Know your demons to know where to strike Dark is their home and well they hide Bloodbound battle, a quest for truth I'm the last one to die in you I am berserk, I fear no fear.
Рэй летел вперед, охваченный яростью до безумия. Меч был продолжением его руки, и ветер холодным потоком бил в разгоряченное лицо. Наконец-то. Наконец-то ублюдок Каннаги явился! Он не сразу осознал, что Аой следует за ним, а когда осознал, остановился. — Стой, — бросил холодно и полуобернулся к ней. Черт возьми, почему они все постоянно лезут на рожон вместе с ним, не видя толком ни картины происходящего, ни его плана целиком?! Вряд ли что-то бесило его больше этого! — Оставайся в лагере и следи, чтобы они не бегали среди Стен, как безголовые курицы. Плевать ему было и на вампиров Сэры, и на Охотников. Аой промолчала, только мрачно поджала губы. Он чувствовал, как внутри нее растет обвинение. «Ты уходишь и бросаешь меня, убедившись, что мне пока ничего не угрожает, как сделал это много, очень много лет назад, когда война Тэнгу закончилась». — Не погибни, — бросила Аой сдавленно, но ее в лице ничего не дрогнуло. Она даже спорить не будет? Какое разочарование. — Не погибну, — ухмыльнулся Рэй. Только не в бою с Каннаги. — Я временно приму на себя обязанности главы Охотников Сэры, пока Акияма Сэйши отсутствует, — сказала она ровно и, помедлив, добавила: — Рэй… убей Каннаги и оставь его в прошлом. Фраза была прямой и безжалостной, как оголенный нерв, и он поморщился. Оставить в прошлом? О нет. Не для того он столько времени сражался и просчитывал каждый свой шаг, чтобы теперь вырывать это из себя. А вот Каннаги он что-нибудь вырвет. С огромнейшим удовольствием. Рэй снова метнулся вперед, окутанный черным плащом эпохи Тэнгу, будто собственным прошлым. Дома проносились мимо, дорога вилась под ногами, пока на горизонте наконец не показался силуэт. Сердце подскочило и сжалось, но он не остановился, не запнулся даже, а взвился в воздух, перевернулся и обрушился на Каннаги. Брызнули осколки камня, огромная рытвина прорезала землю, но Первый Охотник оказался в отдалении и смерил его до странности бесстрастным взглядом янтарно-желтых глаз. — Вот тебе твои переговоры! — рявкнул Рэй, демонстрируя свой меч, весь в шипастых наплавках. — Неприятно, но ожидаемо, — бросил Каннаги все так же без эмоций. — Ты импульсивен, как и прежде… мой сын. Мир затих. Время оборвалось натянутой ниткой. Ветер застыл, застыл поток крови в жилах, и дыхание тоже застыло. — Нет, — сказал Рэй наконец. — Я не твой сын. Я твой объект селекции. В потоке энергии Хаоса он рванулся вперед, но Каннаги уклонился, и меч с грохотом прорезал стену дома, как теплое масло. — Ты сильнейший из моих потомков. Их было очень много, все с набором разных генов, но именно твой набор был самым удачным, как бы это парадоксально ни звучало. — Ты слишком много значения придаешь тому, что у нас общая кровь! — хохотнул Рэй, повиснув в воздухе вниз головой. Кровные узы не имели значения. Никогда. Глупость, выдуманная людьми, чтобы прожить в общинах подольше и без инцеста, да и то некоторых это не останавливало. Его отец умер больше пятисот лет назад, убитый вражескими солдатами почти у него на глазах. Его мать умерла на залитой дождем площади, скорчившись от боли и с его именем на губах. Его гребаный брат по-прежнему где-то тут, в Сэре, тупой как пробка, и идеалист настолько, что непонятно, как он вообще дожил до нынешних времен. А Икирисе Каннаги, Первый Охотник, — его враг. Самый страшный, самый худший, самый ненавистный, с ним в этом может соперничать лишь Саишони Мацу. Рэй ухмыльнулся. Меч окутался чуть дрожащей спектральной пеленой. — Отчасти благодаря тебе я вернулся, — протянул Каннаги. — Ты ведь сам привязал осколок моей души к ножу и хранил столько лет… я думал, ты хочешь, чтобы я вернулся. — Да, — бросил Рэй, — я хотел, чтобы ты вернулся… чтобы тебя прикончить своими руками, и больше ни для чего!!! Вообще-то, имелась еще одна, более главная причина, но он, разумеется, не станет о ней трепаться! — Какое разочарование, — бросил Каннаги, но его голос при этом не дрогнул ни на йоту. — Похоже, пытаться переубедить тебя пустая трата времени. Тем не менее, ты уже стал Главой всех Охотников, пусть и скорее фигурально. Очевидно, ты идешь по предназначенному тебе пути, пусть даже и сам этого не хочешь. Рэй взревел и набросился на него, однако опять промахнулся. Проклятье! Каждая секунда промедления играла не в его пользу! — Раз так, у меня есть кое-что для тебя, — сказал Каннаги с легкой улыбкой. — То, что ты начал, но не успел закончить. Твое самоубийство. Он медленно повел рукой. Шею Рэя обожгло льдом цепи. Дернув ее изо всех сил, он увидел, что она выходит из его груди. Что-то рвануло его за ноги и опрокинуло навзничь так, что он приложился затылком об асфальт. Он чувствовал, как под взглядом Каннаги каждая его кость, каждое волокно мышцы превращается в цепь. «Моя воля сильнее!» — пронзило мозг мыслью, но Сюрреалистичный Мир, его Сюрреалистичный Мир, уже подчинялся чужой воле. — Мы с тобой немного похожи: я тоже убил себя, но понял, несколько это было глупо и ничтожно, и вернулся к жизни, — гипнотически раскатывалось в сознании. — Ты же до сих пор в глубине души жалеешь, что Широги Аясе вытащил тебя. Изо рта, носа, глаз и ушей хлынула кровь, бесчисленное множество раскаленных потоков. Рэй рвал цепи, но они только туже впивались в тело. Мир мерк и вспыхивал, и невыносимая, ни с чем не сравнимая боль вспорола его, совсем как тогда, больше двухсот лет назад, когда цепи проткнули его грудь насквозь и попытались впаяться в правую руку. Содрогаясь в агонии, он открыл рот, но не смог ни вздохнуть, ни закричать. Картинка резко сменилась, словно он потерял связь с реальностью. Обзор заслонили деревянные прутья, а впереди в рассеянном полумраке замелькали вспышки и раздались грохот, лязг и крики. Женщина ворвалась в комнату спиной вперед, длинное белое платье вилось у ее ног, а меч танцевал в руке, разя то одну тень, то другую. «Воля… сильней!» — его