"Аппассионата"

Его руки ловко парили над клавишами, наигрывая «Турецкий марш». Звонкая мелодия переливчато разносилась по всему дому, словно пробуждая его ото сна и делая краше. Родерих сам лично попросил Александра не закрывать двери, когда он играет на фортепиано, чтобы можно было наслаждаться этими волшебными звуками. Да, они были именно волшебными, невероятно манящими и чарующими. Во всяком случае, для самого Эдельштайна так точно. Австрия никогда не был особым любителем уборки и прочей работы по дому, но именно он сам изъявил о желании прибраться в доме Брагинского. Сам хозяин был на это совершенно не годен. Пусть он восхитительно играет на музыкальных инструментах, но заниматься другими, более приземлёнными делами, его руки совершенно не умели. Ах да, он ещё этими руками виртуозно дробил черепа краном… Но это уже из другой оперы. Так вот, Родерих с утра пораньше взялся за уборку. Скелет Костя то и дело болтался рядом, помогая как мог и с точностью исполняя все приказы. Австрия даже как-то перестал удивляться тому факту, что он вот так вот сотрудничает со скелетом. В конце-то концов, очень удобная и незаменимая вещь. Однажды Эдельштайн позволил себе спросить у Брагинского: - А кем был Костя при жизни? Россия как-то странно нахмурился: - Тебе лучше не знать. Австрия лишь кивнул. Александр знает, где его порог, а потому понимает, что именно стоит скрыть от гостя из другого мира. Больше к тому вопросу они не возвращались. Работы по дому было очень много, но Родерих упрямо вытирал пыль и мыл полы, наблюдая за избавляющим потолки от паутины Константином и прислушиваясь к игре России на фортепиано. Как ни странно, настроение было прекрасным, силы не заканчивались, как и желание трудиться. Эдельштайн лишь один раз оторвался от уборки, и то лишь для того, чтобы перекусить. Уже смеркалось, когда первый этаж был доведён до сияющего блеска. Константин издавал какие-то немыслимые звуки, которые, очевидно, выражали восторг. Да уж, они славно поработали. Дом заметно преобразился и уже не казался таким зловещим и нежилым. - Ооо… - протянул удивлённый Александр. Родерих обернулся к нему. Он сейчас мечтал только об отдыхе, поскольку мышцы рук и ног ныли с непривычки, да и поясница немного болела. Всё-таки нельзя было так сразу надрываться. - Что-то не так? - тут же поинтересовался Австрия. - Давно не видел свой дом без пыли, – признался Брагинский. – Я тебе очень благодарен, но право, не стоило. - Это ерунда, – как можно более легкомысленно отозвался Эдельштайн. – Должна же быть от меня хоть какая-то польза. Ерундой это Родерих никак не считал - подумать только, сам Австрия убирался в чужом доме, подобно уборщице! Однако, он это сделал. Он приложил все усилия для того, чтобы Брагинский был доволен. Чтобы он порадовался, похвалил... Зачем ему делать всё это, Родерих не понимал. Россия даже не намекал, что считает своего гостя нахлебником. Он и не стал бы. Напротив, он был гостеприимен, кормил и поил, позволял бывать в своих личных комнатах, куда, по его же признанию, никогда не пускает посторонних. Это был своеобразный знак доверия, который вызывал истинно детский восторг. Австрия чувствовал себя причастным к чему-то невероятному и глубоко таинственному. Очень волнительное ощущение… Они стали понимать друг друга с полуслова, что вообще странно, особенно при учёте сложного характера Эдельштайна и замкнутости Брагинского. Но факт остаётся фактом. Возможно, причиной тому было то, что они оба музыканты: ведь их предпочтения относительно классической музыки были практически идентичны. А возможно и то, что они на самом деле были очень похожи. Искать причины Родерих давно перестал. Он был совершенно мокрым после работы: рубашка так и липла к телу, очерчивая стройную фигуру. Брагинский отчаянно делал вид, что не замечает этого. - Думаю, тебе стоит сходить в душ. Россия отвернулся, но слова эти произнёс максимально мягко. Эдельштайн сглотнул и покраснел. Он не был неразумным ребёнком и прекрасно понимал, почему тот отворачивается. Нельзя было не понять. Он нравился ему, так же, как и нравился всем прочим странам этого мира. Но если те же Канада и Италия готовы были наброситься на него и отыметь во всех возможных позах, то Брагинский себя сдерживал. Было ясно, что он не из тех, кто будет принуждать. Казалось бы, самым правильным в данном случае было бы пытаться свести их общение к минимуму и не играть с огнём, но Австрия всё отчётливее ловил себя на мысли, что он тянется к полностью обратному. То есть, он хотел, чтобы Россия видел его в таком виде. Ему нравился его полный вожделения взгляд, нравилось чувствовать себя желанным. Да, в глубине души Родерих всегда был немного извращенцем. Он это мастерски скрывал, но от самого-то себя такие вещи не утаишь. Сколько раз к нему приставал Франция в своё время, умудряясь ощупать его в самых разных местах. Эдельштайн возмущался, ругался, однажды даже едва войну не объявил. Но сам себе