***
Первым делом стоило осмотреть дом. Так всегда поступали детективы в фильмах и книгах, если кого-то подозревали. Тэйр «родителей» пока ни в чем не подозревала, но только пока. Осторожно, почти на цыпочках, она обошла кухню, ванную, спальню и даже чулан, ощетинившийся старыми швабрами и блестящими насадками моющих средств. Ничего особенного. Дверь, ведущая в восточное крыло дома, оказалась заперта, но хватило и слабой вспышки энергии, чтобы отпереть замок. Акияма-сама научил ее, как проникать туда, куда тебе не дают пройти, и открывать то, что не дают открыть. Тэйр охватило волнение. Незнакомая комната оказалась длинной и обветшалой, узорчатые ковры затерлись добела, тяжелые багровые шторы посерели от пыли, грязные окна едва-едва пропускали свет. Здесь не было ни диванов, ни кресел, ни даже люстры… Как будто сюда уже давно никто не заходил. Странно. Они делали здесь ремонт? Если да, тогда зачем закрыли дверь? Она осторожно ступила вперед — и из пола взвилась тень. Дребезжащий вой ударил по ушам, мир покачнулся, глухо гупнул в висок и растворился в черноте. Тотчас сквозь мрак проступили темные заплесневелые стены. Держась руками за голову, Тэйр медленно села. Все вокруг преобразилось: исчезли шторы и ковер, а окна так плотно заколотило досками, что не осталось даже щели. Это… это была та самая комната, только… словно покинутая на сотни лет. Тело прошиб холодный пот. Она переместилась во времени?! Взвизгнули половицы. Мимо пронеслась тень. Тяжело дыша, Тэйр прижала руки к груди. Вот оно что. Дом мужчины и женщины, забравших ее, находился прямо там, где грань между Хаосом и реальным миром слишком истончилась. Баррия… могла провалиться сюда? И погибнуть? Может, ее… ее тело до сих пор здесь? Нет. Ох, только не это… Прислушиваясь к каждому шороху, она поднялась и застыла. Из комнаты вел затянутый мраком коридор, а двери, в которую она вошла, больше не было. Она пошла, касаясь рукой склизкой стены. По углам шевелились тени — только бы не всмотреться в них, а то, чего доброго, они распахнут глаза без зрачков и разинут клыкастые пасти… Кое-где доски прогнили, а пол провалился, и теперь в прорехах клубилась такая густая чернота, что ее, казалось, можно было потрогать. «Тэйр… — гудело из темноты. — Сагивара Тэйр… Иди к нам. Ты ведь одна из нас… одна из нас… хоть и смогла сбежать». Нестерпимо хотелось позвать Баррию, только бы услышать свой голос, хоть что-нибудь, кроме мышиного царапанья в стенах и скрипа, доносившегося невесть откуда, но она сдерживалась. Здесь ничего не могло ранить ее по-настоящему… наверное. Стоило об этом подумать, как горло стиснул страх. Призраки прошлого, ошибки, сожаления… Она… она должна с ними справиться! Знали ли мужчина и женщина, что творится в их доме? Наверное, нет, они же простые люди, но тогда почему это крыло дома было закрыто на ключ?.. Коридор вывел ее в комнату, почти такую же длинную и обветшалую, как и предыдущая. У стены стояло большое зеркало в облупленной резной раме, а вместо потолка вверху клубились серые, пронизанные разноцветным мерцанием потоки Хаоса, похожие на туман в зачарованном лесу. Тэйр медленно подошла к зеркалу. Шепот теней усилился почти до боли, стал таким громким, что заглушил даже мысли. «Мои легкие… Как думаешь, где сейчас мои легкие?» «Его сбила машина… У его папы были деньги…» «Пятьдесят тысяч йен, пятьдесят тысяч йен…» «Верните мое сердце, верните!..» «Значит, столько ты стоишь, Сагивара Тэйр?» Силуэты грудились у двери, маячили в прорехах заколоченных окон, вспыхивали и гасли точки их глаз, скалились черные тени на черном. Тэйр сглотнула, настигнутая внезапной дурнотой. В зеркале отразилась богатая комната с узорчатым ковром — наверное, таким когда-то было это место. Солнечный свет, что в реальности давно уже сюда не просачивался, превращал кристаллы на несуществующей люстре в белые всполохи. Шипение и шепот позади стали громче. Она обернулась и вздрогнула. Теней было так много, что они сплелись в сплошную шевелящуюся массу, тянущую к ней побеги-руки. Они загородили коридор, откуда она пришла, а другого выхода из комнаты не было. — Они тебя не выпустят, — раздался голос, неожиданный уверенный и ясный среди гомона. Зеркало вспыхнуло белым и отразило девочку, так похожую на Тэйр чертами лица, будто они были близнецами. Такой же острый подбородок. Такая же форма глаз, только и того, что не спектральные. Такие же черные волосы, но аккуратно подрезанные выше ушей. Белая кофта, джинсовые жилет и