словно сжимала клетка, и прутья не разжимались, как он на них ни давил, потому что тело казалось слишком маленьким и неловким. Люди все прибывали и прибывали, тесня женщину вглубь комнаты. Кто-то рубанул ей по правой руке, вышибив меч. Рывком она обернулась к Рэю, и клинок вошел ей в спину, выйдя из груди. Кровь брызнула на прутья — не клетки, детской кроватки, но на лице женщины мелькнула торжествующая улыбка. Худощавое лицо, темно-голубые глаза, бирюзовые длинные волосы — он мельком успел их увидеть, прежде чем колкое тепло энергии Хаоса окутало его, унося прочь от дома, где убили его мать. «Сильней… сильней… сильней…», — мантрой билось в голове, и Рэй не мог перестать это повторять. Лицо Йохарта — волевое, суровое, но с теплыми глазами. Йохарт мертв, лежит в луже крови среди таких же мертвых своих солдат. Сотни других лиц и имен, имен и лиц. Они тоже мертвы! Лицо Сэйши. Лицо Аясе. Темная душная комната и собственное бессилие, накатившее с головой. Солнечный свет не просачивался сквозь плотно задернутые шторы, а может, просто перед глазами все меркло. Вокруг стояла настолько плотная тишина, что он слышал звон в своей голове, а руки дрожали так нехарактерно, что он зло саданул кулаком по столу. Проклятье! Каждое перерождение люди, которые станут ему дороги, обречены на смерть из-за его спектральной энергии! Он ничего не мог с этим сделать! Не мог… Он не мог бороться со всем миром. И так будет длиться вечность. У него. У Аясе. У остальных. Ни у кого из них нет выхода из сложившейся ситуации, что бы он ни сделал, как бы ни бился. Это душило его изнутри с такой силой, на которую никто и ничто больше не было способно. «Сильней… сильней… сильней…» Сопротивляясь, Рэй рванул свое сознание прочь, прочь от того мига, когда он пришел к выводу, что уж лучше увязнуть в иллюзорном счастье, где все его близкие и друзья живы, чем вечно сражаться со всем гребаным миром. И Аясе прыгнул за ним. Прыгнул, зная, что может умереть, потому что больше собственной смерти он хотел только одного: чтобы Рэй жил. «Сильней… сильней… сильней…» Рэй улыбнулся с таким трудом, будто ворочал камни. Не в реальности, спекшимися окровавленными губами. В сознании. Нет. Он не жалел, что Аясе вытащил его. Не жалел даже в глубине души. «Сильней... Моя… воля сильней!» — Сильней, — голос Каннаги раздробился в ушах, и боль наконец отступила. — Никто и не спорит, только тебе это ничем не поможет. Рэй с новой силой почувствовал впившуюся в горло цепь, цепи на руках и ногах, цепи внутри. Он весь был цепью. Был своим Сюрреалистичным Миром. Тот любил его так сильно, что не пожелал отпускать с Аясе обратно в реальный мир, пронзив его насквозь и обхватив правую руку. Волокна черного металла врезались под кожу к волокнам мышц. Ни до, ни после этого он не испытывал такой дикой боли, и то, что происходило сейчас, не шло с тем моментом ни в какое сравнение! Он не должен впиваться пальцами в цепь вокруг своей шеи. Он должен впиваться пальцами в шею Каннаги. Он вымученно улыбнулся — в реальности? В сознании? — и потянулся к Каннаги рукой. Тот чуть приподнял брови, имитируя удивление. И цепь со всего размаху ударила ему в спину. С хрустом и брызгами крови изо рта Каннаги рухнул на землю. Цепи, звеня, медленно втянулись Рэю в грудь. Он по-прежнему чувствовал цепи вместо костей и мышц. Он знал, что повредил Каннаги позвоночник. Миг — и тело того взвилось над ним в потоках энергии Хаоса. Проклятье, нужно прикончить его, пока есть возможность! Нет. Рэй так не поступит, иначе весь его план рухнет, а это будет все равно что проиграть. На долю секунды они встретились взглядами. Лицо Каннаги было бледным от боли, и губы Рэя растянулись в широкой улыбке. Вот и все. Пусть бежит, пусть скрывается, окутанный энергией Хаоса, пусть зализывает раны. Скоро они встретятся снова. Один раз. Десять. Сто. Плевать сколько. Рэй его уничтожит.***
Акума устал. Все чаще и чаще ноги запинались о беловатые коренья и плоские круглые камни, словно вросшие в землю — мертвую, темную, отливающую краснотой. Они шли уже несколько часов, но на пути не попалось ни единого живого дерева. Вода болезненно серебрилась кое-где в трещинах, но он сильно сомневался, что ее можно пить. На первый труп они наткнулись почти сразу: темный скелет в полуистлевшей одежде лежал, вытянув руку к чему-то, чего ему уже не суждено было достать. — Хаос всегда таким был? — задыхаясь, спросил Акума. На-Рэм по-прежнему шла впереди, легко и пружинисто, как ни в чем не бывало. Интересно, устает ли она вообще, или у нее, как у заводной игрушки, есть механизм, подначивающий идти, пока не сотрутся ноги? — Понятия не имею. Может быть, у него есть цикл, когда мертвые деревья расцветают, зверушки вылезают из своих норок, а от воды не поднимается кислотный пар, но вряд ли мы до него доживем. А может, он всегда такой, как сейчас. Понятия не имею. — Ничего, как-нибудь найдем выход, — произнес он с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал. — Ага, — ответила она саркастично. Ее спина поблескивала от пота. — Мы сбежали от кучки придурков из моего мира, чтобы сдохнуть в Хаосе. Лучше не бывает. Акума очень хотел с ней поспорить, но сил хватало только чтобы механически переставлять ноги. Хаос… безжизненная пустыня под темно-красным небом. Неужели это правда конец? Почти у самого горизонта протянулся лес черных деревьев, так плотно стянувшихся ветвями, что напоминали копошащихся гигантских пауков. Какие-то силуэты отделились от них и сейчас стремительно направлялись к Акуме и На-Рэм. Он сжал кулаки, но тут же понял всю бессмысленность этого. Что бы к ним ни приближалось, с ним не справиться голыми руками! — Бежим! — процедила На-Рэм, повернулась к западу и едва нос к носу не столкнулась с высоким худым мужчиной. Очень светлые, прорезанные сединой волосы обрамляли его лицо; по его впалым щекам и болезненно натянувшейся коже на скулах тянулись линии вздувшихся темных сосудов. Она выхватила ножи. Он отпрянул, дернулся всем телом и лихорадочно забормотал что-то. К