Гамбит

Антона не было два дня. Сначала я ждал от него хотя бы звонка, потом не выдержал, позвонил сам – и приятный женский голос сообщил мне, что «абонент недоступен или находится вне зоны действия сети». Если кто не в курсе, это выражение, в переводе с кельтского, дословно означает: «Идите нахер». В общем, я подумал-подумал и решил последовать этому совету. Скидал в сумку минимум вещей, написал записку, что «уехал навестить родителей» – и действительно уехал навестить родителей. Они у меня живут недалеко, в соседнем городе. На машине всего три часа пути. Я давно уже к ним собирался, да все как-то времени не было, зато теперь нашлось: и время, и желание, и повод. А еще я был очень рад, что Антонова куртка с «жучком» осталась дома. Если мне чего и не хватало для полного душевного раздрая, так это послушать его разговоры. А я бы не удержался, обязательно послушал бы. Такой уж у меня гадостный характер: никогда не упускаю возможности самому себе сделать хуже. Только не надо говорить мне, что я постыдно сбежал от проблем! Это не так. Я честно дождался, пока истечет время для запроса и «сгорит» мой долг. Потом оформил в Гильдии отпуск «по личным причинам», предупредил Стаса, что меня не будет несколько дней… И даже наведался в больницу, чтобы узнать, как там Сергей Вехлицкий себя чувствует. Он все-таки выжил после своего приступа. Обошлось без серьезных последствий: на другой день его даже перевели из реанимации в общую палату. Для Третьей городской это, конечно, не показатель отменного здоровья пациента, но я выяснил, что у Вехлицкого тут свой врач – какой-то безумно крутой специалист по кардиологии. Вот с ним я и поговорил вместо того, чтобы заходить в палату к Джокеру. – Доиграется когда-нибудь, – вздохнул врач. – И так сердечко ни к черту, а туда же… Предупреждал ведь его: нельзя такие нагрузки! Хорошо хоть вовремя привезли. Вы уж тут за ним присмотрите, чтобы не сильно нервничал, ага? Я только кивнул. Хотя присматривать за Вехлицким у меня не было совершенно никакого желания. Пусть теперь Антон за ним присматривает. Когда речь заходит о здоровье, на него вполне можно положиться. Это за собой он следить не умеет, а за другими – пожалуйста! Особенно, если эти «другие» для него что-то значат. Вот и теперь он от Вехлицкого не отходит. Отдельную палату ему выбил, коммуникатор притащил, сидит, что-то рассказывает, улыбается… И Сергей на него смотрит совсем не так, как на всех, а… с теплотой, что ли. Видимо, это и в самом деле страшно: очнуться после сердечного приступа и обнаружить, что всем на тебя плевать, и никто о тебе даже не вспоминает. Наверное, раньше так и было. А теперь внезапно появился Антон, с нимбом над головой и белыми крылышками за спиной, и решил остаться с ним. Я посмотрел на них сквозь приоткрытую дверь, вздохнул, проглотил застрявший в горле комок – и потопал к выходу. Трус он несчастный, вот кто. Да, он мне ничего не должен, но мог бы хоть на десять минут зайти, сказать: «все, до свиданья, Саша». Или позвонить. Или кинуть долбанную смс-ку, чтобы я не волновался… Так нет, его даже на это не хватило. А с другой стороны – что толку в этих разговорах? Еще в кафе, когда я увидел, как Антон хватается за руку Джокера, я все понял. И он понял, что я понял. О чем говорить-то? Самое обидное: дело ведь не в том, что Антону со мной плохо. Вовсе нет! Ему со мной… слишком хорошо. Слишком спокойно и уютно – и это делает его уязвимым. Я его «подушка безопасности». Живое напоминание, что даже самые отчаянные маневры не грозят ему чем-то серьезным. А какое удовольствие от риска, если все понарошку? Он со мной расслабился. Перестал держать удар. Зато с Вехлицким такого не будет – волей-неволей нахлебается адреналина по самое «не хочу»… Но только я-то что могу с этим поделать? И так сделал все, что мог! Попусту рефлексировать я не умею, а бить его электрошоком всякий раз, когда ему скучно – это не ко мне, это как раз к