Эта жизнь — ваших мыслей грязный бред, Этот мир — как жестокая насмешка, Будет так: станет заревом рассвет, Ляжет мир, как поверженная пешка!
Нет, забилось в голове, не может быть. Корнелиус отпустил тетиву. С гудением вспышка пронзила воздух и полетела вперед. Рэй вскинул руку. Нет, черт возьми, энергии ведь больше… Золотой шипастый клинок рванул ладонь и столкнулся со вспышкой. Та взвилась вверх и, раздраженно шипя, рассыпалась искрами. На каменные плиты закапала сталь меча. Задохнувшись, Рэй поспешно отбросил раскаленную рукоять, и та тоже растеклась по земле. Корнелиус высокомерно, почти весело усмехнулся и снова натянул тетиву, что оставляла размытый цветной след в воздухе. Рэй бросился вниз. Оглушающий грохот ударил по ушам, нога словно взорвалась, но он не дал боли нахлынуть, только скрежетнул зубами и прикрыл голову рукой, спасаясь от обломков. Со Стены на площадь слетали люди и тени, а существа Хаоса в панике разбегались. — Стоять! — рывком вскочив, рявкнул он. — Я убью любого, кто попытается сбежать! Сражайтесь за свои жизни, черт бы вас побрал!!! Некоторые замедлились, нерешительно оборачиваясь, другие выхватили мечи и схлестнулись с тенями, но остальные даже не остановились. Корнелиус снова натягивал незримую тетиву — слишком медленно, будто руки ему уже почти не повиновались. Нужно выбрать точку… Пожалуй, подойдет чуть выше и левее, там, где воздух уже прочертила глубокая трещина… Рэй метнулся влево, к одной из припаркованных машин, и крикнул: — Все, бейте энергией Хаоса в точку на семь часов, метра на два выше моей башки! Миг — над ним пролетел расчерченный оранжевым спектральный поток и с гудением врезался в трещину, а за ним воздух рассекла серая пелена. Краем глаза Рэй увидел новую вспышку и шагнул в сторону, чтобы она ударила в нужное место, как раз туда, куда он указал. Губы Корнелиуса шевельнулись в ругательстве, и он опустил лук. Бесполезно. Времени слишком мало, а столько энергии не хватит, чтобы пробить проход. Разве что швырнуть туда теней-параллелосов, но у них почти ничего нет от людей, они лишь отголоски чувств своего создателя — не поможет. Широги беспомощно взглянул на него и бросил: — Может, объединим нашу энергию? Рэй выдохнул сквозь зубы. Тоже не годится! У него самого почти не осталось энергии, а Широги слишком ослаблен комой! — Я вам помогу, — раздался рядом голос, и Кэрлайн выступила из клубов серой пыли, морщась и зажимая ладонью свежую рану на левом предплечье. — Не поймите превратно, но силенок у меня сейчас осталось побольше, чем у вас. Вокруг грохотало, гремело, лязгало. Втроем они бросились за одну из машин и и затаились, прижавшись друг к другу плечами почти до боли. Корнелиус снова вскинул лук, но даже с такого расстояния было заметно, как ходят ходуном его руки. Мало того, что не помер, как ожидалось, так даже попасть нормально не может! — Конечно, риск большой, но завеса уже очень тонкая, мы быстро ее пробьем! — лихорадочно продолжила Кэрлайн. Рэй скрежетнул зубами и ощерился. — А ты не понимаешь?! Если совместить три энергии, по кому-то точно бахнет! У нас с Широги особых проблем не будет, потому что у нас, по факту, общие души, так что умрешь ТЫ! Она выдержала его взгляд. Мрачная, упрямая, всегда была упрямой, рисковала даже тогда, когда голос рассудка приказывал бежать. Если она… если она тоже, как Аой… — Ты же отдал мне свой Символ тогда, — сказала Кэрлайн. — И все было в порядке. Проклятье! Нет времени спорить и ругаться, но это гребаный идиотизм, почти верная смерть! Рэй почувствовал, как в бешенстве искажается лицо. Она ведь совсем недавно пыталась его убить из-за внушений Корнелиуса, пырнула его мечом как нечего делать, так что теперь случилось? Проклятье, она совсем как Сэйши! — Я не собираюсь жертвовать тобой ради этих отбросов, — выпалил он. Пылающая вспышка с грохотом прочертила выжженную рытвину в земле рядом с ними, но не достала. — Не надо никем жертвовать, — отрезала Кэрлайн. Вокруг стоял такой грохот, что закладывало уши, а между ними, тенями и луком Корнелиуса был только машина. — Посмотри на меня. Я жила с вами почти год. И сейчас я тоже вместе с вами. Твои глаза уже не спектральные, разве нет? Все будет в порядке. Я не хочу, чтобы… умерли мы все. Я… слишком вас люблю. Рэй взглянул на нее, почти ненавидя ее за эти слова, за чувства, что она так отчаянно им дарила… И покачал головой. Вокруг грохотало. Гремело. Лязгало. Множество цветных потоков врезались в трещину позади, но она еще слишком узкая, слишком неглубокая, слишком… Они бились как рыба об лед. И следующий удар Корнелиуса уничтожит кого-то из них. Может, Сэйши, что так отчаянно рванулся в бой, может, Кэрлайн каким-то совершенно безумным рикошетом, может… Судорога пробежала по телу, сковав шею. Он не потеряет их. Больше никого не потеряет. Даже если весь мир пойдет прахом. — Нет, — сказал он глухо. Вокруг грохотало. Гремело. Лязгало. Кэрлайн смотрела на него с выжигающим упрямством, а в ее зрачках метались отголоски его собственных чувств. Она боялась, вдруг осознал Рэй. Боялась смерти и все же собиралась рискнуть. Ради всей этой долбанной Сэры. Ради них с Широги. Ради них. Боясь в глубине души, что видения, наполнявшие сознание по воле Корнелиуса, на самом деле правда. — Ты не должен все всегда тянуть в одиночку, — отрубила она. Судорога расползалась по мышцам, выкручивала кости. Казалось, Корнелиус вот-вот пальнет ему в спину и положит конец этому бессмысленному спору, этому… — Направляй, — произнесла Кэрлайн тихо, почти прошептала. — Я доверяю тебе и Аясе так же, как себе. Направляй. Откуда… откуда такая уверенность?! Почему она всегда… Рэй поднял руку, задыхаясь. Неужели он правда такое творит? Неужели правда… Трещина темнела позади отголосками чужого багрового неба, будто подернутая маслянистой пленкой. Их путь к спасению, уже почти распахнутый, почти пробитый. Почти. Он увидел исход так ясно, точно воздух уже забурлил от