брюки, множество стальных и цветных браслетов на руках. — Почему это? — выдохнула Тэйр и снова оглянулась. Тени улыбались ей белыми ртами, а Хаос стенал, дрожал от напряжения, калился цветными молниями в урагане над головой. — Что вообще творится в твоем доме, Баррия?! Губы девочки сжались. Ее взгляд был серьезным и даже чуть надменным, ни капли смятения. — Неважно. Просто послушай… Они завидуют, что ты сбежала, а у них не вышло! За тобой пришли, а за ними нет! Эй, слышите! — крикнула она теням. — Оставьте ее в покое! Те низко загудели, словно хихикая. Желудок Тэйр сжался. Она решительно ничего не понимала! Фигуру Баррии окутал туман, она прижала руки к стеклу изнутри и зажмурилась. По зеркалу побежала паутина трещин. — Слушай, — снова заговорила она с мучительной мольбой. — Это он был главврачом. Он не убивал, но… — Каким главврачом?.. — вырвалось карканьем из пересохшего горла. — Иди сюда, — последовала тихая просьба вместо ответа. Помедлив, Тэйр сделала шаг. И еще один. И еще. Руки уткнулась в стекло напротив ладоней Баррии. Они источали такое близкое, трепетное тепло, что на душе защемило. На миг исчезли тени, исчезла старая комната, так похожая на резиденцию Королей Хаоса до того, как Акияма-сама ее обустроил, исчезло все. Тэйр осталась один на один со своим отражением, с девочкой, одетой по американской моде и смотревшей так печально, с девочкой, у которой была семья, где творилось что-то ужасное… Судорожный всхлип сорвался с губ кого-то из них. — Не бросай меня, — прошептала Баррия. — Я не знаю, что делать… Тэйр сжала кулаки, с неприятным звуком царапнув ногтями по стеклу. Внутри разливалась такая горечь, что все перед глазами туманилось от слез. — Не брошу, — пообещала она, и голос сорвался. Баррия глубоко вдохнула, словно собираясь с силами. — Я… упала, когда пыталась перепрыгнуть дырку в полу. Знаешь, в конце улицы, прямо на углу, есть такой старый дом… Я там спала. Ты же сильная, да? До этого дня Тэйр совсем так не думала. — Я поняла, — ответила она прерывисто. — А… о каком главвраче ты говорила? Зеркало затянула дымка, такая густая, что ничего сквозь нее было не разглядеть. На кожу моросью оседала сырость, позади все гудело, кричало, царапалось… Почему они остались, почему вообще появились в этом доме? — Мой отец, — задребезжало зеркало и пошло рябью. — Ловил эмигрантов, сирот и… и беспризорников и продавал их на органы.***
— Ты уверен? — протянул Клинок, скрывая под сомнениями мрачный настрой. — У меня энергия Хаоса трещит внутри, как счетчик Гейгера. Шимики втянул носом воздух и пожал плечами. Он всем своим видом показывал, что не хочет идти в дом, на первый взгляд ничуть не отличавшийся от соседних: просто большой бежевый коттедж с двумя пристройками и гаражом, но за толстыми кирпичными стенами, как раскаленный воздух, пульсировала энергия. Аномалия Хаоса. И отчетливый след Тэйр вел именно туда. — Ну, я бы очень удивился, если бы мы легко и беспрепятственно ее нашли, — проворчал Клинок, положил ладонь на дверную ручку и прислушался к ощущениям. Надо же, история повторялась. В том, что последние дни он так часто вспоминал, как много лет назад попал в аномалию, виделась какая-то неотвратимость. Губы растянулись в невеселой улыбке. Увы, рядом больше не было Ива Эрта, что тогда стягивал в хвост длинные волосы и смотрел на мир насмешливо и отстраненно, с легким прищуром, будто этот самый мир крупно ему задолжал… Зато был Шимики. Хотелось верить, так тоже сойдет. После череды щелчков замка они вошли в дом и, даже не осматриваясь, поспешили к правому крылу. Интересно, как Тэйр угораздило из социального центра попасть сюда? С пронзительным скрипом отворилась следующая дверь, обнажая узкие каменные ступени и обшарпанные стены. На Клинка дохнуло сыростью и гарью одновременно. Да уж, обнадеживающе. Первый шаг дался неожиданно просто. Он будто уже окунулся в ледяную воду: плыть дальше было легче, чем уйти в нее с головой. Чем ниже он спускался, тем ярче по стенам метался рыжеватый отблеск, как от множества свечей. Шаги Шимики позади неестественно гулко раскатывались в ушах, а сердце Клинка стучало так, будто хотело вырваться наружу. Он спохватился, что сжимает пальцы до синеватых следов на ладонях, и разжал кулаки. В прошлый раз он провалился в аномалию. Теперь шагнул в нее добровольно. Впереди что-то блеснуло. Он остановился и вгляделся в полумрак. Шимики едва не налетел на него плечом, но в последний момент бесшумно отпрянул. Пол усеяли черные