Yasuharu Takanashi – Hisou Yasuharu Takanashi – Man of the World Louna – Во мне
Как в горле ком, в сердце застыла Глупость и злость этого мира. И льется кровь с каждой страницы Там, где любовь мне только снится. Легче всего просто промолчать, Но, видя зло, я хочу кричать, Проще все взять и забыть, как в кошмарном сне, Но больше нет сил держать это всё во мне. Louna – Во мне
Ночь. Город. Рваные клочья облаков под ногами - расползающийся туман. Наруто моргнул. Впереди - мост в Ривертаун. Холодное небо чугунного отлива. Разбитый на сотни осколков свет фонарей. - Нет.... Нет-нет-нет! - заголосил Наруто, почувствовав знакомую щекотку в голове, словно кто-то легонько и нежно подул на волосы на затылке. Обернулся и увидел то, чего ожидал и чего боялся: развевающиеся полы балахона ловца перебирали в воздухе, словно черные щупальца спрута; горящие под капюшоном глаза неотрывно следили за каждым его движением. - Ты - сон! Просто сон! - закричал Наруто пятясь. Но ловец не спешил от его слов исчезать, рассыпаться в прах и пепел - напротив, его силуэт угрожающе разросся, загораживая собой всю улицу и небо, и лишь секундой позже, когда по коже пронеслось прохладной волной потустороннее дыхание, Наруто понял, что тварь просто невероятно быстро приблизилась вплотную. Костлявая рука ухватила Узумаки за горло, сдавливая, приподнимая его тело как тряпичную куклу. Слишком сильным оказалось это порождение Грани, чересчур твёрдым и леденящим, чтобы быть плодом фантазии. Холодные пальцы вжимались в податливую человеческую кожу, обжигали морозным прикосновением, умертвляли плоть. Рот твари приоткрылся и Наруто замер как кролик перед удавом. Сон? А сон ли это? Леденящий холод от тонких пальцев ощущается вполне реальным, вымораживает вены и мышцы, наливая их свинцовой тяжестью, а сердце наполняет густым ужасом. Больно. За рёбрами - больно. Под кожей больно. И на губах привкус отсыревшего пепла. "Сдайся", - услышал Наруто потусторонний голос, без сомнения, принадлежащий ловцу. - "То, что ты ушёл от меня однажды, было лишь ошибкой, досадным недоразумением..." Рот прижался к горячей шее, зубы впились в плоть. Кровь, а может, сама жизнь, хлынули потоком, покидая тело. Невозможная усталость связала по рукам и ногам, не давая шевельнуться, заковывая в чугунные кандалы собственных сомнений. "Сдайся, и тогда..." "...И тогда ты не сможешь и шага ступить за пределы этого поместья", - послышался другой голос. Знакомый и новый, Наруто не мог сказать, кому он принадлежал, но на этот голос откликалось сердце, откликалось нечто, что знало путь к спасению, но боялось, трусливо цеплялось лапками за сковавшие тело тяжёлые цепи неуверенности и ужаса. Перед глазами вспыхнули исписанные текстами страницы старинных книг, в голове зажегся янтарным всполохом узор экзорцизма. Наруто произнёс его до того, как понял, что делает. На тыльной стороне ладони плавилась свечным воском кожа, словно раскалённым добела прутом некто невидимый нарисовал детский рисунок - солнце, налитое кровью, вспухающее обожжённой плотью и волдырями. Приятно-прохладный туман ласково лизнул обгоревшие руки и отступил, оседая искрящимся бисером на мостовую. Ловец отшатнулся, удивлённый. Это ведь удивление всплеснулось в пылающих безднах? И тут же тварь вернулась обратно, лёгким движением кисти отмахиваясь от новой вспышки золотистого света и исчезая из поля зрения, чтобы в следующий момент опалить разрывающей болью обнажённую шею. Горящие в ладонях солнца оказались бесполезными. Наруто снова проиграл.***