энергии «Кенрюоку»: они не смогут сбежать. Не хватит каких-то пары минут. Их всех… просто сотрет. Без следа. За несколько мгновений. Всех. — Наподдадим этому сукиному сыну, а? — прищурилась Кэрлайн. Ее ладонь накрыла ладонь Широги. До безумия медленно Рэй сжал их сплетенные пальцы своими и невольно бросил взгляд сквозь трещину. Злость жаром охватила душу, но он закрыл глаза, позволив ей раствориться в вихре других эмоций. Гудение ветра, крики и звон стали словно отдалились. Они остались втроем, не чувствуя ничего, кроме рук друг друга. Миг — точно пузыри воздуха коснулись пальцев и скользнули под кожу. За ними хлынуло колкое тепло, и все чувства обострились до предела. Оранжевый взорвался на языке корицей и медом, зеленый коснулся лица молодой травой, синий переливами пианино разлился в ушах. Рэй никогда не делал такого, не с двоими людьми, не с таким уровнем близости, все равно что три души на мгновение слились в одну. Он слышал цвет, чувствовал вкус звуков, видел переплетение пряностей, хотя даже не открывал глаз. Десятки чувств просыпались одно за другим, мир расцветал во всей своей полноте, объемный, выступающий, существующий одновременно внутри, снаружи, везде… Его рука была рукой Широги, рукой Кэрлайн. Рэй открыл глаза. Они смотрели на него, их глаза горели спектрами, так естественно, будто мир никогда их не отторгал, будто не было вещи привычней, чем мириады цветов, разливающихся вокруг зрачков. Может быть, все не так. Может быть, на самом деле их сущность никогда не была проклятием. Ветер гудел в предрассветной дымке, трепля волосы и плащи, но они словно были неподвластны ему, неподвластны звону клинков и чужой энергии. Все как надо, как должно быть, разве нет? Их не двое — их трое. Ураган закрутился над их сплетенными руками, ураган ослепительного, чистейшего спектра. Вертясь и разрастаясь с каждым мгновением, он взвился и ударил прямиком в трещину. С оглушающим звоном от неба откололись багровые куски и обрушились на землю.***
Сэйши налетел слева и сверху, Рэсса — справа, целя в бок, но Корнелиус отразил оба удара. Все как раньше. Они загоняли противника — снова. И плевать, что противник когда-то был их Главой и сильно превосходил по силам: они загоняли противника, вместе, так слаженно, словно единое целое. Взмах, рывок, кровь, взвившаяся из пореза, безумные огненные глаза впереди. Рэсса летела, перетекала сквозь воздух, за косой тянулся фиолетовый шлейф. Если убить Корнелиуса энергией, получится проломить проход в Хаос. Его рука, выпустив на миг клинок, молниеносно схватила ее за запястье. Рэсса толкнула его в грудь ногами и, высвобождаясь, перевернулась назад в воздухе. Сэйши взвился рядом, обрушив мощнейший удар на его скрещенные мечи. Тени с пронзительным воем взвились вокруг, и Рэсса рассекла их косой на ошметки. Корнелиус в бешенстве всадил клинок ей в ногу, кровь закапала вниз, но рана через миг затянулась с шипением черного дыма. Рэсса налетела на него, ударила плечом по лицу. Он повалился навзничь и откатился из-под удара Сэйши. — Нет! — крикнула женщина, соткавшись из пустоты рядом. Белая вспышка ножа мелькнула у лица Рэссы, едва не задев. Женщина прожгла ее злобным взглядом, как фурия, рассыпалась в клочья тумана и хлынула на нее, ошметки теней впились в руки и ноги, но их отбросило вихрем энергии Сэйши. Корнелиус перехватил меч и молниеносно направил на него. Кровавая полоса проступила у Сэйши на горле, но он успел отклониться. Раньше Корнелиус нападал бы быстрее. Раньше бы не позволил им подобраться так близко. Все получится. Они смогут победить. Слева всколыхнулось движение: Рэсса не увидела его со стороны слепого глаза, но почувствовала. Отскочила в сторону, замерла на Стене, а в груди вдруг что-то болезненно срезонировало, будто по гитаре хлопнули ладонью. Мир скользнул по дуге, и она ощутила, что падает, падает с высоты… Рука дернулась, и окутанная энергией коса вошла глубоко в Стену. С закрытыми глазами Рэсса закачалась в воздухе, вцепившись в древко. Их с Сэйши души расходятся? Тот ритуал?.. Она открыла глаза. Сморгнула туман. И увидела… Каннаги. Он стоял неподвижно, а за его спиной, как за Корнелиусом несколько минут назад, вырастала целая армия. Не получалось различить ни лиц, ни фигур, но их присутствие давило с такой силой, что могло прибить к земле. Грудь стиснуло то ли смехом, то ли истерикой, но Рэсса не издала ни звука. Перевернувшись, легко взвилась в воздух в фиолетовом ореоле и вспрыгнула на древко, загудевшее под ногами. — Мия, — сказал Каннаги, отстраненно улыбаясь в никуда. Имя, которым уже очень много лет не называл ее никто. Имя, которое она отвергла, переродившись. Имя, ушедшее в пепел вместе с памятью о нем, принадлежавшее одинокой девочке, у которой не было ни семьи, ни прошлого и которая влюбилась в человека, что впервые проявил к ней доброту. — Нет, — отрезала она твердо и спокойно. — Рэсса. Арлентай Рэсса. Столько лет… Сколько бесконечных песчинок-мгновений… И вот — она здесь, стоит напротив него и смотрит ему в глаза. В этот миг все планы, все убеждения развеялись и ушли из головы, оставив переполненную гневом пустоту.***
