«Этот мир — вконец гиблое место. И тех, кто не терял в нем дорогих людей, не существует». Последний Серафим
Руки и ноги Грея Итаки развели буквой «Х» на деревянной опоре под самым потолком. Несколько рядов кандалов, подавляющих энергию Хаоса, кольчуга-блокатор, ошейник-Ограничитель и цепи, закаленные Девятой субстанцией — таких мер хватило бы, чтобы вызвать отторжение энергии у существа Хаоса уровня «Высокий» и тем самым убить его, но на Грея Итаки как на Ноля не влияло никак. Когда в нем наконец воплотится Каннаги, всех Ограничителей хватит, от силы, минут на пятнадцать. Корнелиус разглядывал бледное, худое лицо Грея Итаки, очерченное ярко-синими волосами. Как давно он не видел этого цвета… Из всех многочисленных детей Первого Охотника его унаследовала только Розалия, а она умерла молодой из-за несчастного случая и не оставила потомков. Как жаль, что Рэсса больше не на их стороне. Ее бессмертие и навыки пригодились бы против Каннаги, особенно учитывая, что она, как никто другой, хотела добраться до него. Месть и ненависть, завязанные на предательстве, — лучший стимул к действиям, но Корнелиус просчитался и не принял в расчет, что ее древнее окостеневшее сердце может встрепенуться из-за Акиямы Сэйши. Эти Акияма… даже не будучи родными братьями, они умели поразительно похоже создавать вокруг себя проблемы. — Когда он очнется? — спросил Корнелиус у помощника в белом халате, мявшегося позади. — Нескоро, он сейчас в искусственной коме… Но мы можем разбудить его, если хотите, у нас есть препарат… — Нет, не нужно. Я бы предпочел, чтобы он спал вечно. Может, и правда запихнуть его в криокамеру с бронированной дверью, как Икирисе когда-то поступили с Франциском Бенадотти? Если бы не их распри, след Первого вампира никогда бы не потерялся, и сейчас Охотники бы продвинулись далеко в изучении вампиризма, а так… Ядеки, захвативший Франциска, получил травму, отошел от дел и был кем-то убит в своей квартире, его записи перешли Конраду-младшему из какой-то побочной ветви клана, а тот отличался редкостной паранойей и, вместо того, чтобы изучать Франциска, строил все новые и новые тайные лаборатории, пытаясь запутать своих не в меру властолюбивых родственников. Все кончилось тем, что за обедом его отравили алмазной пылью, а через месяц все его имущество перешло Исане Ванблат-Икирисе, самой хитрой, за исключением Ядеки, интриганке из всех потомков Каннаги. Занятая тем, чтобы подобраться поближе к главе клана, она не уделяла особого внимания исследованиям, пока кто-то не поджег ее особняк, где она и сгорела вместе со всеми документами о Франциске и местонахождениях лабораторий. — Проверь на всякий случай его жизненные показатели, — бросил Корнелиус помощнику и направился к узкой двери впереди. За ней ютилась комнатушка, где лежала девушка из молодых Охотников Сэры, Рей Харикен. Тем, что касалось ее, он займется сам. На всякий случай ее приковали к столу кандалами, хоть она так и не пришла в себя. Он прошел вглубь комнаты, протянул руку над лицом девушки, но не коснулся бледной кожи. Как же так получилось, что именно ее связали сквозь Хаос с Акиямой Рэем? Слабая, неопытная Охотница, что до сих пор не нашла в себе сил отринуть прошлую сущность и не понимала размер ставок в игре… Она напоминала самонадеянных противников Каннаги, которых тот с легкостью раздавил. Сознанием Корнелиус проник в ее разум и глубже, за пределы потока энергии Хаоса, за ее чувства, изрезанные страхом, как прутьям клетки. Нити ее энергии плавно переходили в чужие и переливались по-неоновому ярко… Она — рычаг воздействия на Акияму Рэя… но чей же? Кто мог так поистине мастерки и осторожно связать одно существо Хаоса с другим? Стоит отдать Данджоу должное: если бы он не выяснил, что Рей Харикен чувствует боль Акиямы Рэя, и наоборот, они бы нескоро это раскрыли. Перед глазами проносились цветные потоки Хаоса, пока не стали пульсирующими и толстыми, как канаты. У Акиямы Рэя уровень силы явно был «Мощнейший» — он хорошо скрывал это, но кого, ради всего святого, смог обмануть? Неужели… Разум сдавила чужая воля. Корнелиус отпрянул от сознания Харикен, его энергия Хаоса столкнулась с враждебной, голова взорвалась болью… И все схлынуло. Он выпрямился и утер со лба пот. Как нехорошо. Следовало быть осторожнее и предусмотреть, что Акияма Рэй знает о своей ментальной связи с этой девушкой. Более того, он знает, что не только он знает. С другой стороны — это только сыграет на руку его замыслу. Чем быстрее все случится, тем лучше, ведь даже при самых благоприятных условиях Акияма Рэй не доберется сюда быстрее, чем через час, так что еще есть время подготовить ему подобающий прием. Корнелиус снова задумчиво взглянул в лицо Рей Харикен. Первое, что нужно сделать, — ослабить противника физически, пока он не засунул свой нос еще и в строение «Кенрюоку». А потом приняться за его сознание. Это будет непросто, но возможно. И… весьма интересно. Корнелиус провел пальцами по инструментам на жестяном подносе. Острые лезвия блеснули в свете люминесцентной лампы. Можно было поручить это кому-то другому, но… зачем? Как показала Сэра, в том, что касается человеческих жизней, никому нельзя доверять. Когда Акияма Рэй придет сюда, Корнелиус встретит его так, как собирался: мягкой беседой, кровью этой девушки и крохотной синей ампулой в деревянной коробке. Он протянул руку и взял с подноса скальпель.***