Перед глазами - затянутый густой темнотой потолок комнаты. Руки подрагивают: напряжение, усталость или бессилие? Не разобраться. Все вместе, смешанное в ураганный коктейль, сносящий голову почище всяких там зелий с вечеринок студенческой общаге, проходивших, наверное, в прошлой жизни. "Снова кошмар?" - Голос Миста рядом. Слава богу, думает Наруто и прикрывает глаза, мелко дрожа в облепившей тело влажной одежде. Горло сдавливает спазмом и кажется, что произнести хотя бы слово не выйдет, как ни старайся. Юноша знает, что на этот раз он уснёт сам, без разговора с призраком. Ловец так просто не отпустит из грёз, лишь даст минутную передышку. Что-то позволяет ему, Наруто, вырваться из сна, перевести дух, унять дрожь. Но чужая воля, вдавливая в мягкий матрац, утягивает обратно в кошмары. С Мистом не заговаривал - даже не ответил на вопрос, всей кожей ощущая его внимательный взгляд и закусив губу, не сводил замутнённого взора с потолка. Было над чем подумать. А перед глазами уже горели экзорцизмы.***
- Мне нужно оружие, - с ходу сказал Наруто ребёнку в библиотеке. Мальчик задумчиво на него посмотрел, прикусил губу. Отложил книгу, скрыв страницы обложкой с черным колесом, поднялся на ноги. Нахмурился, обходя Наруто слева, затем справа. Наконец, замер перед ним, уперев руки в бока: - У тебя оно есть, - указал на голову. - Знание - лучшее против них оружие. Сомнительное утверждение, учитывая предыдущий опыт общения с ловцом. Мальчишка пожал плечами, развёл в стороны руки - между пальцев натянулись блестящие жемчужные нити - смертельная ловушка для многих тварей из-за Грани. - Кто тебя такому научил? - Отец научил, - почему-то нахохлился мальчишка, синие глаза обиженно сверкнули, становясь, наконец, по-детски открытыми. - Ты тоже так можешь. - Правда? - Все, что могу я - можешь и ты. Нити соскользнули с его рук, тая еще до того, как коснулись пола. - Тебе пора. Фигурка ребёнка подёрнулась белёсой дымкой, библиотека выцвела. - Стой! - отчаянно крикнул Наруто, понимая, к чему все идёт. - Не оставляй меня! - Я не могу! - так же ответил мальчик - почти крича, но его голос растворялся в сгустившемся молочном тумане. - Когда ты справишься с ним - я вернусь! А сейчас - вспоминай!***
Ночной воздух похолодил затылок шелестящим дыханием. К морозному дуновению добавилась мелкая морось в лицо. Резкий порыв ветра позади как приказ - защищайся! Наруто быстро обернулся, вскидывая руки. Перекружья знаков и символов загорались перед глазами и тухли, мозг подкидывал все новые способы, изменял течение силы в узлах и перегибах. Нет, не то, понимал Наруто, отметая ненужные варианты, а нужных все никак не находилось. Ловец приблизился вплотную, перенесся так близко, что его безобразное лицо замерло перед лицом Наруто, морозя человеческую кожу ледяной прохладой своей плоти. Наруто сделал выбор - на тыльной стороне загорелся, будто выжженный калёным металлом, круг, колесо с гнутыми спицами. На кончиках пальцев сформировалась печать. Ловец отшатнулся, как и в предыдущем сне. И тут же приблизился, уже зная, чего ожидать, зная, чем угостят яркие завихрения раскалённого воздуха над ладонями. Наруто предвидел это: извернувшись ужом, встретил тварь лицом к лицу. Пусть ловец учился, но и он, Наруто, учился тоже. Кожу пальцев жгло, словно подушечки утыкало извалянными в молотом перце иглами. Из глаз невольно текли слезы, дробя свет на мириады ослепляющих искр. Воздух вокруг загустел и вскипел, расплавленным металлом стекая по взмокшей спине. Голос юноши прорезал тишину ночного города - сильный, крепкий, нараспев читающий экзорцизм. Все утонуло в ярком, разъедающем тьму свечении. В этот раз Наруто так просто не сдастся.***
