Мир Сюрреалистичен: Охотница поневоле

      — Береги себя, — сказала Тенн, сжав его руку. Она не отговаривала его идти, никогда не отговаривала от боя, ведь была истинной Ирра, хоть и родилась от отца-человека. В конце концов, это не имело значения. У них в жилах текла одна кровь, пусть у него и черная, будто грех, а у нее багряная.       — Само собой, — Котта дернул углом рта и зашагал в сторону ворот. Его парни уже раздобыли тачки, осталось только дождаться сигнала Ива Эрта. Скорее всего, завтра будут выдвигаться. Тенн и Нелл вместе, а значит, без него не пропадут. Наконец осколки мозаики, разбившейся в день, когда его жизнь круто вильнула в сторону, собрались воедино.       Помнится, тогда в гостиной стояла духота, и Старейшины щегольски расстегнули камзолы и плащи, открыв накрахмаленные рубахи. Как в девятнадцатом веке, подумал Котта в тот день и мрачно потер лоб. Казалось, он случайно очутился в зале заседаний, где жестокая Инквизиция решала судьбу девочки, обвиненной в колдовстве. Но почему он сам-то здесь? Ошибся дверью, а она захлопнулась за ним и теперь не выпускает?       — Не вижу смысла больше обсуждать этот вопрос, — произнес отец холодно и веско. Его длиннопалые белые руки постоянно двигались, будто большие пауки, даже когда он казался спокойным.       — О нет, — подметил Роан Кендускиг с хорошо выверенной насмешкой. — У нас на кону жизнь члена нашего клана.       Из всех собравшихся только он по злой иронии пережил почти то же, что и девочка: его мать сбежала с человеком, родила от него сына и была убита за измену. Только, в отличие от Тенн, Роан Кендускиг от своего отца не перенял ничего, кроме густых каштановых волос и широкого лица, а значит, был стопроцентным вампиром и полноценным членом клана, хоть и носил другую фамилию.       Лорд Риддер фыркнул.       — Я понимаю, дорогой мой друг, как удобно считать бастарда-полукровку, еще и калеку, одной из нас, особенно если забыть о том, что случилось после ее рождения.       Котта покосился на Тенн, лежащую на лиловом диване и укрытую одеялом до самого подбородка. Недвижимая, бледная, будто мертвая, до боли похожая на мать большими рассеянными глазами и светлыми кудрями. Старейшины обсуждали ее судьбу, словно позабыв о ее присутствии. Ее будто не видел никто, кроме него, и при мысли об этом в груди рождалось странное сосущее чувство.       Вот бы Роан Кендускиг начал ее выгораживать, промелькнуло в голове, он же, в конце концов, брат матери и дядя Котты. А значит, ее дядя тоже…       Но тот молчал — только слегка постукивал по полу тростью с резной рукоятью в форме орла, на которую обычно опирался при ходьбе: после травмы его левая нога плохо сгибалась. Звук мерно разносился в тишине гостиной дождевыми каплями.       — Предлагаю ее убить, — ответил наконец Риддер и сжал тонкие, иссушенное близкими морщинами губы. Котта сглотнул, едва сдержавшись, чтобы не отвести глаза. Он должен выдержать все стойко — ведь он мужчина, будущий глава клана. Должен выдержать, даже если они… даже если они захотят убить эту девочку прямо здесь. «Уничтожай предателей без жалости, не прощай измены; любой, кто спутается с человеком, Охотником или демоном и станет родителем бастарда, будь он мужчина или женщина, будет выжжен с гобелена и убит, а прах его развеется по ветру». Вот только Тенн не путалась с человеком, Охотником или демоном. И никого не предавала. Если дядю Роана оставили в клане, почему ее не хотят?       — Предлагаю ее обратить, — сказал тот. — Если она это переживет, то станет полноценным членом клана. Ну а если нет… одной проблемой меньше.       На бледном, без кровинки лице Тенн загорелись глаза — испугом и… чем-то еще. Это отличный выход. Лучше и не придумаешь. Если от Ирра в ней больше, чем от человека, она выживет и Котта наконец сможет в голос назвать ее своей сестрой.       — Нет, — отрезал отец, и все внутри перевернулось. — Наш клан и без того немаленький, а эта девчонка… просто плевок в лицо мне и моему сыну!       Взгляды мечами пронзили Котту, пригвоздили к месту. «Что ты скажешь, мальчик? — читалось в горящих холодом красных глазах Старейшин. — Хватит тебе духу противоречить или хотя бы просто подать голос?» Тенн лежала совсем рядом, ни живая, ни мертвая. Он подсознательно зашарил по дивану в попытке найти ее руку и, поняв это, до боли сжал кулак. Ну уж нет. Не покажет слабости. Не покажет.       — Нет… — шевельнулись губы против воли. — Она не виновата, что… родилась от человека…       Отец взглянул на него так, будто хотел ударить, но, как бы он ни злился, никогда не давал эмоциям воли при других Старейшинах. Даже если Котта слишком много себе позволял, как сейчас.       — Необычайно здравое мышление, — бросил Роан Кендускиг с легкой улыбкой, обеими руками оперевшись на трость, — для такого… достаточно юного молодого человека.       Дядя, как и всегда, играл, крутил словами, говорил, что думает, но не что чувствует. Был ли в целом мире хоть кто-то, кто знал его истинные намерения?       — Что вы намерены делать дальше? — спросил Риддер. Он был самым старым из собравшихся, и время странно искажало его, раня морщинами и слабостью, будто настоящий возраст пытался вырваться наружу.       — Что и всегда, — ответил отец нарочито небрежно и переплел пальцы на животе. Роан Кендускиг вдруг с трудом поднялся и подошел к стене, где висело начищенное до блеска ружье.       — Заряженное, — хмыкнул он, взяв его в руки. — Кого ты пугаешь им, а? Жену и сына?       Дуло вскинулось и уставилось отцу в грудь. Риддер невозмутимо зашарил по карманам, поджег сигарету массивной серебряной зажигалкой и затянулся.       — Ты убил мою сестру за то, что она переспала с другим мужиком, — процедил Роан Кендускиг. Ни один мускул не дрогнул в его загорелом лице, только что-то издевательское, зловещее затаилось по углам рта. — А сейчас хочешь убить и племянницу.       Оглушительный грохот сотряс комнату. На Котту брызнула кровь, вынудив зажмуриться. Нет, запоздалой мантрой забилось в голове, это сон, просто скверный сон. Лучше бы он, как и всегда, проснулся от ругани родителей и звона битой посуды. Лучше бы все исчезло. Лучше бы…       Лучше бы Тенн никогда не рождалась.       — Вот и все, — довольно протянул Риддер, сжав в тонких губах сигарету. — Одной проблемой меньше.       Котта осторожно приоткрыл глаза и отвернулся, борясь с тошнотой. Это ложь. Все — ложь. Отец никогда не наставлял на него оружие: если бы оно выстрелило, клан Ирра бы остался без наследника. А вот на мать… Роан Кендускиг небрежно повесил ружье обратно на стену и бросил:       — Ну и кто теперь будет новым главой клана?       — Я! — выпалил Котта, но голос едва прорвался сквозь хрипоту. Под отцовским креслом уже натекла черная лужа. Мир превратился в какофонию боли и кровавых пятен, и Тенн до боли стиснула его пальцы. Кажется, она плакала. Риддер и Роан Кендускиг внимательно взглянули на него.       — Ты еще слишком молод, — мягко протянул дядя. — Тебе всего четырнадцать, и…       — И я возглавлю клан! — Котта повел руками, и ружье слетело со стены. Дуло уставилось на Роана Кендускига, и от неожиданности он даже рот приоткрыл, обнажив выступающие клыки. Эти двое… эти двое с самого начала хотели убить отца? В груди разливался жар, отдаваясь в висках. У Котты не осталось ни матери, ни отца, и теперь раздавить его в кулаке для этих двоих — плевое дело, но его право по рождению быть главой клана они не отнимут!       — Отлично, — протянул Риддер сипло. Огненный глаз сигареты вспыхнул в его пальцах. — Тогда я помогу тебе, молодой наследник. Если ты выстрелишь в него.       У Котты перехватило дыхание. Старый лорд… смеется над ним. Проверяет его. Ну-ка, хватит у него духу сделать то, что собрался, или просто грозится, как ребенок? Он покосился на пропитавшееся черным отцовское кресло и сглотнул. Ружье гудело от Хаоса — не нужно заряжать заново, с трудом сгибая приклад, оно само наполнится патронами чистой энергии. Выстрелить. Вдавить пальцем язык спускового крючка. И все же…       — Нет! — отрезал Котта как мог свирепо, пытаясь скрыть дрожь в голосе, и перевел взгляд с одного на другого. — Не буду я делать то, что вы говорите!       Он резко перевел ружье на Риддера и выстрелил. Приклад так ударил по плечу, что заслезились глаза, и уши заложило от грохота. Костлявая рука лорда дернулась, скользнула по подлокотнику кресла и обмякла. Кровь закапала на ковер, сигарета нырнула в лужу и потухла. Котта отбросил ружье и согнулся пополам. Когда приступ рвоты закончился, на плечо легла горячая и неожиданно легкая рука Роана Кендускига.       — Все в порядке, глава, — ударил по ушам его голос. Котту всего трясло, залитая кровью гостиная с двумя трупами в креслах медленно кружилась перед глазами, и желудок снова сжался. Он… он только что убил человека. Члена клана. Ну и что? И что?! — Ну что, обращаем вашу сестру?       Как он мог так спокойно говорить об этом, когда повсюду были кровь и трупы, трупы и кровь? В голове что-то щелкнуло. Все существо охватило позорное для главы вампирского клана желание разрыдаться. Роану Кендускигу пришлось повторить вопрос, прежде чем Котта осознал его смысл.       — Нет! — рявкнул, даже не успев подумать, и оглянулся на Тенн, что лежала с закрытыми глазами, будто пытаясь отстраниться от страшной картины. Ее волосы, светлые до белесого, как у большинства Ирра, разметались по подушке. Роан Кендускиг приподнял брови, но Котта не собирался ничего ему объяснять. Пусть катится к черту! Пусть они все катятся!!!       Если сердце Тенн не выдержит обращения, он останется один на один с трупами и кровью, кровью и трупами, даже если гостиную выдраят до блеска.       — Тогда я подготовлю инвалидное кресло и вызову уборщиков, — ответил дядя с легкой улыбкой, пронзительно глядя на него материнскими глазами. Котта покосился на свои дрожащие руки и сжал кулаки. Все закончилось. Закончилось. Он стал главой клана и спас жизнь сестре.       К горлу снова подкатила тошнота.       А теперь из всех Ирра они остались вдвоем. Спустя почти сорок лет с того памятного дня Роана Кендускига подловила незавидная судьба: он связался с мафией, перешел дорогу кому-то влиятельному и вынужден был спасаться от нанятого им Отреченного, пока однажды ночью таки не обнаружил себя связанным по рукам и ногам на рельсах перед товарным поездом. Гудок, разорвавший ночную тишину, грохот колес и слепящий свет фонаря впереди — и все закончилось.