В углу рта пузырилась кровь. От удара? От напряжения? Сэйши не знал, почти не чувствовал — только снова и снова колотил мечом, пытаясь достать Корнелиуса, но тот ускользал. Не имел значения их опыт. Не имело значения, что Корнелиус раньше был Главой всех Охотников, а Сэйши лишь недавно стал главой Охотников Сэры. Ничего не имело значения! Он победит, чего бы это ни стоило, он сделает все, чтобы дать остальным уйти в Хаос и спастись, даже если сам расшибется в лепешку! — Ты всегда ненавидел меня, — тихо протянул Корнелиус, уйдя от удара в горло. — Доволен сейчас, что мы сражаемся? Сэйши яростно выдохнул сквозь зубы. Нет, этот ублюдок мог вот так болтать с Рэем, но не с ним! Это Рэй любил искать причины, это Рэй насмехался над противником, даже скрывая сильнейшую боль! Плевать на то, как они относились друг к другу раньше! Сейчас важно только то, что этот псих собрался убить всех существ Хаоса в Сэре! Да какая, к черту, разница, почему он решил это сделать?! Сэйши перехватил меч и по широкой дуге направил Корнелиусу в грудь. Тот снова уклонился. Что, легкими и тонкими мечами сложно отражать мощные удары двуручника?! — Представляешь себя героем? — вдруг хмыкнул тот. — Такой отчаянный бунтовщик. Одиночка, не подчиняющийся никому. Но, знаешь, просто нелепо постоянно сомневаться в убеждениях тех, кто значительно опытнее и дальновиднее тебя. — Это ты про себя? — фыркнул Сэйши, выставив ногу вперед. Казалось бы, просто стойка, но на деле попытка хоть как-то удержать равновесие. Корнелиус подхватил лук со Стены, молниеносно натянул тетиву и выпустил обжигающую спектральную стрелу. Сэйши отшатнулся вбок и слепо уколол окутанным энергией мечом вперед, едва не рванув руки из суставов. Острие наткнулось на преграду из мягкого и твердого и с хрустом погрузилось в нее. Он уперся ногами в Стену и, рыча, надавил на меч. Перед глазами пульсировало белое, левую руку облепило обугленным рукавом и выворачивало от боли, в груди, казалось, что-то расходится надвое, но он чувствовал, как клинок, пройдя преграду, вырвался с другой стороны. Лицо Корнелиуса исказилось от боли и ярости. Окровавленными пальцами он цеплялся за меч, глубоко уходивший ему в грудь. Сэйши дышал тяжело, будто и его проткнули насквозь. — Ты… ничего не знаешь, — прохрипел Корнелиус с усилием. — И больше… не сможешь узнать. Ты… правда думаешь… что это не я… внушил твоей памяти… любовь к Рэссе? Внутри даже ничего не дрогнуло. Даже если Корнелиус умеет менять воспоминания, он точно не внушил ему любовь к Рэссе. Никто не способен внушить любовь, что может разделить две души напополам и сшить воедино. Сэйши рванул меч назад. Корнелиус пошатнулся и медленно повалился вперед, сорвавшись со Стены. Через несколько бесконечно долгих мгновений раздался шлепок. Конец. Все… конец. Он оперся на меч, дрожа от сковавшей мышцы слабости. Казалось, не сможет сделать ни шага. Все расплывалось и крутилось серой смазанной лентой. Отдаленно пробился голос, но его едва вышло различить в агоничной какофонии, среди пульсации в ушах. — Спускайтесь! Все живо в Хаос! Рэй. Это Рэй кричит. Рэй зовет их. Сэйши встрепенулся. Боже! Надо уходить! Где же Рэсса? Они ведь только что сражались вместе… Странная тень прочертила землю. Он поднял голову и задохнулся. Вогнав лезвие косы в Стену, Рэсса стояла на древке, и ветер развевал ее блестящие черные волосы. Напротив нее застыл Икирисе Каннаги.***
Все чувства, что Рэсса столько лет держала в оковах своей души, пробудились и отчаянно рвались наружу. Мышцы трепетали от предвкушения, на губах разгоралась улыбка, полная азарта, горечи и злости одновременно. Столько лет… Она видела его мальчишкой-подростком с обаятельной улыбкой, но не видела Главой всех Охотников. Все равно что узнавать врага заново. Хотя это ведь не его тело. Не его, но сквозь физическую оболочку проступали истинные черты: волевой подбородок, четкие скулы, изящная линия щек, грубо подрезанные ярко-синие волосы, придающие лишь больший шарм, янтарно-желтые глаза, где зрачки почему-то казались до странности маленькими… Рэсса бы рассмеялась, если бы грудь так не сдавило. Все это — лишь способ привлечь жертву, как хищный цветок привлекает букашек яркой расцветкой и приятным запахом. Каннаги был отвратителен, и эта поразительная красота лишь сильнее отталкивала. Она больше не ребенок, что с радостью принял первого, кто по-доброму к нему отнесся. Не слабая девочка, нуждающаяся в чужом одобрении. Она могла убить его. И хотела. Чьи-то голоса пытались пробиться сквозь звон в ушах, но Рэсса не слышала. Оттолкнувшись от древка, она мягко спрыгнула на землю и вырвала из Стены косу. Каннаги не двигался. Немигающим взглядом ловил каждое ее движение. Не человек. Не прародитель. Древнее чудовище, пробудившееся в преддверии катастрофы. — Стой! — раздался позади властный голос, когда Рэсса взмахнула косой и приготовилась к прыжку. — Ты так его убьешь. Да… Да, она и хотела убить его! Но… что-то… что-то здесь… Она обернулась. Трое мужчин стояли позади, будто отгороженные густой завесой тумана. Она едва узнала Акияму Рэя — лишь по цвету волос и очень мрачному, яростному выражению лица. Высокий смуглый мужчина рядом с ней был ей незнаком… Или знаком? Лица, имена, силуэты предательски путались в сознании. Рэсса уже почти отвернулась, как взгляд зацепился за третьего. Он согнулся пополам, будто от сильной боли, его темные волосы казались усыпанными пеплом, плащ местами пропитался кровью… Сэйши! Она ведь сказала себе, что они просто уйдут вдвоем проживать свою вечность! Сказала, что не будет сражаться с Каннаги! От лица отхлынула кровь. «Ты так его убьешь». Рэй говорил не о Каннаги, Рэй говорил о Сэйши. На негнущихся ногах Рэсса шагнула к ним, и деревянный футляр рвануло с плеча энергией Хаоса. Она едва успела скользнуть по нему пальцами, как он оказался в руках у Каннаги. Его искаженный палец легко вскрыл замок. Рэсса отшатнулась, вскинув руки, чтобы заслонить их троих позади, и из-под ног брызнули потоки тумана. Она успела увидеть лицо Сэйши — ошеломленное, испуганное, отчаянное — и все затянула тьма.***