Джокеру. Он дядька умный. Придумает что-нибудь. Но даже если и не придумает, и ничего у них не выйдет, я все равно слишком хороший «якорь» для Игрока типа Антона. Вехлицкий прав: со мной он далеко не уплывет. Со мной он может быть только счастлив. Но ему ведь этого мало… К родителям я добрался еще засветло, остановил машину в знакомом дворе и несколько минут сидел, глядя, как лучи закатного солнца пробиваются сквозь листву и падают яркими пятнами на крыльцо. Давно я тут не был. Года два уже… Но, как ни странно, ничего не изменилось, только деревья стали чуть выше, а дороги – чуть хуже. И мама с папой остались прежними. Им хватило одного взгляда на меня, чтобы ничего не говорить и не задавать вопросов. Единственное, что они спросили, это: «Голодный?», а потом усадили за стол и принялись наперебой рассказывать, как у них дела. Только когда я отправился спать – в комнату, которая негласно считалась «моей» даже когда я там не жил – мама вдруг поймала меня за рукав и прошептала: – А ты все еще с тем мальчиком, да? – Уже не знаю, – ответил я. И спохватился: – Эээ… С каким мальчиком? – Который постоянно отвечает по твоему телефону и говорит, что ты пьяный в стельку и не можешь подойти. Я смущенно сжал переносицу. Узнаю Антона – шуточки в его стиле. А я-то все понять не мог, почему мне родители так редко звонят! – Саша?.. – мама вдруг схватила меня за плечо. – Сашенька, ну ты что? Не расстраивайся ты так! – Я и не расстраиваюсь, – сказал я удивленно. Что она во мне такого увидела? Никаких истерик я вроде не закатываю, не жалуюсь, даже руки у меня не трясутся… – А то я тебя не знаю! – заявила мама. – Побледнел вон, как смерть, и зрачки расширились чуть не на всю радужку! Ах, вот в чем дело. Она у меня медик – сразу подмечает такие вещи. Откуда бы я сам этому научился? Только иногда ее проницательность может и до нервного тика довести, особенно если пытаешься от нее что-то скрыть. Все детство ловила меня на мелком вранье. Да и теперь ловит, с той же легкостью. Я чертыхнулся про себя и стал потихоньку отползать в комнату. Она заметила мои маневры, вздохнула – и крепко обняла за шею: – Ничего, Сашка… Все у тебя будет в порядке. Справишься. Я стоял и чувствовал, как безумно колотится в груди сердце. Да, справлюсь. И ничего смертельного не произошло, и вообще – я не кисейная барышня, которая падает в обморок, узнав, что ее бросили, а потом полгода сидит в депресняке, слушает печальную музыку и рассматривает фотки в альбоме. У меня и альбома-то нет, если подумать. И фотографий всего несколько штук, на коммуникаторе. И Антон – не единственный человек на земле… Справлюсь. Куда я денусь-то, с подводной лодки? Еще три дня я жил у родителей и мало-помалу отходил. Что хорошо в доме, где есть медик – так это обилие всяких препаратов в аптечке, в том числе и успокоительных. Притом, лежат они без всякой системы. Надо – бери, никто не хватится. В первую ночь, когда меня накрыло чем-то наподобие приступа паники, я даже вколол себе что-то, и только после этого смог уснуть. Удивительное дело, никогда прежде не думал, что буду так бояться потерять кого-то. Днем, когда я включал мозги и убеждал себя, что все нормально, что так бывает, и без Антона я вполне смогу прожить – было еще терпимо. Зато ночью я как-то… расклеивался. Просто не мог уснуть и все тут. Лежал в темноте, пялился в потолок и слушал, как сердце бухает в ребра. Видимо, я тоже трус. Ну вот не знаю я, как можно взять и отпустить человека, который для меня – как продолжение руки! С которым я привык дышать в одном ритме, которого я чувствую, как себя. И мне совершенно непонятно, что надо с собой сделать, чтобы не говорить его словами и не повторять его жестов. Как приходить домой и не запинаться об его уродливые ботинки. Как вычеркнуть его имя из «быстрого набора» на телефоне и не ложиться на самый край дивана, чтобы ему хватило места… Дурак он все-таки. Могу поспорить, что о новом «якоре», менее надежном, он задумается еще нескоро, а совсем без «якоря» ему нельзя. Будет та же картина, что и осенью: безумные партии, много кофе, никакой еды и Чернобыль в квартире. Хорошо, если кто-то поможет, подстрахует. А если нет? Стаса что ли попросить за ним приглядеть… Вечером накануне отъезда отец притащил откуда-то литровую бутылку без этикеток и с подозрительной жидкостью внутри. Торжественно поставил ее на стол и позвал меня. Я выгнул бровь: – Только не говори, что это самогон. – А что, у вас в столицах этим брезгуют? – хитро сощурился он. После этой фразы любому, у кого есть родители, становится ясно: уйдешь, не попробовав это пойло – и от тебя отрекутся. В итоге меня мучила не только бессонница, но и острое желание взять телефон, позвонить Антону и наговорить ему чего-нибудь хорошего. До двух часов ночи я геройски держался. Потом плюнул, позвонил – и все тот же приятный женский голос доброжелательно послал меня нахер. Тогда вместо Антона я зачем-то набрал Вехлицкого. Решил, если кого и стоит будить – так это его. Он ответил только со второго раза, видимо, спал. – Да?.. – Рад, что тебе тоже не спится, – сказал я. – Саша? – после небольшой паузы выдавил он. – А ты зачем звонишь? – Да просто так. Поговорить захотелось. Он зашуршал чем-то, прокашлялся и сказал уже громче: – Меня выписывают завтра. Если собираешься прийти, набить мне морду, постарайся успеть до четырех, чтобы я от больницы далеко не уехал. – По-твоему, я звоню узнать, когда тебе удобнее получить по морде? Он усмехнулся и ничего не ответил. – Как ты вообще? – спросил я. – Ну, хоронить пока рано. Да ты и сам знаешь. Приходил ведь, узнавал… – Просто хотел убедиться, что ты не затребуешь мой долг. – Ну да, – фыркнул он, – на следующий день после того, как время для запроса кончилось. Ладно… Я, видимо, должен тебя поблагодарить. Это ведь ты меня целовал взасос… – Я искусственное дыхание делал! – возмутился я. Он захихикал. – Ага, отличное оправдание. Ты можешь обмануть меня, но прошу, будь честен хотя бы сам с собой! Мне больно слушать твои нелепые отговорки. Я не выдержал и тоже засмеялся. Все-таки очухался, Джокер. Странно, но меня это даже обрадовало. – В общем, спасибо, – сказал он вдруг. – Обещаю, взамен я перестану называть тебя рыцарем. – Слушай, а почему ты пошел играть с Мастером? Ты ведь знал, что у тебя сердце больное! – Ну, видимо, это был такой хитрый способ покончить с жизнью. – Серьезно?.. Он опять тихонько усмехнулся в трубку: – Господи, рыцарь, ты вообще хоть раз слышал, чтобы я говорил серьезно? – Ты же сказал, не будешь меня так называть... – Вот и я о том же! Совсем шуток не понимаешь. Как ты только умудрился меня победить с таким поганым чувством юмора? – Повезло, – хмыкнул я. – И кстати. Мне жаль, что так вышло с Гроссом. Но ты, пожалуйста, не нарывайся на него больше, ладно? А то мне совсем не понравилось целовать тебя взасос. – Вот только не надо меня жалеть, – попросил он. – Это уже ни в какие ворота… – Да я просто пьяный. С отцом самогон пили, так что теперь я всех люблю. – А, ну тогда ладно. Выкрутился. – Выкрутился, – кивнул я. – Но теперь опять все испорчу. Ты ведь с самого начала знал, что можешь там помереть, знал – и все равно поперся играть! Тебе что, мало?! Сколько раз у тебя должно сердце остановиться, чтобы ты забыл уже про этого Мастера?! – Ты сейчас на меня ругаешься, что ли? – немного обалдел он. – А похоже? – Еще как! – Значит, ругаюсь, – признал я. – Но ведь и правда, за тебя столько народу переживает, а ты… – Кажется, понял, – он иронично усмехнулся. – Ты боишься, как бы я твоего Антона за собой не утянул. Верно? Не бойся, я этого не сделаю. Но все-таки забавно было услышать, как на меня кто-то ругается. Лет десять такого не было, мне даже как-то понравилось. Я вздохнул: – Обращайся. – Саш… иди-ка ты спать, а? У меня уже в груди колет от твоего самоубийственного благородства. Не хватало мне только еще