Харикен открыла глаза. Повсюду, куда ни кинь взгляд, белело нетронутое марево снега, настолько ровное и чистое, что казалось ненастоящим. В груди все сжалось: снова Клинок? Она замерла, надсадно прислушиваясь к ощущениям, но не почувствовала ни ветра, ни холода, ни колкости перчаток на руках. Да и он бы сразу заговорил с ней, как тогда… Помедлив, она шагнула вперед. Снег не захрустел под ногами. До ушей вообще не донеслось ни звука. В тот миг, когда она подумала об этом, вокруг до странности звонко разлилось эхо шагов. Харикен обернулась, ожидая увидеть синеватые ямки следов позади, но белое полотно прореза́ли только какие-то линии. Линии... Как на тетрадных листах. То, что она вначале приняла за снег, было огромными тетрадными листами. Сердце взволнованно застучало. Что это за место? Как она попала сюда?.. В голове царил туман, и воспоминания последних дней — недель? — расплывались красками на промокшей картине. Охотники узнали о том устройстве, «Кенрюоку», что могло всех убить, а потом… Она взглянула на свои ладони. Они выглядели какими-то нереальными, на коже выделялись мазки масляной краски. На миг ее охватил страх, но тут же развеялся. Если это рисунок и она нарисована, должен быть кто-то, кто ее воплощает. Перед внутренним взором взвилась трава, густая и ярко-зеленая, будто напитанная солнцем, и под ногами тотчас зашелестели жесткие длинные стебли — только черные. Она шла и шла, а трава продолжала расти, щекоча лодыжки. Это было так необычно и так естественно, что хотелось рассмеяться. Будто все невзгоды отступили и время застыло… Излом. Справа на одной из бумажных стен задрожали линии гигантского Символа, а рядом с ним наброском соткалось лицо Итаки и привычно нахмурилось. Харикен метнулась к нему, но образ Охотника смазался и потек чернилами. Миг — и не осталось ничего, даже кляксы. Воплощение. Неподалеку на белом снова проступили черные росчерки, складываясь в до боли знакомые черты, что она не раз выводила сама. Акума весело взглянул на нее из-под растрепанной челки, и привычная хитрая улыбка заиграла на его губах. Харикен медленно подошла к нему, скованная страхом. Еще шаг — и он исчезнет. Сотрется. Она чувствовала это каждым фрагментом тела, но не могла перестать идти, будто кто-то привязал к ногам марионеточные нити и безжалостно тянул за них вперед. Ни дыхания, ни стука сердца — только эхо шагов. Почему же оно так громко гремело в ушах?.. Нарисованный Акума подмигнул ей и растаял в тумане. Пальцы коснулись того места, где еще миг назад по бумаге вились черные линии его скулы. Подруга. Краем глаза она уловила какое-то мельтешение. Незримая рука выводила силуэт девушки, школьный пиджак на хрупких плечах, складки юбки, что колыхалась в такт движениям, короткие волосы… Шида, в отличие от юношей, не смотрела на Харикен. Упоенно прикрыв глаза, она водила смычком по скрипке, вскинув ее к подбородку. Беззвучная мелодия зазвенела где-то глубоко внутри, но… Шида ведь никогда не играла на скрипке… — Харикен?! — обрушился на нее возглас, и из-под ног снова брызнула черная трава, заходила по листу зубьями циркулярной пилы. Харикен обернулась и увидела Итаки, самого настоящего, не нарисованного, только непривычно ошеломленного. Она задохнулась, а он шагнул к ней и остановился совсем рядом, словно хотел обнять, но в последний момент передумал. В его ярко-красных волосах не осталось и намека на синеву, глаза снова были зеленые, точь-в-точь как у нее, не янтарно-желтые… Вокруг хаотично проступали черные линии, складывались в клыкастые морды львов и крокодилов, в цветы, смыкавшие и размыкавшие лепестки, в бабочек и искристые звезды. Казалось, весь мир исчез, и люди тоже исчезли — лишь они с Итаки остались одни среди этой бумажной Вселенной. — Что случилось? — выдавила Харикен. — Ты… что с тобой случилось, Итаки-кун?.. С белого потолка слезами закапали чернила. Итаки на миг растерялся, но тут же взял себя в руки и ответил: — Все нормально. Я пришел за тобой. Его улыбка отдавала такой фальшью, что защемило сердце. Харикен снова попыталась вспомнить, что же случилось с ней самой после