нему подоспела женщина в грязной, задубевшей от крови одежде и со сбитыми в колтун волосами. Увидев Акуму и На-Рэм, она резко остановилась, проехавшись сапогами по земле, вскинула голову и издала щелкающие звуки вперемешку с гортанными возгласами. — Ну вот, — иронично бросила На-Рэм, — договориться явно не получится. — Вы говорите по-английски? — раздался слева третий голос, размеренный и спокойный, навевающий мысли о степенном воспитанном джентльмене. Окутанный пылью, к ним приближался коренастый мужчина, подволакивая ногу. Когда он почти поравнялся с ними, получилось разглядеть его лицо — смуглое и чудовищно обезображенное, вся его левая половина вздулась от волнистых полосок шрамов, глаз прикрывала потертая черная повязка. На ножи в руках На-Рэм он словно не обратил никакого внимания. — Говорим, — непонятно улыбаясь, ответила она. Акума ничего не понимал. Она же сама сказала, что людей здесь нет! — Знать бы только, стоит ли. Мужчина склонил голову к плечу и неприятно улыбнулся, а может, так показалось из-за того, что левая часть его рта не двигалась. — У вас нет выбора, подруга. На-Рэм поморщилась, но ничего не ответила на такое обращение. — Сколько вы уже здесь? — спросила она вместо этого, пристально оглядывая другого мужчину и женщину. — Достаточно, чтоб изголодаться по новым лицам. И новым женщинам. — Эй! — огрызнулся Акума, подсознательно шагнув вперед, чтобы заслонить собой На-Рэм, но мужчина только рассмеялся. — Бедные заблудшие овечки. Вы что, провалились сюда случайно? — его голос так и сочился ядом. — Слышал, Билли? Они попали сюда случайно, веришь в такое? А, да ты все равно меня не понимаешь. Знаете, почему я здесь? Я загнал восемьдесят человек в здание, запер его и сжег к хренам. На пухлых темных губах женщины заиграла хищная улыбка. Мужчина, которого назвали Билли, подскочил к говорившему, дернул его за рукав и что-то прошептал. Тот с размаху ударил его коленом в живот и обратился к На-Рэм, как ни в чем не бывало: — Нужно идти в укрытие. Он почувствовал вас и может появиться с минуту на минуту. — Кто? — приподняла она брови. — Он, — повторил мужчина, словно это все проясняло. Билли прыгнул на него сзади и вцепился пальцами в шею, шипя и явно намереваясь убить. Акума ошеломленно наблюдал за происходящим. Женщина снова издала несколько щелчков разной тональности и поманила его пальцем; он успел заметить ножны на запястье под ее рукавом. На-Рэм пошла за ней, не обращая никакого внимания на яростную борьбу мужчин. Он поравнялся с ней и сердито бросил: — Ну и что все это значит?! Ее веки дрогнули и на миг опустились, но голос зазвучал спокойно, почти умиротворенно: — Долго объяснять… В некоторых мирах есть существа Хаоса, которых нельзя убить. А в некоторых живут люди, которые считают убийство неприемлемым даже по отношению к полным психам. А в некоторых таким образом просто развлекаются: ну, знаешь, приятно, когда твой враг не просто умирает, а его сжирает какая-нибудь тварь. В общем, в некоторых мирах принято отправлять преступников в Хаос. Это самая совершенная и жестокая тюрьма, которую только можно придумать. — Почему ты сказала, что здесь нет людей? — Они не люди, — обронила На-Рэм, рассеянно вглядываясь в переплетения черных стволов, оказавшихся куда толще, чем показалось изначально. — Я бы не советовала очень на них полагаться, они прикончат тебя быстрее, чем ты скажешь «ой!». Да и я не знала, есть здесь сейчас кто-то или нет. Позади раздался леденящий, пробирающий до костей крик. Акума вздрогнул, но не обернулся. Он не смог понять, кто кричал — Билли или человек, говоривший с ними. Они вошли под сень ветвей, и в нос мгновенно ударили запахи гнилого дерева и сырости. Незнакомая женщина вела их вперед, неслышно ступая по сухой земле и перепрыгивая корни так легко, будто ничего не весила. На-Рэм шла за ней, странно усмехаясь. Его так и подмывало спросить, чему она радуется, но он опасался услышать ответ. Из некоторых миров сюда отправляли преступников — в Хаос. Это же… это… кощунство. Из Хаоса они все черпали энергию и к нему обращались за силой и поддержкой. Он был их покровителем, прослойкой между мирами, но никак не местом для казни! Тело пронзила яростная дрожь. Связано ли то, что все эти люди попали сюда, с увяданием Хаоса и его страшными обитателями, или он изначально таким был? Они вышли на прогалину, где не росли деревья. Земля здесь была черной, как беззвездная ночь, казалось, темно-красное небо так давило на нее, что могло вот-вот растереть в порошок. Неподалеку, вытянувшись по струнке, лежал юноша с большими кистями и длинными ступнями. Он был одет в потрепанную клетчатую рубашку, заправленную в бриджи, что почему-то навевало ассоциации с фермерами ХХ века. Заслышав шаги, он приоткрыл левый глаз, взглянул на них и снова закрыл. Женщина остановилась, приподняла подбородок и защелкала. Не обращая больше на них внимания, она зашагала к куче камней и веток, где догорал костер, и поворошила ее носком сапога. — Выдающееся место, — негромко протянула На-Рэм. — Во всех смыслах. Придурки сбрасывают сюда преступников, слабые умирают, сильные остаются. Как и везде. Акума не знал, что на это ответить, так что просто напряженно уставился вдаль. Женщина хлопотала у костра, но, кажется, от ее действий огонь только сильнее угасал. Мужчина по-прежнему лежал неподвижно. — Как думаешь, отсюда кто-нибудь выбирался? — Нет, — ответила На-Рэм, но тут же добавила: — Может быть. Если бы отсюда часто сбегали преступники, вряд ли бы их сюда отправляли, логично, параллелос? Акума пожал плечами. Он очень сомневался, что всю эту ситуацию вообще можно оценивать логично. Совсем скоро позади послышался треск сучьев и шаги. Из-за черных стволов выбрался Билли, ухмыльнулся Акуме разбитыми губами и захромал к костру. Аптечки или хотя бы самых необходимых лекарств у них, очевидно, не было, даже простейшего спирта, чтобы обработать раны. Второй мужчина появился через несколько минут, потрепанный гораздо сильнее, чем Билли. Казалось, еще шаг — и