Мир стал так зыбок, так нетвёрд, Он начинает исчезать. Не зная, точно ли живём, Ни жить, ни умереть нельзя.
«Вошедший в склеп человек сразу почувствовал страстную жажду давно почивших». Котта разбирал полустертые буквы, скорее, по памяти. Можно сказать, это было их семейным девизом. Везде, где бы они ни появились, все превращается в склеп. Выпитые тела, кости и обугленные руины, хотя в слова над входом, конечно, вкладывали другой смысл. Тенн крепко прижалась к нему и уткнулась щекой в грудь. Он почувствовал, как содрогнулись ее плечи, и тихо спросил: — Нормально? — Вполне, — ответила она ровно. Во мраке снова вспыхнули ее кроваво-алый и небесно-голубой глаза. Котта осторожно шагнул на ступени. Под ногами, будто снег, захрустела пыль. Тенн никогда не любила клан. Почти каждый, чей прах лежал здесь, в фамильном склепе, однажды пытался ее убить. А вот Котта клан всегда любил. Старший сын, наследник и будущий глава, бла-бал-бла. Нет больше смысла заботиться о закостенелых традициях, нет и никогда не было, но понял это он только тогда, когда появилась Тенн. Пережиткам прошлого нужно наконец кануть в Лету. Мимо проплывали высокие ряды гробниц и опутанные паутиной урны с прахом, а Котта шел и шел, прижимая Тенн к груди. Чуть приподняв голову, она глядела куда-то в сторону, а глаза ее, как и прежде, не выражали ничего. Рядом тускло блеснула надпись: «Лемира дель Ирра, предательница рода». Котта на миг остановился, но тут же зло тряхнул головой и зашагал дальше. Став главой клана, он добился, чтобы мать похоронили в фамильном склепе, но убрать позорную приписку к ее имени так и не получилось. Он подошел к окну, такому мутному и грязному, что стекло не пропускало света, и бережно усадил Тенн на рассохшуюся тумбу под ним. — Хаос взбудоражен, — сказала она, и голубой глаз ее осколком неба блеснул в темноте. — Он… словно предвкушает. Словно совсем скоро произойдет что-то… Она запнулась и медленно покачала головой, но Котта понял ее без слов. Он сам чувствовал все то, что она так сбивчиво описала, каждой клеточкой тела, каждой жилой, по которой разливалась энергия Хаоса. Воистину, совсем скоро произойдет что-то… Выдающееся. Котта отошел к одной из полок, провел кончиками пальцев по старой серой урне, испещренной вязью грубых узоров, и осторожно поднял ее. Пожелтевший от времени плотный свиток взвился в воздух и спланировал прямо в раскрытую ладонь Тенн. — Подожди! — недовольно одернул ее Котта и со скрежетом опустил урну обратно на постамент. — Я сам. Она одарила его лукавой улыбкой и протянула: — Я и не собиралась смотреть. Это ведь твоя честь. Котта взял у нее свиток и нетерпеливо развернул. Взгляд жадно впился в написанное свекольно-красными чернилами. Местами угловатые, укрытые множеством завитков буквы расплывались, но Котте было плевать, откровенно плевать. Столько лет прошло, столько времени утекло сквозь пальцы, как песок, — и, наконец, свершилось! Пророчество проявилось, проявилось ему, прямому наследнику клана Ирра… Не его отцу, не напыщенным идиотам-Старейшинам, а именно ему! — Ну что там? — непривычно напряженно спросила Тенн, пытаясь подвинуться поближе. Котта молчал, не в силах поверить в увиденное. Пальцы затряслись, сминая пергамент. Он ждал этого всю свою чертову жизнь. — Да! — выкрикнул он, швырнул Пророчество на пыльный пол и запустил пальцы в волосы. Не в силах сдержать эмоций, бросился между рядов, выкрикивая что-то неразборчивое и истерично смеясь. Тенн осторожно наклонилась и взглянула на пергамент. Она великолепно видела в темноте, и прочесть Пророчество не составило труда. «Он придет, окутанный ореолом скорби и смерти, совершивший в былом деяние, прославившее имя его, заключившее в памяти всех обращающихся к Хаосу, — придет, и глаза его будут красны, и кровь будет красна, как раскаленные уголья. Станет он над детьми проклятых родов, по венам которых течет чернота, и приведет их… К величию или краху. И назовут его Королем вампиров».***
