Вчерашний вызываю сон...

Бессонная ночь и два литра кофе. Раннее солнце робко заглядывает кабинет. Но женщина, стоящая у окна, не любуется рассветом, она вглядывается в толстую папку, так же внимательно, как и пять часов назад. — Как я некстати уехала… — Главное, что вовремя вернулась, — слышится тяжелый вздох. — Ты все сделала? — Да… До сих пор не верю что ты меня об этом просишь. — Так будет лучше. — Она знает? — Еще нет. Марта с плохо скрываемым раздражением кидает папку на стол. Ей все это не нравится, глупо было надеяться на спокойную жизнь, но ей казалось, что все долги отданы. — Выкрутимся, — уверенно заявляет Голд. — Как обычно… — она кидает внимательный взгляд на брата. — Ты уверен насчет нее? — Тысячу раз да, — улыбка скользит по тонким губам. От упоминания его возлюбленной в комнате стало еще светлее, и виною этому не только занявшийся вовсю рассвет. Марта еще раз оглядела комнату и внезапно рассмеялась. — Так это… — продолжила Марта сквозь смех, — ты вчера ее весь вечер ждал? А я думала, как ты вовремя заказал ужин на двоих, хотя я не говорила когда точно возвращаюсь. — Но-но! Тебя, сестрица, я тоже рад видеть. — А что зазноба-то не явилась, — она качнула головой, снова хихикнув. — Не узнаю тебя! На плечо и в пещеру! — Нет, — Голд качает головой, — она должна сама придти. — А-а-а… Победа честным путем значит. — Не ухмыляйся! Она дорога мне, ты знаешь. И я не хочу на нее давить. Тем более не сейчас. — Знаю, — она опускает глаза, вмиг погрустнев. — Но если она не придет? — Мы уедем вдвоем...