осколки, отражавшие не потолок, а кромешную черноту, слабо рассеченную бликами. — Не смотри в них, — прошипел Клинок, закрыв глаза, и направился дальше. Цветные нити так лихо закручивались во мраке, что невозможно было выделить ни единую, но даже так было спокойнее, чем натыкаться взглядом на куски блестящего мрака… Осколки хрустели под ногами, но он не замедлил шаг, пока не почувствовал, что они остались позади. Шимики, похоже, прошел по его следам. И кто из них после этого разведчик?.. В следующей комнате у стен стояли зеркала: выше человеческого роста, затянутые паутиной, но сверкавшие фиолетовым, синим, красноватым, будто их выковали из кристаллов, не сгладив как следует грани. Казалось, они обладали собственной волей, и каждый взгляд на их пыльные резные рамы вызывал сильное желание приблизиться, посмотреть… «Тэйр?» — хотел позвать Клинок, но имя не сорвалось с пересохших губ. Что он увидит, поймав свое отражение в одном из этих зеркал, в одном из сияющих на полу осколков? — Я не могу найти ее след в аномалии. Голос Шимики раздался так неожиданно, что Клинок вздрогнул. Тот стоял в дверном проеме, щурясь на зеркала с легким напряжением и приподняв руки, будто в любой миг готовился выхватить меч. Они переглянулись. Вопросы зрели и гасли, путались среди мыслей. Из главного коридора больше не вело никаких ходов, иначе они бы их заметили, а в этой комнате не было дверей, кроме той, откуда они пришли. За зеркалами Тэйр прятаться явно не могла. — Ладно, — процедил Клинок. — Давай вернемся, может, мы что-то пропустили… Под ногой снова хрустнуло. Он невольно дернулся, уткнулся взглядом в большое зеркало впереди и не смог отвернуться. Казалось, миг назад оно стояло дальше, гораздо дальше, но теперь это не имело значения. Стекло вспыхнуло, зарябило вспышками синего и фиолетового, очертив его силуэт. На белом одеянии проступили черные пятна — свежая вампирская кровь. Он коснулся места на груди, где темнело особо большое пятно, осмотрел рукава. Там ничего не было. — Эй, все в порядке? — встревожился Шимики. «Нет! Не иди сюда!!!» — попытался крикнуть Клинок, но горло так сдавило, что вырвалось только сипение. Отражение отдалилось, обнажив потемневшие от времени камни площади, а у его ног… у его ног, в луже крови, лежал маленький Хирако. Вихры голубых волос на затылке, узкие плечи, неподвижная спина, и черная лужа, черная кровь, расползавшаяся по одежде… Нет, застучало в голове, нет, нет, нет... Клинок не мог пошевелиться, а перед глазами вспыхивали и гасли картины семилетней давности, крутились, как в калейдоскопе: письмо дрожит в руках, сухое, формальное письмо с соболезнованиями, пальцы впиваются в виски, словно могут вытеснить страшное осознание, маленький силуэт мелькает среди домов… Колени вдруг подогнулись. Пол сильно ударил по голове, отдавшись гудением в ушах. Мир медленно кружился, зеркала наползали на него, мерцая расплывчатыми картинками, пока все наконец не растворилось в белой дымке.***
— Клинок! Эй! Эй, очнись! Глаза Клинка затянуло туманом. Задыхаясь, Шимики прильнул ухом к его груди, нащупал пульс на запястье — редкие, слабые, но все же удары! Жив… Наверное, он случайно посмотрел в одно из зеркал и… что-то увидел. С комом в горле Шимики поднялся и ничуть не удивился, едва не уткнувшись носом в блестящее черное стекло. Когда он наклонялся к Клинку, это зеркало еще было у стены в десяти шагах от него. Вместо отражения оттуда на него смотрел Ив Эрт, высокий, бледный, холодно-отстраненный, а за ним простиралась Яшима. Над разрушенными домами вздымался дым, застилая небо. Огонь, руины и запустение. Значит, вот как? Зеркала показывали тем, кто вломился к ним, самые потаенные страхи, самые тяжелые воспоминания… Сознание резануло болью, и Шимики стиснул голову руками, сдерживая крик. Ив Эрт в его комнате… Ив Эрт, рассказывающий об осколке души… Он уже приходил к нему! Они виделись, но… Ив просто снова стер память о себе!!! И что теперь?! Его отчаянно хотели убедить, что он ничего не стоит? Что зависит от Ива Эрта? Как бы не так! То, что он делает, — это его решение, его желание, и ничье больше! Он личность, человек, Охотник, в конце концов, и даже если Ив создал его, он не будет управлять его жизнью и никогда не управлял!!! Шимики выхватил из кармана карандаш, встал на колени и лихорадочно принялся рисовать. Тени мелькали над ним, пролетали сквозь него, сбивая мысли и дыхание, но он не останавливался. — Мир Сюрреалистичен! — прошептал он, и рядом, соткавшись