"Аппассионата"

Япония окинул бессознательного Россию вожделенным взглядом. Неужели это свершилось? Столько лет Кохеку так страстно ждал этого момента, и вот теперь этот гордый и нелюдимый мужчина полностью в его власти. - Наконец-то… Хонда присел на колени и коснулся тёмных волос связанного пленника кончиками пальцев. Тот дёрнулся, после чего открыл глаза. Едва лишь сфокусировав взгляд, он полным неприязни голосом выдал: - Мразь… О да, Япония знал, что Брагинский его ненавидит. Этого стоило ожидать. Но подобное отношение отчего-то ещё сильнее заводило. - Легко было тебя обставить. Россия не изменился в лице. - Стоило ожидать, что вы поступите, как трусливые крысы. В открытую вам слабо… - Да какая разница?! – едва не захохотал японец. – Главное, что ты проиграл. И теперь ты мой. - И не надейся. Кохеку его уже не слушал. Он буквально разорвал рубашку Александра руками и уткнулся в его шею. Тот дёрнулся, явно пытаясь освободиться из пут, но Хонда знал, что это не имеет смысла. Германия всегда умел хорошо связывать. Сейчас уже ничто не имело смысла, кроме того, что Россия теперь в его полной власти… Австрия сделал два шага назад и упёрся бедром в тумбочку. В ладони он всё также сжимал телефон. - Как дела, принцесса? – противным тоном протянул Италия, медленно приближаясь к нему. - Без вас было лучше… Родерих невольно огляделся. Где же Гюнтер? Неужели они уже успели что-то ему сделать? Теперь было страшно ещё и за Байльшмидта. - О, не волнуйся, – снова ухмыльнулся Люциано. – С нами ты забудешь обо всём на свете. Он был всё ближе и ближе. Эдельштайна вдруг охватила странная апатия. Ему отчего-то было плевать на то, что ему сейчас наверняка устроят нечто сродни инквизиции. Уже достаточно много наслушавшийся от того же Гюнтера или Оливера, он понимал, что перед ним сейчас самый настоящий псих, маньяк и садист. И, судя по сжатому в руках канцелярскому ножику, мучить он любит очень медленно. Оттого и странно, что Родерих совершенно не боялся за себя. Голова была забита мыслями о Саше и Гюнтере. Разумеется, убить их мало кто надумает, но всё же они злейшие враги… Опять же, зная Люциано, мало никому не покажется. Австрия тут же оценил свои шансы. Чисто теоретически он мог бы вырвать из рук Италии нож. Только и стоит, что демонстративно задрожать от якобы ужаса, и этот псих потеряет бдительность. Пользуясь эффектом неожиданности, можно было бы сразу приложить его больной головой о тумбочку, на редкость крепкую, и тот точно потерял бы сознание. Но была одна проблема – Германия, стоявший за спиной своего союзника, точно цепной пёс. Он очень силён физически, а Родерих может и не справиться с двумя врагами сразу. Разве что с захода запустить в него каким-нибудь тяжёлым предметом… Варгас подошёл совсем уже близко и, практически соприкоснувшись своим носом с носом Австрии, почти нежно провёл лезвием ножа по щеке новоявленной жертвы. Тот невольно вздрогнул от ощущения холодного металла. Боли не было, стало быть, и ранки тоже. - Ты такой трогательный, когда боишься, – заметил Италия. Эдельштайн невольно порадовался. Он очень старался выглядеть перепуганным насмерть. Теперь Люциано войдёт в кураж и потеряет бдительность. Краем глаза Родерих заприметил какую-то вазу. Он должен успеть до неё дотянуться, пока Германия не поймёт, что да как… Затем он перевёл взгляд на Бернхарда, чтобы оценить свои силы против него. Тут-то Эдельштайн и заметил замаячившего за спиной немца Гюнтера. Калининград явно пытался подать какой-то знак. Родерих сразу понял его и кивнул. Байльшмидт действовал решительно и быстро. Вот он накинулся на своего младшего брата со спины, и растерявшийся от неожиданности Германия был повален на пол. Италия оглянулся, услышав шум. Резким и уверенным движением Австрия выбил из его рук нож. Удивление Люциано можно было понять. Ещё секунду назад дрожавший словно невинная школьница, сейчас Австрия походил на бойца. Походил куда сильнее, чем даже Роланд, от которого итальянцу всегда сильно доставалось. - Ах ты… Должно быть, вспомнив прошлое, Варгас совершенно забыл о том, что у него в карманах ещё много ножей. Он как-то совсем по-женски вцепился Родериху в