Он засыпал и пробуждался множество раз, трясся на постели, словно осиновый лист на ветру. Выгибался дугой, сучил ногам по покрывалу, дёргал кадыком. Ему было больно. Так больно, как только может быть пленённому нереальностью. Агония сводила на нет все потуги считать сны чем-то невозможным, иллюзорным, делая их частью окружающего мира, заставляя забывать, когда же он спит на самом деле: когда он в доме, где рядом ставший неожиданно близким товарищ или же там, на покрытых жидким приземистым туманом камнях мостовой, очередной раз умирающий в крепких, костлявых пальцах. Он просыпался, открывая мутно-голубые глаза, то полные отчаяния, то наоборот, решительности и воли. Он засыпал, и под тонкими веками быстро-быстро бегали глазные яблоки. Иногда его тело пробирала неконтролируемая дрожь, а руки заливало лёгкое свечение, в темноте казавшееся чересчур ярким. Мист смотрел на охваченные иллюзорным белым пламенем пальцы, на напряжённые запястья и на выжженное на тыльной стороне ладони солнце. Смотрел и помнил, что таким же, сначала, Наруто был в руках Ловца под безразличной аркой - беззащитным, сломленным, сдавшимся. Таким же стал позже - чужой силой, бесконтрольной и верной, бьющей ключом в молодом теле, озарённый черным светом памяти предков и сам ставший этим невозможным светом... Мист помнил, как тяжело и медленно проступал на загорелой, но теперь выцветшей в сероватый цвет, коже символ-круг. Помнил, как зажглись огнём дрогнувшие пальцы и как отшатнулся ловец. Помнил экзорцизм, слетевший с губ Узумаки, его невидящий взгляд и восхвалил судьбу, что брошь откатилась так далеко: экзорцизм был прицельный, предназначенный ловцу, но досталось всем, в том числе и ему самому. Брошь раскалилась так, что с камней поблизости испарилась вся осевшая каплями ночная влага. Ловца не прогнало - его развеяло, рассыпало по налетевшему ветру мелодичным песнопением, которое из уст Наруто звучало непривычно и жутко. Чужой голос, чужие знания. Не Узумаки уже, и не Намикадзе даже, а то, о чем рассуждалось давным-давно, темными вечерами, наедине, двумя половинами - Минато и Кушиной. Смешение не крови - судеб. Нечто новое, пугающее возможным могуществом. Вот, что будит чёрный свет в принявшем судьбу отца Наруто. Вот, что будит чёрный свет принимающего знания матери. Пылающие на кончиках пальцев печати, решительное лицо палача и невидящие глаза - таким Мист его запомнил. Такой он ему и нужен. Может ли призрак испытывать волнение? Переживание? Может ли ему грудь сводить от восторга? Не может, знал Мист. И не сводило; даже не касалось зачерствевшего доспеха души лёгкой щекоткой удовлетворение. Просто в нем поселилась уверенная радость, искренняя, но холодная, будто утренний туман над Мискатоником.***
По рукам текла странная сила - серебристо-золотая, с алыми всполохами. Она, эта сила, скапливалась в ладонях и разделялась светящимися нитями на тонкие отростки, устремляющиеся к пальцам, сплетающимся в узоры: все новые и новые, невозможные, но существующие вопреки всем законам. Голос охрип: Наруто пел экзорцизмы более получаса, то выкрикивая отдельные слова, то произнося их на грани слышимости. Он отпрыгивал в стороны на уже уставших и ноющих ногах, раз за разом уходя от беспощадных атак ловца. Когти рассекли воздух в сантиметре от судорожно дёрнувшегося кадыка. Успел - в этот раз - и алые брызги не окропили влажную мостовую. Наруто знал - выиграл у Ловца ещё пару мгновений жизни, а за следующие секунды дыхания снова придётся бороться с хитрой нечистью. Он умирал в холодных объятиях голодной твари раз за разом, как ему казалось, десятки и сотни жизней, десятки и сотни смертей. В какой-то момент он перестал просыпаться, и время замерло, словно замороженное дыханием Грани. Проходили дни - медовые, тягучие. Не щадящие ни мозг, ни тело, и с изощрённым садизмом восстанавливающие и то, и другое после очередной смерти. На все найденные Узумаки способы защитить себя, Ловец находил способ убить. И