один приступ заполучить. – Ладно, – усмехнулся я. – И не говори Антону, что я звонил, хорошо? Выздоравливай… Джокер. Он не ответил, и я сбросил звонок. Лег на кровать, заложив руки за голову, и стал смотреть, что интересного показывают на темном потолке. А утром встал пораньше – и поехал домой. * * * На войне есть два типа людей. Первые думают, что убивать врагов – занятие, достойное настоящего мужчины, и чем больше ты убил, тем больше у тебя поводов для гордости. Вторые – лишь пытаются выжить. И радуются, если им так и не пришлось ни в кого стрелять. Я, видимо, из тех, вторых, которые за «мир-дружбу-жвачку». Мне совершенно не хочется кому-то мстить. Даже, мать его, Вехлицкому и даже на трезвую голову. Пусть будет счастлив. В конце концов, должно же и в его жизни быть что-то хорошее? А еще я подумал, что надо и в самом деле подать заявку на категорию Мастера. А то у них там такое творится – жуть! Раз я все равно не уйду из Игры, то лучше быть шахматистом, чем пешкой. И за Стасом смогу присматривать уже с другой позиции, куда более выгодной. Если он попадет в такую же историю, как Антон, у меня будет возможность ему помочь и самому при этом не подставиться. И вообще. У Мастеров зарплата – раза в два больше, чем у меня. А я планирую купить дом с «комнатой при кухне», которую можно будет переписать на Стаса, в обмен на еду и кофе. Потому что иначе он так и будет приходить в мою квартиру вместе с Танькой, когда думает, что меня тут нет. Я открыл дверь ключом и остановился. В прихожей стояли две пары обуви, притом одна – явно женская. Я громко прокашлялся. – О, Александр Семенович! – Стас выкатился из комнаты, по пути застегивая рубашку, и круглыми глазами уставился на меня. – Не знал, что вы сегодня вернетесь… – Подойди-ка сюда, – строго сказал я. Он настороженно приблизился, и я сграбастал его за затылок. Притянул к себе и зашептал, стараясь, чтобы в комнате не было слышно: – Я тебе что говорил по поводу этой квартиры? – Можно, но только чтоб вы не узнали… – смутился Стас. – Вот именно. И на кой тебе мобильник? Собираешься сюда – звони и ври! Что у тебя в общаге студенты вечеринку закатили, а тебе, кровь из носу, надо доклад писать. Что ты обыграл кого-то, и некуда его привести, а на улице дождь. Да что угодно! Главное, чтоб я сделал вид, что поверил. – А нельзя просто позвонить и сказать, что мы с Танькой тут… – Нельзя! Это негласное правило для всех родителей и учителей! Надо уважительную причину найти, даже если она липовая. – Понял, – Стас опустил голову. – Извините. Я нахмурился и сделал серьезное лицо. – В общем, я сигарет забыл купить. Вернусь где-то минут через десять, усталый и злой. – То есть, лучше бы мне свой доклад сегодня в общаге дописывать, да? Я пожал плечами, отвернулся, пряча улыбку, и потопал вниз по лестнице. Соображает парень. Хотел бы я знать, почему он, такой умный, живет в общаге, а не с родителями, и не водит свою Таньку к ним. Ладно бы они были из другого города. Так нет, живут здесь же, в соседнем районе! Правда, я давно уже понял, что со Стасом они не ладят. Он ведь Игрок. Поэтому и приходит ко мне – для Игрока Учитель куда важнее мамы и папы, к тому же здесь его точно поймут, а там на это не стоит и надеяться. Нормальные люди нас вообще не особенно понимают. Я вышел на улицу и хмуро уставился в небо. Там опять намечалась гроза. Деревья гнуло порывами ветра, свинцовые тучи повисли над городом так низко, что казалось, они вот-вот зацепят крыши. И настроение у меня было соответствующее – унылое и мрачное. Пока я был в квартире, успел заметить, что Антонова куртка никуда не делась. Значит, он не приходил. Наверное, живет у себя… Не люблю чувствовать себя жертвой. Я не настолько мазохист. И не люблю связывать кому-то руки. Да, я манипулятор, но опять же – не настолько. Есть два типа Игроков: первые готовы на все ради своей цели, вторые – могут и уступить, чтобы остаться собой. Видимо, я из