того, как… как… Как вампиры пришли за ней в школу. Кажется, после этого она так и не очнулась. Они… убили ее? Мысль была настолько нелепой и страшной, что по телу прокатилась дрожь. Нет. Должно быть другое объяснение. Если бы вампиры хотели ее убить, то сделали бы это прямо в школе, а так… кто послал их за ней? Клинок? Не слишком похоже на него, но, с другой стороны, его действия невозможно предсказать… Она вдруг поняла, что бесплодные размышления ничего не дадут. Кто бы ни похитил ее, больше это не имело значения. Они вдвоем с Итаки посреди тетрадных листов, не то живы, не то мертвы, так какая разница?.. Может, сейчас, в этом странном мире, мире между жизнью и смертью, лучше будет… просто поговорить? — Зачем ты воплотил ключ-карту от Всемирного банка? — тихо спросила Харикен первое, что пришло в голову. Итаки взглянул на нее, наморщив лоб. Не то думал, почему ее заинтересовало именно это, не то пытался вспомнить, кто и когда об этом проговорился. Углы его рта поджались. — Хотел заплатить агентам ФБР, чтобы они нашли моего брата. В памяти вспыхнул Сюрреалистичный Мир Итаки, бегающий по лужам маленький Ибики… и портрет в Зале Памяти. Внутри холодком заплескалась горечь. Харикен резко захотелось, чтобы они смогли сесть — хоть куда-то, но не предлагать же садиться на эту… бумагу. А то они стояли, будто каждый вот-вот собирался куда-то идти. — Прости, что спросила, — сказала она и коснулась его руки. Он дернулся, но кулак не сжал. Снова повисло звенящее, напряженное молчание, похожее на надсадный трепет крыльев бабочки за взмах до свечи. — Ладно, теперь моя очередь, — произнес Итаки с горькой иронией. — Почему ты решила переехать в Сэру? Ты же… из Кавасаки? Мимо, зашипев, проползла черная змея. Харикен надолго задумалась. Сэра… при мысли о том дне, когда они с городом впервые увидели друг друга, на душе потеплело. Тот день ничем особо не выделялся из вереницы учебных будней: такой же наполненный гомоном, скрипом ручки по тетрадным листам и вкусом онигири* на обед. Чуть больше года назад Харикен впервые увидела Сэру. Город на фотографии, разумеется, не двигался. Сквозь густую, насыщенную листву проглядывали точки глянцевой бумаги. Даже пах плакат свежей краской, будто только из типографии. Еще вчера его не было на доске объявлений. Харикен, наверное, заметила бы. «Сотни школ по всему городу открывают двери ученикам, участвующим в программе обмена опытом…» Как здорово, подумала она тогда, не в силах оторвать взгляд от ярких, поблескивающих большими окнами высоток и витых фонарей у дороги. Кто-то будет учиться в старшей школе этого города, гулять его улицами, вдыхать его особенный воздух — да, он будет особенным, как же иначе? Кожу укололо тысячами иголок, и Харикен не сразу позволила себе обдумать осознание, встрепенувшееся в глубине души. Мелодичная трель звонка — протяжное дин-дон, дон-дин! — разнеслось по коридору, а она все стояла перед буклетом, не в силах сделать и шаг. Наконец ватные ноги сдвинулись, будто сами собой. Она неумолимо удалялась от стенда, но перед глазами изумрудами и золотом горели деревья, где между листвой прорывалось солнце. Она, Харикен, может учиться в старшей школе этого города. Она может гулять по его улицам, вдыхать его особенный воздух… На губах при мысли об этом расцветала улыбка. Да, учиться в другом городе значит разлучиться с родителями, но она чувствовала, что все получится. Впервые чувствовала, что все получится! Так все и началось. — Сложно сказать. Просто увидела и… поняла, что там мое место, — ответила Харикен. Слова вырывались совершенно не те, что были нужны, но Итаки кивнул, и она знала, что он правда понял. Когда в последний раз они так говорили? Никогда. По сути, они ничего друг о друге не знали, а теперь… — Как думаешь, сколько у нас времени? — вопрос сам сорвался с пересохших губ, пронизанный страхом и отчаянием. Будто отзываясь на него, бумага вздыбилась волнами черной краски. Итаки задумчиво взглянул на Харикен, его красные пряди чиркнули по плечам. — Да сколько угодно. Мир-то твой. — Мой Мир? Она другими глазами взглянула на тетрадные листы, изрезанные белым шумом полос. И правда, как сразу не поняла? И все же это… было так странно. В душе ничего не отзывалось ни на бумажные стены, ни на рисунки… — Вернее, это пока только заготовка, — поспешно добавил Итаки. — Он еще не решил, какую форму принять. Он так говорил, будто Сюрреалистичный Мир обладал собственной волей… Харикен неловко повела плечами, невольно вспомнив, как писала книгу об Акуме. Тот мир между строк тоже жил своей жизнью. Наверное, это особенность всех миров. Между бровей Итаки пролегла морщина, словно он вдруг осознал что-то очень важное. — Так, слушай внимательно: я понятия не имею, как ты здесь