"Аппассионата"

Брагинский с утра пораньше был явно не в духе. Он то ли злился, то ли просто был не в меру задумчив – непонятно. По его лицу невозможно было читать эмоции. Однако не нужно было быть гением, чтобы понять – что-то случилось. За завтраком он сказал: - Я говорил с Ваней. Родерих невольно вздрогнул. - И? - У Англии какие-то проблемы. - Проблемы? - Да. Он, должно быть, потерял слишком много сил, когда использовал магию. Думаю, это вина Оливера. Наш Англия ничего не смыслит в магии, а потому натворил дел. - И что теперь? - Я тут бессилен, а значит, надо ждать. - Ждать? - Именно. Эдельштайн нахмурился. - Извини, но я не понимаю тебя. Россия с непроницаемым видом отпил кофе. - Видишь ли, вернуть тебя обратно в твой мир может только магия Англии. А при учёте того, что Керкленд совершенно ослаб и лишён возможности колдовать, твоё возвращение откладывается. Австрия понял, что к чему. - Ты из-за этого расстроился? Кроваво-красные глаза уставились на немного испуганного Родериха. - С чего бы это? - Но ведь ты расстроен. - Не из-за тебя, Родерих, – Брагинский отвернулся. – У меня много других поводов для расстройства, тогда как твоя компания меня даже радует. Так что не принимай на свой счёт. - Ладно. Извини. - Я сегодня буду работать, так что ты останешься один до обеда. Могу предложить провести время в музыкальной комнате. Думаю, ты давно не играл. Австрия кивнул. - Спасибо. Я с удовольствием воспользуюсь этим предложением. Сразу после завтрака Родерих направился на третий этаж. Чутьё подсказывало ему, что Россия намеренно отправил его подальше, дабы что-то провернуть. А учитывая то, что многие государства этого мира положили глаз на Эдельштайна, это могло означать лишь одно – у Брагинского встреча с кем-то в этом доме. А если это так, то Родериху и правда лучше не высовываться. Он, к слову, и не хотел. В этой волшебной музыкальной комнате было столь много различных музыкальных инструментов, что и уходить никуда не хотелось. С придыханием проведя рукой по клавишам, Родерих улыбнулся. До чего же прекрасно это фортепиано! До чего в нём всё идеально… Ему ещё ни разу не доводилось играть на нём. Да и Россия прав, он на самом деле давно ничего не играл. Так почему бы не сыграть Шопена? Не теряя времени, он ловко выудил первые ноты любимого вальса, наслаждаясь этим звуком и идеальной гладкостью белоснежных клавиш. Играя больше по инерции, он прикрыл глаза, полностью отдаваясь ритму музыки и забывая обо всём на свете. Неожиданно вспомнился Александр, то, как он наигрывал свои любимые мелодии. Он никогда не играл ничего из репертуара Шопена, отдавая предпочтение Чайковскому, Бетховену, Вивальди… И ведь не имело значение, что он там играет, ведь в этом действе всегда была душа. Возможно, это отличительная черта всех русских – поразительная душевность. Кто знает… Интересно, а в игре самого Родериха есть душа? Какие эмоции вызывает у окружающий его игра на фортепиано? Эдельштайн резко оборвал сам себя и застыл. А в самом деле, как бы воспринял игру Александр? Был бы он в восторге? Или, напротив, был бы разочарован? Ведь он-то сам играет просто гениально… Австрия отчего-то растерялся. Ощущение своей неидеальности никогда не давало ему покоя. Он сходил с ума, если не был в чём-то лучшим. Особенно в музыке… Руки сами собой начали играть третью часть «Аппассионаты». Россия так часто играл эту мелодию, что она начала преследовать Родериха во сне. Должно быть, это его самый любимый концерт. Австрия играл, внимательно следя за собственными руками. Движения были отточены и точно направлены, словно у робота, которому вложили программу – играть. Да, это идеальная игра, но она совершенно бездушна… Эдельштайну стало не по себе. Он даже играть перестал. - Я далёк от идеала… Это признание далось на удивление легко. Возможно, потому, что в этом деле он уступал только Брагинскому. Позже, уже во время обеда, Родерих узнал о том, что многие его догадки были не беспочвенны. Россия был откровенно зол. Даже скелет заметно дрожал, когда