тех, вторых. Которые за «свободу-равенство-братство». Ну так и к черту все эти философские дилеммы! Я не Вехлицкий, который без малого пятнадцать лет мечтал обыграть человека, поступившего с ним жестоко. И я не буду биться головой о стены, не буду звонить или приходить – во всяком случае, пока трезвый. Даже вызов бросать не буду! Пусть живет, как хочет и с кем хочет. А я умываю руки. Уже неделя прошла. Хватит. Если бы Антон хотел вернуться, давно бы уже вернулся. А раз его нет… Не успел я дойти до ближайшего киоска с сигаретами, как на плечо мне упала первая тяжелая капля. Потом еще одна и еще… а потом стеной обрушился ливень! Я зажмурился, поднял лицо вверх – и просто стоял так, чувствуя, как теплый летний дождь пропитывает одежду, стекает по волосам, капает с подбородка… Стоял и ни о чем не думал. Пока рядом не послышались чьи-то торопливые шаги. Я открыл глаза – и увидел Антона, тоже промокшего насквозь и какого-то бледного. – Ну и чего ты здесь стоишь? – невинно спросил он, останавливаясь в двух шагах от меня и откидывая с лица мокрые волосы. – Моюсь. У меня воду отключили. – Так и подумал, – он подкупающе улыбнулся. – Может, поговорим? – Если хочешь забрать вещи, погоди минут пять, там, в квартире, Стас доклад пишет с Танькой. Антон помотал головой: – Нет. Я не за этим. – А зачем? – я пытался говорить спокойно, но голос все равно предательски дрожал, а руки сами сжимались в кулаки. Что ему от меня надо – теперь-то? Вроде все уже выяснили… Антон медленно шагнул в мою сторону и опять остановился. – Я хотел спросить… Предложение приковать меня к батарее еще в силе? – Ты издеваешься? – хмыкнул я. – Нет. Серьезно спрашиваю. Мы помолчали. Я не мог понять, что происходит, а он только смотрел на меня и ждал. – Сашка… – наконец, тихо позвал он. – Ну прости… Я сам знаю, что я идиот. Надо было сразу тебе позвонить и все рассказать. Я иронично хмыкнул: – Что, трудно без якоря? – Трудно, – кивнул он. – Точнее, совсем никак. Вот просто… никак, и все. – Сочувствую. Он досадливо нахмурился и замотал головой. – Слушай, ну не мог я оттуда уйти, пока со всем не разберусь! – И что, разобрался? – Да. – Вот и хорошо. Рад за тебя… За вас. – Если ты о Вехлицком, то теперь он действительно никуда не денется. Я попросил его стать моим Учителем. И он согласился. Это был единственный способ… тебя уравновесить. – Что сделать?.. – скривился я. – Сань, ты правда не понимаешь, да? Я не могу уйти из Гильдии! Это буду уже не я. И дело не только в азарте – просто там единственное место, где я не схожу с ума от скуки. Я слишком долго искал это место, чтобы теперь оттуда уйти. Но только с тобой это сложно. С тобой… надо либо совсем не играть, либо играть с дополнительным ускорением. На такой якорь, как ты, нужен не менее сильный парус. А Вехлицкий, он… достаточно сильный для тебя. И кстати, мы договорились, что никаких личных отношений у нас не будет. – Да ну? – не поверил я. – Он сказал – это ты его попросил, перед тем, как слить партию. Да я и сам никогда не хотел, а он об этом знает. Он вообще-то к Мастеру Философии неровно дышит до сих пор... Я скептически поднял брови. До этого момента мне и в голову не могло прийти, что Вехлицкий способен на такие благородные жесты. Хотя… он ведь не тронул Антона, когда позвал его Пешкой. Значит, уже тогда все решил. Но мне при этом ни словом не обмолвился, пока мы говорили по телефону, только шутил да издевался, как обычно! Все-таки, невероятный он человек. Никогда к этому не привыкну… – Чего ты так удивляешься? – Антон развел руками. – Не такая уж он и скотина, как все думают. И тебя он почему-то очень ценит, говорит, ты станешь Мастером, который изменит Гильдию. А еще... Говорит, я буду полным идиотом, если дам тебе уйти. Я подозрительно сощурился: – А какие ему там обезболивающие дают, в Третьей городской? Не опиаты случайно? – Саш. Ты… пойми меня, пожалуйста. Мне нужен такой Учитель, как он. И ему сейчас это