вновь Наруто находил себя на въевшейся до последнего кирпича в память улице. Без перерыва, без возможности вырваться из кошмара и услышать рядом успокаивающий голос Миста. Свет фонарей, расплывающийся мутным пятном в глазах, означал - конец. Свет фонарей, брызгами конфетти рассыпавшийся по мостовой означал - начало. В памяти мерцали знания, о которых Узумаки и не подозревал раньше, чужие, незнакомые, давящие грузом, но проникнувшие словно бы в каждую клетку тела и слившиеся с ней. В его глазах отражались начерченные им, но никогда невиданные раньше, фигуры. Печати, - поправляла память. Он направлял потоки силы в узлы плетения, даже примерно не представляя, что такое узлы и плетения. Но память скептически хмыкала, заботливо выкидывая сухую, как статья из энциклопедии, информацию-воспоминание. Ловец наступал. Снова и снова. Наруто уже давно использовал все, что подкинула ему память - десяток жизней назад. Все возможные плетения печатей уже отсверкали свое яркими вспышками секундной безопасности - Ловец научился перебарывать их все, рано или поздно заключая юношу в кольцо костлявых рук. Выбраться из бреда, понимал Узумаки, позволит лишь победа над тварью. Та стояла в стороне, отвратительное лицо с хищной линией рта изображало презрение. - Ты проиграешь. Сдайся. "Сдайся" - билось в голове постоянно. Настолько часто, что Наруто наконец научился игнорировать шипящий голос и тупиковый путь. Он вообще многому научился; в каждом бою он учился использовать что-то новое, основываясь на уже имеющемся опыте. Плетение в руке загорелось снова - болезненное, ядовитое, от того, что опять смешал несмешиваемое - так говорила память. Она, чужая и холодная, утверждала, что есть плетения, которые нельзя соединять, есть потоки, которые нельзя смешивать и пути, которым не должно пересекаться. Есть судьбы, которые нельзя соединять, настаивала она, иначе - боль. Соляной кислотой в вены, металлическими иглами в голову - боль запрета. Скрючились пальцы, едва удерживая рассыпающееся плетение, по горлу потекла, угощая медным вкусом, кровь. Ловец пытался уклониться, но печать задела, крепко приложила тварь о землю, выворачивая полы плаща, выкручивая бледное, упрятанное в них тело. Наруто удержал себя на ногах, слабо подрагивая всем телом, словно от морозного воздуха. Получилось? Получилось победить? Ответом на немой вопрос стала костлявая рука, безжалостно сжавшая горячее горло. Перед глазами мелькнуло опалённое лицо, истекающее чёрной, блестящей, как масло, жижей, развороченная опустевшая глазница. Тварь не сказала "Сдайся". Она просто вцепилась в шею, острыми треугольными зубами разрывая плоть. Но, теряясь в сковавшей тело агонии, Наруто успел понять - он на верном пути.***
Выжигало. Плетение, придуманное Узумаки - безумное, невозможное, нестабильное - выжигало. Было неправильным и верным, било по себе же, изничтожало, вырывалось. Руки, вены, дыхание - все превращало в сухую листву. Норовило развалиться. Жаждало убить. Удерживалось лишь силой воли и блестело маленьким шариком, переливаясь опаловым светом на самых кончиках пальцев. Наруто хрипел, втягивая в себя воздух и выталкивая его наружу-судорожно, рвано, опаляя губы высушенным дыханием. Глаза, залитые жгучей кровью и холодящим потом, подслеповато щурились, не выпуская Ловца из поля зрения. Точнее то, что от него осталось. Раскинув пошедшие черным переплетением вен руки в стороны, сожжённая, исходящая молочно-прозрачным паром с запахом горелой плоти, фигура лежала в рванье своей одежды. Щупальца живого балахона пытались подняться и снова падали на булыжники, вяло свиваясь в кольца, безвольные, словно дымка на ветру. Тишина сжимала виски тугими обручами, оглушала биением сердца, заглушившим все