Несвятая троица

Есенин рисовал. Ровные, четкие штрихи ложились на бумагу. Сосредоточенный взгляд скользил по листу, а следом, повторяя мысли, карандашные линии сплетались друг с другом, направляя свет, скрывая в тени, вычерчивая детали… Делая фигуру человека все более и более явной. Человек на всех рисунках был один и тот же. Каждый раз, каждый раз, стоило сесть за стол, перед внутренним взором появлялся четкий силуэт в темной одежде. Этот образ мучил Лирика, и парень с головой погружался в рисование, просто чтобы постоянно не думать о том, что произошло. А произошло многое. Гораздо больше, чем могло показаться на первый взгляд. Покусывая карандаш, Есенин смотрел на изрисованные листы. Жуков фас и профиль, глаза, правая рука с кольцом-печаткой, которое он, видимо, носил по настроению, спина, даже тень на стене… Раздраженная морщинка меж бровей, упрямые сжатые губы. Вырисовывая буйную черную шевелюру, Есь думал, расслабляется ли Жуков вообще? Он ведь даже смеется так, будто ждет подвоха. Удивительно, но за весь день в мусор не ушло ни одного листа. Память то и дело подкидывала новые образы, парень откладывал один рисунок, чтобы тотчас взяться за другой. И снова четкие быстрые движения руки. Наполеона Лирик не рисовал никогда. Сияющий, заполняющий собой все пространство, Политик не был загадкой, такой, чтобы хотелось домысливать, раскладывать, дописывать что-то к образу. Его образ просто не нуждался в дополнении. Он был весь на виду, всегда в форме, всегда во всем своем великолепии. Думал так же, как говорил, говорил так же, как думал. Очень часто он говорил даже больше, чем думал. Щедро раздавал обещания и легко о них забывал. Есь поджал губы, черкаясь где-то в вороных волосах портрета. Это обижало. Лирик сам никогда не был тем, чье слово можно было бы назвать нерушимым, но ведь Нап с первых же дней дал понять, что если Есенин будет с ним, он защитит парня от любых невзгод. И Есь с радостью поверил, целиком отдался своим чувствам и Наполеону, и каково же было его удивление, когда буквально через несколько недель, попав в передрягу, Политик выставил его крайним. Никому тогда не влетело. Есь был на хорошем счету, прекрасно учился, был активистом сразу нескольких школьных секций. За его спиной стояла муза, а вдохновение, казалось, вообще никогда не покидало парня. В конечном счете, именно репутация и растерянная улыбка невиновного спасли дело. Обоих отпустили. И, получив достаточно красивых пассов от Наполеона, Лирик предпочел навсегда забыть об инциденте. Он любил Напа и готов был ради него на все… Даже если сам Наполеон далеко не всегда подтверждал свои собственные витиеватые клятвы. Да-а…. Он любил его. И золото в волосах, и смех, и то, что Император делал с ним в постели. Есенин всегда знал о своей ориентации, но боялся заявлять о себе открыто. Парня все обожали, не хотелось разочаровывать родителей, учителей, друзей. Нап это понимал. Более того, он сам был всеобщим любимцем. Глядя на то, как легко Политик касается других юношей на глазах у всех, у Есенина перехватывало дыхание. Он тоже так хотел. Тоже хотел бросать вызов и при этом не быть изгоем. Кровь бурлила при одной мысли, что они будут целоваться на школьном дворе и никого не бояться. Так и вышло. Завоевав сердце Еся, Нап щедрой рукой подарил ему «место при дворе». Поначалу вся школа гудела слухами, парни грозились «придушить пидоров», девочки морщили носики, но неизменно смотрели вслед и почему-то никто никогда не пытался причинить Лирику и Политику реальный вред. Наполеон действительно умел договариваться. И через несколько месяцев волнения стихли. Школьники приняли красивую одаренную пару, учителя закрывали глаза на вызывающее поведение. Это была… магия. И вместе эти двое вертели окружающими как вздумается, не чувствуя угрызений совести. Именно. Именно это качество он полностью утратил, став партнером Наполеона. Ни совести… ни стыда… Еще один, последний штрих завершил набросок. Есенин, потирая пальцами лоб, сидел и расширенными глазами смотрел на рисунок, на Жукова и его собаку, такую же пугающую снаружи и такую же добрую внутри. Что за чертовщина творится в голове… Зачем Есь делал все это, зачем чернил свои отношения с Напом ради натурала? Карандашный росчерк подчеркнул линию рта. Но целовать этого натурала было так упоительно… Вздохнув, Лирик покусал карандаш и отложил планшет с бумагой, опустил руку на пах, поглаживая натянувшуюся ткань. Как всегда вовремя, блин. Стараясь отвлечься, Есенин вспоминал, как Жуков шарахнул его спиной о стекло. Интересно, в постели он так же груб? Или просто был зол? Хотя это явно была напускная злоба, Есь точно знал, что Маршал не сделает ему ничего плохого. Или не знал?.. Не знал. На самом деле Лирик понятия не имел, что в следующий миг придет в голову брюнету. Слишком дик для реальной жизни. Категоричный, сердитый, грубый зверь… Закусив губу, Есенин расстегнул замок, слегка приспустил домашние джинсы и запустил руку под ткань трусов. Он хотел бы сейчас скулить на кровати, прижатый к ней грудью сильным телом. Хотел бы чувствовать потрясающую смесь запахов пота и страсти, хотел бы сжимать упертые над его плечами руки и ловить ртом пальцы, совсем недавно бывшие в нем. - Ммм… Лирик запрокинул голову, прогибаясь в пояснице. В своем воображении он снова задыхался, гортань сдавливало, перед глазами вспыхивали разноцветные круги. Его душили чужие поцелуи и чужие пальцы. Незнакомая манера, острые клыки, задевающие губы, когда рот раскрывается, пытаясь сделать вздох. Тщетно. Дышать можно только когда он захочет. Когда позволит. Есь закусил кулак, сжимаясь, быстрее двигая кольцом пальцев по члену. И еще он очень хотел сосать. Вбирать в рот толстый ствол, втягивать, заглатывать до тех пор, пока глотку не дернет в спазме, и тогда выпустить, проливая слюну с языка, прижаться к головке губами, целуя ее, словно самое вкусное лакомство. Он лизал бы его, ласкал и гладил руками, размазывая влагу, прижимался бы носом и глубоко дышал, пытаясь навсегда запечатлеть на подкорке пряный сильный запах. А когда пальцы сжались бы в его волосах… Есенин кончил, ярко представив вкус спермы на своем языке. Звенящая тишина наполняла комнату. В голове было пусто. Наконец-то пусто и болезненно-хорошо… Образы ушли. Посидев еще немного, парень все же взял себя в руки и отправился в душ.