***

      Под ногами хрустели мелкие камешки. Акума раздраженно отбросил один мыском кроссовка и глубже запихнул руки в карманы. Под вечер начинало холодать, и даже кожанка, на вид плотная и теплая, не спасала. Можно было бы поискать «бронзовую статую» завтра, а еще лучше — и вовсе об этом забыть, но…       «Она разрослась внутри тебя, совсем как во мне».       Может быть, он окончательно сошел с ума. Либо же… либо же в этом мире существовал еще один Акума, почувствовавший его присутствие. Бред. Не могло такого быть. Наверное, даже хорошо, что сейчас он не рядом с Харикен!       Ветер гонял по пустынным аллеям парка жухлые листья и мелкий мусор. Странно, должен ведь быть хоть кто-то: собачник с кривоногим мопсом на поводке, дети, играющие в прятки за деревьями, парочка стариков на лавочке… Город словно вымер.       «Она их убила… всех… убила».       Мотнув головой, Акума направился дальше, высматривая статую. Ожидал, что вот-вот ее увидит, но она выплыла из полумрака резко, рыжеватым росчерком по синему небу. Старые фонари давно уже не горели, и монумент возвышался впереди искривленным медным чудищем: двое людей подалоись вперед, держась за руки. Затылок закололо еще до того, как он их узнал.       Кириами и Доннер.       Имена резко всплыли в памяти, и из груди вышел весь воздух.       Медленно, очень медленно он приблизился. Глаза детей, глаза без радужек и зрачков, слабо ловили лунный отблеск. Акума осторожно коснулся ледяных пальцев Кириами и тут же отдернул руку. «За что, черт возьми, их увековечили в бронзе?» — всколыхнула сознание неуместная мысль. Двое несносных маленьких… сделали все, только бы спутать ему карты, и разбились вдребезги о скалу жестокой реальности. Швырнули его за Врата Мироздания, а сами слегли в могилу.       Он огляделся, будто впервые увидел примятую траву, потертые лавки и грязные лампы фонарей. Если статую воздвигли в честь этих детей, значит… значит…       Значит, этот мир создала Харикен.       Акума с трудом подавил истеричный смех. Это его дом! Он родом отсюда! Здесь он отдавал воспоминания и взамен брал вещи, здесь пытался раздавить Кириами и Доннера, будто мошек. Нет. Не он. Если бы так, его глаза в этом мире не стали бы спектральными.       «Ты все же пришел», — разлился в голове голос, и Акума вздрогнул, подбоченился, инстинктивно пытаясь нащупать когти сквозь Хаос.       — Кто ты?! — крикнул, прекрасно зная ответ.       «Энти Акума из этого мира, — разнеслось в такт его мыслям. — Надо полагать, твой первичный прототип».       Да уж, подумал Акума отстраненно, я в жизни не говорил так занудно. Вероятно, Харикен в то время только училась прописывать манеру речи персонажей… или, что хуже, нарочно сделала его таким! Про себя он окрестил здешнего Энти Акуму Прототипом, ни на миг не усомнившись в его словах. Может, сам этот мир сочился чем-то таким, что подсознательно готовило его к ужасающей, невероятной правде.       «Нам нужно поговорить. Будь добр, пролезь в бронзовый каркас между ними».       