накрывал на стол. Австрия чуть не подскочил на месте, когда увидел дымчатую ауру вокруг хозяина дома. Он вообще полагал, что ауру невозможно увидеть. Зрелище было воистину устрашающее. Еле взяв себя в руки, Родерих присел за стол. Они ели в полной тишине, не проронив ни слова. Это было слишком непривычно и странно, а потому действовало на нервы. Наконец, Австрия решился спросить: - Саша, что-нибудь случилось? Брагинский посмотрел на него, впервые с тех пор, как они оказались за одним столом. Как ни странно, взгляд его смягчился. - Да, случилось. Приходили Италия и Франция. Россия замолк. - Какие-то проблемы? Брагинский невесело усмехнулся. - Думаю, мы на грани войны. - Но почему? - Они уже давно искали повода. Не обращай внимания, мы всегда были немного не в ладах. Родерих задумчиво уставился на собеседника. - А теперь повод есть? - Да, нашелся один… - Что за повод? - Ты. Эдельштайн недоуменно заморгал. - Что? - Роланд всегда давал достойный отпор тем, кто покушался на его территорию. Ты – не он. Ты не сумеешь сражаться бесчестными методами, и Италия это знает. Да и на тебя он глаз положил. - А Франция? - А он меня просто принципиально не любит. - Неужели на Италию никак нельзя повлиять? Александр подумал, прежде чем ответить: - Германия безукоризненно выполняет все его приказы, Япония вообще рад любой возможности влезть в войну. Канада и Англия будут на моей стороне, так что силы равны. Вполне возможно, что боевых действий можно будет избежать. Россия был настолько же непоколебимо спокоен, сколько и серьёзен. И это пугало. - Неужели это из-за меня? – удивился Эдельштайн. Брагинский молча посмотрел на него. - Ответь мне. - Ты играешь на скрипке? - Что, прости? - Скрипка. - При чём тут скрипка? Александр поднялся на ноги. - Идём со мной. Он в спешке покинул кухню. Эдельштайну ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Как и ожидалось, пришли они в музыкальную комнату. Взяв со стола скрипку, Брагинский протянул её Родериху. - Сыграй. Это могло сойти за приказ, если бы не мягкий, почти нежный голос странного русского. - Что сыграть? - «Каприз». Он очень сложный, но думаю, ты осилишь. Австрия кивнул. Да, Паганини он сможет осилить. Не понимая, зачем это нужно, австриец настроил скрипку, взял в руки смычок и заиграл мелодию, не раз уже исполненную им прежде. Брагинский внимал его игре, практически не моргая и даже затаив дыхание. От его взгляда у Родериха, как это говорят в женский романах, в животе начинали резвиться бабочки. Это было слишком волнительно и в каком-то смысле даже интимно. Отыграв самый короткий вариант «Каприза», Австрия опустил смычок. - Что теперь? Казалось, Александр не услышал его вопрос. - Ты прекрасно играешь. - Я… Доля секунды, и Россия оказался невероятно близко к нему. Слишком близко. До того близко, что Родерих мог услышать биение его сердца. - Что же ты со мной сотворил? – сильная и грубая ладонь с невероятной нежностью прошлась по его щеке. – Я никогда прежде не встречал никого, подобного тебе. - Саша… Что ты… Пальцы Брагинского оказались на губах Эдельштайна, мягко заставляя заткнуться. - Я не умею говорить такие вещи, так что тебе придётся догадаться самому. Вторая рука русского схватила ладонь Эдельштайна. Александр приложил дрожащую ладошку Родериха к своей груди, к тому самому месту, где отбивавшее бешеный ритм сердце стучалось о рёбра. - Чувствуешь? Австрия завороженно кивнул. Россия не сводил с него взгляд. Его лицо оказалось ещё ближе, и Родерих вконец перестал соображать, что происходит. Он был совсем не против, когда Александр коснулся своими губами его губ. Скорее даже наоборот. Это было настолько желанное прикосновение, что австриец всем телом подался навстречу, неуверенно обхватил рукой шею Брагинского и ответил на поцелуй. На самый волнующий и невероятный поцелуй в своей жизни. Его вторая рука ловила каждый удар сердца этого удивительного мужчины. И это было настолько правильно, ведь теперь это сердце бьётся для него. Ведь именно это и имел в виду Россия, не так ли?