он рухнет на землю, но каким-то чудом он шел, хотя на груди у него расползалось кровавое пятно, а лицо смертельно побледнело. Акума рванулся к нему, но На-Рэм схватила его за локоть. — Оставь. Они к такому привыкли, это один из способов ведения переговоров. Он не понимал, говорит она серьезно или издевается, и от этого злость дрожью пробегалась по телу. Ситуация была такой странной, что он не мог подстроиться под нее, как ни пытался. Очевидно, что эти люди опасны и от долгого пребывания в Хаосе сошли с ума, и остаться с ними — выбор настолько же плохой, насколько и хороший. Без них они вряд ли добудут еду и воду и вовремя не поймут, чего следует остерегаться, но… Проклятье, был бы у них с На-Рэм хоть какой-нибудь другой выход! Мужчина со шрамами грузно опустился на пол у костра. Женщина с легкой улыбкой скользнула ему за спину и положила руки на его плечи. Билли сидел рядом с лежащим мужчиной и что-то негромко ему рассказывал. Явно хорошее, судя по голосу. Может, хвастался победой. Об Акуме и На-Рэм словно все забыли. — Пойдем? — заговорила она все с тем же непонятным, почти радостным выражением лица и, не дождавшись ответа, направилась к костру. Акума помедлил, оглядываясь. Что-то на черном стволе неподалеку привлекло его внимание, заставляя подойти ближе. В коре почти затянувшимися уже линиями были вырезаны буквы. «Лавэйр». — Лавэйр… — повторил он шепотом. Трава всколыхнулась у ног, когда мимо прошмыгнул большой заяц с чешуйчатым панцирем. Женщина издала боевой клич, от которого содрогнулись барабанные перепонки, и бросилась на него. Ярко сверкнул нож в ее руке, и без единого звука заяц свалился замертво. — Еда, Александер, — произнес Билли на английском с таким чудовищным акцентом, что было непонятно, как его вообще понимали, и ткнул пальцем в зайца. — Еда. Юноша на земле с трудом приоткрыл левый глаз, посмотрел в указанном направлении и снова закрыл, будто провалился в сон. На-Рэм присела у костра и с широкой усмешкой обратилась к мужчине со шрамами, предлагая осмотреть его раны, а тот охотно согласился. В который раз Акума не понимал, что ею движет. И в который раз собирался оставаться рядом, пока ситуация снова не станет катастрофической.***
Мужчину со шрамами звали Нортон, и он вел себя как лидер четверки, но чем дольше Акума за ними наблюдал, тем сильнее осознавал: лидера у них нет. Каждый сам по себе и каждый сам за себя. Если бы кто-то из них заболел или оказался тяжело раненым, его бы бросили без колебаний и потом о нем бы даже не вспомнили. Похоже, по-другому здесь было просто не выжить, но это претило ему до глубины души. На-Рэм зябко поежилась, мешая хворост, и искры весело взвились в воздух, неожиданно яркие на фоне красновато-серого неба. — У меня такое ощущение, что на нас постоянно кто-то пялится. Билли, торопливо и жадно отрывающий куски мяса от ножки существа, которого они поймали получасом ранее, поднял на На-Рэм взгляд. Наверное, почувствовал тревогу в ее голосе. — Может быть, — ответил Нортон мрачно. Он был сильно бледен и сидел на земле, тяжело привалившись к черному стволу. — Он… он всегда здесь. А ваше прибытие должно было его заинтересовать. На-Рэм перестала тыкать ветвью в костер и посмотрела на него. На ее лицо падали оранжевые отсветы, отражаясь в спектральных глазах. — Он? — Тише! — цыкнул Нортон с почти суеверным ужасом. — Не говори о нем без необходимости! — Тебя послушать, так он прямо какое-то исчадие Ада. Негодующий клекот женщины вперемешку со щелчками ударил Акуме по ушам. Она подскочила к На-Рэм, словно собираясь ударить, но в последний момент остановилась. Ее грудь тяжело вздымалась, каштановые волосы растрепались, как у ведьмы, на щеках проступил лихорадочный румянец. На-Рэм даже не дрогнула и снова засунула ветку в костер, но Акума чувствовал, как внутри нее росло напряжение. Только безумец напал бы на нее. Но другая женщина, похоже, этого не понимала, или ей было все равно. — Хватит об этом, — процедил Нортон снова, сжав пальцы на своем плаще, потрепанном и густо усыпанном металлическими заклепками. — Лучше… лучше поговорим о нас. Его голос вмиг изменился, и страх вытеснила былая опасная вкрадчивость. — Здесь не принято говорить о будущем. Настоящего как такового у нас тоже нет. Только прошлое. Меня зовут Нортон, из мира хрен знает какого порядка. Я убивал простых людей, работая на одну организацию. Жестокая улыбка скользнула по его губам и так же быстро пропала. — Их у нас почти не осталось. Тысяч восемь этих отсталых ублюдков, не больше. Блаженное выражение исказило его изрезанное шрамами лицо. Акума взглянул на него с глубочайшим, ни с чем не сравнимым отвращением. Как можно с такой гордостью говорить о массовом убийстве, сволочь? — Мы бы искоренили этих ничтожеств полностью, но вмешалась армия из какого-то мира первого порядка! Они напали на нас, когда мы этого не ждали, — он коснулся ладонью изувеченной половины лица, поморщился и продолжил: — Это они мне сделали. Я надеялся, что умру в бою, но нет. Такие игры не в их правилах. — Чем тебе не угодили простые люди? — не сдержался Акума. Нортон мрачно взглянул на него, словно пытаясь понять, не шутит ли он. — Серьезно? — его брови сдвинулись к переносице. — Они предыдущая ступень эволюции, а пытались загнать в тень нас! Живут без энергии Хаоса каких-то жалких лет шестьдесят… Мы просто-напросто ускорили естественный отбор! Акума ощерился и открыл было рот, чтоб ответить, но На-Рэм вдруг прижалась к нему и потерлась щекой о плечо. Он замер, чувствуя, как кровь приливает к лицу, а она склонилась к его уху, защекотав щеку волосами, и выдохнула: — Ради всего сущего, какое тебе дело до простых людей за пятьдесят миров от твоего? Ладно. Ладно. Действительно лучше держать себя в руках. Эти отморозки способны на все, а с ними, похоже, придется некоторое время оставаться. Проклятье, какое же это все-таки… дерьмо. Молчать на несправедливость. Примиряться с обстоятельствами. Как бы то ни было, он ничего уже не сможет изменить — Нортон, скорее всего, просто его