из воздуха, с лязгом упал стальной прут. Шимики поднял его и встал в полный рост, но руки вдруг словно налились свинцом. — Пожалуйста, хоть кто-нибудь, протяните мне руку… — глумился Ив Эрт. — Ты так хотел быть кому-то нужным, что готов был ради этого на все, но посмотри на себя! Что ты мог им дать? Даже самые дружелюбные молодые Охотники обходили тебя стороной, потому что у тебя внутри сплошные сожаления и одиночества. Нет. Это не так, но… но тот же Грей Итаки, который легко заводил дружбу едва ли не с каждым, кто попадался ему на пути, относился к нему в лучшем случае просто как к союзнику, закрывавшему глаза на то, что он наведывался к своему другу-вампиру… «Ты просто боишься привязываться, — разнесся в сознании далекий голос Клинка. Шимики заорал и обрушил прут на бледное лицо Ива Эрта. Он колотил и колотил вокруг, пока не осталось ни единого целого зеркала. В ушах оглушающе звенело. Он обессиленно рухнул в груду осколков, выпустив прут. По щекам, кажется, побежали слезы, но он был слишком разбитым и уставшим, чтобы задуматься над этим хоть мгновение. Клинок втерся к нему в доверие, но ведь он сам пошел с ним, предателем-иллюзией, искать девочку, которую не знал и до которой ему не было дела… Нелепо до боли. У него и правда ничего не было. Даже памяти. Но ведь остался еще Маори. И Харикен. Харикен ведь пришла к нему, когда он собирался выпрыгнуть из окна… В ощетинившейся осколками раме напротив промелькнуло лицо девочки с короткими черными волосами. Она беззвучно плакала и, поймав взгляд Шимики, исчезла во вспышке света. Из стен с ревом вырвались тени и ураганом закружились вокруг, в последнем жесте угасающего сознания он заслонился руками и провалился в черноту.***
— Я тебе не нравлюсь? Вопрос был так, риторическим, и все же краем глаза Инсептия следил за выражением лица Абрахама Грэмиста. Тот не отвел взгляд, только поджал углы рта и холодно отрезал: — Разумеется. На его предплечье багровел глубокий порез, вокруг которого запеклась кровь. Должно быть, очень больно, учитывая его состояние, но никто не виноват, что он ведет себя неосторожно. Он — алмаз, как сказал однажды Корнелиус, силен, но хрупок, и разбить его ничего не стоит. Нелепое сравнение, но доля правды в нем была. — Потому что я вампир? — продолжил Инсептия, брызнул на рану антисептиком и перевязал. — Нет, — ответил Абрахам Грэмист почти саркастично и слегка побледнел, но больше ничем не показал, что чувствует сильную боль. — Это тот редкий случай, когда то, что ты вампир, ничего не меняет. Инсептия испытывал к нему сродные чувства: этот человек казался искренним, но ровно настолько, насколько сам считал нужным. Под его прямотой скрывались острый ум, осторожность и своеволие, а значит, им было трудно управлять. В лаборатории стояло гудение множества аппаратов, давно ставшее привычным. Совсем рядом на передвижной кровати лежала девушка. К ее худым рукам тянулись трубки, белые волосы разметались по подушке, веки подрагивали, будто она вот-вот могла очнуться, но, конечно же, Инсептия верно рассчитал дозу снотворного. Теперь, когда она, Повелитель Мечей, у них, шансы на победу значительно возросли. Если легенды верны — а они верны, — ни один Король Хаоса не сможет ослушаться ее приказа. И Акияма Рэй, и Клинок Карателя, и все прочие бессильны перед ней. Он создал ее специально для этого. Разумеется, было бы лучше найти настоящего Повелителя, но за столько лет им это не удалось. Может, он еще даже не родился. — Грэмист, — сказал Инсептия, и тот недоуменно взглянул на него. — Делай в городе что захочешь, только чтобы это не шло вразрез с нашими планами. Я не хочу угрожать тебе, но мы лишим тебя сознания, если увидим, что ты действуешь против нас. Помни, что ты должен сделать. — Помню, — тихо, но твердо ответил Абрахам Грэмист, опуская рукав. У него был пристальный и совершенно нечитаемый взгляд, не дававший забыть, что они с Инсептией почти ровесники. Грудь пронзило неприятное предчувствие, что из-за этого человека все пойдет не так, как нужно. Корнелиус… его планы всегда были слишком рискованными, но он знал, что делал. Хотелось в это верить. Если вдруг они больше не смогут контролировать Абрахама Грэмиста, одно нажатие кнопки на пульте — и проблема исчезнет.***