оказалась, но тебе нужно выбраться в реальный мир любой ценой. Если ты здесь умрешь, то больше никогда не переродишься! Неужели… неужели все Охотники или даже все существа Хаоса… возрождаются в новых телах после смерти? Значит, истории о реинкарнации правдивы?! — Я поняла, — тихо сказала Харикен. Выбраться. Любой ценой. По телу пробежали мурашки. Если заготовка Сюрреалистичного Мира повинуется ее мыслям, может, получится воплотить и дверь в реальность? Но если так… может, получится воплотить вообще все что угодно? Мысли об этом вперемешку с легким страхом взбудоражили кровь, будто она собиралась решиться на что-то недозволенное… Нет! Итаки же сказал выбраться любой ценой! Что бы она здесь ни воплотила, оно не станет настоящим! Просто красивая иллюзия, после которой не захочется возвращаться в реальность… но какой в ней смысл, если на самом деле ничего не изменится к лучшему? — Я выберусь, — сказала Харикен увереннее. — Не переживай. Он печально улыбнулся. — Скажешь тоже. Ты все время попадаешь в истории, как тут не переживать? Его рука коротко сжала ее пальцы, и в груди что-то мучительно содрогнулось. Белые стены, расчерченные черными рисунками, казалось, сомкнулись вверху, не давая дышать. Итаки… это ведь она виновата, что Итаки… В горле пересохло, и Харикен моргнула раз-другой, пытаясь совладать с собой; будто почувствовав ее настроение, впереди на тетрадном листе проступила львиная морда и в беззвучном реве разинула пасть. — Прости меня… — онемевшие губы едва шевельнулись. — Я… не должна была перемещаться, еще и тот нож… — Брось, — мягко сказал Итаки. — Нет, — выдавила Харикен. Слезы, будто того и ждали, накатили на глаза, и чернила крохотными ураганами взвихрились вокруг. — Я… относилась ко всему, как к игре. Боялась, что все вот-вот может исчезнуть, и… делала глупости… Даже когда Шиду едва не сбросили с крыши, даже когда ее саму Клинок затянул в свой Мертвый Мир, в происходящее не верилось до конца. И если бы она тогда не попыталась переместиться в Сюрреалистичный Мир, если бы не забрала тот нож из шкафа в резиденции Акиямы Рэя… Она виновата, и только она! — Брось, — повторил Итаки все тем же тоном и развернул ее к себе. — Я Икирисе по матери. Кроме меня и дяди, из этого клана никого не осталось, так что… неудивительно. Харикен вспомнила синеволосого мальчика, что привиделся ей сначала в школе, а потом и в резиденции Королей Хаоса. Он… он наверняка был как-то связан с произошедшим. А, даже если и так, все равно нужно было думать о последствиях!!! На белом полу проступили черные пятна, с плеском вытянулись в воздух и, поблескивая, сомкнулись над их головами. Нарисованная клетка, росчерки по реальности… — Надеюсь, мы сможем выйти, — произнес Итаки, когда прямо перед его лицом лязгнул замок. «Конечно, — подумала Харикен отстраненно. — Это же мой мир. Мои иллюзии». — Можно еще кое о чем спросить, Итаки-кун? Во вторую их встречу он раздраженно закатил глаза и переложил все объяснения на Юки, не пожелав рассказывать ничего. Сейчас не повел и бровью — только в глубине зрачков птицей мелькнула какая-то тень и пропала. — Спрашивай. Вопросы валами накатывали друг на друга, но успеет ли она задать их все? Снова спешка, снова ощущение, что стоит закрыть глаза на миг, и мир перевернется. Почему же всегда казалось, будто время гонит в спину и давит так, что вздохнуть невозможно?! Харикен вымученно улыбнулась, нащупала камеру на поясе и коснулась пальцем шероховатой крышке на объективе. По бумаге вверху, чиркая зигзагами молний, как на детском рисунке, понеслись тучи. Клетка зарябила и с плеском обрушилась под собственным весом. — Итаки-кун, скажи… Она вдруг осознала, что рядом никого нет. Рука конвульсивно сжалась на пустом пространстве, где еще миг назад лежала его ладонь. Целую вечность Харикен не двигалась, пока чернила плескались вокруг, омывая ноги, и далеко-далеко ожогом от сигареты на белом проступала темная точка. Вот и все. Время сорвалось стрелой с натянутой тетивы. На смену оцепенению пришел жар, темная точка превратилась в обугленное по краям пятно. В заготовке ее Сюрреалистичного Мира разгорался огонь. Харикен вскочила. В сознании вспыхнула мысль: дверь! Линии вокруг содрогнулись, звериные морды потекли оплывшим воском, но ничего не изменилось. Треск пламени вперемешку с едким дымом заполонял воздух. Что же делать?! «Я не могу выйти в реальность! Тогда пусть будет дверь хоть куда-нибудь!» Языки огня стеной поднимались из ниоткуда. Кожу обдало потоком горячего воздуха, тени и рыжие отблески заплясали по бумаге. Харикен отступила на шаг, и чернильные линии водоворотом закрутились за ее спиной, будто пытаясь спрятаться. Позади заскрипело, зашуршало, и она обернулась. На белом росчерками гелевой ручки наконец проступала дверь. Резные витки, похожие на виноградные лозы, наполнились штрихами, створка со скрипом повернулась на петлях… На Харикен дохнуло прохладой, а позади в объятиях пламени умирал нарисованный мир.***