провоцирует. Маслянисто поблескивая глазами, тот уставился на На-Рэм, и нетрудно было догадаться, о чем он думает. Акума не мог понять, с какой радости этот человек сначала показался ему интеллигентным. — Ладно, — выдохнул он, только чтобы перевести в тему. — А что там с остальными? За что их бросили в Хаос? Плевать он на это хотел, все четверо сейчас вызывали у него неподдельное отвращение, но пусть лучше будет так. Нортон встрепенулся, улыбнулся почти смущенно, но тут же нахмурился. — Птичку зовут Лорен. Вообще-то ее зовут как-то по-другому, но мы не можем выговорить ее имя, речевой аппарат ее народа по-другому устроен. Она знает английский, но только говорить на нем не может, как и на любом другом нашем языке. Насколько я понял, она была какой-то аристократкой, а потом ее свергли и швырнули сюда. Надо сказать, не просто так, людей она убивает здоровски. Он тихо рассмеялся и протянул руки к костру. — Билли ты запомнил, думаю. Хрен его поймешь. Выражается на каком-то французском диалекте, тупой как пробка, другой язык выучить не в состоянии. — Они с тем парнем из одного мира? — спросил Акума, покосившись на Билли, что сидел на корточках возле рыжего юноши на земле. Уже стало понятно, что тот парализован. — Не-а. Фиг знает, почему они сошлись. Ну, для начала Александер понимает французский, хоть и сам не может говорить вообще. Он общается с Билли через образы. — Подожди! — вскинулся Акума. — Александер может использовать энергию Хаоса?! — Нет, разумеется, — отмахнулся Нортон. Судя по виду, расспросы его уже утомили, и дело было не только в том, что ему приходилось часто отвечать: его лицо как-то осунулось, а рука болезненно прижималась к ребрам. — У него особый случай просто. Поговори с ним, а то я уже устал разговаривать. Отвернувшись, он поднял воротник плаща и уставился в огонь. Акума медленно поднялся и направился к Александеру и Билли. Сколько вообще правды было в рассказе Нортона? Билли вздрогнул, заслышав его шаги, и настороженно поднял голову. Он держал Александера за руку, и с такого расстояния теперь было видно, до чего тот худощав: рыхлая кожа плотно обтянула кости, рубашка болталась на широких плечах. Его рыжие волосы спутались, а левый глаз — похоже, единственный зрячий — смотрел в никуда. Несомненно, Александер некогда был красивым и сильным молодым мужчиной, но теперь от красоты и силы осталась только тень. Насколько объективными были судьи, решающие, кого отправлять в Хаос, а кого нет? Или они просто взяли это право силой и избавлялись не просто от преступников, а и от всех неугодных себе? Акума не знал. В конце концов, это не его дело. Он просто хотел вернуться к Харикен вместе с На-Рэм, ни больше ни меньше. Билли мрачно смотрел на него, как избитый и загнанный в угол пес, готовый вцепиться в глотку при малейшей опасности. Руки у него были очень грязные, все в ссадинах, рваная рубашка, казалось, вот-вот расползется по швам, сквозь прорехи на ней проглядывали шрамы. Он вопросительно произнес одно слово и приподнял брови. — Я хочу… Нортон сказал, Александер как-то по-особому может передавать то, что хочет сказать. Акума отчаянно пытался донести свою мысль так, чтобы ее поняли и без знания японского, указывая то на Александера, то на Нортона, то на себя. Билли все так же смотрел на него, но в конце концов отошел чуть в сторону, наблюдая за каждым его движением. Акума опустился перед Александером на колени и увидел, как дрогнули два пальца на его левой руке. У него двигались только глаз и эта пара пальцев?.. От мысли об этом все внутри сжалось. Позади разлился смех: На-Рэм говорила о чем-то с Нортоном так легко, словно они были давними друзьями, он, кажется, даже слегка улыбался. Черт возьми, да что у нее на уме? Акума сжал пальцы Александера, и перед глазами ослепительно вспыхнуло. Сознание наполнилось обрывками воспоминаний, звуками и запахами, закружилось сотнями клочков из разных периодов чужой жизни. Их было слишком много, чтоб выдержать, слишком много, чтоб понять, и крик рванулся из горла, но Акума не издал ни звука. Идеальный мир со сложной системой. Утопия. Интуиция или что-то похожее на нее так развита у людей, что они способны передавать друг другу образы через касания и предвидеть появления друг друга. Узкие высотки в сотни этажей, пронзающие шпилями облака. Ярко-голубое небо — озоновый слой восстановлен, словно его и не касалось пагубное влияние человека. Александер силен и хорош собой. Звезда школы. Пловец и надежда университетской команды. Голоса мужчин и женщин, обращавшихся к нему, клокотали в ушах Акумы, будто под водой. Трещина. Хруст. Все оборвалось внезапно. Мир померк. Снаружи ничего не изменилось, просто он стал воспринимать цвета темнее и тусклее. Три могилы. Отец. Мать. Младшая сестра. Дымящийся котлован на месте дома. И не только — на месте всей улицы. Он хотел умереть вместе с ними, но, когда все произошло, был совсем в другом месте. «Произошла ошибка во время ликвидации группы опасных террористов, — говорил служащий с искренне участливым лицом, и от этого его участия воротило до смерти. — Луч энергии Хаоса не сфокусировался на их прибежище, а распространился по всей улице. Примите мои соболезнования. Виновные будут наказаны со всей строгостью». Александер едва не ударил его. Он бы даже убил сейчас, без колебаний и мук совести, если бы на это остались силы. Ему выплатили такую компенсацию, что хватило бы отстроить всю улицу — на эти деньги он купил высококлассную взрывчатку, которую не распознавал ни один детектор, и пошел «на встречу» с Исполнительным комитетом, якобы желая уточнить кое-какой вопрос по выплатам. Он и уточнил. Почему его обманули, назвав мир идеальным? В идеальном мире не допускают ошибок, которые стоят жизни сотням людей. И не пытаются после этого откупиться! Александер хотел умереть вместе со всеми этими ублюдками, но, объятый пламенем, приваленный стенами и обломками пламени, почему-то выжил, один из всех. Снова. Один из всех. Акума осел на землю, задыхаясь, словно в лицо вдруг дохнуло огнем. Чужое отчаяние, настолько сильное, что могло сломить любой дух, стереть любую мораль, проникло ядом в его кровь. Он знал любовь, спасающую жизни. Знал гнев, сносящий все на своем пути. Теперь знал и отчаяние, способное уничтожить мир. Он мог бы поклясться, что по углам рта Александера залегла тень улыбки.***