Акума сначала даже не заметил за Кириами и Доннером миниатюрную раму распахнутых Врат. Память резануло чужим-своим воспоминанием: внизу взвивается призрачный свет, и десятки черных лиан оплетают руки и ноги, утягивают в небытие под оглушающий грохот каменных створок…       Подавив тяжелый вздох, он ухватился за медный выступ рубахи Доннера и полез на статую, что заскользила под ногами, будто желая его сбросить. Гениально, конечно, — спрятать пролом Хаоса с опаснейшим преступником у всех на виду, на почетной статуе в крупном городском парке! Никто не додумается искать его здесь, никто не попытается освободить…       Тело пронзили мириады незримых игл, мышцы одеревенели, и лицом вперед он повалился в никуда. Вокруг вспыхнула чернота, искрящиеся круги капелью на воде зарябили под ногами. Впереди застыл Прототип, и сердце сжалось от ужаса. Акума потрясенно смотрел на себя сквозь годы и лишения, и нервная дрожь сотрясла ноги, импульсом резанула мозг. Бежать. Бежать, не разбирая дороги, — неважно куда, только бы прочь, прочь, прочь… Прототип поднял голову. Жесткие морщины залегли у его рта. Казалось, он умер совсем недавно: кожа посерела и плотно обтянула череп, щеки ввалились, спутанные волосы поблекли. Обтрепанный плащ мешком висел на изнуренном костлявом теле.        «Вот ты и пришел. Что чувствуешь?»       Акума сглотнул, не в силах отвести взгляд. Даже если бы вокруг Прототипа вспыхнуло неудержимое ослепительное пламя, все равно не смог бы отвернуться.       — Я… — он дернул подбородком и попытался взять себя в руки. — Немного жутковато видеть, во что я превратился.       Прототип медленно прикрыл помутневшие карие глаза. Незримые путы удерживали его, приминали одежду, не давая двигаться. Он не мог умереть, но настолько ослаб, что едва дышал. Хаос тек сквозь его изможденное тело, будто солнечный свет сквозь ситцевые занавески, и одно это давало ему силы говорить мысленно, не размыкая высохших губ.       «Этот мир основывается на законе наказания. Воздаяния, если тебе так угодно. Так повелось с того мига, когда она решила закончить роман моим заточением и смертью близнецов».       Это холодное «она» прокатилось по позвоночнику, и Акума с неожиданной ясностью осознал: он просто параллелос, копия, небрежно снятая с оригинала. Когда Харикен воплощала его, ей нужен был не рассудительный злодей, что отгородил бы ее от всех проблем, а… друг? Понимающий, здравомыслящий, в чем-то себе на уме… Если так, что в нем осталось от настоящего Акумы? Осталось ли хоть что-то?       — К чему ты это сказал?.. — слова прозвучали сдавленно и жалко. Все мысли исчезли. Он стоял, тупо глядя в никуда, и от голоса Прототипа ломило виски.       «К чему? К тому, что, если та женщина убила стольких людей, ее рано или поздно ждет наказание. Все к этому и идет. Толпа распаляется, люди ненавидят ее, хотя ни их самих, ни их близких не коснулись убийства. Однажды они просто вломятся в ее дом, перебьют там все, а ее сожгут на главной площади, как ведьму в старину».       — Нет, — неожиданно услышал Акума свой голос, твердый и обжигающе ледяной. Пелена спала. Он повел плечами, похрустел пальцами, будто от простых движений каждый мускул, каждая кость заново наполнялись жизнью.       «Нет? — хмыкнул Прототип, и ни черты не дрогнуло в его осунувшемся лице. — Откуда тебе знать? Ее воля облекла меня плотью и кровью раньше тебя…»       — …и ее воля швырнула тебя сюда! Ты ее не знаешь! — возмущение окончательно отогнало оцепенение. Он просто копия? Ну и отлично! Кто сказал, что копия не может переплюнуть оригинал? — Она не хотела, чтобы ты страдал! И близнецы тоже! Она просто хотела… закончить историю так, как чувствовала.       Губы Прототипа дрогнули в усмешке. Засалившиеся пряди падали на его глаза, и Акума, как ни старался, не мог их разглядеть. Невольно вспомнилась брошенная психлечебница, провалы глаз медсестер…       «Тем хуже для всех нас. И, тем более, для нее».       — Зачем ты позвал меня сюда?!       «Чтобы рассказать все. А еще лучше — показать».       Миг — и бесплотная рука прошила плечо Акумы. Силуэт Прототипа расплылся, и сквозь черноту проступили мертвецы, множество мертвецов, изломанные тени на серой каменной площади. Впереди разверзалось темно-красное, будто залитое кровью небо. Вскинув к нему голову, На-Рэм стояла на груде железных обломков, и ветер трепал ее длинные — тогда еще длинные — волосы, алый отблеск метался по мечу в руке…       Видение схлынуло. Акума пошатнулся. Прототип с холодной насмешкой глядел на него, и Хаос окутывал его серым искрящимся маревом.       — Почему… она их убила?       «Надо полагать, в тот момент она обезумела и не понимала, что делает».       — В таком случае они не могут ее винить!       «Отнюдь. Она массовая убийца, и оправдать ее сумасшествием не получится. Среди тех, кого она убила, мог быть кто угодно. Вампиры, демоны, Охотники, Короли Хаоса… Твои друзья и знакомые. Даже Харикен. Чтоб ты знал, не спаслись даже члены ее Организации».       И что теперь делать?.. Стоит ли вообще возвращаться к На-Рэм? Акума смятенно отступил на шаг, оглянулся, но не увидел прохода-Врат. Улыбка Прототипа сделалась шире.       «Надеюсь, ты не подумал, что я позвал тебя просто поболтать ни о чем? В нашем мире все имеет свою цену».       Липкие пальцы коснулись щеки, прошли сквозь тело, тяжестью разлившись в костях. Акума дернулся, но не смог пошевелиться. Что-то скрежетнуло в горле Прототипа.       «Твое тело ничем не отличается от того, что у меня было несколько лет назад. Разве что немного моложе и здоровее. Мне уже осточертело это место».       С каждым мигом мысли таяли. В руки просовывались чужие руки, будто в куртку, и крик забурлил в груди, но растворился в ослепительном белом свете…       Что-то больно рвануло его за шиворот. Акума вылетел из портала и так приложился спиной о каменную плиту, что дух вышибло. Он жадно глотнул воздух ртом и сквозь слезы различил впереди женский силуэт.       — Я так и знала, — едко ухмыльнулась На-Рэм и небрежно подняла ворот куркти, — эта статуя просто проклятие какое-то. Стоит кому-то попасть в этот мир, как она начинает разоряться.       Он закашлялся, с трудом сел, и перед глазами заплясало видение красного неба, крови и мертвецов на земле… Не получилось выдавить ни слова, даже простого «спасибо». Она вгляделась в него и помрачнела.       — Понятно, — бросила, странно улыбаясь. — Он все тебе рассказал, так?       Акума не нашел в себе сил отрицать. Едва-едва мог смотреть в ее посеревшее лицо. Статуя рядом отчаянно выбрасывала белые щупальца энергии Хаоса, будто пытаясь до него дотянуться.       — Тогда счастливо оставаться, — произнесла На-Рэм все так же спокойно. — Через пару дней жду от тебя тухлое яйцо в мое окно.       Нет, подумал Акума раздраженно, не смей себя жалеть. Твои страдания ничто по сравнению с тем, что ты сделала. Но как он, черт возьми, тот, кто убил беззащитную Кадме в лечебнице, мог ее судить, да еще и не видя всей картины?       — Стой! Куда ты пойдешь? — бросил он вдогонку ее худой, обтянутой короткой черной курткой спине. На-Рэм остановилась, чуть повернула голову, и ее неровно стриженные бирюзовые пряди чиркнули по лопаткам.       — Домой, куда же еще?       Нет, подумал он, она снова пойдет к какой-нибудь реке. Рельсам. Высотке. Снова испытает на прочность свою жизнь. И если в этот раз мир потянет чуть сильнее…       Акума вскочил с земли и пошел за На-Рэм, не оглядываясь на статую, что изрыгала ему вслед проклятия на чужих языках.