Он услышал стук собственного сердца за миг до того, как осознал, что не умер, и резко открыл глаза. Пространство вокруг ничуть не напоминало разрисованные листы бумаги: повсюду неспешно клубился туман, слабо пронизанный розовым, зеленым и желтым, и ластился к ногам морской пеной. — Харикен, — позвал Итаки, оглядываясь. Проклятье, как он вообще здесь оказался? И если она не с ним, то где тогда? В ее Сюрреалистичном Мире он гнал от себя мысли о случившемся; в глубине сознания ненадолго растворились голос Каннаги и ощущение, что его выбросили из собственного тела, оборвав ведущие к сердцу сосуды. Харикен была жива, она могла спастись, и это все, что имело значение в тот момент. Но теперь ее не было рядом, а он сам оказался… Где? Ответ приходил лишь один. Итаки сжал кулаки, сцепил зубы, пытаясь совладать с собой. Ужас терзал сознание диким зверем, но боль была далекой, будто он со стороны смотрел, как рубят топором ледяную статую. Каннаги захватил его тело. Вытеснил его самого. Значит, все кончено. Он, Грей Итаки… Мертв. Сухой истеричный смешок сдавил горло, и плечи сотрясла дрожь. О, черт возьми, после всего пережитого… Глупо было отрицать, что он понял это в тот же миг, когда осознал себя посреди Сюрреалистичного Мира Харикен. Только бы с ней и правда все было в порядке. Ее тело функционирует, оно живо, значит, нужно просто вернуть в него душу, но… как это сделать, если он, Грей Итаки, мертв? Пронизанный золотом туман впереди медленно расступился. Не чувствуя опоры, Итаки шагнул вперед. В ушах бушевала кровь, а он шел и шел, не позволяя себе остановиться ни на миг, а пустота выскальзывала из-под ног и туман медленно оформлялся в очертания человеческих фигур. Мужчины и женщины, взрослые, дети… Их призрачные волосы языками белого огня трепетали на фантомном ветру, взгляды провожали его, хоть он старался не оборачиваться, и от этого на душе становилось одновременно тяжело и тепло. Неужели они… они все… Призраки улыбались, когда он подходил ближе, черты четче проступали на сотканных из тумана лицах. Женщина со шрамом у тонких губ помахала ему рукой, двое маленьких детей, по виду близнецы, захлопали в ладоши, а старик с неожиданно ярким взглядом по-доброму и немного лукаво усмехнулся ему. Среди призраков Итаки узнал своего дедушку, Абсолютного Охотника, погибшего еще до рождения сына, Миоши. На вид ему было года двадцать три или, может, чуть больше, красные волосы топорщились у него точно так же, как у Итаки. Его сестра, простой человек, потерявшая руку, когда пыталась защитить семью от грабителя, стояла рядом с ним. Мама рассказывала, что она была очень смелой, проницательной и гордой… В конце пути, где прожилки тумана перемежались с голубоватым светом, стоял отец. Итаки запнулся и замер. В груди разлился холод, и все мысли увязли в нем, как в болоте. Отец… папа. На плечи вдруг навалилась чудовищная усталость. Семь лет прошло с тех пор, как его… убили. Безумно хотелось шагнуть вперед, обнять его и уткнуться в рубашку. Не получилось сдержать слезы, да он больше и не пытался. Теперь Итаки снова будет со своей семьей. Мама и Ибики, наверное, тоже где-то рядом. Может, он пропустил их, пока шел? Может… может ли быть такое… Он зажмурился до красноватых пятен и помотал головой. Нет. Если бы мама была жива, если бы просто подстроила свою смерть, как он мечтал в детстве, то давно бы за ним пришла. Мысль молнией пронзила его, пока он на ватных ногах шел к папе. Если души мамы правда здесь нет, объяснение может быть только одно: Клинок. От ярости Итаки затрясло. Чертов ублюдок!!! Неужели он правда мог на такое пойти?! Он сделал Харикен максимально похожей на маму — неужели он хочет… Кто теперь защитит ее? Все эти древние существа Хаоса так заняты своими интригами, так страстно вставляют друг другу палки в колеса, что забывают подчас о самих себе, не говоря уже о других. Кому есть дело до ее жизни? Да больше никому, черт возьми. Может, Айзен увидит ее и захочет помочь, но вероятность, что они встретятся, почти нулевая. Ей придется защищать саму себя. Бессмысленно думать об этом, он все равно не узнает, как все обернется. Так или иначе, здесь нет и его брата. Его брата. Нет. В мире мертвых. Из души наконец вырвалось отчаяние, что гнездилось там долгие годы, даже дышать стало легче. Ибики жив. Как бы то ни было, Ибики жив. Папа стоял впереди, всего в двух шагах, и все внутри выло от желания броситься к нему. Шаг. И еще один. И еще. Он обнял отца, задыхаясь от эмоций, и теплая рука потрепала его по голове. Итаки поднял лицо и никого не увидел. Призраки, все до единого, слились с туманом. Он снова был один.***