Акума понял, что настала ночь, лишь по тому, что небеса побагровели. Сон объял его не избавлением, а мукой, вынуждая то просыпаться, то снова погружаться в болезненные метания. Жар растекался внутри, и мучительно хотелось пить, но сок из-под коры черных деревьев не утолял жажду как следует. Как Нортон и остальные вообще могли его пить, если он подпитывался от тех серых кислотных рек, что текли неподалеку? У них не было выбора. У них просто не было выбора. Как и у него теперь. Сознание в очередной раз прорезал голос На-Рэм, только слова были какие-то незнакомые, как будто слегка распевные. — Понимаю, — сказала она, и он понял, что до этого она просто говорила на другом языке. — Я тоже прошла через это дерьмо. Если бы не научилась защищаться, каждый второй ублюдок пытался бы меня изнасиловать. Внутри пробежалась дрожь, он открыл глаза и увидел На-Рэм и Билли: отвернув потрепанный рукав, он показывал ей длинные белые шрамы на правом запястье, два вертикальных и три горизонтальных, похожих на решетку, явно оставленных кем-то нарочно. Костер бросал рыжие отсветы на их лица, делая тени чернее и глубже, и у Акумы возникло странное ощущение, будто он смотрит на старый киноэкран. — Ты убил их? — спросила На-Рэм. Билли пожал плечами, ткнул себе пальцем в висок и улыбнулся самой невеселой улыбкой, которую Акума только видел. Словно у этого человека в жизни было слишком мало вещей, которые могли заставить его по-настоящему улыбаться. — Ты убил их, а эти козлы выкинули тебя сюда? — она мрачно хмыкнула. — Прекрасно. Люди, которые держали тебя в рабстве с детства, остались бы безнаказанными, если бы не ты, а ты еще и за это огреб? Акума приподнялся на локтях, щурясь в полумраке, и его внезапно осенило. Билли не понимал ни одного языка, кроме своего диалекта французского, но На-Рэм говорила на английском. Она держала Александера за руку, как и Билли, и, похоже, они общались друг с другом образами, так что ей вообще не нужно было говорить… Раздался хруст. Она встрепенулась, будто от удара, и прислушалась. Откуда-то из-за деревьев послышался стрекот Лорен. Нортон, спящий неподалеку, сел и резко выхватил ножи из-за пояса. — Уходим, — приказал он и поднялся. Никто не стал спорить. Билли, с виду тщедушный и измученный, одни кожа да кости, легко подхватил Александра и взвалил себе на спину, как проделывал, наверное, далеко не один раз. В воздухе витало напряжение, багровое небо сделалось тяжелее и душило за шею тугим воротником. На-Рэм поравнялась с Акумой, взглянула на него пристально, а ему пришло в голову, что теперь они окончательно стали частью этой группы… и их истории, какой бы она ни была. Деревья тяжело качнулись, как от порыва ветра. Черный ствол с хрустом сломался, обнажив белую сердцевину. Нортон бросился вперед так быстро, что пыль взвилась под ногами. За ним последовала Лорен, даже не обернувшись. Билли тоже побежал, но и дураку было понятно, что с Александером на плечах он далеко не уйдет. На земле проступили тяжелые вмятины, как от огромных лап. Сердце стиснулось от ужаса, все инстинкты обострились до предела — бежать, бежать, бежать, рваться прочь, только бы не столкнуться с этим существом… Над головой раздался дикий клич, заполонивший весь мир. В небе скользнула тень и опустилась, отрезая путь к отступлению. Нортон издал булькающий звук и метнулся вправо так резко, что рухнул и пополз на коленях. Лорен в ужасе окаменела. Впереди стоял юноша. Нет. Мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати. Невысокий, худощавый, загорелый. С жесткими темными волосами, спадавшими на лоб. Акума взглянул ему в глаза и тут же забыл обо всем. Левый был спектральным. Мальчишка выхватил из ниоткуда огромный меч. Акума едва успел уловить удар, и Лорен медленно осела на землю. Кровь быстро пропитала ее потрепанную одежду. От крика с другой стороны всколыхнулся воздух. Билли рухнул и, придавленный Александером, не мог встать, а невидимая тварь надвигалась на него. От ее контуров горячечно искажался воздух. Внутри расползся холод, но Акума усилием воли заставил себя шагнуть к ним. Кроссовки трижды ударили о землю, взметая комья земли и жухлую траву. И мир затопило пламя. Билли с криком прильнул к земле, подмяв под себя Александера. Жгучая боль выплеснулась на Акуму, повалила навзничь, вгрызглась в плечо, грудь, ногу… Он бы закричал, если бы из легких не вышибло весь воздух, если бы горло не стиснуло так неумолимо. Мимо промелькнули размытые тени — то Билли, подхватив Александера, бросился прочь. Миг — и место, где должно было быть невидимое существо, прорезали два лезвия. С гортанным рокотом, отдавшимся под подбородком, оно рухнуло и растворилось в небытии. Заслонив весь мир, над Акумой встал напавший на них юноша. Зловещая улыбка играла на его губах, а левый спектральный глаз, то показывавшийся, то скрывавшийся за длинными прядями, мерцал так ярко, что больно было смотреть. Юноша задумчиво качнул двумя мечами и с лязгом снова соединил их в один большой. К Акуме по траве метнулась тень, перекатилась и навалилась на него так, что вышибло дух. Его раны словно взорвались, он издал каркающий звук и почувствовал вдруг запах дыма и чего-то горько-сладковатого. На-Рэм. На-Рэм зачем-то легла на него, вытянув руки поверх его рук, ноги поверх его ног. Боже, как же больно, что она делает?.. Тело едва-едва справлялось с ее тяжестью, сейчас оно не справилось бы даже с собственной тяжестью, попытайся он подняться. Ее короткие волосы щекотали его шею. — Глупо, — констатировал юноша и хихикнул: — Ты хоть знаешь, как это глупо выглядит со стороны? Она не ответила. Медленно подняла правую руку к своему горлу, и он увидел, как блеснуло лезвие ножа. — Тебе нужен