— Ты хочешь отомстить? — тихо спросил мальчик. Тень скрывала его глаза, чернота окутывала его всего, худую, угловатую фигуру. — Хотел бы, но… — запнулся Итаки, и мальчик взорвался. — «Бы»?! Какие тут могут быть «бы»? — его крик дробил сознание, и слезы гнева и боли стояли в ярко-красных глазах. — Всю твою семью убили, как на скотобойне, и ты еще думаешь, отомстить или нет?! Итаки глядел в его бледное, искаженное яростью лицо, и сам не выдержал: — Да! Я… Я вырасту и стану сильным Охотником и буду защищать людей! И никому не собираюсь мстить! Ибики, мама, папа… Если он возьмется искать виновного в их смерти, если с головой погрузится в месть, останется только она. Он убьет как минимум трех человек. И это будет справедливо, но… Он не хотел мстить. Не хотел. Никому. Если он перешагнет эту грань, что-то внутри лопнет, что-то, что натянулось до отказа, когда пропал Ибики, что-то, что сейчас до нестерпимой боли звенело в душе. Он хотел… жить. Быть сильным Охотником. Защищать людей. И, может, однажды, если получится, он встретится с теми, кто убил его семью. И они сразятся — до смерти, и Итаки надеялся, что все три раза победит. Но не будет посвящать этому всю свою жизнь. — Я думал, ты такой же, как я, а ты… ты хуже, чем трус. Красноголовый! — выплюнул мальчик и исчез. Выспаться толком не удалось. Раньше сны Итаки напоминали какофонию цветного тумана, яркие и бесформенные, но сейчас… Видно, из-за того, что воплощается «Падший Ангел», завеса между Хаосом и реальным миром становится тоньше, вот и сны приобретают осмысленность. — Идти отдохни, — мягко сказал Юки. — Очень устало выглядишь. Итаки нервно взъерошил волосы. Устало, ха! — как будто повода нет. Харикен постоянно попадает в какие-то передряги, еще и Айзена увезли в Кавасаки. Говорили, он смог сбежать, когда Хираташи Норрен-Лемман разрушил местный штаб, но повернул обратно и вытащил из-под охваченных огнем обломков какую-то девчонку-Охотника… Итаки и радовался этому, и нет. И еще больше злился, злился на Маори! Тот как будто нарочно не замечает, каков Айзен на самом деле. Никакой Эрт Ив его не обращал, а если и обращал, то не по его воле. Но как это доказать сейчас, как, если за пять лет не получилось?! Еще и Старейшин убивают, а сэрийские Охотники не могут понять, кто за этим стоит. Наверняка ведь один из долгожителей — те, кто родился больше пятисот лет назад, отличаются мстительностью. Может, Акияма Сэйши разберется — хотя это все равно подорвет репутацию подчиненных Маори. Юки вдруг протянул руку к его волосам, и Итаки отшатнулся. — Эй, ты чего? Он с детства ненавидел, когда кто-то так делал! — Стой, — сказал тот неожиданно серьезно. — У тебя… синяя прядь. Итаки фыркнул. Сейчас явно не до глупостей, да и в таком случае мог выдумать что и получше. — Дурацкая шутка. — Это не шутка, — напряженно ответил Юки и даже слегка побледнел. — Если не веришь, сам посмотри. Итаки медленно подошел к оббитой стальными панелями стене и вгляделся в свое отражение. Ничего особенного. Да, лицо осунулось, чуть вытянулось, глаза потухли, но в остальном… Он оттягивал прядь за прядью, пока наконец не наткнулся на ярко-синюю, и оторопел. Холод разлился по спине и рукам. Итаки смотрел и смотрел, с каждым мигом ожидая, что нелепая иллюзия сейчас развеется, но проходило время, и ничего