Акума долго лежал без сна, глядя в потолок. Только чудом удалось найти свободное место в отеле — все заняли люди из других городов, стран и даже миров. Подумать только, кто-то специально прибыл сюда из другого мира, просто чтобы посмотреть фестиваль… Пришлось даже напустить иллюзию, чтобы сотрудник отеля увидел больше купюр, чем было на самом деле, иначе пришлось бы ночевать на лавочке в парке. Фейерверки гремели, озаряя комнату тусклыми вспышками, взрывы грохотом отдавались в груди. Он не вставал и не подходил к окну, но всполохи все равно прорывались сквозь смеженные веки, и занавески не могли их сдержать. На-Рэм сказала правду? Да, в этот раз наверняка. И все равно он многого не понимал. Не хватало знаний об этом мире. Не хватало точек зрения. Убила людей? Он начинал думать, что каждое существо Хаоса рано или поздно обнаруживает себя перед трупом, с чужой кровью на своих руках. Вспоминалась Кадме, безумная параллелос Кадме, которую он убил в психлечебнице между мирами. Мучила ли его тогда совесть? Нет. Ни капли. То, как она жила, было хуже смерти. Нужно еще раз поговорить с На-Рэм. Он должен узнать. Он должен ей помочь. Кого и почему она убила, раз теперь хочет покончить с собой?! Акума проворочался всю ночь, будто спал на иглах. Что если она не впустит его? Если бы только… Аято! Ну конечно же! Он прекрасно знает ее, он на ее стороне, ему-то она доверяет… Едва рассветные лучи ворвались в комнату, он бросился прочь, но город без Рэм оказался чужим и запутанным. Акума метнулся в одну сторону, потом в другую и нерешительно остановился. Просторные светло-серые улицы казались совершенно одинаковыми, здания возвышались над ним, и их вывески ничего ему не говорили. Он не знал адреса дома На-Рэм. Как и адрес «Кантареллы». Сплюнув в сердцах, Акума опустился на лавку. Солнце нещадно припекало черную кожанку, но он едва это чувствовал. Вроде вчера они с На-Рэм шли не слишком долго, пересекли мост и попали на фестиваль. Значит, нужно найти мост. Минут двадцать он поблуждал по окрестностям, среди густых зеленых деревьев и фонарей на витых ножках, пока наконец не увидел реку, что серебристо-синей змеей, искрясь, уползала куда-то за горизонт. Куда все же лучше пойти — в «Кантареллу» или в дом Рэм? Как бы то ни было, он нигде не видел примечательной вывески бара. Прошло совсем немного времени, прежде чем громадный дом выплыл из-за деревьев, и Акума остолбенел. Все, что он собирался сказать, вылетело из головы. Дверь была густо облита… кровью. Задыхаясь от ужаса, он метнулся к ней. — Рэм! — крикнул он, дергая склизкую ручку. Нет… не кровь. Просто свежая красная краска, легко понять по едкому запаху. Он отступил на шаг и что-то почувствовал под ногой: на заляпанном пороге угадывался прямоугольник, похожий на конверт. Акума осторожно поднял его, но бумага насквозь пропиталась краской и чернила невозможно было различить. Сердце отбивало дробь в груди. Надо забраться в дом любой ценой. Надо… А если он опоздал? Черт возьми, всю ночь ворочался, пытался подобрать слова, а она здесь одна… Он сбежал по ступенькам и поднял голову к узким окнам, что маслянисто поблескивали на свету. Слишком высоко! Разве что залезть по водостоку… Схватившись за трубу, он услышал гам со стороны главной улицы. Неужели фестиваль продолжается? Акума выглянул из-за забора и увидел оживленно гудевшую огромную толпу. Клерки в костюмах, девушки в платьях и открытых майках, дети… Куда это они? Рэм же не… — Это ее дом, — расслышал он двух женин, остановившихся у обочины. Они глядели на него и что-то говорили друг другу. Одна из них торопливо кивнула и потянула другую дальше, напряженно косясь на Акуму. Он метнулся к забору и смешался с людьми. Они несли его вперед, задевали плечами, подпихивали в спину, как морской отлив относит от берега большие ракушки. Чем дальше, тем плотнее становилась толпа, будто на рок-концерте под открытым небом, но он не слышал музыки, не видел всполохов света, предвещающих веселье. Он увяз между незнакомцами, приподнялся на носки, но за рядом голов ничего не увидел. Плечи и ребра сдавливало так, что трудно было вздохнуть. — Скажите, пожалуйста, — обратился он к одной из девушек, кое-как развернувшись, — что здесь происходит? Она смерила его странным взглядом. Наверное, прикидывала, зачем он сюда пришел, если ничего не знает. — Как это вы не слышали? Вистаны схватили… ту женщину. Ее приговорили к казни. Акуму будто обожгло. Руки сами толкнули в плечи стоящих впереди крепышей, тело протиснулось между людьми, не чувствуя ни ссадин, ни синяков, ни впившихся в ногу заклепок джинсов. Он вылетел из толпы, будто пробка из