Миг — на том месте, где стояла Рэсса, воздвигся огромный металлический куб. Сэйши не успел даже двинуться. Вот она шла к ним — и вот исчезла. На негнущихся ногах он бросился к туману впереди и гулко хлопнул ладонями по огромному железной стенке, бессознательно скользнул пальцами по витому узору. За кубом возник силуэт Каннаги. На его губах играла задеревеневшая улыбка, в руках поблескивали два маленьких куба на цепях, очень похожие на тот, где пропала Рэсса. Ловушка. Ловушка из древности, которую уже очень много лет не могли воссоздать. Где она взяла их? Зачем? Неужели хотела… заточить туда Каннаги? — Уходите, — отчеканил Рэй, но Сэйши не сдвинулся с места, не собирался двигаться, не без нее. — А как же Рэсса?! — Она бессмертная! А в этой фигне, думаю, переживет даже удар «Кенрюоку». Ты сможешь спастись, вернуться за ней потом и вытащить оттуда. Рэй… Рэй что… предлагает бросить Рэссу здесь?! — Ни за что! — рявкнул Сэйши, клокоча от гнева и ужаса. Голова отчаянно кружилась, казалось, ноги подогнутся, и он чувствовал, чувствовал, что Каннаги сейчас метнется к нему со своей нечеловеческой улыбкой и убьет, убьет, убьет, но какая теперь разница? Где уверенность, что Рэсса переживет взрыв «Кенрюоку»? Она бессмертна, но если ее расщепит на атомы, сможет ли она восстановиться?! Перед глазами прояснилось. Сэйши отчетливо увидел Каннаги, будто туман не затягивал мир вокруг. Высокий широкоплечий ублюдок с лицом таким красивым и застывшим, что напоминало пластик. В нем ничего не осталось от Грея Итаки. И в Рэе нет ничего от него. Ни единой черты. Сэйши сжал кулак, позволяя тяжелому мечу скользнуть в ладонь. Он не уйдет в Хаос без Рэссы. Не уйдет, даже если придется схлестнуться с Каннаги. Это его враг. Его худший враг из всех возможных. Впервые в жизни Сэйши кого-то так сильно ненавидел. — Широги, хватай его! Под его руками вдруг сомкнулись чужие руки, в таком захвате, что не вырваться. Пальцы чудом не разжались на мече, но тот вылетел из ладони от тычка. Сэйши рванулся, как вдруг затрещина обожгла лицо с такой силой, что мотнулась голова и кровь снова потекла по губам. Рэй стоял над ним, вскинув руку. И лицо его было страшным.***
По-другому было нельзя. Не в такое время. Не в такой ситуации. Он ударил Сэйши, зная, что это может разрушить их недавно появившуюся хрупкую связь, — но ударил. Потому что Сэйши должен выжить. Должен, вопреки всему. Даже если его возненавидит. Широги потащил Сэйши к трещине в Хаос. Тот почти не сопротивлялся, пытаясь хоть немного выровняться. Рэй не следил за ним — следил за Каннаги, стараясь при этом не выказывать эмоций. Всего несколько шагов до трещины. Несколько шагов. — Во имя всего сущего, что это? — протянул он издевательски, с прищуром разглядывая грудь Каннаги. Там, глубоко внутри, пульсировала и переливалась отвратительная масса, прежде скрытая от его взгляда, восемь разноцветных фрагментов, кое-как сплавленных между собой. Их сияние то болезненно вспыхивало, то агонично меркло, как будто связь доставляла им невыносимые страдания. — Что будет, если разъединить эту хрень? Ты сдохнешь? Теперь хоть понятно, почему тебя никто не может прикончить! На самом деле душа… души Каннаги сейчас волновали мало. Главное просто отвлечь его внимание. Не позволить броситься за теми, кто потоком уходил сквозь Хаос, в особенности за Широги, Сэйши и Кэрлайн. О пульсирующей массе в его груди можно подумать потом. — Мне нет смысла тебя убивать, — произнес Каннаги. — Чем выше твоя боль, тем разрушительнее ты становишься, а это именно то, что мне нужно. Луч спектральной энергии отделился от его тела и метнулся к Сэйши, но Рэй этого и ждал: бросился наперерез, отбив его остатками, которыми поделились Широги и Кэрлайн. Второй поток свирепо отразил сам Широги, не замедлившись ни на миг. Рэй едва успел заметить движение, как острая боль обожгла лицо. Он даже не пошатнулся, только вздрогнул, и мрачно, презрительно, устало посмотрел на Каннаги, а рана на лице, рассекая переносицу и левую щеку, наливалась кровью. — И? Чего ты хотел этим добиться? — произнес он и рявкнул: — Давай, убей меня!!! Нечего просто так мечом махать! На застывшем лице Каннаги промелькнула тень удивления. Силуэты позади него зашевелились и бросились к уходящим людям, но поздно, уже слишком поздно — шаги стремительно затихали за завесой Хаоса, а туда эти ублюдки полезть не рискнут. Не рискнут… — Ты думаешь, я взбешусь из-за того, что ты мой биологический отец? — ядовито фыркнул Рэй и провел ладонью по лицу, испачкав пальцы в крови. — Нет. Из-за тебя я появился в этом мире, так что… спасибо! Спасибо. А за все остальное — ты сдохнешь. Он стряхнул брызги Каннаги в лицо. Тот не отшатнулся, даже не поморщился, и алые капли поползли по его коже. — Знаешь, что двигает мир? — спросил Рэй, глядя на него, но не видя: чувства захлестывали, разливались в голове, приглушая боль в ранах, будто и не было их вовсе, будто не было боя, усталости, всего этого… — Власть! Вот самая величественная сила в мире! Но вы, ты и тот ублюдочный придурок Кор, не смогли с ней справиться! Она свела вас с ума, потому что вы просто жалкий, ничтожный мусор! Вы использовали ее, чтобы истреблять своих людей, но я поступлю по-другому! Чем больше у меня власти, тем сильнее я становлюсь! И я сделаю все, чтобы спасти их, пусть даже ТЕРПЕТЬ ИХ НЕ МОГУ, потому что вы… хотели… совсем… другого!!! Такой ответ, казалось, на миг ошеломил даже Каннаги. — Но если в твоих жилах течет моя кровь, и ты избираешь власть так же, как избрали мы, — обманчиво мягко протянул он, — кем ты станешь, если противостоишь нам? — Противовесом, — отрезал Рэй и, шагнув назад, рывком захлопнул завесу Хаоса, как захлопывают дверь, чтобы больше никогда не возвращаться.***