вокруг. Наруто ещё ожидал, что происходящее окажется иллюзией, что с секунды на секунду на шее сомкнутся ледяные пальцы и все повторится снова. Потому и дрожал от напряжения, удерживая на кончиках окоченевших пальцев опасное даже для него плетение. Но нет: обгоревший Ловец лежал, не шевелясь, покрытый лепестками сожжённой пепельной кожи - лишь его потухшие глазницы, казалось, смотрели прямо на Наруто. - Победил, - сказала тварь. Сердце Узумаки и без того пульсировавшее в глотке, вдруг забилось яростнее: голос существа слышался куда менее потусторонним, чем раньше, и напоминал тот, другой. Призывавший не сдаваться. - Мне больше нечему учить тебя, - шелест осенних листьев из безгубого рта. Руки трясет от напряжения - сильно, часто, неконтролируемо. Шарик плетения затрепетал как флажок по ветру, грозя вот-вот сорваться с пальцев и добить раненую, издыхающую тварь. - Что... ты... такое? - слова давались с трудом, словно привыкшее к пению заклинаний горло забыло, как звучит обычная человеческая речь. Ловец молчал. Его тело пошло трещинами, рассыпаясь, словно старая штукатурка. Из почерневших, вздувшихся вен в воздух начали подниматься серебристые искры. - Что ты такое? - громче повторил Наруто, глядя как под прежней, рассыпающейся, кожей проступает другая - светлая, нежная. Человеческая. - Не все, кто кажется тебе врагами, на самом деле желают тебе зла, - голос уставший, бьющий узнаванием как молотом по натянутым словно струны нервам. - Не каждый, кто притворяется твоим другом, действительно им является, - голос, знакомый, пугающе-родной, не мог принадлежать высокой, хищной твари из-за Грани. Он вообще мог принадлежать только одному человеку, оставленному в прошлом - человеку, с яблочным запахом волос и улыбкой столь мягкой, что от неё заживали любые ушибы, полученные от излишне активных игр на улице. Горло стиснуло, сдавило как удавкой - резко, безжалостно; Наруто замер, пытаясь озвучить свою невозможную догадку и не в силах произнести хотя бы слово. Тварь рассыпалась на глазах, пепельными хлопьями облезала старая оболочка, высвобождая дюйм за дюймом фарфоровую кожу. Юноша видел все словно фрагментами: изящную косточку запястья, округлое плечо. Вместо пустых провалов глазниц - обрамлённые густыми ресницами, чуть прикрытые серо-голубые глаза. Наруто даже не разглядел их - он просто знал, что глаза серо-голубые, и не могло быть иначе. Вокруг головы Ловца кровавым ореолом разметались алые-алые волосы. - Не плачь обо мне, - голос утратил всю потусторонность, став таким, каким Наруто запомнил его когда-то давно, воспоминания о котором бережно хранил в сердце. Плетение сорвалось с пальцев само - не выдержало нестабильности чувств и истощения тела. А Узумаки замер, как парализованный - серо-голубой взгляд приковал его к месту, не давая возможности пошевелиться, схватить опаловый шар, помешать случиться тому, что должно... Все произошло за секунду. Не было ни вспышки, ни звука - шар коснулся ещё завитого щупальца балахона, рассыпался на сотни осколков, ослепил, ворвался в глаза сотней раскалённых игл, остужаемых слезами. И исчез вместе с Ловцом. По опустевшей, замершей мостовой пронёсся лёгкий ветерок. В небе громыхнуло - раз, другой. Закапало. Сначала медленно, затем, словно приноровившись - быстро, вмиг пригасив мерцающие фонари и залив пустынную мостовую. Наруто упал на колени, больно ударившись о камни, но не обратил на это внимания. Его трясло не унимающейся, беспощадной лихорадкой. Руки скребли по булыжникам, истирая пальцы в кровь, собирая на них исчезающий серебристый пепел. Подставил лицо под упругие струи. Потекло - по глазам, лбу, щёкам. Капало на губы, стекало в рот, угощая солёным вкусом потери. Наруто сцеплял зубы, но