бутылки, прямиком на громадную площадь, по спирали мощенную камнем. В самом ее центре стояли двое мужчин в светло-серых, почти белых плащах, а На-Рэм — перед ними на коленях, с избитым лицом и связанными за спиной руками. Возглас болью отдался в горле. Акума рванулся вперед, но рослый мужчина в черных, легких и блестящих, будто вода, доспехах преградил ему путь и покачал головой. — Рэм! — крикнул он, но голос едва прорвался сквозь валы шума вокруг. Акума скрежетнул зубами. Что делать? Даже если он выстоит против этих… вистанов? — жаждущая крови толпа разорвет его на куски. — Большинство из вас, несомненно, хорошо знает эту женщину, — холодно заговорил один из мужчин, и люди вокруг затихли. Их лица смазывались перед глазами, когда Акума судорожно оглядывался, пытайся найти хоть что-то, что может помочь. — Именно из-за нее погибли ваши близкие, храбро сражавшиеся за вас и за этот город! Отовсюду раздались окрики и оскорбления. Акума против воли замер и, наморщив лоб, прислушался. Руки мужчины мелькали в воздухе, будто придавая вескости словам. — Она попыталась слиться с самим Хаосом, но ей не хватило сил! Энергия вырвалась наружу и… Его голос дробился эхом в ушах, и земля качалась под ногами, будто и в этом мире ее мучили толчки. Он сглотнул и невольно подался назад, но толпа с недовольным ворчанием не дала ему приблизиться. — …убила большинство существ Хаоса в округе! Вопли сделались оглушающими. Акума во все глаза смотрел на На-Рэм, но она не поднимала головы — только злая ухмылка играла на ее губах. Его будто ударили чем-то тяжелым по голове. Вот, значит, как. Значит, все эти люди имеют право ненавидеть ее, имеют право на месть. А если и так – что ему с того? — Он не сказал, что только благодаря этому мы смогли уничтожить «Кенрюоку», — раздался над самым ухом знакомый голос, вынудив вздрогнуть. Акума скосил глаза и разглядел светло-голубые волосы. Аято! Едва сдерживаясь, чтобы не кинуться к нему, он сжал кулаки и углом рта произнес: — Помоги мне. Нам надо переместиться… — Ничего не поделаешь, — полушепотом ответил тот. — Сейчас вы не сможете вернуться в твой мир, а здесь вас все равно рано или поздно найдут, даже если вы и сбежите. Акума медленно, очень медленно повернулся к нему. Слова мужчины в центре площади эхом дробились в ушах и растворялись прежде, чем он успевал понять их смысл. — Ты не любил ее, да? — Акума-сан, сейчас не время… — Да нет, — сердито отрезал Акума. — Как раз самое время. Ты что, будешь просто стоять и смотреть, как ее убивают?! — А что мне, по-твоему, остается?! — отрезал Аято сердито. — Тебе не приходило в голову, что она убила много людей… просто по глупости? — Ты хочешь сказать, она это заслужила? — Да, — ответил тот, запнувшись. — Да, заслужила. — Да иди ты к черту! — прорычал Акума. Внутри разлилась такая лютая ярость, что красной пеленой застлало глаза. — Ты же говорил, что всегда будешь с ней! — Я и так с ней! — потерял терпение Аято. — Я знаю… — Ты просто трус. Совсем такой же, как и в моем мире. Никак не решишься, не можешь рискнуть!!! Хотя нет. Клинок из моего мира хотя бы изобретательный. Куда тебе до него! Аято что-то крикнул ему вдогонку, но Акума не слушал. Всем весом он налетел на ближайшего охранника, оттолкнулся от его пластикового щита и бросился через площадь. Воздух всколыхнулся от криков и предупреждающих возгласов, выстрел в небо ударил по ушам. Акума поднырнул под руку говорившего у помоста, схватил На-Рэм и рванул на себя. Он отгородился от всех энергией, но каждый тычок, каждый удар сапог безжалостно вышибал из груди воздух. Искаженные лица маячили перед глазами. — Рэм, можешь переместить нас отсюда?! — Нет! — крикнула она, и барьер взорвался. Осколки спектральной энергии закружились в белом небе, захрустели под сотнями ног. Губы брызнули кровью, его схватили за руки, жестко скрутили и повалили на землю. Он пришел в себя среди безумной толпы, беснующейся над головой, беснующейся вокруг, и выхода больше не было. В грудь толкнула чужая энергия Хаоса. Охотники. Чудовищным усилием Акума поднял голову и встретился глазами с одним из них. Радужки мужчины разрослись до размеров Вселенной, и вот уже душу наполнила чужая ненависть, чужое желание выхватить меч и обагрить кровью камни. Он увидел себя со стороны — бледного, израненного, с ужасно горящим взглядом… Раньше он никогда этого не проделывал. По крайней мере, в этой жизни. Немой крик о помощи вплелся в канву чужих мыслей. Охотник моргнул. По разуму Акумы будто ударило раскаленным кнутом. Он закричал, ослепленный болью, хрустнула рука под чьим-то сапогом, ребра словно взорвались, и он снова скользнул в черноту… Рядом что-то полыхнуло, и стало легче дышать. Кровь заливала глаза, но не хватало сил ее утереть. Странный