Нортон задыхался, привалившись к стене. С воздухом что-то не так. С этим городом что-то не так. А может, что-то не так с ним самим. Он едва выбрался из Хаоса, вцепившись в ту женщину с бирюзовыми волосами. Ничего личного: она с самого начала собиралась их кинуть, но в итоге он ее опередил. Жаль их. Тех, кто остался. Тех, кто погиб. Но что толку печалиться? Каждый сам за себя — это единственный закон, действующий во всех мирах. Впереди послышался статический треск. Нортон хватанул воздух ртом, тщетно пытаясь отдышаться, и сквозь туман перед глазами увидел человеческий силуэт. Ну да. Он должен был появиться, как только почувствовал его присутствие. Нортон медленно поднял голову. Молчал, потому что не хватало сил говорить и хотелось послушать. — Мне очень жаль, — искренне произнес мужчина напротив, заламывая руки. Его фигура беспрестанно мерцала электрическими помехами. — Мне пришлось пожертвовать тобой, одним-единственным человеком, чтобы выжили сотни. Нортон поморщился. Прекрасно знал о его причинах. И даже мог понять. Что жизнь одного шпиона против жизней сотен его сограждан? Он всю свою жизнь отдал родине, и теперь не осталось ни капли. Еще до Хаоса — а после него и подавно. Он не двигался. Пусть силуэт убьет его, из милосердия, как обычно. Все равно ведь Нортон умрет, так или иначе. Его отправили в утиль, куда рано или поздно отправляются любые орудия. Он выполнил свою миссию, отдав ей всего себя, и в награду получил вечное заточение в Хаосе. — Знаешь, — сказал он хрипло. — Я тебя все-таки ненавижу… Иретенджи. Иретенджи смотрел на него с состраданием. Самое отвратительное, что он всегда искренне сочувствовал всем, кто переживал горе и боль, даже если на эти горе и боль их обрекал сам. — Ты имеешь полное право, — сказал он. Нортон закрыл глаза. Стена куда-то предательски уплывала из-под спины. Зачем он вообще выбрался из Хаоса? Какой смысл?.. Не хотелось умирать там. Там небо всегда одинакового багрового цвета, а деревья черные. Здесь занимался рассвет… Боже, как давно он не видел рассвет! Ради этого стоило побороться. Иретенджи все так же печально смотрел на него. Нортон поморщился. — Прекра… ти. У тебя еще не получается полностью имитировать человеческие эмоции. Даже через столько лет… У тебя ужасная улыбка. Ты как будто издеваешься над всеми своей… нечеловеческой искренностью. Взгляд Иретенджи наполнился еще большей болью. — Прошу прощения, если действительно оставляю такое впечатление. Я очень стараюсь показывать те эмоции, что чувствую, но, похоже, они еще отличаются от человеческих. Вот именно, подумал Нортон с нарастающим раздражением. Люди крайне редко стараются показывать те эмоции, что чувствуют, иначе ими очень легко манипулировать. Вдобавок, Иретенджи был совестливым и бессердечным одновременно, и дело совсем не в том, что он оцифрованное сознание давно умершего человека, просто копия, воссозданная, чтобы вступить в Триаду и поддерживать порядок миров. Думается, он не слишком отличался от того Иретенджи, каким был при жизни. Рассчетливый, циничный ублюдок-политик, считающий, что делает для своего народа больше всех. Поэтому он и добился успеха. Поэтому его и признали выдающимся человеком. Нортон не верил в благочестивых добряков, меняющих мир, зато верил в меняющих мир ублюдков. — В этом городе концентрация энергии превышает норму больше чем в сотню раз, — снова заговорил Иретенджи. — Ты погибнешь, если останешься здесь, и не сможешь переродиться. Если хочешь, я… могу переместить тебя отсюда. В любое место этого мира. В качестве хотя бы небольшой компенсации за зло, что я тебе причинил. Ты сможешь начать новую жизнь. Никто из нас никогда больше тебя не потревожит. Нортон неотрывно смотрел на него. Глаза Иретенджи напоминали бездонные колодцы, в них, казалось, даже солнце не отражалось. Все из-за того, что он цифровая копия? Из-за того, что у программы нет души? Или дело в самом Иретенджи? Истеричный смех рвался из груди, клокотал в горле, раздирал изнутри. Как глупо. Иретенджи ничего не понимает. Совсем ничего. Нортон выхватил нож из рукава и твердым, привычным движением полоснул себя по горлу. Боль не пришла — только глубоко разошлась кожа и кровь фонтаном разлетелась повсюду. Иретенджи охнул и бросился к нему, но обмякшее тело Нортона прошло сквозь его призрачные руки и почти плавно опустилось на асфальт. Темная красная лужа захлестнула его, и глаза остекленели. Иретенджи стоял над ним, даже когда Нортон умер. Стоял, не двигаясь, а ветер не касался его волос. Стоял — пока не зажмурился, не опустил голову, не сжал кулаки так, что пальцы побелели. Стоял, стоял, стоял…***
Сквозь бремя подступающей смерти Корнелиус различил человека. Не Рэй. Не Аясе. Не Сэйши. Они… ушли. Прорвались… в Хаос. Несмотря на свою природу и на «Кенрюоку». Они прорвались в Хаос. Вот… значит как. Все это время он думал, что поведет Охотников в лучшее будущее. Что Охотник из пророчества, связанный с Каннаги, — он сам. Он. Но нет. Акияма Рэй, монстр, убийца, ублюдок, забрал их всех отсюда. Спас их. Спас… Не может быть. Значит, Охотник из пророчества правда Рэй. Значит, Корнелиус сыграл для него лишь роль проводника. Он бы горько рассмеялся, если бы грудь не пронзало болью. Смерть близко. Совсем рядом. Подступает с каждым шагом, капля за каплей утекает из тела кровью. Еще немного. Совсем немного — и он переродится, но… Теперь уже неважно. Пусть «Кенрюоку» сотрет его. Просто проводника. Пусть смерть заберет его. Как ляжет карта. Человек приближался. Не Каннаги. Не слишком высокий, немолодой, с темно-русыми волосами, прорезанными сединой. Глаза Корнелиуса расширились. — Почему… ты не ушел с остальными? — прохрипел он едва различимо и спокойно. Маори опустился рядом на корточки, поджал губы и покачал головой, увидев его рану. — Я не хочу уходить… отец. В другое время Корнелиус бы поморщился. В другое время рявкнул, чтобы тот его так не называл. Сейчас же силы стремительно уходили, и веки смыкались, но он усилием воли держал их открытыми. Пусть называет как хочет. Теперь уже не имеет значения. — Я… не смог стать хорошим отцом, — Маори опустился на землю, вытянул ноги, прикрыл лицо ладонью, борясь с эмоциями. — Как и ты. Сделал только хуже! Скажи, почему ты бросил меня?! Извечный вопрос. Маори спросил об этом, когда они впервые встретились, но не получил ответа, — спрашивал вновь сейчас. Корнелиус с трудом разомкнул губы и слово за словом вытолкнул из пережатого горла: — Я… не хотел… приводить в этот мир ребенка… и не собирался… созидать его как личность. Так получилось… случайно. И ты для меня… не отличался ничем от других детей. Глупый получился порядок слов, пронзила разум мысль и погасла в нарастающем давлении воздуха. Маори громко хмыкнул и вскинул подбородок. — Смешно… Я