проводник, чтобы выйти из Хаоса, — сказала она хрипло. — Мне хватит и одного. — Если ты убьешь меня, он не выживет без нормального лечения. А если убьешь его, я тут же прикончу себя. Юноша вскинул брови и задумался. Акума чувствовал, как бьется сердце На-Рэм, отдает прямиком в его грудной клетке, мешаясь со стуком его собственного сердца. Ее локти и спина касались его ран до искр перед глазами, но он молчал, не издал даже звука, хотя из горла так и рвался не то крик, не то какое-то позорное сипение. — Глупо, — обронил юноша снова, перестав улыбаться. — Я все равно найду вас позже и убью одного, а второго свяжу по рукам и ногам и заберу с собой. Вы не можете использовать здесь энергию Хаоса, зато я могу. Тело На-Рэм сотрясла дрожь от смеха, но она по-прежнему не сдвинулась ни на сантиметр, закрывая его собой. Нет, так и хотелось сказать Акуме, уходи, просто уходи… Сотни мыслей наталкивались друг на друга и сплетались воедино, пока не превратились в бессвязный ком, и все его нутро наполнило странным жаром, от которого сдавило горло и в глазах защипало. — Иди к черту! — услышал он сквозь пелену мрачно-веселый голос На-Рэм. Связь с реальностью вдруг пропала. Может, Акума ненадолго потерял сознание, а очнулся от того, что она вставала с него, стараясь не надавить и не задеть раны. Он невольно всхлипнул, сцепил зубы и почувствовал, как из уголка глаза катится слеза. — Что такое? — выпалила На-Рэм, замерев. Никогда еще он не видел такого ошеломления и испуга на ее лице. — Тебе очень больно? — Нет, — выдавил он, натянуто улыбаясь и жмурясь, только бы окончательно не дать воли слезам перед ней. Боль здесь и правда была ни при чем, сейчас он почти ее не ощущал. — Все в порядке. Он не поблагодарил ее. Да она этого и не ждала, потому что любые слова здесь и сейчас были излишни. Акума был благодарен ей, и все его существо переполнялось теплом от этой благодарности, пронзавшей насквозь, до кома в горле, до слез. Он был благодарен На-Рэм так безмерно, что для этого не хватило бы никаких слов. Да и она бы с них только посмеялась.***
Рэй не мог идти, но шел вперед, как и всегда. Кровь ручейками стекала из носа, пузырилась на губах, но если бы это и правда была кровь, материальная кровь, он бы давно уже рухнул. Лилово-синяя темнота наползала на него, город пытался схватить пальцами многоэтажек. Он не знал, куда идет, и не мог об этом думать, голову простреливало болью каждый раз, как он пытался ухватиться за обрывки мыслей. Лицо матери в полумраке. Лицо Йохарта, едва-едва тронутое возрастом и словно выточенное из дерева. Лицо Сэйши-ребенка и Сэйши-взрослого, одинаково упрямое. Лицо Микки, бледное от болезни. Лицо Широги. Когда они встретились первый раз, Широги было четырнадцать, а Рэю — сто двадцать два, они выглядели одногодками и Рэй его избил. Губы дрогнули в слабой улыбке. Дома мелькали вокруг, надвигались на него тесным кругом. Он не мог вздохнуть, не мог найти выход из лабиринтов пустынных улиц и переулков. В ушах гудело, будто он оказался под водой. Дорогу ему заступил человек. Рэй с трудом различал его сквозь пелену перед глазами: скорее всего, это был мужчина, достаточно высокий и крепкий. Широги? Каннаги? Сделав еще шаг, он остановился и почувствовал, что мышцы больше не слушаются. Мужчина приблизился, и стала видна его неброская одежда, волосы, скорее пепельно-седые, чем русые, отливающие рыжиной на свету, и худощавое лицо. Рэй дернул бровью, морщась, и сказал: — Надо же, сам Корни удостоил меня своим присутствием. Губы того растянулись в легкой улыбке, но чувствовалось, что его мысли витали где-то далеко, лихорадочно сменяя друг друга. Глаза за стеклами очков сосредоточенно поблескивали. — Акияма Рэй, — он чуть склонил голову к плечу. — Это что же, плащ из моего кабинета? — Это знак отличия войны Тэнгу, а не пылесборник для моли! — холодно и с достоинством отчеканил Рэй. Корнелиус словно не услышал его, да и, похоже, не ждал ответа. — Значит, ты и правда его потомок, — протянул он, глядя сквозь него. О, проклятье. Теперь каждый третий ублюдок будет смаковать это потрясающее известие. Пожалуй, нужно выписывать каждому смертную казнь. — Меня больше интересует, кто на самом деле ты, — выпалил Рэй, прикидывая, как лучше поступить. Корни трус: подобрался к нему в тот миг, когда только-только закончилось сражение с Каннаги. — Я искал информацию о тебе и… ничего не нашел. Это невозможно, разве что ты появился из ниоткуда по щелчку пальцев. Имя и фамилия, очевидно, выдуманные. Происхождение непонятно. Ты-то, случаем, не Икирисе? Веки Корнелиуса дрогнули и на миг опустились. — Информации обо мне нигде нет, как и о тебе. Ты ведь сам стер ее, так? Почему я не мог поступить так же? Ну вот. Он сам себя выдал тем, что не понимал простейшей вещи. Несомненно, он мог удалить информацию о себе, но до того момента Рэй бы узнал о нем все. Его глаза и уши были повсюду. Его руки могли достать до любого уголка мира. Все просто. Он мог скрыться от кого угодно, но от него не скроется никто. Корнелиус появился из ниоткуда и внезапно стал Главой всех Охотников. Человека, за плечами которого был только провал в Яшиме, вдруг выбрали предводителем. Они, конечно, идиоты, но не настолько. Будто кто-то создал его специально для этой цели. — Ты параллелос, — бросил Рэй, сглатывая кровь. — И кто же за тобой стоит? — А кто-то должен? Озарение было настолько восхитительным, что едва удалось сдержать смех. Ну конечно. Конечно. Корнелиус был параллелосом, но за ним не стоял никто. Может быть, он собственноручно убил воплотившего его Охотника, чтобы получить свободу. Он был волен делать, что хотел. Он поставил Охотников на колени, возглавив их, словно показывая презрение ко всем их ничтожным устоявшимся правилам. Он был параллелосом, но на самом деле это ничего не объясняло. — Мне плевать, — в конце концов отмахнулся Рэй, потому что это правда не имело значения. Может, создателем Корнелиуса был Каннаги, тогда понятно, почему он так стремился уничтожить Первого Охотника, но какая разница? — Я