Вчерашний вызываю сон...

Первый. Второй. Третий... Третий холодный вечер с ноющей раной в груди. В первый были слезы и шок. Во второй — затишье и мысли. А сегодня... Негромко хлопнула входная дверь, но это не заставило меня прервать свое простое занятие. — Чай будешь? — спрашиваю я, даже не оборачиваясь на знакомый шум шагов и стук трости за спиной. Больше не ошибусь. — Только что залила. — Пусть заварится, — тихо отвечает знакомый мужской голос, который невольно прошелся по тонкой подсыхающей корочке. Я нарезала грейпфрут небольшими треугольниками и старалась не отвлекаться, оттягивая момент, когда придется повернуться лицом к гостю. В голове мелькали мысли, как искры бенгальского огня, огоньки вспыхивали и тут же гасли сами собой. О боже, пускай он уже сядет! Но Голд всегда действовал так, как хотелось ему. Упираясь ладонями в столешницу по сторонам от меня, поймав словно в капкан, он уткнулся лицом в мою макушку. Я замерла, слушая его глубокое дыхание, его губы касались моих волос. Когда же он мягко обхватил мочку правого уха, я наконец вышла из оцепенения, и руки предательски дрогнули. Порезалась. Совсем небольшая ранка, капелька крови, но этого хватило, чтобы окончательно взять себя в руки. Взять в руки, смешно, он захотел того же. — Позволь мне, — произнес мужчина, уже скользя по моим рукам, не дожидаясь ответа. Одной рукой уверенно обхватывая меня за талию и чуть разворачивая к себе, другой берет мою раненую ладонь и, целуя, слизывает красную каплю. Чуть раньше такое настойчивое внимание мне бы только польстило и смутило, но теперь... И он явно чувствует перемену моих реакций. — Неделя еще не прошла... — напомнила я. — Что ты здесь делаешь? — Ты успела? — его голос дрогнул. — Успела передумать? — Ты сам хотел этого... — тихо отвечаю, стараясь игнорировать его объятья, ставшие более тесными. — Ты не ответила. — Ты тоже. — Вздох. — Зачем ты пришел? — В ответ лишь молчание, и я продолжаю: — Создаешь иллюзию свободы, а на самом деле решаешь, как удобнее тебе. Три дня достаточно, чтобы соскучиться, достаточно, чтобы не перегореть. Даешь выбор и боишься получить ответ. — Передумала?.. — еле слышным умоляющим выдохом спрашивает Голд. — Не так все просто, — смягчившись, отвечаю я. — Совсем не просто. — Провожу рукой по его волосам и добавляю: — А сейчас отпусти, пожалуйста, мне нужно поискать пластырь. Нехотя мужчина размыкает руки, тем временем я кидаю в мойку нож. Пластырь находится быстро, средний ящик кухонной тумбочки у плиты. С облегчением замечаю, что Голд все же присел за стол. В молчании, но под пристальным взором темных глаз, разливаю чай. Опускаюсь напротив, не забыв прихватить тарелку с кусочками фруктов. — Мята? — попробовав напиток, с сомнением произнес гость. — Мелисса, — поправляю я. Далее с десяток минут молчания. — Ты отлично знакома со столовым этикетом, но этот фрукт ешь как-то по-своему, — сказал мужчина. — Знакома, грейпфрут разрезается пополам и специальной ложечкой выбирают мякоть без горьких стенок и перегородок. — Удивился или пытается развязать диалог, я так и не поняла. — Но я всегда любила его за эту палитру вкуса сладко-кисло-горько... Довольно бодряще. Голд вздернул бровь, но промолчал, снова принимаясь за чай. Наливая себе еще, кидаю вопросительный взгляд, он кратким жестом отказывается и крутит пустую кружку. — Ты права. Я не могу ответить и на половину твоих вопросов, — мужчина наконец нарушает тишину. — Я не прошу у тебя стабильности, но честности перед самим собой... — говорю я, осторожно ставя полупустую чашку на блюдце. — Все мои принципы и здравый смысл спорят с чувствами, ты должна это понимать, — не сразу нашелся Голд. — Я готовился к нескольким недолгим годам покоя и затворничества, а ты ворвалась весенним ветром в мой дезинфицированный вакуум. — Ты сам открыл окно, а теперь пытаешься его закрыть... — я слегка нахмурилась от такого поворота мыслей и странных сравнений. — Да, но толку? Я тобой уже надышался... — Противоречишь сам себе. Боишься задохнуться? — От переизбытка? Ничуть. — Медлит. — А вот... Ветер прекрасен в полете, ему нужны просторы, поля, луга... — В твоем вакууме перестану я быть такой, — заключаю сердитым голосом, — перестану быть интересна тебе. — Глупая, — качает головой, — упрямая, — мужчина слегка улыбнулся. Как зачарованная я смотрела, как он медленно поднимается, обходит стол, направляется ко мне... Моргаю, нужно сбросить охватившее меня марево, но этот медовый голос, глубокий огонь в глазах, ласково-смелые руки, горячее дыхание. Предвкушая сладость, все же успеваю сказать: — Еще четыре дня... Получилось не слишком убедительно. Но он шагнул мне за спину, легкими движениями перебирая локоны. — Наверное, это можно сформулировать так: я пришел извиниться, — заговорил Голд, так и эдак собирая мои волосы. — И да, ты права, я эгоист. Я боялся и скучал, — последнее он шепнул прямо в ухо, отчего защекотало в желудке и скользнуло вниз, растворяясь. — Но и напомнить, — вдруг его голос снова стал серьезнее и четче. Теперь что-то удерживало мои волосы наверху. Голд осторожно поцеловал в шею под загривком и удалился, не прощаясь. После того как его шаги затихли и послышался характерный для двери щелчок, я без колебаний нащупала и вытащила из прически одну-единственную вещь. Это была искусно сделанная лилия* из слоновой кости. Смутное воспоминание пронеслось перед глазами, наверное, это та самая заколка, которой заколола мои волосы Марта перед нашим ужином. Кровь прилила к лицу. Его поведение сегодня, этот трепет на грани с благоговейным страхом. Я вертела в руках заколку и четко осознала — обратного хода не будет. ___________________ * Лилия — символ чистоты.