***

      Ее похитили. Похитили. Похитили. Слово стучало в висках, будто пытая, и хотелось выть, разбивать кулаки о стены. Куда забрали сосуд для души Новаки? Что с ней сделали?!       Точно полоумный, Клинок метался по подземной лаборатории. Флуоресцентные лампы слабо мерцали под потолком, очерчивая цветными отсветами столы, реактивы и трубки, похожие на белые ведьминские пальцы.       — Постарайся успокоиться, — бросил Саишони Мацу, скрестив руки на груди. Что-то дьявольское чудилось в его слепо отсвечивающих голубым очках. — У тебя зрачки так расширились, что не видно радужки. Ты пил таблетки, что я тебе дал?       Клинок фыркнул.       — Конечно, нет. Я еще не настолько сошел с ума!       Не очень хотелось выказывать Прародителю неприязнь — их отношения и без того замечательно укладывались во взаимные насмешки и давления на больные места, — но она вырывалась сама собой кровью из раны. Ну и пусть. Кроме похищения Новаки, ничто больше не имело значения. Проклятье, такого он даже просчитать не мог! Даже после смерти Акиямы Рэя кто-то все равно решился перейти ему дорогу!       Мацу устало закатил глаза, будто разговаривал с непонятливым ребенком.       — Такое впечатление, что ты хочешь, чтобы срыв повторился.       Да какая разница, будет второй срыв или нет, если все повисло на волоске?.. Впрочем, нет. Нужно хоть немного успокоиться. У него ведь осталась душа Новаки, а значит, если нынешний сосуд уничтожат, он соберется с духом и отыщет новый, даже если на это снова уйдут годы. Главное не сдаваться. И избавиться от неожиданного врага.       Он помнил, как впервые увидел Рей Харикен на фотографии из школьного досье — ах, как просто добраться до большинства баз данных, имея под рукой какой-никакой компьютер! Поначалу ею даже не заинтересовался: насмотрелся на стольких девушек, что от них рябило в глазах, а Рей Харикен ничего особенного из себя не представляла. И все же какое-то внутреннее чутье заставило его вернуться к ней. Внимательнее вглядеться в линию подбородка, разрез глаз, изгиб носа… Возможно, если бы ее губы были чуть полнее… если бы волосы были гуще, еще и красные… Он переписал ее имя в достаточно длинный список и на время забыл о ней.       А потом узнал: звезды сложились так, что она поступила в старшую школу Сэры по обмену. Клинок не знал, как это назвать, если не судьбой.       — Я хотел поговорить с вами о Хирако, — медленно, почти заторможенно произнес он. Черт возьми, ну на кой ему сдался Дефектный? Он был братом Аято, безвольного орудия в чужих руках, а к Клинку Карателя не имел никакого отношения. И все же… без Рэя мальчишка ни на что не способен. Он вспыльчив, и его всего распирает от юношеского максимализма. Не ровен час, во что-что ввяжется на свою голову.       — Правда? — хмыкнул Мацу. — Насколько я помню, ты ворвался сюда с круглыми глазами и криком «Ее похитили!». Понятия не имею, какое отношение это имеет к твоему брату.       Клинок раздраженно дернул углами рта. Теперь понимал, от кого унаследовал непримиримое желание стебаться.       — Слушайте меня, Мацу-сама, — начал он тихо, глядя в неровную, исхоженную зеленоватыми отсветами стену. Спертый сырой воздух щекотал горло подступающим кашлем. — Если вы еще раз попытаетесь каким бы то ни было образом от него избавиться, я вас убью. Я готов к последствиям нарушения клятвы Хаоса.       Мацу фыркнул, и он уловил его снисходительную улыбку сквозь полумрак. Да уж, сильные слова — последствия нарушенной клятвы Хаоса были более чем ужасными… и все ради Хирако. Черт возьми, он того не стоил.       — Ты же сам хотел его убить. Семь лет назад.       — Не «хотел», а «пытался». Это разные вещи.       Повисла тишина, прерываемая лишь гудением генератора.       — Мне нет до него дела, — наконец сказал Мацу. — Пока. Я немного погорячился, когда рассказал Охотникам о том, что вы братья. Думал, они его убьют, но влез… Рэй, чтоб его.       Показалось, или правда в его голосе проскользнуло облегчение? Не только Клинка обрадовала смерть Акиямы Рэя, но Прародитель себе же сделал хуже, вызвав на себя его гнев: теперь все существа Хаоса знают, что Франциск Бенадотти, Первый вампир, до сих пор жив.       — Ловлю на слове, Мацу-сама. Кстати, когда вы сделаете то, что обещали? Свою часть сделки я выполнил.       — Вот об этом, — ответил Мацу сдержанно, и глаза его полыхнули насмешкой, — я и хотел поговорить. Смотри сюда.       Он потянулся к тряпке, закрывавшей что-то большое в углу, высотой до самого потолка. Толстой блеклой змеей она с шорохом скользнула на пол, и Клинок едва сдержал потрясенный возглас. За толстым стеклом в зелено-серой пузырящейся жидкости плавал Ари. Точнее, то, что когда-то им было. Кожа на его ребрах лопнула, обнажив кости и набухшие жилы, что бились красным в такт стукам сердца. Волосы поредели, истощившееся лицо покрылось симметричными красными пятнами. По темно-фиолетовым, каким-то рыхлым глазам змеились потеки лопнувших капилляров.       — Боже мой, это отвратительно! Ты сделал из него… Франкенштейна!       Мацу уязвленно скривил губы. Жидкость, плескавшаяся в контейнере, отразилась в стеклах его очков, снова придав ему сходство с потусторонней сущностью.       — Согласен, выглядит он немного… неэстетично. Но разве это так важно? Я совершил прорыв, Клинок. У меня получилось полностью подавить его волю и сознание. Он будет делать все, что я прикажу, даже умрет за меня или за тебя, если понадобится. Я делал его, чтобы защититься от Акиямы Рэя и его заместителя, но сейчас… думаю, для других целей он тоже подойдет.       Я монстр, подумал Клинок, разглядывая это. Самый настоящий монстр.       В глубине коридора резко и пронзительно задребезжал телефон, и тело охватило лихорадочной дрожью.       — Это похититель!       — Стой, — мягко осадил его Мацу. — Ну откуда бы он узнал мой номер?       Но Клинок уже бросился вон, будто сомнамбула, на отдававшийся в груди звук. Телефон обнаружился в темной комнатушке среди исписанных бумаг — кружок набора цифр, старомодная бордовая трубка. Он лихорадочно схватил ее и прижал к уху.       — Ну здравствуй, Аято, — с холодной насмешкой протянул голос, которого он не ожидал услышать даже в самом страшном сне. Пальцы так стиснули трубку, что она страдальчески заскрипела. — Харикен у меня.       Слова множились, эхом отдавались в голове. Нет. Такого просто не могло быть. Только не он…       — Жду тебя завтра в шесть вечера на заброшенном складе… там, где ты обычно встречался с заказчиками. Если не придешь, я ее убью.       — Убьешь?.. — сиплый смешок против воли вырвался из горла. — Ты никого не можешь убить, ты же просто… просто Дефектный. Сплошная доброта и наивность…       «Слишком мягкотелый для клана Итала, ведь испокон веков мы плели интриги и всаживали друг другу ножи в спины».       — Хочешь проверить? — с четко выверенной насмешкой выдохнул Хирако де Итала, его младший брат, человек, похитивший Новаки, и что-то такое сквозило в его словах, что Клинок с неожиданной ясностью осознал: он изменился. Будто умер в тот день, когда, пронзенный косой, рухнул возле разбитого фонтана. Неужели он правда может ей навредить? Неужели… может убить ее?       — Акияма Рэй тебя испортил…       Клинок и подумать не мог, что когда-нибудь сможет почти ненавидеть Дефектного!       Хирако хмыкнул.       — Ты даже представить не можешь, как я счастлив это слышать.       В трубке раскатились визгливые до зубовного скрежета гудки.