очень нужно. Не знаю, как он вообще еще держится… – Ну ладно, допустим, – хмуро сказал я. – Но тебе-то что мешало взять телефон, набрать мой номер и все это объяснить? – Я просто… не думал, что ты поймешь. – Ага. За дурака держишь. Ну, спасибо. – Да не в этом дело! – нахмурился Антон. – Наоборот, это я для тебя – дурак! Двинутый игроман, которому никак не сидится на месте. Ну вот не знал я, как тебе объяснить, что мне нужен Вехлицкий! Это даже теперь звучит, как бред… – Да нет, вполне себе разумно звучит. И, кстати, неделю назад звучало бы так же. По-твоему, я не в курсе, что у тебя муравейник в голове? Я с тобой почти год живу! Если бы мне самому не нравилось, что ты такой – давным-давно бы от тебя ушел! – Прости… – тихонько повторил он. – Ну что мне сделать? Хочешь, на колени перед тобой встану? Я вздохнул и посмотрел на него. Стоит, ведь мокрый, виноватый, голова опущена… И не знаешь, то ли ударить его, то ли обнять. Только хочется, чтобы он не уходил. Никогда. Потому что мне без него так же плохо, как ему – без меня. – Антон? Он поднял глаза. – Ты хоть примерно себе представляешь, какую нервотрепку мне устроил? Кивает, все с тем же обреченным выражением лица. Ну еще бы ему не понимать! Сам бы на моем месте уже давно ушел в запой, только его и видели. – Ладно, – подумав, сказал я. – Пошли. Но предупреждаю сразу: ты мне должен целую неделю жизни. – Да хоть всю жизнь, – пробормотал он. И, когда я уже повернулся, чтобы уйти, схватил меня за локоть, рванул к себе и крепко обнял, уткнувшись куда-то в шею. Я почувствовал, как он дрожит, не вытерпел – и тоже обхватил его руками. Господи… как же мне этого не хватало! Будто все это время я сидел под водой, не дыша, а сейчас вдруг вынырнул и вдохнул полной грудью. Ох, и достанется ему за это! И пусть только попробует сказать что-то против – по стенке размажу. Прикую наручниками к постели и никуда, никогда не выпущу! Будет с Вехлицким общаться через замочную скважину… Но это все потом, это ерунда. Главное – вернулся! Я и подумать не мог, что от такой простой мысли смогу заплакать. Хорошо хоть, под ливнем этого все равно не было видно. * * * В квартире было сумрачно и пусто. Стас давно ушел, оставив на кухне готовый ужин, а кровать застелив чистыми простынями. Ну, хоть на это хватило совести… Хотя мы с Антоном все равно не заметили бы таких мелочей – ввалились в дверь, отчаянно целуясь и стаскивая друг с друга мокрую одежду. Какое там разуться, мы даже не заметили, как оказались в спальне! Ноги сами привели. Я опрокинул его на постель, выпутался из рубашки, а его майку лишь задрал повыше и ею же обмотал ему руки. – Саш… – выдохнул он почти жалобно. Я только покачал головой. Нет, милый мой, сегодня ты нарвался. Так что лучше бы тебе не выпендриваться. Обещанного ремня у батареи, конечно, не будет, на это я сейчас просто не способен, но тебе и так достанется. Ты заслужил. Нагнуть его лицом в кулаки – минутное дело. Он послушно поворачивается, встает на колени, судорожно хватает ртом воздух. Позволяет беспрепятственно стянуть с него джинсы. До середины бедер, дальше и не надо. Я наклоняюсь, глажу его по спине. Успокаиваю. Ничего, потерпишь, это еще мягко за все твои выходки… Другой рукой тянусь к тумбочке за смазкой – вот уж чего мне не хочется, так это делать ему больно. Ему и без боли хватит эмоций. Вон как дрожит… – Не надо, – шепчу ему в затылок. – Просто поверь мне. Хорошо? Кивает. Ну, что ж, посмотрим, какой ты смелый! Целую его между лопатками, осторожно вставляю пальцы. Он шипит сквозь зубы. Что, страшно, родной? Когда не видишь моего лица, не можешь двигаться и боишься, что я передумаю и выгоню тебя отсюда?.. А вот так тебе и надо! Будешь знать, как обращаться со мной, как с собакой. Захотел – ушел, захотел – вернулся… Я тебе не бумеранг, чтобы меня бросать, а потом ждать, когда прилечу обратно. Я бы тебя отпустил. Сам знаешь, отпустил бы. Не умею я держать людей на