Тэйр бежала, сбивая ноги, а за спиной грохотало пламя. — Стой! — ревел страшнейший монстр, что она когда-либо встречала в жизни. Воздуха не хватало, под ребра будто загнали нож. Помогите… кто-нибудь… помогите… Она споткнулась и упала, тени с воем схватили ее за ноги. Тэйр закричала и заметалась. Сил не хватало вырваться, боль, казалось, сковала каждый мускул. Черные руки наконец выпустили ее, и она вскочила. Слева с гудением выехала машина, озарив ее пронзительным светом фар... Чудом вывернув руль, водитель затормозил почти у самых ее ног. Сквозь ветровое лицо показалось искаженное яростью лицо отца Баррии. Она попятилась и бросилась прочь. Мимо проносились дома и витрины, остановки и редкие прохожие, пока она не влетела в пятно света от фонаря. Холод разливался по рукам, забивался под ремешки сандалий, а изо рта вырывался пар. Тэйр ошеломленно раскрыла глаза, только сейчас осознав, что в воздухе, прорезанному цветными огоньками гирлянд, мягко скользят хлопья снега. Пахло морозом и хвоей. Но… но… сейчас только начало осени… — Представляешь, ма, у меня получилось! — вспорол тишину звонкий мальчишеский голос. По дороге, словно сотканной из островков лунного света, протянулись тени, большая и маленькая. — Ну вот, а ты говорил! Фонарь озарил мальчика лет шести, светловолосого, в теплой дутой куртке. Рядом шла женщина, держа его за руку и улыбаясь. Сердце Тэйр замерло на миг и заколотилось как безумное. Нет. Не может такого быть. Глаза ее просто обманывали!.. Неровный свет, разрывающий темноту, искажал лицо женщины, тени гнездились по углам ее рта, заостряли нос, и ее волосы казались выцветшими, мышиного цвета… «Мама, — поднималось в груди воем. — Мама, обернись! Это же я, я здесь!..» — Дай поправлю, — донесся ее голос, будто сквозь толщу воды. Мальчик, так пронзительно похожий на нее, застонал, но позволил ей плотнее затянуть его красный шарф. Тэйр тупо глядела, как они, смеясь и переговариваясь, проходят мимо. Навстречу им вышел мужчина, смазанный силуэт в полумраке, и мальчик бросился к нему, увязая в снегу по щиколотки… Снежинки таяли на губах, застилали глаза ледяными каплями. Казалось, если она так и будет стоять, белое марево скоро поглотит ее, не оставив и следа. «Я бы тоже старалась изо всех сил. Тоже хвасталась бы, что у меня получилось…» Ей пять, она сидит на колченогом табурете, и у головы мерно скрежещут ножницы. Кольца черных прядей сыплются на пол, похожие на лохматых раздавленных пауков. Неожиданно для самой себя Тэйр разрыдалась. Мальчик, девочка и мужчина ее не услышали: они шли и шли, беззаботно переговариваясь, пока не исчезли в густой снежной пелене. Почему… почему мать продала ее? Что она такого сделала?! Лучше бы Акияма-сама тогда ее не спасал! Столько людей бы выжило, будь у них ее органы… Если она никому не нужна, может, так и правда?.. Голоса убитых детей, таких же детей, как она, звали ее, и она шагнула назад, в разверстую черную пасть переулка. Нет. На самом деле… она никуда не уходила. Дом Баррии по-прежнему сжимал ее черной когтистой лапой. У нее не было матери. Акияма-сама убил ее, потому что Тэйр попросила.***
Пахло дождем, битым камнем и пылью. Вперед, на сколько хватало глаз, простирались обломки зданий, пока линия горизонта не исчезала за деревьями. Корнелиус откинулся на спинку раскладного стула и посмотрел на страницу блокнота, исписанную в меру вычурными изящными буквами со множеством завитков. Даже исправления выглядели почти незаметно — что ни говори, а собственный почерк ему нравился, — вот только это значило, что пока не наступил настоящий творческий запал, порывающий исступленно черкать неподходящие слова. Он снова взглянул на дорогу, по обе стороны которой возвышались руины домов, навевая память о Яшиме. Нестерпимо хотелось что-нибудь написать, но строки не шли, и это его раздражало. Позади всколыхнулась энергия Хаоса. Наконец-то. Он уж думал, что придется ждать их вечность. Даже не обернувшись, он бросил в пустоту: — Рифма к слову «Помпеи». — «Плебеи», — откликнулся Абрахам Грэмист. Корнелиус задумался. Рифма была не ахти какая. — Банально, — рассудил он, чиркнув ручкой по воздуху. — И слишком пафосно, хотя по смыслу вроде бы подходит… — Корнелиус, — недовольно бросил Инсептия, остановившись рядом с ним и заложив руки за спину. При виде разрушенных зданий тени залегли по углам его рта. — Скажи на милость, чем ты занимаешься? — Создаю стихотворение. А на что еще это похоже? — с вялой насмешкой ответил Корнелиус. Взгляд Абрахама скользнул по блокноту в его руках (неужели он не знал, насколько невежливо пытаться разглядеть недоделанную работу без разрешения творца, право-слово?), и его брови сдвинулись к переносице. — Это же латынь… Зачем ты