тоже не хотел ребенка. И тоже… получилось «случайно». Ей было двадцать, она только перевелась в мой штаб, а после того, как Айзен родился, пропала без вести… Ее так и не смогли найти. Знаешь, он думал, что это я ее убил. Никогда так не говорил, но точно думал… Ты приказал казнить его, чтобы усмирить вампиров. Он твой внук, как же ты… Сила неожиданно всколыхнулась внутри Корнелиуса, а ошметки теней черными облаками коснулись рук и ног. — Ты же его отец, — прохрипел он в тон Маори. — Как же ты мог бросать его в подземелья за малейшую провинность? Как мог не верить его словам и позволять своим людям его избивать? Он ведь разочаровал тебя, да? Ты злился сам на себя, что не смог вырастить его таким, каким хотел, так что куда проще было оттолкнуть его от себя. Злясь на самого себя, ты выплескивал ярость на него. Маори молча порылся в карманах, вытащил сигареты и закурил. Сизый дым взвился в воздух, затеняя все прочие чувства, и казалось, в мире не осталось больше ничего иного. Корнелиус закрыл глаза, но голос Маори еще пробивался в угасающее сознание. — Я сделал хоть что-то… — наконец прошелестел тот с болью. — Иногда лучше не делать ничего, — бросил Корнелиус и позволил мыслям уплыть в черноту, к далекому прошлому, что пробивалось солнечными всполохами сквозь изувеченные стены памяти. Он ребенок. Отец наотмашь бьет его по лицу, да так, что голова врезается в стену и он падает, а через миг на тело градом сыплются удары тяжелых сапог. Что случилось с его родителями? Кажется, угорели в своей лачуге, упившись вусмерть. Их прикончил чад очага. Он тогда даже не расстроился. Он молодой юноша. Умеет бить молотом, закалять сталь, превращать бесформенные куски железа в прекрасные мечи и нагрудники, но просят в основном залатать котлы да выправить серпы. Его учитель, огромный мужик с руками, будто медвежьи лапы, дает за работу несколько монет, даже на еду не хватает, а потом приходит война. Все бегут. В городах и деревнях свои кузнецы — никто не берет лишний рот. И он начинает красть. Это тоже хорошо получается, почти так же, как ковать оружие. Пока его не ловят. Сгребают за шиворот толпой и прижимают правую руку к старому пню. Удар — отсеченная кисть летит в сторону, кровь орошает траву. Ненавижу, подумал Корнелиус с неожиданной ясностью. Как же я их всех ненавижу. Они смеялись, искалечив его. Бросали ему в спину оскорбления, когда он, замотав страшную рану подолом рубашки, хромал прочь, а кровь текла, текла, текла, настоящая река крови… И когда он опустился на дорогу, подтянул колени к груди, приготовился умирать, пришли его настоящие родители — семья по духу. Я устал ждать, подумал Корнелиус сквозь трепещущие веки. Почему смерть не приходит? Почему не приходит ослепительное белое ничто, порожденное «Кенрюоку»? — Они отдали мне свои Символы, — с трудом шевеля губами, прохрипел он. — Сразу два. Объяснили все. Воплотили мне… новую руку. И умерли рядом со мной. Внучка Каннаги и ее муж. А потом… я вернулся в ту деревню. И перерезал там всех, как свиней. Посмотри вокруг… Мир… загнивает. Может… он всегда таким… и был. Приводить… нового человека… сюда — преступление. — Знаешь, что настоящее преступление? — холодно отрезал Маори. — Бросить своего ребенка на произвол судьбы и сделать вид, что его не существует. — Тогда, выходит… ты тоже… преступник? — Да, — ответил Маори глухо и эхом повторил: — Я тоже. Корнелиус снова закрыл глаза. Они оба сегодня останутся здесь и обратятся в ничто, отец и сын, затерянные в переплетениях судеб, человеческой жестокости и своих собственных решений. Может, так будет лучше. Он снова был мальчишкой, лежащим на дороге и прижимающим к груди окровавленный обрубок руки, но на этот раз никто не придет. Никто. — Знаешь… — протянул Маори с вымученной улыбкой в голосе. — Мы хотя бы не умрем в одиночестве, отец.***
Тенн почувствовала сразу: его больше нет. Почувствовала, потому что, удаляясь от города с каждым мгновением, невольно следила за его энергией Хаоса. Та затрепетала и потухла свечой на ветру. Разожжется снова. Сейчас. Вот сейчас… Ничего. Звенящая пустота на том месте, где был ее брат. Из горла исторгся крик, такой отчаянный и горький, что кровь заледенела в жилах. Хирако от неожиданности дернул руль, мотоцикл вильнул, но Тенн не почувствовала толчка, не почувствовала ничего, только крик, сотрясающий все ее существо, крик настолько сильный, что сорвался голос. Мотоцикл остановился у обочины, подняв клубы пыли и оставив на асфальте темный след шин. Хирако слетел с сиденья и успел подхватить ее в тот миг, когда она отклонилась назад и приготовилась к удару спиной о землю. Он прижал ее к себе, и Тенн стиснула зубы, всхлипывая, а слезы темными кляксами расплылись на его кофте. Она почти никогда не плакала. Даже когда убили маму, даже когда ее позвоночник раскололо вдребезги от страшного удара машины, даже когда она узнала, что больше никогда не сможет ходить — не плакала. Теперь же рыдания, казалось, вот-вот разорвут ее на ошметки. Котты больше нет. Котты, ее брата, больше нет. Он умер. Умер. Умер.***