волосы, потянув на себя. - Чёртов псих! – воскликнул австриец перед тем, как ударить его по лицу. Вспыхнувший в груди Эдельштайна гнев (ведь очень опасно так дёргать его за волосы) пробудил в нём его давно мирно дремавшее имперское эго. Он уже совершенно себя не контролировал. Вот он повалил Италию на пол и нанёс несколько ударов ногой, потом уселся на него верхом и принялся бить кулаком по лицу. Никогда нельзя забывать о том, что Австрия – сильная и мощная империя, хоть и минули те годы. Нельзя забывать о том, что у него есть сила. Никому нельзя об этом забывать, и в первую очередь самому Эдельштайну. - Эй, Родерих! Австрия пришёл в себя только тогда, когда Гюнтер смог таки повернуть его к себе всем корпусом и посмотреть в глаза. Сперва он испугался, поняв, что на его руках кровь. Однако потом мужчина одёрнул сам себя. Не впервой. Тем более, Варгас сам виноват. - Я разберусь… В руках Байльшмидта была верёвка. Австрия вновь всё понял. Он вскочил на ноги и бросился вниз. Едва лишь он достиг гостиной, как послышался совсем уже странный шум. Он успел увидеть связанного Александра и склонившегося над ним Японию… А потом его ослепил невероятно яркий свет… Кохеку с недоумением оторвался от России и обернулся. - Привет, узкоглазый! Прямо за его спиной обнаружился тот, кого он совсем не ожидал увидеть. - Австрия?! Да, это и правда был Австрия. «Их» Австрия. - Скучали без меня, а? Роланд улыбнулся, почти как Люциано. Ещё секунда, и он ударил Хонду непонятно откуда взявшейся в его руках электрогитарой. - Вижу, что скучали, – засмеялся Эдельштайн, кладя гитару на пол рядом с вырубленном Кохеку. Россия окинул его хмурым взглядом. - Вернулся, значит. Это была просто констатация факта, но Роланд всё же кивнул. - Ага. - Не скажу, что рад тебя видеть, но если уберёшь эти чёртовы путы, убивать не стану. - Так мило с твоей стороны. Улыбка Роланда стала несколько кислой. Оно и ясно, что Брагинский по головке его не погладит за столь сильную тягу к приключениям. Но хоть не убьёт, уже хорошо. - Хорошо вы повеселились, я смотрю… - заметил он, не без усилий распутывая сложные узлы. – Заварушку устроили. - Ты, как видно, тоже повеселился. Вернись ты на пару дней раньше, я бы точно тебя прибил. Австрия хихикнул. - И кому же я обязан спасением? Неужели старине Родериху? Россия поморщился. - Ты заставил меня сделать нечто запретное. - Эээ… Запретное? О чём ты? - Потом расскажу. Тебя это тоже касается. Наконец, Брагинский был освобождён. - Я прям заинтригован. - Сначала разберёмся с этим… Роланд лишь кивнул. Он был готов к тому, что надо будет разрешить много дел и расхлебать заваренную им же кашу. Венециано вновь припал к чашке с чаем, отводя взгляд от недавно появившегося в помещении Родериха. Англия уже успел уложить свои вещи в сумку и усесться за стол. Взявший на себя роль домохозяйки Гилберт принёс ему свежезаваренный чай. Поставив на стол чашку, он вновь оглянулся в сторону притихшего Эдельштайна. - Ты бы это… Руки бы помыл… В его голосе чувствовалась доля опаски, несмотря на глумливую ухмылку и шутливый тон. - Разумеется. Родерих невольно уставился на свои ладони, покрытые бордовыми разводами. Это была кровь того, «другого» Италии. Понятно, почему Венециано так притих. - Родерих. На сей раз его окликнул Иван. Пожалуй, Австрия сейчас был рад ему, как никогда в жизни. Ведь только Брагинский понимает, что сейчас чувствует он сам. Только у него из всех присутствующих такая же боль на сердце. - Да, Иван. - Ты в порядке? Это было не праздное любопытство. Он и в самом деле волновался о нём. Родерих подумал о Саше, так похожем и вместе с тем так не похожем на Ивана. Интересно, у него сейчас такие же мысли? Он тоже думает о своём возлюбленном, потерянном навсегда? - Да, в порядке. Керкленд всё так же молчал, покрасневший Венециано уставился в чашку. Даже Гилберт несколько затих. - Я это… Кофе заварю… - Спасибо, Гил, – улыбнулся ему с своей привычной манере Россия. Родерих вдруг осознал, что теперь он просто не сможет не сблизиться с ним. Иван и сам будет искать с ним встреч, просто ради того, чтобы быть хоть как-то ближе к своему любимому. Им обоим больше ничего не остаётся…