надеялся, ты пришел сражаться со мной, а ты пришел потрепаться. — Всему свое время, — ответил Корнелиус, холодно, по-змеиному улыбаясь. — Ты ведь хочешь победить Каннаги? — Я не приму твой препарат, говорил ведь уже. Меня целиком и полностью устраивает тот уровень силы, который есть у меня сейчас. Энергия Хаоса решает далеко не все, но ты за столько лет так ничего и не понял! Он осклабился, скрывая за веселым безумием неискренность. Если бы возможность безгранично использовать и поглощать энергию Хаоса досталась ему, а не Хираташи Норрену-Лемману, Рэй давно бы сделал то, к чему так долго шел. Норрен же, апатичный, равнодушный ко всему, за исключением погибших близких, не использовал свою силу практически ни для чего. Так, для редких убийств, которые не приносили ему ни удовольствия, ни пользы. Эксперимент Василиска выстрелил не на том. Впрочем, иначе и быть не могло. — Ты человек из пророчества, — впился в сознание вкрадчивый голос Корнелиуса. — Теперь у меня нет в этом сомнений. Я параллелос, ты сын Каннаги, мы знаем друг о друге то, что остальных разнесет на куски, так почему бы нам не сотрудничать? Рэй хохотнул. Как это все было нелепо! Он стоял весь окровавленный перед сволочным ублюдком, которого презирал, не мог толком сделать ни шагу, а тот уговаривал его принять препарат, который сделает его сильнее, сильнее, сильнее… — Я знаю, что тебя заинтересует, — продолжил тот. — Информация об одном человеке. Твоем приспешнике… или друге, если так угодно. — Вот как? — ухмыляясь, как пьяный, протянул Рэй. Следовало признать, что Корнелиус неплохо все спланировал: ударил в единственную брешь его защиты. — Тогда говори. И вытащил из кармана капсулу с ярко-синей жидкостью, снял колпачок с иглы и поднес к шее. Обычно невозмутимое лицо Корнелиуса исказилось. Живое безумие пропитало каждую его черту, глаза за стеклами очков дико расширились, рот изогнулся. Казалось, он надел уродливую маску. Забавно. Рэй отсчитал до трех. И капсула взорвалась. Вихрь стер пальцы до крови, жидкость брызнула на ладонь, осколки стекла посыпались на асфальт. Корнелиус отшатнулся и обернулся. И Рэй наконец-то увидел его. Широги стоял на Стене далеко впереди. Его темно-коричневый плащ развевался по ветру, длинные багровые волосы трепетали, а смуглое лицо исказила такая ярость, что он весь напоминал открытое пламя. Миг — и он оказался рядом с Корнелиусом, а арбалет красного дерева с изогнутым штыком едва не ткнулся тому в грудь. — Ты… — прошипел Корнелиус. — Да ты хоть знаешь… Ты нарушил соглашение! Его рука рванулась было вверх, но штык прочертил по его рубашке. — Не двигайся, — процедил Широги с нескрываемым превосходством, а все внутри словно взорвалась от звуков его голоса. — Ты правда думаешь, что мне не хватит духу нарушить клятву Хаоса? К тому же, еще вопрос, кто из нас сейчас нарушил соглашение! Его зубы сцепились, и жесткая улыбка рванулась на губы, когда он покачал головой. Корнелиус цыкнул языком и растворился в воздухе почти без мерцания энергии Хаоса. Все же менталист, определил Рэй. Такой же, как он сам. Да, их сражение определенно будет занимательным. Подумав об этом, он перевел взгляд на Широги. Он не видел это лицо тридцать один год. Разве что на фотографиях, но так не считается. Все равно что дать обещание и скрестить пальцы за спиной. Все равно что дать обещание вернуться через три месяца и не возвращаться… Тридцать один год. — Ну вот, — произнес Рэй, шевеля пальцами, испачканными синей жидкостью. — Ты абсолютно мне не веришь. Это была не та штука, которую он мне дал, а просто подкрашенная вода. На лице Широги отразилось замешательство. Он был по-мужественному красив, с изящными чертами, острым подбородком и пронзительным взглядом, но вот уже несколько столетий скорее напоминал лорда, которому приходилось побираться по улицам. Он был стар, хоть и выглядел от силы лет на двадцать восемь. Стар и многое пережил, и это чувствовалось на подсознательном уровне. — Если бы я вколол это себе, Корни потерял бы бдительность, приблизился ко мне, и я бы прикончил его одним сильным ударом с энергией Хаоса в живот или хотя бы тяжело ранил. Ты же его видел, он чуть не рехнулся от предвкушения. Но тебе понадобилось вмешаться, показать себя героем!.. Рэй размахнулся и вмазал его по лицу, подавшись вперед всем весом. Широги отлетел назад и рухнул, но он и сам не удержался на ногах. Он едва осознал, как земля гупнула по виску. Сознание затянул туман, словно это его только что хорошенько приложили в челюсть. Он больше не видел Широги, даже края плаща, даже носка ботинка, а очень хотелось. Это было последним, о чем он успел подумать.***
— Где он? — спросил Рэй сразу после того, как пришел в себя. Рассеянный свет уже не проникал сквозь полотно шатра, и внутри царил полумрак, слабо рассеченный огоньками свечей. — Каннаги? — спросила Аой, сидящая у кровати, и под скрип колченогой табуретки закинула ногу на ногу. — Нет, — назвать Широги по имени язык не поворачивался, так что Рэй просто сказал: — Человек, который меня сюда принес. — Тебя принесла Арлентай Рэсса. Она ждет снаружи, хочет с тобой поговорить. — И сколько времени с тех пор прошло? — Часа два, от силы. Он задумался. Потом сел и спустил ноги с кровати. Мышцы чуть подрагивали, тело ощущалось непривычно слабым, будто его разнесли ударом молотка, а затем кое-как склеили по кускам. Аой что-то негодующе пробормотала, но он не обратил внимания и вышел из шатра. На Сэру опустилась ночь, звезды мягко мерцали в черноте над уснувшими высотками. Ни в одном из окон не горел свет. Рэй вытянул руку и осмотрел кулак. На сбитых костяшках запеклась кровь, ранки выглядели совсем свежими, и он усмехнулся. Странное, абсолютно несвойственное ему спокойствие царило в груди. У него было подтверждение, что Широги вернулся. Неважно, что тот почти сразу исчез, неважно, какие у него были причины и чем, черт возьми, он руководствовался. Он ходил, говорил, стрелял из арбалета, он вернулся, а значит, теперь можно в который раз встряхнуть этот мир.