он ясно отдавал отчёт: ему это нравилось. Не Франция нравился, нет. Нравилось быть желанным для кого-то, быть чьей-то ночной фантазией, объектом вожделения. Примерно то же самое было и с Пруссией. Похотливые взгляды Байльшмидта очень пугали и возмущали, но вместе с тем возносили на блаженные небеса. Просто само осознание единственного факта – его хотят. Так хотят, что с войной идут, рубят всё на своём пути, лишь бы достичь вожделенной цели. И опять же, Австрия возмущался и проклинал всех и вся, когда Пруссии раз за разом удавалось овладеть им; однако, после Родерих стыдливо вспоминал все эти прикосновения и отчаянно краснел, понимая, что ему это очень нравится. Гилберт ему не казался привлекательным, но нравилось само осознание того, что тот его так сильно желает… Австрия вновь мысленно обозвал сам себя, прекрасно понимая, что начинает возбуждаться. Нет, он никогда не был шлюхой. Один лишь Пруссия смог его-таки совратить, и то силой. После него была Венгрия, но тут всё было по обоюдному согласию и лишь после заключения брака. На этом опыт Родериха в делах постельных заканчивался. Если анализировать ситуацию, то приставания Америки и Канады приводили в ужас. Возможно, это немного и льстило, но эти двое - маньяки похлеще того же Пруссии. А Родерих мазохистом или самоубийцей никогда не был - просто Россия был совершенно другим, не похожим ни на кого ни в этом, ни в другом мире. Он был уникальным, необъяснимым и каким-то совершенно невероятным. И если он испытывал какой-то интерес к Австрии, то интерес этот был обоюдным. - Ты прав, – кивнул Эдельштайн. - Костя постирает твою одежду. Я дам тебе на время что-нибудь из своей. - Хорошо. Вещи Брагинского явно были велики Родериху по размеру, но австрийца это нисколько не смутило. Взяв из рук хозяина дома чёрные брюки и сиреневую рубашку, он поспешил в ванную. Скинув с себя всю одежду, он не без удовольствия поплескался в тёплой воде, после чего чинно причесал волосы, с трудом уложив непослушные пряди. Одежда России пахла…самим Россией. Невозможно было объяснить, что это за запах. Какая-то поразительная смесь чего-то деревенского, природного… деревья, трава, яблоки… что-то ещё. Очень приятный запах. Австрия уже влез в брюки и затянул ремень туже, дабы они с него не сползли, как вдруг за дверью послышался шум. - Италия всё рассказал! Ты думал, что мы ничего не узнаем? Где ж это видано, от родных сестер пассию скрывать! - Отвали, Катя! Он мой гость, не более того! – крикнул Брагинский, явно очень злой. Катя, кто бы это ни была, действовала решительно. Сперва дёрнули за ручку двери, а уяснив, что она заперта, решили проблему проще. Послышался удар, и дверь слетела с петель. Австрия лишь испугано вздрогнул и уставился на незнакомцев, коими оказались три девушки. - Гость, значит? – одна из них мило захлопала ресничками. – В твоей ванной и в твоей одежде? Рядом замаячил Россия. - Не твоё дело, Настя. Какого хрена вы вообще припёрлись? Тем временем другая девушка подошла ближе к Родериху. - Так это же Австрия… Хотя вроде и не Австрия… Эдельштайн не без удивления признал в ней… Венгрию. Другую Венгрию. - Это Родерих, – заметил Александр. – Родерих, знакомься, это мои сёстры Катя и Настя, а это непонятно что тут забывшая Венгрия. Катей оказалась огненно-рыжая красавица в красном платье и с короткой стрижкой, почти такая же высокая, как Россия. А Настей была поразительно миленькая девчушка в причудливой синей рубашке с какими-то ромашками и юбкой в пол. Венгрию так и вовсе можно было принять за даму лёгкого поведения, до того вульгарно она была одета. - Рад знакомству, – выдавил несколько поражённый Эдельштайн. - Ого, какой милашка! – в голос воскликнула Эржбет. – Не то, что этот идиот Роланд. Она окинула оценивающим взглядом тело нового знакомого. - Ну что, довольны? – хмуро поинтересовался Александр. - Знаешь, Брагинский… - задумчиво протянула Венгрия. – А у тебя отличный вкус. - Я же уже сказал, Родерих – мой гость, – на сей раз в голосе России отчётливо слышалась угроза. – Хватить уже пялиться на него. Если ваше долбанное любопытство удовлетворено, то прошу покинуть мой дом. - Что? – Катя театрально удивилась. – Ты прогоняешь собственных сестёр? - Именно. - Ну и ладно, – Украина усмехнулась. – Кстати, братик, не подкинешь деньжат? - Нет, не подкину. На выход все, – Россия оглянулся в сторону Хедервари. – Венгрия, ты покинешь, наконец, мой дом? Та рассеянно кивнула, всё так же пялясь на Австрию. - Конечно. Как только закончу трахать этого милашку своим взглядом. Родерих мучительно покраснел, не зная даже, имеет ли смысл возмущаться. Брагинский решительно схватил наглую девушку за шкирку и потащил из ванной в сторону выхода. Его хихикающие сёстры поспешили за ним. Ну вот, теперь ещё и женщины взялись за него. Однако, на сей раз от пристального внимания было просто не по себе. Радовало лишь осознание того, что Брагинский, очевидно, ревнует. Этот факт отчего-то грел душу.