Единственная истинная ценность

21:28. И напоследок зародилась еще одна - наверное, его самая последняя мысль: «Интересно все-таки, это и в самом деле будет не больно, как она сказала?» Но она мелькнула блеклым призраком буквально на границе сознания и тут же забылась, вытравленная напряжением мышц, нервов и запредельным всплеском адреналина, а затем ладонь послушно легла на грань Артефакта, напоминающую неровную боковину белесого кубика-рубика, и успела даже ощутить, какая она неожиданно теплая, почти как кожа… А затем руку пронзила боль; ядовитой змеей, изрыгающей яд не в месте укуса, а вплавляясь в мясо и кости, она поднялась, прорываясь сквозь нервные синапсы, до локтя и выше, намного выше, приводя и без нее соловеющий от напряжения мозг в еще более неистовое возбуждение. Невольно вздрогнув, Дезмонд вскрикнул, но несмотря на пытку, ожидаемую, ибо он не был настолько наивен, чтобы послушно верить «богине», но все же не желаемую им, попытался пересилить желание одернуть, кажется, горящую уже ладонь. Прямо сейчас, когда первый удар прошил клетки, ему это еще удалось; не ослабляя борьбу внутри себя, юноша стиснул зубы и застонал, едва не падая на колени, а боль меж тем только усилилась. Хрипло проклиная лживую Юнону, Дезмонд дрожал всем телом, пронзенный внезапным осознанием, что она потому только и помогала ему, чтобы выбраться на волю, а он, глупый, и последовал за нею, как последний болван, поверивший, что древнее существо, мыслящее на запредельных для него уровнях восприятия и совсем в других ценностных категориях, хочет помочь спасти человечество. Да чушь это все! Свою задницу она спасала, и то только затем, чтоб позже прибрать их мир - его мир! - к ногтю! «Идиот! Ты просто идиот, Дезмонд! - истерично заорал его внутренний голос, словно пытаясь компенсировать собственное бессилие, так и не позволившее ему вовремя сложить воедино все факты и обуздать ассассина, радостно бегущего на плаху по единому мановению руки предтечи. - Идиотом был, идиотом и сдохнешь!!» «Сдохну? А это мы еще посмотрим», - зло ответил ему Майлс. И схватился свободной рукой за уже ничего не чувствующую ладонь, почти намертво приварившуюся к артефакту. Может, подумай он чуть менее горячно, он не совершил бы этой ошибки; может быть, даже выжил бы, сумей он просто убрать руку с обуглившимися уже пальцами от древнего устройства. Но он не успел, да и не смог, ибо сам мозг уже плавился от напряжения. Ему показалось, что кто-то очень большой, пусть и невидимый, немедленно нанес удар ему в грудь, едва он коснулся рукой руки, удар страшнейшей силы, который едва не проломил ему грудную клетку. Задохнувшись, юноша пошатнулся, не в силах более разжать сведенные пальцы; по замкнувшейся цепи конечностей скользила яркая как солнце электрическая дуга, но юноша не почувствовал и ее: боль давно достигла запредельных высот, тело просто отказывалось реагировать на столь ошеломляющий поток от нейронов. Только сердце, кажется, разорвалось в этот миг, а после мозг начал спешно отключаться, так что Дезмонд не осознал даже, как его с чудовищной силой отшвырнуло от Пьедестала. Ничего уже не видя, он плашмя рухнул на камень, не в силах даже дернуться. Разум застилала черная пелена; она накатывала неизбежно, а он еще пытался дышать. Но сердце не билось, а легкие, казалось, просто выжгло сильнейшим разрядом. «Говорил же папа - не хватайся за провода обеими руками», - запоздало подумал Майлс. И разум померк окончательно - мозг, лишенный кислорода, не мог больше функционировать. Не было картинок, показывающих ему прошедшую жизнь, а, впрочем, Дезмонд и не ждал их; последним разумным усилием, всего лишь за миг до того, как отключиться навсегда, он только заставил себя вспомнить хоть что-то хорошее. Хоть что-то, что могло заполнить агонию умирающего мозга и продлиться в ней целую вечность. Ребенок. Семилетний Дезмонд сидел на коленях статной красивой женщины, черные волосы которой были забраны в «мальвинку», и с замиранием сердца слушал, как она что-то ласково читала ему. Был вечер, после рождества прошло всего несколько дней, и отец уже уехал. Дома в кои-то веки было тихо и спокойно, и мальчику около недели позволили просто отдыхать. А мама читала ему перед сном… Губы парализованного тела уже не могли улыбаться, а остекленевшие глаза не видели ничего. Нейроны мозга отчаянно вопили, порождая немыслимый гул, умоляя дать хоть немного кислорода. Общий вопль нарастал, и в последний миг, на последнем издыхании, один-единственный импульс пронзил все структуры - и мозг отключился. Но Дезмонд достиг того, чего хотел - последняя увиденная картина наполнила его невыразимым блаженством, и это блаженство в миг, когда мозг за мгновение до смерти достиг максимальной активности, обращая секунды в бесконечность, стало для него той самой вечностью покоя и мира, столь желаемой каждым живущим и умирающим. Комментарий: глава получилась совсем маленькой и, к сожалению, вовсе не такой, какой я видела ее при планировании - изначальная задумка была основана исключительно на паталогоанатомических процессах, соорудить из которых что-либо более-менее интересное было невозможно.