не менялось. — Юки? А какая энергия Хаоса — синий цвет? — медленно, сдавленно спросил он. — Не знаю, — так же медленно, сдавленно ответил тот. — Не помню ни одного рода, где бы передавался такой цвет волос… — Потому что он прервался, — загудел в коридоре уверенный женский голос. Из-за угла неслышно выскользнула Арлентай Рэсса. Ее черные волосы спадали почти до локтей двумя потоками, черными и блестящими, точно ночное озеро. Что-то в ней неуловимо изменилось: исчезла привычная отрешенность, и даже лихорадочный румянец укрыл серовато-белые щеки. — Скажи, — начала она гулко. — Ты Икирисе? Икирисе Итаки? — Н-нет, — неловко произнес он, но тут же поправился: — Не совсем. Только по матери. Легкая улыбка тронула алые губы Рэссы. Отблески света плескались в лиловых, как луны, глазах. — Надо же, как случилось… — прошептала она, подходя ближе, так близко, что Итаки почувствовал ее горячее дыхание на своей щеке. — Столько лет уже прошло… Он ничего не понимал. Неужели это значит, что в нем пробудилось какое-то наследие и он снова сможет использовать энергию Хаоса? Нет. Нет! Как бы сильна ни была надежда, Итаки оставался реалистом. Такого не могло случиться, такого просто не бывает! Единственное, что могло бы вернуть ему полноценную связь с Хаосом, — принятие вампирской стороны. Если бы он выпил крови, то окончательно превратился бы в вампира. Как мама. Юки прерывисто выдохнул и прошептал: — Волосы у Охотников не могут поменять цвет… Рэсса почти безумно глядела сквозь Итаки, взгляд ее потерял осмысленное выражение. — Перемещения в прошлое, — произнесла она ровно. — Существа Хаоса с ярко-синими волосами могут прыгать по эпохам… и возвращаться обратно. Она мягко хмыкнула и снова улыбнулась. Сердце Итаки билось так, что сбивало дыхание. Значит ли это… значит… Он не дал вопросу вырваться. Если поддаться, все, чем он жил все эти годы, пойдет прахом. Он хотел узнать в лицо ублюдков, что убили его семью. И понимал, что это поглотит его, накроет, зациклит. Он растворится в желании отомстить, как и многие другие до него, и уже никогда из этого не выпутается. Собственно, потому у него с самого начала и не заладилось с этим Хирако. С первой встречи. Тогда тот едва пришел в себя после страшной, едва не смертельной раны — если бы Маори не подобрал его истекающего кровью на улице, вампир бы погиб. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем Рэсса снова заговорила, обращаясь к пустоте над его плечом. — Это хорошо… — отбился от стен ее свистящий шепот. — Я смогу наконец вернуть то, что он у меня забрал.***
Кресло в штабе Охотников Сэры было мягким и удобным. Он сидел, вальяжно закинув ногу на ногу, и оглядывал кабинет Хайвашимы Маори. Парочка книжных шкафов и стопки, несомненно, бесценных бумаг, что валялись как попало. Маска, его собственная маска, лежала на столе в густой черной тени. Он счел за лучшее пока ее снять — мало ли что может произойти. Еще успеет наиграться. Лунный свет серебром напитывал воздух. Времени еще очень, очень много. Неужто Маори думал, что ему не хватит наглости пробраться в штаб? Это оказалось даже проще, чем думалось. Их карточки-пропуска слишком легко считать и подделать, а охранников слишком легко подчинить своей воле. Лежат теперь за шторками холла и очухаются часов через двенадцать. Конечно, если вообще очухаются. Он медленно поднялся и стал напротив стены, увитой белыми узорами. Вот здесь, в углу. Хоть догадались спрятать артефакт за таким непримечательным куском бетона. Он провел пальцем по обоям, и вспыхнула пульсирующая голубая линия. Рука неспешно и изящно касалась одного фрагмента стены за другим, будто