цепи. Могу – для этого много ума не надо, даже такого, как ты, можно привязать так крепко, что никогда бы не вырвался – только не хочу. Это жестоко и нечестно. А честно – то, что я с тобой делаю теперь. Вытащив пальцы, я осторожно толкнулся в него, и он непроизвольно дернулся, издав какой-то приглушенный звук, то ли выдох, то ли стон. Я замер, давая ему привыкнуть. Надо же, какой спокойный, прямо удивительно! Только плечи как-то напряглись. – Дай руку, – шепотом просит он. Я наклоняюсь, обнимаю его, сплетаю его пальцы со своими. Наверное, так легче. Он прижимается губами к моей ладони: – Это ты… Конечно я, как будто много других вариантов! Но я понимаю, что он имеет в виду. Да, понимаю. Мне такие действия еще простительны, от меня он готов и не такое вытерпеть, была бы необходимость. Он шел сюда и знал, что так будет – в лучшем случае. Поэтому теперь не сопротивляется. Только сжимает мою руку, целует пальцы, прогибает спину, чтобы мне было удобнее, и пытается убедить себя, что это не какой-нибудь Мастер – а всего лишь я. Двигаюсь: методично, быстро, глубоко, совсем его не жалею. Нет, ему не больно. Но все-таки хочется, чтобы он прочувствовал все до последнего жеста, чтобы понял: я здесь и он со мной. Я ведь даже не злюсь на него. Хотел бы злиться… Но как, черт возьми, если я до дрожи в коленях, до слез рад, что он вернулся? Не знаю, правда ли это, что он со мной счастлив. Наверное, правда. Иначе как объяснить эту его сверхъестественную покорность? И его тихие стоны, и то, как отчаянно он цепляется за мою руку… Не выдерживаю, разворачиваю его к себе лицом, жадно целую. Поцелуи больше напоминают укусы, но это ничего, пусть знает, как меня перепугал. В конце концов, что я такого сделал? За что он со мной так? Боится, что я его не пойму, уйду от него, а сам… Он – как дикий зверь, неспособный сидеть в клетке. Вечно его тянет на приключения, а я каждый раз не могу понять, что ему дороже: Игра или мы. Как будто у него два лица, две равноправные половины, и одна рвется на свободу, а другая ищет место, куда можно вернуться после безумных партий и отдохнуть в тишине. Он запрокидывает голову, скалит зубы, бьется в моих руках. Я держу его запястья. Вколачиваю в постель жесткими ударами, сам задыхаюсь от этой невыносимой близости. Какой же он все-таки идиот… Хочется так его выдрать, чтобы на всю жизнь запомнил, и неделю потом ходил той знаменитой «лунной походкой», а на стул садился только с характерной гримасой на лице. Он давно напрашивался. И вот это была последняя капля. Он ведь пришел мириться не с наивной девицей, которая всегда все спускает на тормозах, а со мной. Я прощаю его маниакальную тягу к Игре – но иногда подсыпаю снотворное в виски, помогаю ему решать проблемы – но при этом делаю его Пешкой, говорю, что он свободен и может идти, куда хочет, – но подслушиваю его разговоры через «жучок»…Со мной всегда было непросто. Я знаю. Но мы стоим друг друга, мы оба – те еще маньяки… Антон до боли сжимает мою ладонь. Кричит… И темнота накрывает нас внезапно, оглушительно, как после взрыва, оставляя лишь цветные круги перед глазами, конвульсивную дрожь и эхо его крика где-то на самой границе реальности. Уже не важно, кто мы, нас просто нет. Мы распались на атомы, лопнули в небе цветным фейерверком – и теперь медленно, тающими искрами опускаемся к земле. – Я тебя люблю, – шепчет он куда-то мне в висок. – Слышишь, Сашка? Я очень, очень тебя люблю. Прости меня, пожалуйста… Поднимаюсь на локте. Глажу его лицо кончиками пальцев: закрытые глаза, припухшие губы, щеки… Любит он меня, ага. Тоже мне новость. Я ведь и сам это знаю, просто можно уйти и от того, кого любишь – когда тебя манит очередной поворот бескрайнего Лабиринта. – Антон? – М-мм?.. – Если еще раз выкинешь такой фокус – и я сам буду искать себе Учителя. Тем же способом. Он испуганно поднимает на меня глаза. Открывает рот, чтобы возмутиться – но я вовремя затыкаю его поцелуем.