Воздух кружился вверху, искажая реальность, листья и бледные тени сновали за потоками ветра, а вместе с ними тянулись воспоминания Ива, вытягивались в нить, точно только и ждали момента, когда грань между реальностью и Хаосом почти сотрется. Первыми почему-то возвращаются всполохи из второго воплощения. Он очень молод, и в этом его сила. Он играет с огнем — во всех смыслах. Силы внутри так много, что хватило бы на пятерых (речь, конечно же, не об энергии Хаоса), и он упивается ею каждую минуту, что бодрствует, он может победить и растоптать любого противника, кем бы он ни был: дикого зверя, парня из якудза, отчима, что пытался распускать руки, а теперь скулит и жмется при виде него, как побитая псина. На руках Ива браслеты из веревок, монет и подвесок на удачу, в кармане верная большая зажигалка, что извлекает огонь из себя по первому его требованию. В тот день он идет куда-то, чтобы что-то поджечь, как всегда. Не трогает жилые дома и маленькие магазины, что едва держатся на плаву, — всегда выбирает или заброшенные лачуги, или роскошные особняки, пустующие в ожидании хозяев. Деревья смыкаются все плотнее, он поводит плечами и вдруг слышит шорох впереди. Там, в глубокой яме, парень еще моложе него, у него светло-голубые волосы, а нога вывернута под неестественным углом. — Ну и ну, — говорит Ив, усмехаясь скорее издевательски, чем дружелюбно, но парень слишком напуган и не различает тонкостей. — Как ты умудрился туда попасть? Давай вытащу. Он протягивает руку, и парень так крепко хватается за нее, будто собирается больше никогда не размыкать пальцы. Жаль, в том воплощении Ив прожил недолго: игры с огнем рано или поздно приводят к катастрофе. — Знаешь, — как-то сказал он Клинку. — Я скучаю по тому парню, которым тогда был. — Да, — мягко рассмеялся Клинок. — Я тоже. Или это тоже одно из ложных воспоминаний, и они с Клинком никогда не говорили о его других воплощениях? Впрочем, неважно. Тот парень не боялся никого и ничего. Делал только то, что велело сердце. Он бы никогда не отдал Яшиму отчаянию и запустению, но что толку об этом думать, если из глубины подсознания рвутся новые воспоминания? Первое воплощение… приходит гораздо труднее, будто отдельные мазки выныривают из полумрака. Он высок. Серьезен. Холоден. Даже черств. Похож на своего создателя. Что, нет, его создала Инни Вудблэк, что тогда была еще хрупкой маленькой девочкой, почему же тогда такие мысли… Он вампир. И это лучшее чувство в мире, лучшее, на что только может рассчитывать человек, — быть посвященным в величественную тайну и вознестись над другими людьми. Его ученица — круглая дура (по крайней мере, так он считает). Не способна выполнить простейшее задание. Впрочем, она все равно не просила ее обращать, так что иногда он делает ей поблажки и бьет не за каждую провинность. И все… никаких больше воспоминаний. Только множество ощущений, целый водоворот тумана, покалывающий изнутри, но ничего из него не выхватить, ничего не понять… Ив закрыл глаза. Вокруг все отчетливее нарастала убийственная мощь. Нет. Еще кое-что. Одно. Глубже всего. Молодой мужчина стоит напротив, его тронутые сединой волосы отливают медью в свете камина, рука по-отечески лежит на плече Ива, а тонкие губы изгибаются в едва заметной улыбке. — Здравствуй, — говорит он с радостью. — Я не стал давать тебе имя, решил, что ты сам должен его выбрать. Ив моргает. С трудом фокусирует на нем взгляд. — А ты? — спрашивает он. — У тебя есть имя? Мужчина напротив медлит. Веско, будто не до конца уверен в своем решении, произносит: — Кор. Кор. Ив закрыл глаза. Потер щеки и лоб пальцами, втайне желая почувствовать пульсацию крови, но ничего, совсем ничего, — только ледяное касание рук, будто он уже умер. Не хотелось думать об этом, не хотелось думать вообще ни о чем, иначе сознание просто хрустнет, как гнилая доска. Яшима. Сэра. Каратель и Клинок. Кор. Кор, Кор, Кор… Значит, все ложь. Значит, девочки, ради которой он сражался, ради которой смеялся всем в лицо и презирал любые преграды, девочки, воплотившей его, просто… не существовало. Безумие! Какая роль у него была во всем этом?! Зачем Кор… и Яшима… Он сам хотел захватить город, или чужая воля навеяла ему это желание и толкнула вперед? А вампиры, пошедшие за ним и тогда, и сейчас?.. Его охватил стыд — впервые за всю, наверное, жизнь, впервые за все жизни. Ив задыхался под грузом этого странного неестественного чувства. Нет, это ложь!!! Все — просто одна большая чертова ложь! Не может быть, чтобы Кор воплотил его. Как ни крути, а они враги. Противники. Они… Под чьими-то ногами захрустела каменная крошка, и его окатило раздражением, таким сильным, что захотелось разодрать пришлому горлу голыми руками, кем бы он ни был. Из-под кровавой пелены ярости выступил силуэт. Высокий парень, но не такой высокий, как Ив, чуть шире в плечах, со смугловатой кожей, треугольными чертами и очень тяжелым, гневным взглядом. Ив рассеянно улыбнулся и заговорил: — А где же Клинок? Похоже, наигрался и бросил тебя, как он делает со всеми на своем пути. Голос прозвучал так резко и язвительно, что Ирраташи Шимики, его осколок, дернулся и остановился. В сущности, Шимики еще ничтожнее, чем казалось на первый взгляд. Не человек. Не параллелос. Осколок поддельной души. Даже меньше, чем ничто. — Я не знаю, где Клинок, — глухо ответил он, подступая ближе. Ив сдавленно рассмеялся, а реальность вокруг бурлила и расплывалась, снова пытаясь унести в водоворот прошлого, но он не поддавался, не хотел больше ничего вспоминать. — Звучит очень, очень знакомо. Такой потерянный. Уязвленный, хоть и пытается это скрыть, но его боль, глубокая рана, проступает сквозь маску спокойствия. Каким надо быть идиотом, чтобы доверять Клинку? Впрочем, чего еще ожидать от подделки? Кор… Кор правда его… Яшима правда… — Расскажи мне все! — слова Шимики едва пробивались сквозь шум в ушах. — Как ты… сделал меня. Всю правду, черт бы тебя побрал!!! Да какая уже разница? Все ложь, ложь! Значит, Кор когда-то давно воплотил его из неясных побуждений, а когда Ив в очередной раз переродился, то заменил ему воспоминания другими и подтолкнул к Яшиме: иди, бери город ради великой цели, упивайся своим могуществом! А потом просто перегори. Потому что на самом деле ты никогда не мечтал о Яшиме. Задыхаясь, Ив впился пальцами в виски. Шимики говорил что-то еще, но его голос тонул в пульсирующей вязкой черноте вокруг. Пусть заткнется! Сейчас же!!! Невыносимо, когда его слова молотком дробят череп! Ив поднялся. Рванул меч из Хаоса и вонзил ему в грудь до упора, так, что клинок вышел из спины. Шимики дернулся и покачнулся вперед, с его губ сорвался хрип, сменившись потоками крови. Раз Ив убил его, осколок души просто рассыплется, но туда ему и дорога. Какая разница, будет его душа целой или без одного фрагмента, если он просто-напросто пешка чужой воли?! В янтарных глазах Шимики вдруг мелькнуло бешенство. Его рука взвилась, и поток энергии полоснул Ива по груди. Из раны вырвались кровавые брызги, усеяв все вокруг, и колени вдруг подогнулись. Он почти не почувствовал удара о землю, но увидел, ясно, как будто горло еще не сжимало смертельным спазмом: осколок в груди Шимики вспыхнул ярким ровным сиянием. Миг — что-то из груди Ива потянулось, с болью и треском, прямиком к этому свету, и сознание наконец померкло.***