волнуя водную гладь. Одна ошибка, неверный рывок — и его испепелит. Вот только ошибок не будет. Дрогнул остов штаба, посыпалась каменная крошка. Со скрежетом кусок стены выдвинулся и повернулся на петлях. Внутри сейф был почти пуст, но его интересовала только цепь из темно-серого металла, лежавшая на стопке бумаг. Он медленно, завороженно протянул руку. Холод звеньев обжег пальцы, скользнул по запястью. «Время» — темнейшая из частей артефакта «Падший Ангел». Если верить легенде, она напитана скорбью, болью и яростью человека, потерявшего брата. И теперь она принадлежит ему. Эйфория так вскружила голову, что впору было рассмеяться. Все они стеклись в заброшенную школу, как только почувствовали, что одна из частей воплотилась там, но никто не удостоил вниманием сейф Хайвашимы Маори! Ни Ив, ни Хираташи Норрен, ни даже Великий Лидер Организации Королей Хаоса Акияма Рэй! Он уже хотел отойти, но среди бумаг заметил распечатанное письмо в золотистом конверте. Есть ли смысл смотреть его? В конце концов, ну что ему с бумажек Охотничков? И все же… Лучше глянуть, особенно учитывая последние события. И то, что должно произойти в будущем. «Уважаемый Хайвашима Маори, — прорезали бумагу крупные неразборчивые буквы. Кто бы ни писал, он непозволительно давил на ручку. — Я, Амарисе Кэрлайн, Прародительница своего рода и глава штаба Охотников Токио, не могу позволить вам остаться в беде и допустить засилье кровососов на улицах вашего чудесного города». Да ну, явно же сарказм. «Я прибуду вместе с моим заместителем, Саишони Мацу, и ученым Икирисе Данджоу. Прошу встретить нас и предоставить место в штабе Охотников Сэры. С уважением, Амарисе Кэрлайн». На короткий миг он замер и нервно стиснул письмо. Подумать только, Мацу все-таки будет здесь! Значит, наконец настало время претворить в жизнь их план. Внутри пронеслась волна жара. Он обмотал цепь вокруг запястья, закрыл сейф и скользнул к окну, но в коридоре вдруг раздались тихие шаги. А вот это уже интересно. Никто не мог почувствовать его — балбесов-дозорных не то оглушил, не то убил, а остальные… За почти триста лет он хорошо научился скрывать свое присутствие. Очередная неудача. А хотя… ничего нового. Он же Король Хаоса, как любит повторять Акияма Рэй. Незнакомец остановился перед дверью, но почему-то не входил. Нити энергии Хаоса яркими всполохами сплетались в его груди. Сильный Охотник, даже очень. «Высокий» уровень, почти «Мощнейший». Трудновато будет с таким справиться, но вполне возможно, если напасть первым. Коса белым сверкнула в лунном свете, и Хаос окутал тело — теперь никто его не увидит, пока он сам себя не выдаст. Он ждал. Незнакомец не двигался. Положил ладонь на дверную ручку, но тут же дернулся, будто его ударило током, и быстро зашагал прочь. Наверное, он пришел не за Клинком Карателя, а за чем-то другим, но в последний момент передумал. Ха, хорошая пища для размышлений. Прямо навеяло мысли об Иве Эрте. Он тоже всегда был таким импульсивным, прерывистым, непредсказуемым… «Ну смотри, — бросил он тогда, выслушав совершенно безумный план. — Если ты умрешь, второго шанса не будет». Вампир, тогда еще не зовущий себя Ивом Эртом, никак не зовущий, осклабился. Может, это их и связало — у них обоих не было имен, как и смысла жизни. «Мне и не надо больше. Хватит одного». Чертов шутник. Даже сейчас, по прошествии тридцати лет, нельзя сказать, кто из них кого испортил. Даже жаль почему-то было покидать штаб. Судя по всему, этот Охотник все же додумался попытаться украсть часть артефакта из сейфа. А раз так, мозгов у него немного больше, чем у всех прочих. Жаль только, что он так быстро передумал.