тогда спрашивал про рифму? Перед глазами пронесся образ, и Корнелиус покрутил его то так, то эдак, укладывая в ряд слов, что наконец начал выстраиваться. Он даже не потрудился слегка улыбнуться, чтобы Абрахам засомневался, смеются над ним или нет. — Я нашел свое создание и смог его забрать. Она в моей лаборатории, — бросил Инсептия, вскинув голову к небу, испещренному клочками облаков, как картина пятнами старой краски. Зубы сами собой сжались. Корнелиус сказал ему не соваться в город и не искать девчонку, не просто сказал, а приказал, и, тем не менее, он здесь, с новостью, что «нашел свое создание». Они всегда были не Главой и подчиненным, а союзниками, равнозначными партнерами, столбами, на которых держались устои Охотников, так что Инсептия всегда поступал так, как считал нужным. Что ж, если его убьет один из слоняющихся по Сэре психопатов или уничтожит «Кенрюоку», это будет исключительно его вина. — Прекрасно, — обронил Корнелиус и поднес ручку к усеянной обломками домов линии горизонта. Серо-голубое небо нависало над каменистой землей, словно другое измерение. — Искренне надеюсь, ты используешь ее, чтобы поддержать наш план, иначе только умрешь зазря. — Не сомневайся, — ответил Инсептия сухо. Вечно он вел себя так, будто был бессмертным. Над ключицей у него тянулся длинный шрам: грабитель из простых людей пырнул его ножом однажды ночью в Марокко, — а на левой руке не хватало двух пальцев после нападения льва на сафари. Он вообще мог тогда лишиться руки, если бы не вовремя подоспевшая кровь и вампирская регенерация. — Дай мне очки, — сказал Корнелиус, помедлив, и протянул руку. Пальцы тут же ощутили холод оправы и стекол, и он надел их, а вместо них нащупал в кармане другие, большие и затемненные. — Возьми, — обратился к Абрахаму Грэмисту. — Может, тебе будет нужно скрыть свою личность. Тот криво ухмыльнулся. — Да ну. Как будто они не знают, кто я. — Наше оружие при тебе? — Разумеется, в Хаосе. — Постарайся не использовать его слишком часто. — Я помню. Слушай, я хочу кое-что уточнить. Ну, этого следовало ожидать. Он бы очень удивился, не будь у Абрахама Грэмиста вопросов. Они много раз обсуждали план действий и возможные критические ситуации, но этот человек наверняка хочет полунамеками и осторожными наводками выведать то, чего ему не раскрыли. — Слушаю. Инсептия с сомнением посмотрел на него, но ничего не сказал. — Ты раньше был преданным слугой Каннаги, так почему теперь не хочешь, чтобы он пришел к власти? — Сейчас мне не сто лет и даже не двести, — взвешивая каждое слово, ответил Корнелиус. Инсептия поморщился, и огоньки раздражения заметались в его глазах. Все они понимали, что Абрахам Грэмист позволил себе слишком многое. — Так что я предпочту предводителя, у которого есть хоть какая-то далекоидущая цель, а не просто желание уничтожить все живое на двести метров вокруг. — Ясно, — ответил тот, и его «ясно» прозвучало как «неубедительно». Он мог бы сейчас сказать что-то вроде «А ты разве сам сейчас не уничтожаешь всех существ Хаоса в этом городе и его округах?», и, судя по тому, как нахмурился Инсептия, он тоже ожидал подобного вопроса. Вот только Абрахаму Грэмисту не было дела до Сэры. Если разобраться, ему не было дела до этого мира в целом. Корнелиус имел jus vitae necisque* по отношению к нему, как и по отношению ко всему этому городу, но Абрахам Грэмист держался с таким достоинством и не выказывал ни страха, ни почтения, что хотелось усмехаться. С ним стоило соблюдать осторожность и давать ему понять, что он — якобы и почти — не ограничен в действиях. Только тогда он послужит плану так, как нужно. Он переступал завалы осторожно и в то же время ловко, как хищный зверь, и с каждым шагом коричнево-бордовый плащ взвивался у его ног. Корнелиус проводил его взглядом, коснулся оправы очков и вывел на листе фразу: «Heu quam est timendus qui mori tutus putat*». Да. Абрахам Грэмист был из таких. Но в этом мире существовало и то, к чему он рвался сильнее и яростнее, чем к смерти.***