не мог удержаться - выл, выл как раненый волк или как волчонок, оставшийся без стаи - как знать? Раскрывались старые раны, по чьему-то желанию растереблённые крючковатой палкой. - За что? - тихо, с придыханием. - За что?! - громко и отчаянно, в опустевшее небо. Скрюченные, потерявшие чувствительность во время боя, пальцы скользили по брусчатке, не могли зацепиться за выступы - бессильно сжимались. За рёбрами поселилась голодная дыра, пугающая пустота – её хотелось вырвать вместе с собственным сердцем, омыть его, дурное, в льющейся с неба воде и, может быть, упрятать обратно, в грудину. Когда болеть перестанет. - Мама, - опустив голову, провыл Наруто. За что все так? За что его мучают такие сны? Встретил и потерял отца. Теперь мать... Сон...Просто чёртов сон. Юноша сглотнул, подняв ладони к лицу. На руках была кровь - так сказало сердце. Это не кровь - сказал внутренний голос, очень похожий на Миста. Но откуда здесь взяться Мисту? Он же в этом мире совсем один, пленник своих кошмаров. Это не кровь - вновь взялся за своё внутренний голос. Не кровь - просто в пальцах запутались принесённые водой алые нити длинных волос. От ладоней шёл запах яблок.***
Из его глаз текли слезы - мокрыми дорожками, по вискам, напитывая золото волос темным, пепельным, капали в подушку. Ресницы подрагивали. Мист заметил его состояние сразу же, как Наруто ни пытался таиться. "Что с тобой?" - обеспокоенный голос в темноте. Впервые за ночь в этом доме действительно взволнованный. Наруто попытался что-то сказать, даже раскрыл губы, но изо рта не вырвалось ни слова, только звук, похожий на хрип и стон одновременно. Сердце колотилось как бешёное, дыхание сбилось. "Наруто?" - окликнул его Мист удивлённо-растерянный, но Узумаки не среагировал - откинулся на подушку, сначала изгибаясь дугой, а затем наоборот, заваливаясь на бок и сворачиваясь клубком. Наруто казалось, будто он задыхается, и юноша дышал часто, надрывно, горлом. Сердце трепыхалось - без ритма, как выброшенная на берег рыба - больно билось в грудную клетку, то ли пытаясь разбиться о ребра, то ли пробить их и выбраться... куда-нибудь. Мисту он ответит позже, когда дыхание выровняет... Но дыхание не выравнивалось. Взгляд мутился, внутри поселилась страшная, ноющая боль. Глаза и те высохли, слепо уставившись перед собой. "Наруто!" - голос Миста, обеспокоенный до раздражения, прямо у уха. Под тяжестью чужого тела прогибается матрас, и Наруто на секунду кажется, что он падает в пропасть. Но лишь на секунду, до тех пор, пока сильные руки не переворачивают его настойчиво на спину, не хватают лицо в чашу ладоней. Перед глазами ночная муть и светлое пятно близко-близко - лицо Миста? Наруто даже не удивляется, второй раз за ночь ощутив, что призрак обрёл плоть – ему все равно. Его трясёт, а горло раздирает в кровь острый-острый воздух. "Тише, тише", - шепчет Мист у самого уха, заботливо оглаживая скулы большими пальцами. - "Успокойся". Дыхание и правда успокаивается, замедляясь. Сердце все ещё стучит слишком быстро, но не так яростно, как раньше. Тело слушается Миста беспрекословно - откуда у призрака такая власть? Прохладный лоб прижался к горящему болезненной лихорадкой лбу Наруто, впитывая жар, облегчая боль. Блондин блаженно прикрыл веки. - Что ты будешь делать, Узумаки, - беззлобно выругался Мист. Его приятный, с металлическими нотками, голос обещает безопасность. - Что мне с тобой делать? - Просто... Не оставляй меня одного, ладно? - надломлено прошептал Наруто, тихо, неуверенно, успокоенный чужой близостью. - Хорошо, - так же тихо ответил Мист, не зная, что кошмаров про ловца Узумаки больше не увидит. Никогда. А за окном посеревшее на востоке небо обещало, что бесконечная ночь скоро закончится.