашается Брагинский. Он не настроен на долгие уговоры. Упорно не замечая изменившегося поведения Байльшмидта, неторопливо закрывает шкаф и, усаживаясь за бумаги, кладет герб на ближний к немцу край стола. - Думаю, не стоит этого делать сейчас. Придется снимать и вешать новый, дырки останутся, - уже не скрывая издёвки, отвечает немец, на бледных губах хищно проступает оскал, он чувствует слабую, но возможность диктовать условия. Весь их разговор как прогулка по болоту. Прощупывание почвы под ногами, никогда не знаешь, когда провалишься. - Хорошо, - Иван вновь углубляется в срочные донесения, выпад Пруссии кажется ему жалким, конечно же, тот не так глуп, чтобы жалеть чужую мебель. Тем более в следующем году, а может быть и раньше, Россия собирался переезжать из этого дома в одну из новых высоток. Слишком много стал помнить этот временный приют, в котором он жил еще до революции. Его не смущает, что на работу придется добираться чуть дольше. Русский до сих пор не хочет признаваться себе, что невольно всё дальше уходит от политического центра столицы. Пора отпускать прошлое, и Байльшмидту рано или поздно придется сделать это тоже. - У тебя есть сигареты? - вновь нарушает тишину голос немца. Вместо ответа Иван, не глядя, достает из кармана пачку папирос Герцеговина флор и спички. Хмыкая, Гилберт небрежно достает одну, перебирает в пальцах, пытаясь что-то определить - диаметр ровно 0,3 дюйма. Его смешок больше похож на удержание кашля. Чиркнув спичкой о затертый коробок, немец глубоко затягивается. - Ольга не заругает? - выдыхая из ноздрей дым, Пруссия сладко потягивается, все шире улыбаясь. В голове приятно кружится, хотя папиросы крепче, чем те, к которым он привык. Он так давно не курил. Движения больше не отдают глухой болью в теле. - Не заругает, - напрасно немец ждет, что он оторвется от дел. Возможно, он даже не будет ложиться и проработает всю ночь. На часах уже ближе к трем, а к восьми он должен быть в Кремле на ежедневном отчете. И всё же полунамек о смутном времени тенью неприязни промелькнул на склоненном к листам лице. Докурив папиросу и смяв ее в хрустальной тяжелой пепельнице, которая ощутимо наполнена окурками уже до него, Гилберт уже собирается уходить, когда Иван, словно вспомнив о чем-то важном, пристукивает по столу карандашом, обращая на себя внимание. - Сходишь завтра с сестрами в ЦУМ. Наташа расстроена. А там, говорят, новые платья привезли...- по тону Брагинского невозможно понять оттенок слова "сходишь". Приказ или же просьба? - Угу, себе тоже что-нибудь подберу, только прибалтов не нужно, я теряюсь от такого количества дам, - иронично бросает Байльшмидт. - Пришлю утром машину, - лицо Ивана безмятежно, хотя глаза внимательно следят за движениями немца. - Я не настолько стар, чтобы возить мою задницу пару кварталов, - услужливость Ивана раздражает, впрочем, он нисколько не заинтересован в продолжение столь позднего разговора. - Хорошо, посмотришь моё метро. Из двора налево и еще раз налево. А впрочем, ты с сестрами будешь, они покажут, - Иван не уверен, что Гилберт дослушает его. Быстрыми шагами немец молча покидает комнату. Брагинский тяжело вздыхает и закуривает, устало подходя к окну. Распахивает старую скрипучую раму. Прохладный воздух приятно холодит лицо, вытягивая остатки дыма из помещения. Внутренний двор дома освещен лишь старым фонарным столбом. Около тусклой лампочки вьётся беспокойная мошкара. Окурок, рассыпая быстро затухающие искры, упал вниз, туда же была вытряхнута пепельница. Громко захлопывается окно второго этажа, Иван не слышит тихого чертыханья человека в гражданском, стоящего слишком близко, для случайного позднего прохожего, к стене дома. Обоснуй ...Гилберт небрежно достает одну, перебирает в пальцах, пытаясь что-то определить - диаметр ровно 0,3 дюйма. да легенда о "модернизации заводов папирос под патроны" себя изжила, и папиросы первого класса были явно не под размер 105 мм, 95 мм, 92 мм, 85 мм но автора забавит) ...полунамек о смутном времени тенью неприязни промелькнул на склоненном к листам лице история появления табака в России, крайне тесно связана с временем Ивана Грозного, злостными англицкими купцами и интервентами после исчезновения Рюриковичей