шум волной накатывал на него, и только через целую вечность он понял, что люди затихли. На-Рэм окружала тусклая спектральная энергия, вокруг кулаков напоминающая пламя. Ее волосы трепал ветер, как у ведьмы, глаза пылали. Неожиданная легкость наполнила тело Акумы. Человек, заломивший ему руки, куда-то исчез. — Посмотрите на себя! — крикнула На-Рэм со злой насмешкой. — Вы едва не прикончили невинного человека! Чем же вы в таком случае лучше меня?! Толпа взревела. Он чувствовал жжение на шее, будто кто-то пытался его прирезать, но почему-то не смог. — Если хотите убить меня, давайте! — продолжила она в обрушившейся на площадь тишине. — Или вам плевать, кого мочить?! Что-то ярко сверкнуло в небе и звонко поскакало по камням рядом с головой Акумы. Он проводил взглядом железное кольцо, запнувшееся о стык и упавшее на бок. В толпе промелькнул Аято, белый как мел. Их взгляды встретились. Акума с трудом вытянул левую руку и нашарил кольцо. Сквозь пальцы брызнуло тепло, и он из последних сил швырнул его к На-Рэм. Белое зарево разлилось по площади, мир помутился, ураганом закрутился в водовороте цветов, и они оказались в самой его середине.***
Казалось, они неслись целую вечность, прежде чем течение воздуха ослабло и под ноги прыгнула опора. Акума отпустил На-Рэм и зажмурился, сдерживая дурноту. Когда он открыл глаза, На-Рэм стояла прямо перед ним, и пространство вокруг нее бурлило синим, черным, сероватым… Ее лицо, испещренное синяками и ссадинами, пылало таким леденящим гневом, что страшно было взглянуть. Пощечина — опять! — настигла его, и он пошатнулся. В сознании заплясали цветные пятна. На-Рэм что, каждый раз будет так делать, когда он ее спасет?! — Зачем ты вмешался?! — рявкнула она, схватив его за ворот рубашки. Белое, как кирпичная стена, лицо, багровые раны с подсохшей коркой крови… Ему вдруг сделалось невыносимо печально. — А что, надо было оставить тебя умирать?! — огрызнулся он. Под ногами в черноте разверзался туман. Знать бы еще, где они оказались… но это сейчас совершенно не важно! — Да… Да! — отрезала На-Рэм и, вздохнув, отступила на шаг. Акума еще никогда не видел ее такой: будто все маски, напускная гордость и насмешка, в одночасье слетели, будто клинок вышел из ножен одним движением, ослепительно сверкнув. — Ты не понимаешь, параллелос. Знаешь, что ты сделал? Ты не дал этим людям отомстить за своих близких и примириться, чтобы жить дальше… нормально! Он на нее не смотрел. — Они теперь всю жизнь будут думать, что не наказали меня, понимаешь ты или нет?! Они должны были меня убить! Кроме ее голоса, в этом странном пространстве не разносилось ни звука. — Я не понимаю, зачем ты меня спас?! — ее ярость снова хлынула наружу. Чего доброго, залепит ему вторую пощечину. — И тогда, на мосту, и сейчас?! Что ты вечно лезешь, куда не просят?! Акума с мукой взглянул в ее спектральные глаза. Нет. Она не должна была воспринимать все так. Смерть — это конец, неужели она не понимает? Если она умрет, не будет второго шанса. Она ничего уже не сможет сделать. — Я убийца, — твердо сказала На-Рэм. — Я попыталась слиться с Хаосом, но не удержала энергию, и она выплеснулась на город. Ты спас убийцу, Энти Акума, ты почти… мой сообщник… Никому от этого не будет лучше! — Не знаю, — ответил он раздосадовано. — На-Рэм, я вообще не знаю, кому и как будет лучше. И не знаю, правильно сделал, что спас тебя… — голос предательски дрогнул. — И плевать на это хотел, честное слово! — Если бы я убила кого-то из твоих близких, ты бы так не говорил! Акума неопределенно пожал плечами. Это естественно. Клинок напал на Харикен, пытался использовать ее в своих целях, и он ненавидел Клинка за это. Вот только На-Рэм не причинила вреда никому из тех, кто был ему дорог. Может, это было эгоистично — и пусть. Он не хотел, чтобы она умерла. Чтобы ее убили. Она изо всех сил пыталась помочь ему вернуться к Харикен, она позволила ему остаться в своем доме, и она была бесконечно одинока. Правильно, неправильно… Да кто он такой, чтобы судить об этом? Кто они все такие, чтобы судить?! Он метнулась к ней, схватил за плечи и рявкнул: — Да к черту! Ты думаешь, что можешь так легко умереть?! Думаешь, я спас тебя из жалости? Нет! Если ты убила сто людей, спаси в пять, нет, в десять раз больше!!! Акума еще успел увидеть ее ошеломленные глаза, прежде чем рывком прижал ее к себе. Жесткие концы ее волос чиркнули его по рукам. Не позволю, думал он, чувствуя, насколько она худа, хватит терзать себя, Рэм. Я не буду тебя оправдывать, не буду говорить, что ты не хотела, ведь это ничего не изменит и те люди не оживут. Но и обвинять тебя тоже не собираюсь. — Я не хочу, чтоб ты умирала, — прошептал Акума, зажмурившись. — Так что спаси в десять раз больше людей.