***

Восьмой день... Как бы я ни рвалась на седьмой, через неделю – это через семь дней, а не на седьмой. По крайней мере, так я уговаривала сама себя. Знакомые, теперь до боли, двери, коридоры и лестницы. Третий этаж, направо и до конца. Библиотека. Приглушенный свет и специфический запах книжной пыли. Прохожу вглубь, вдоль полок, проводя пальцами по корешкам. Все здесь умиротворяло. Беззвучная многословность — парадокс. Минут через сорок, когда на столе в центре зала уже красовалась приличная стопка книг, наконец послышались шаги. — Ты так долго меня искал или был занят? — спросила я, просматривая нижнюю полку. — Не подскажешь, где тут Фрейд? У меня завтра экзамен… То есть не у меня, я подтягиваю одну девочку для пересдачи. — И то, и другое... Не думал, что ты будешь здесь, — ответил мужской голос. — А где, ты думал, я буду? — я продолжила разговор, все еще не глядя на собеседника. — С подарочным бантиком у тебя в спальне? Задав этот глупый вопрос, я отвернулась, рассердившись сама на себя, и ушла искать книгу на другом стеллаже. Конечно, Голд последовал за мной. Найти книгу мне так и не удалось, потому что через полминуты я была прижата спиной к толстым томам. — Прекрати, — громко заговорил он, крепко обхватив мой подбородок. — Когда ты так делаешь, — его рука переместилась на горло, — мне хочется тебя убить. Убить, лишь бы ты не досталась кому-то другому. Или, — хватка ослабла, — отпустить, забыть, не знать, где ты и с кем... Наверное, нормальной реакцией должен был стать страх, признаюсь, что мое сердце предательски выдало волнами накатывающее волнение, но волнение другого толка... В его глазах плавился гречишный мед и вспыхивал искрами красный перец. Невообразимое сочетание. — Мне... по душе... третий вариант... — с трудом вымолвила я. Голд поднял взгляд от моей быстро вздымающейся груди к глазам и полуоткрытым губам. Его ладони вмиг оказались на моей спине, он притягивал к себе ближе и ближе. О-о-ох... Так тесно, так жарко, так пряно, так... Все остальное ушло на задний план. Только он, я и этот чертов стеллаж, хотя благодаря ему я еще держусь в вертикальном состоянии. Чем жестче становились объятья, чем яростнее становился поцелуй, тем сильнее я цеплялась за его шею, ненароком прихватывая волосы на затылке, но, казалось, последнее его не волновало. В какой-то момент ноги подвели меня, колени ослабели, и я едва не оказалась на полу, но он в очередной раз дернул мое податливое тело на себя и уперся коленом в стеллаж меж моих ног. Воспользовавшись краткой паузой, Голд прохрипел то, что, по сути, я давно осознала: «Ты моя, моя...». Мои плечи и затылок касались книг, а поясница была оторвана от опоры и поддерживалась его крепкими руками. От его голоса снова защекотало под коленками... Мне нужно было держаться за что-то еще... Неожиданно для самой себя я попыталась сомкнуть бедра, но помешала его нога, которая была так непозволительно близка ко мне. Почувствовав это, Голд оторвался от моих губ и, пытаясь поймать фокус потемневшими глазами, сказал: — Я думаю, Фрейд где-то у тебя в комнате... — Он опустился к моим ключицам и закончил фразу между краткими поцелуями: — Может, поищем там? — А как же экзамен? — срывающимся от сухости голосом проговорила я, заливаясь краской. — Вечно что-то... — выражая недовольство, он довольно ощутимо прикусил моё плечо слева у основания шеи. Я сдавленно взвизгнула, осознавая, тем не менее, что это очень заслуженно. Когда Голд поднял голову, я буквально провалилась в эту темную пламенеющую глубину его глаз... — Ты ведь понимаешь, что сейчас это уже не аргумент... Только не сейчас, — низкий раскатистый голос утягивает куда-то далеко, где нет мыслей, нет рациональности, ловушка захлопнулась. Это похоже на гипноз, эйфорию и утопию вместе взятые... Наверное, я не заметила, как кивнула. Наши губы и языки вновь слились. Он потянул меня в двери, обнимая одной рукой за талию. Я не отслеживала маршрут, позволяя ему вести, меня больше интересовал его темно-бордовый галстук. Я сбилась со счёта, сколько раз он останавливался, чтобы жадно поцеловать меня, и очень удивилась, когда поняла, что мы уже в спальне. Не имеет значения ничего, ничего, кроме нас... Голд замедляется. Движения рук не жадно-скользящие, а по-хозяйски исследующие. Танец поцелуя сменился с быстрой румбы на медленное танго. На пару мгновений он отстранился и замер, любуясь мною, как находящейся в его руках драгоценностью. Но совсем недолго. По мере нашего взаимного освобождения от оков ткани, его настойчивость росла, пламя разгоралось всё жарче, что вместе вылилось в так долго и мучительно ожидаемую, непередаваемую словами кульминацию. Может быть, он что-то говорил, может быть, я издавала какие-то звуки, очень сложно было сконцентрироваться на чем-то, когда все вокруг было ново и слишком волнующе. Сознание разлеталось на тысячи кусочков, и вместе с тем каждый кусочек был изумительно наполнен и невидимыми нитями соединялся в одной точке — МЫ. Он обещал нежность. Я чувствовала тревогу заранее, но гнала ее из всех сил. Предчувствие окрепло, когда пьяняще-нежные прикосновения вдруг стали перемежаться с резкими, нетерпеливыми. Я была поглощена поцелуями и попытками справиться с пуговицами его рубашки, даже не заметив, как он разорвал на мне платье. Он старался изо всех сил, я верю, потому что видела муку, искажающую его лицо, когда он не позволял себе ускориться. Поначалу поцелуи были горячи и сладки; никому и никогда не позволялось прикасаться ко мне так, как прикасался сейчас он, и я принимала эти ласки без малейшего внутреннего сопротивления. Мой первый вскрик он ловит нежным поцелуем, трепетно реагирует на мое тихое хныканье. Мне больно, но я хочу быть с ним, целую, обнимаю, разрешаю… Медленнее, заклинаю — медленнее! Он мучается, прячет лицо в подушку, сопит мне в ухо. Сильная дрожь пробивает его тело, под моими руками напрягаются все мышцы. Жалобный стон напополам с рыком вылетает из его уст. Он ускоряется. А меня пронзает вспышка боли. Еще и еще… Любимый мой, где ты? Глаза закрыты, зубы сжаты. Пытаюсь не кричать, касаюсь ладонью его лица. Он игнорирует прикосновение, будто меня тут вовсе нет. Тело пытается отрешиться от боли, мышцы напрягаются, но становится только хуже. Я пытаюсь отстраниться, упершись руками в его плечи и выставив согнутую ногу между нами. Он вцепляется в моё колено, отводя досадную помеху, безжалостно убирает в сторону мои руки. Быстрее, резче… Его нет, он весь где-то там, погруженный с головой. Боль и страх. Отчаянный крик и равнодушие. Как там говорила Марта когда-то: «страх — это власть, не позволяй ему взять верх». Поздно, уже позволила. Больше ему не нужно беспокоиться о моих попытках сопротивляться, меня парализовал страх. Меня уже не волнует его грубая ласка моей груди, я не чувствую терпких губ на шее. Не хочу видеть озверевшее лицо, не желаю тонуть в шуме его прерывистого хриплого дыхания. Каждое его движение во мне отдавалось вспышкой боли, и я цеплялась сознанием за эту боль, потому что другая боль намного хуже. Мое сердце вырвано из груди и одиноко лежит на алтаре той обещанной нежности. Он обещал, он не смог, он сорвался. Я любила, я хотела, я прощаю. Но сейчас меня принимает в объятья безликая бездна…