Клинок открыл глаза и не сразу понял, где очутился. Пол вокруг густо усеяли черные осколки, в воздухе искрилась цветная пыль. Морщась и стараясь не порезать ладони, он сел и увидел Шимики, а рядом с ним — железный прут. Фрагменты мозаики сложились воедино, когда взгляд скользнул по комнате. Ни единого целого зеркала, сплошные рамы, ощетинившиеся черными осколками, даже дышалось теперь легче, будто исчезло страшной силы давление. Шимики… Шимики их расколотил? Клинок прикрыл глаза ладонью, с улыбкой хмыкнул и покачал головой. Надо же. Снова он не смог справиться с аномалией, и снова Ив Эрт — ну, какая-то его часть — его спас. Впрочем… чем больше времени он проводил с этим парнем, тем меньше видел в нем черты Ива, как будто тот вложил в осколок своей души кое-что, чего не было в нем самом. — Шимики… Шимики, эй, вставай… Тот не пошевелился. Клинок подавил вздох. Что ж, ничего не поделать. Он осторожно подхватил его под руки и направился к ступенькам. Хруст крошева, в которое превратились зеркала, канонадой отдавался в ушах. Он видел в них… видел, как… Нет. Он больше не будет об этом думать. В щелях стен все так же клубились черные тени. Идти было тяжело, но Клинок не останавливался. Да уж, спустились сюда, чтобы найти Тэйр, а в итоге сами попали в ловушки. Если бы не Шимики, они могли застрять здесь навсегда. Как-то слишком много аномалий Хаоса для одной его жизни, впору экспертом заделаться. Коридор все никак не кончался. Пальцы нащупали во внутреннем кармане куртки осколок маски; мучительно хотелось его надеть, но в последнее время происходило слишком много всего происходит, а если он разобьется… О нет, это того не стоит. Клинок прислушался к себе: Символ, который он отобрал у Охотника дней шесть назад, уже начал распадаться, но на трансформацию должно хватить. Нужно выйти отсюда, оставить Шимики в другой части дома, принять облик Иэкарт и вернуться. При мысли об этом по телу прошлась дрожь. Проклятье, он… зачем ему это, черт возьми, надо?! Проще уж бросить все как есть и поикать другого Короля Хаоса… Доски стены справа вдруг расширились, пока не слились в сплошное деревянное полотно. Клинок сглотнул, но шага не сбавил, только согнул правую руку в локте, готовясь призвать косу в любой момент. Похоже, одними зеркалами все не обойдется. Полотно сделалось прозрачным. Он остановился и перевел дыхание, потом, помедлив, осторожно опустил Шимики на пол — если придется сражаться, нужна свобода движений. Его глодало неприятное предчувствие, но в сознание царила ясность. Странно. Могла ли аномалия влиять на эмоции?.. За стеклом открывалась комната, такая же выжженная и пустая, как и коридор. В ней колыхались тени, пузырились и опадали, беззвучно скользили по половицам, а среди них, медленно, окутанная черными потоками, как принцесса лентами платья, шагала Тэйр. Клинок задохнулся и заколотил кулаками по стеклу. Она не обернулась ни на его голос, ни на звуки ударов. С отсутствующим лицом, чуть приоткрыв рот, она шла вперед, в хищно оскалившийся мрак. — Тэйр! Тэйр!!! Он сбил руки в кровь, но стекло даже не треснуло. Миг — и Тэйр превратилась в маленькую Новаки. Теперь уже ее запястья оплетали тени, ее платье исчезало за кромешной тьмой, ее волнистые волосы-всполохи трепетали от ветра, которого не было. Умом он понимал, что все это ложь, иллюзия, что Новаки семь лет назад умерла, но внутри все словно выворачивалось наизнанку. Маска, осколок маски во внутреннем кармане, разбитые пальцы наткнулись на острый край, как на спасательную соломинку… Тени с чавканьем заслонили стекло, и вместо Новаки он увидел маленького Хирако. Клинок до боли сцепил зубы. Нет, аномалия, по твоим правилам я играть больше не буду. Отдай мне Тэйр. Отдай или выпусти отсюда. Он хотел спасти Тэйр хотя бы из-за Хирако. Стекло треснуло так неожиданно, что он не успел отдернуть руку и сильно порезался об осколки, но тут же забыл о боли. Остатки стекла со звоном попадали на пол, срезанные лезвием косы. Тени даже не всколыхнулись от его присутствия. За их пеленой не было видно ни фрагмента белой кожи, ни складки платья. Клинок бросился к Тэйр и схватил за плечо. Кровь с раненой руки капала на пол и на черные ленты, вызывая недовольное шипение, будто была для них ядовитой. Повинуясь его воле, спектральная энергия окутала ее, и тьму разорвало на ошметки. Цветные вспышки замелькали повсюду, точно стирая копоть с трухлявых стен, но вот они исчезли, и стало как прежде. Тэйр стояла, закрыв глаза. Она не проронила ни слова, даже когда увидела его, даже когда он потянул ее за собой и снова взвалил Шимики на плечи. Тени рычали, скалились, царапали когтистыми лапами, но не могли приблизиться. Сейчас, вот сейчас, иступленно билось в голове, вот сейчас они нападут… Но ничего не происходило. Смешок Тэйр, короткий и неожиданно громкий, настиг его в спину, заставив обернуться. Вымученная улыбка играла на ее губах, а взгляд застилала пустота.***
