***
— Что случилось? — тихо спросила Джудит, коснувшись его лица, но Франц отстранился. Неподдельное волнение в ее глазах тупым ножом резало что-то внутри. — Я был… с другой женщиной, — губы шевельнулись, будто чужие. Ее лицо окаменело. — Прости меня. Упасть бы перед ней на колени, поцеловать длинные, унизанные перстнями пальцы. Но что-то в груди протестовало этому. Не то Анфранц, не то гордость. — Уходи, — ее надтреснутый голос ударил как пощечина. Она тоже не могла плакать, ее глаза тоже высохли от лекарства, но во взгляде стояло такое, что и слез было не нужно. — Вон! Франца разобрала злость. Без единого слова он развернулся, толкнул двустворчатые двери и вышел из церквушки, оставив Джудит одну в своем горе и в окружении роз у алтаря. Он жалел о том, что сделал, очень жалел, но что теперь? Не может же он отмотать время и предотвратить измену?! Он вошел в прихожую, повесил мокрый от дождя плащ и направился в столовую. Винсент, сидящий там, выглядел изможденно. Отблески свечей со стола бросали рыжеватые тени на его лицо, заостряли черты. — Что такое? — встревожился он, подняв глаза. — Ты не рад? — Рад чему? — спросил Франц мрачно, опустившись на витой стул напротив. Глупо было даже думать, что он был с девушкой их борделя не по своей воле. Одного взгляда глаза в глаза хватило, чтобы на бесконечно трепетный миг лишиться рассудка. Нужно было выпить ее поутру, но Франц, сметенный и полный невыносимой вины, просто поднялся и тихо ушел. Девушка дала ему то, что не могла дать Джудит, — доброту и душевную невинность. И, как бы сожаления сейчас не стучали кровью в висках, он не испытывал стыд. — Она тебе не сказала? — брови Винсента взметнулись, и он отставил стакан с пахнущим гвоздикой и корицей глинтвейном. — Она ждет ребенка. Твоего ребенка. Все внутри стиснулось, похолодело, занемело. Франц даже вдохнуть не мог. Как же так? Они ведь думали, что оба бесплодны… А он… он… изменил своей беременной жене.***
Англия, спустя полгода Запись первая «Я не понимаю, почему от укуса тела подопытных приобретают такие же особенности, как и у меня: быстрое восстановление, нужду в человеческой крови, разделение разума надвое, — а от принятия лекарства напрямую умирают. Компоненты ведь одни и те же! Но не хватает, судя по всему, энергии Хаоса. Приходится поверить, хоть мне этого очень не хочется, что Каннаги действительно помог мне создать лекарство. Я считал его врагом, но теперь не знаю, что и думать. Зачем он сделал это? Моя собственная энергия Хаоса ускользает от меня, и огромного труда стоит просто накапливать ее в руке. Наверное, такое чувство у меня бы возникло, если бы я смог схватить молнию и попытаться ее удержать без вреда для себя. Может, так и должно быть? В любом случае, пока я не овладею этим мастерством, лекарство улучшить не выйдет. Впрочем, мне пока и укуса хватает». Запись вторая «Очень жаль, что приходится так обращаться с мужчинами и женщинами, подобными мне, Джудит и Винсенту, но нужно выяснить, на что способны наши тела. Пытался заговорить с крестьянином, что обратился быстрее и легче других, но он шарахался от меня и, кажется, потерял дар речи. Я ожидал подобного, но все же раздосадован. На протяжении двух дней обращения давал одной из девушек свою кровь. Ее страдания заметно уменьшилась, а жара нет вовсе. Это не может не радовать — так станет гораздо меньше тех, кто умер во время обращения от боли или сердечного приступа. Если она будет дружелюбна и открыта, я сделаю ее частью своей семьи, особенно учитывая, что она не знала тепла: Винсент выменял ее в каком-то бедняцком квартале на бутылку вина. Никогда я не видел его настолько смущенным и подавленным».***
— Винсент, тебе понравилась эта женщина? Хочешь сделать ее своей любовницей? Франц не жалел девчонку для своего друга. Если тот скажет, что хочет ее, хочет ощутить ее ласку и тепло, он без колебаний отдаст ее. Тем более, это ведь Винсент нашел ее. Тот замялся, и желваки заходили на его челюсти. — Нет, но… я выменял ее за бутылку вина, Франц. Ее папаша, старый пьянчуга, был рад от нее избавиться. Ну и воняло в их лачуге… Он поморщился и замахал рукой, будто отгоняя несуществующий запах. Франц внимательно глядел на него. Уж не пытается ли Винсент вызвать у него жалость? Если так, то бесполезно. Франц не жалел ни о чем, кроме того, что изменил Джудит. «Мы же не настоящие супруги», — сказала она в знак примирения и даже поцеловала его, но он чувствовал, будто что-то внутри нее сковало льдом. А может, ему просто казалось. — Винсент, — мягко начал он, тщательно подбирая слова. — Не нужно ее жалеть. Если она выживет, ее жизнь изменится к лучшему. Если нет, то хоть мучения окончатся. Страшно представить, что она пережила. Винсент молчал. Его карие глаза мерцали сомнениями. Франц боялся, что однажды проснется с серебряным крестом на груди и связанными руками и увидит его, занесшего над ним кол. — Ладно, — бросил Винсент, помрачнев. — Делай, как знаешь. Еще из-за грязной крестьянки я не трясся. Зря он так. Крестьянка, благородная леди — какая разница? У них одинаковые кости. Одинаковые органы. Одинаковая кровь. Вот и все, что имело значение. — Ты стал жестоким, Франц, — тихо добавил Винсент, опускаясь в глубокое коричневое кресло. — Чушь, — спокойно ответил Франц. — Просто ты раньше это не замечал. На следующий день в лаборатории он не досчитался подопытного. Точнее, подопытной. И ничуть не удивился. — Ты бы мог сказать, что она тебе нужна. — Я говорил! И мне она не нужна! — Тогда что ты с ней сделал? Отпустил? — Да. — Неправда. Франц заметил маслянистый блеск в его глазах, заметил, как разгладились морщины у глаз и чуть поправились болезненно впалые щеки, и улыбка сама рванулась на губы. — Ты выпил ее? Винсент вздрогнул и отвел глаза. — Да, — признался неохотно. — Я подумал, так будет лучше, чем… она и так многое пережила… Если до этого мига и оставалась какая-то злость, то теперь вмиг улетучилась. Надо же, как получилось! Это было лучше, чем Франц предполагал. Загвоздка только в том, что он уже обратил девушку, а значит… кровь укушенных тоже подходит для удовлетворения жажды? Ради такого даже не жалко было пожертвовать девчонкой. В конце концов, Винсент сам ее нашел.