Все изменилось. И дело было не в том, что впервые за долгие годы он чувствовал собственное тело, не в том, что вокруг выросли дома, чьи вершины скрывались в тучах, не в том, что по мощенным каменным улицам проезжали машины, вид которых он почти успел позабыть. Он родился сейчас, в этом самом веке, жил среди многоэтажных домов, среди машин и компьютерных технологий. Он умер за двести девяносто два года до этого момента, и это было его собственным решением. Решением ошибочным, принятым в момент слабости. Теперь он родился снова. Снова среди многоэтажных домов, машин и компьютерных технологий. Прежде его новое тело занимал мальчишка, Грей Итаки, но теперь от него не осталось и следа — разве что где-то в пространстве, между Хаосом и реальностью, меньше, чем тень… Данджоу, его потомок и преданный союзник, был коренастый, с твердым подбородком, темно-каштановыми волосами и маленькими глазами, блестевшими за стеклами очков. Ко всему прочему, его лицо рассекал громадный едва заживший шрам. Похож на одного из его младших сыновей, не оставившего наследников. Или оставившего? Каннаги остановился напротив него. Новое тело, тело, в котором текла его кровь, слушалось безупречно, но он подмечал это как само собой разумеющееся. Легкость, с которой мышцы отзывались на малейшее движение, напоминало сладость от будоражащей музыки. — Прародитель, — склонил перед ним голову Данджоу, едва сдерживая звонкую дрожь в голосе. — Я рад, что все прошло успешно и вы снова здесь… со мной… Каннаги посмотрел на него и мягко улыбнулся. Не было в мире ничего лучше, чем видеть, что клан Икирисе существует даже через несколько веков после смерти своего Прародителя. Тело одного из наследников послужило для его возрождения, а второй добыл ему бесценную информацию и был верен даже тогда, когда остальные отвернулись. — Данджоу, — сказал он, на выдохе растягивая такое необычное имя. Воистину, в Японии, да и во всем мире, за прошедшие годы многое изменилось. Стало как тогда, когда он впервые родился. — Ты помог мне. Спасибо. Он выхватил из Хаоса меч, вскинул над головой и обрушил на Данджоу. Брызнула кровь. Очки с тихим стуком упали на землю за миг до того, как обрушилось тело. Каннаги немного постоял, глядя в никуда. Приятно было ощутить тяжесть оружия спустя столько лет, увидеть тусклый блеск раздвоенного черного клинка с прорехой посередине. Что ж, из клана Икирисе он, как и прежде, остался один. По крайней мере, из тех, кто носит эту фамилию. Теперь он рисовал рядом с мертвым Данджоу, прислушиваясь к пронзавшей воздух энергии. Осколок его души скоро вернется к нему. Он откололся против его воли, но ему не хватило сил занять чье-нибудь тело — только и смог, что связать болью Акияму Рэя и ту девчонку, Рей Харикен. Как неудачно, но ни на что, по сути, это не повлияло. Акияма Рэй не из тех людей, что меняют планы, если чья-то жизнь находится под угрозой. Руки, покрытые мозолями от меча, были приспособлены только к грубому воплощению простых вещей, к Символу, но его собственных навыков хватало, чтобы окупить этот недостаток. Штрихи на листе, образ, реальнее, чем все вокруг, именно то, что ему нужно… Кап! По бумаге расплылось красное пятнышко с рваными краями. Он помедлил и продолжил рисовать поверх него, стараясь ничего не смазать. И почему люди могут легко сводить кровь с одежды, а с бумаги нет?.. Не прошло и минуты, как на фоне высоток промелькнула тень. Каннаги отложил карандаш и вытянул руку, подзывая ее к себе. Скоро он смог разглядеть угловатое мальчишеское лицо с гневно горящими серыми глазами. И почему осколок его души принял именно такое обличие? На вид ему было не больше четырнадцати, а у него тогда волосы еще не стали синими. Осколок сопротивлялся, угрюмо цеплялся за ветер, но не издавал ни звука. Сквозь него просвечивали стены домов. Миг — он просочился в тело Каннаги, и душу охватили самые разные чувства, от жалости и сочувствия до торжества, но через миг сгинули в тумане, будто тот растерзал их сердитым дворовым псом, и внутри снова воцарился покой. Взгляд скользнул по мертвому Данджоу. Многие думали, что от первородного клана Икирисе остались лишь двое, но они ошибались. Его кровь не умрет никогда. Она течет в жилах столь многих, пусть даже они об этом не знают, что невозможно истребить ее полностью. Он знал об одном. Самый многообещающий, с другой фамилией и ненадлежащим мировоззрением, но Икирисе до мозга костей, и именно он поведет клан вперед, даже если сам пока этого не желает. Как же долго Каннаги этого ждал.