Поезд должен скоро прибыть. Мацу чиркнул зажигалкой, поднес сигарету к губам и затянулся. Мир без очков превратился в россыпь бесформенных пятен, но злость заглушала чувство уязвимости от этого и от того, что с ним случилось. Да, именно она, смешиваясь с гордостью, с самого начала толкала его вперед. Надо было оставить Аясе умирать в его пылающем доме, вместе с его семьей. Вот что бывает, когда пытаешься проявить доброту там, где не надо пытаться ничего исправить. Это была жестокая ошибка, потрясшая его до самого основания, но с тех пор прошло уже очень много лет. Оставь он тогда Аясе умирать, на душе лежал бы камень от осознания, что Мацу, сам того не желая, убил семью: родителей и двоих мальчиков-близнецов. Теперь же у него есть и камень, и Аясе, ненавидящий его так сильно, что желает уничтожить всех вампиров, пусть это и противоречит здравому смыслу. Мацу затянулся снова и выдохнул. Хотелось поджигать сигарету одну за одной, пока не останется пустая пачка. Как будто, когда он докурит последнюю, то взорвется, как бомба с зажженным фитилем. Впрочем, Аясе, сам того не осознавая, вложил ему в руки ключ к спасению. Раз «Кенрюоку» уничтожит всех существ Хаоса в этом городе, Мацу оно не причинит никакого вреда. Он больше не вампир. И не связан с Хаосом. Если же что-то пойдет не так, Мацу придержал рядом с собой то, что осталось от Шимоджико Ари — искаженную уродливую оболочку, под завязку накаченную препаратами и энергией Хаоса. Тот примет на себя весь удар, как и было задумано. Мацу вскинул голову. Рассветное небо казалось рекой, где голубой плавно перетекал в серый. Он изменил Ари так, чтобы тот мог поглотить удар за двоих человек. За самого Мацу. И за Кэрлайн. Что с ней сейчас? Нашла ли шанс спастись? Она ведь всегда прорывалась даже в самых безвыходных ситуациях. Может, и сейчас повезло. Он щелчком отправил окурок в урну и вытащил новую сигарету. Табак — убийца легких, а уж теперь, когда он не бессмертный… Впрочем, разницы нет. Так даже лучше. Он затянулся, так резко и глубоко, что кашлянул, но сглотнул, подавляя спазм и сжимая сигарету губами. В тумане перед глазами тянулись полосы рельс, неподалеку тут и там возвышались сероватые составы. Нет смысла думать, что было бы, если бы тогда, много лет назад, он убил бы Аясе. Сейчас важно то, что можно начать все сначала. Улучшить новый яд, отточить его до совершенства, чтобы он не искажал связь с Хаосом и значительно меньше отражался на внешности. Новорожденные вампиры не будут такими слабыми, как прежние. Он, Саишони Мацу, Франциск Бенадотти, сам направит их — а если для этого нужно, чтобы Широги Аясе уничтожил всех старых вампиров, так тому и быть. Может, именно для этого Мацу тогда оставил его в живых и обратил. Вдалеке раздался едва уловимый грохот, что с каждым мгновением набирал силу. Вскоре из-за поворота показался серебристый массив скоростного экспресса. Мацу затянулся в последний раз, затоптал окурок ботинком и направился к вагону. За спиной полыхнуло, дрожащее белое марево растянулось от края до края мира, но он не остановился, даже с шага не сбился, пока Ари за его спиной выл и плавился металлом в печи.***
Это его вина. Его и только его. Если бы Норрен раньше обратил внимание на происходящее… если бы раньше сосредоточился на том, что происходит снаружи, а не внутри… Сейчас бы они оба могли спастись. Теперь — оставалось лишь закрыть ее собой и надеяться, что этого хватит. Норрен обнял Шиду и прижал к себе, так плотно, как только мог. Маленькая и худая, ростом гораздо ниже него — ничего не стоит скрыть ее под собой. Пусть этого хватит. Хватит. Хватит. Теперь он понимал свои чувства, впервые, наверное, за всю жизнь. Он просто хотел, чтобы она выжила. Тогда, когда ее растерзала толпа крестьян. Сейчас. Чтобы она выжила. И чтобы Юки был рядом, но Юки сам сделал свой выбор. Ее он больше не отдаст смерти. Он закрыл глаза от раскаленного воздуха и склонил голову, пытаясь скрыться от белой дрожащей вспышки, разлившейся по небу с силой миллиона световых гранат. Глухие хлопки вспороли тишину один за другим, будто от жара полопалось стекло. Норрен знал, что последует дальше, но не пошевелил даже мускулом. Ничего. Главное — Шида, сжатая в его объятиях, как птичка в кулаке, такая хрупкая, что, казалось, сейчас сломается. Он затаил дыхание и выпустил энергию Хаоса. Белое врезалось в него падающей звездой. Кожа сильно нагрелась от жара под одеждой, но Норрен не пошевелился, даже губу не закусил от боли. Кроваво-красное дрожащее марево его энергии отчаянно боролось с натиском, какого прежде не знало. Эта энергия оберегала его. Ее безграничная сила — лишь одна из прихотей монстра, называющего себя Василиском, но она никогда не была ему врагом. Он полагался на нее. И выживал. Может, сейчас получится провести в Хаос ту выжигающую мощь, что давила на него отовсюду. Раньше ведь всегда получалось. Чужая энергия не могла оставить на нем ни царапины, сколько бы ее ни было. Никогда. Он растворился в ощущении напора, казалось, бурная река подхватила его и куда-то отчаянно несет, швыряя на камни. Шида. Ши-да. Губы беззвучно шевелились, раз за разом повторяя имя. Красное марево казалось бесконечным, но секунда тянулась за секундой, и неуловимо оно начало отступать пол властью ужасающей белой силы. Бабахнуло. Грохотом заложило уши. Норрен повалился вперед, накрывая Шиду собой, а сверху посыпались обломки зданий. Белое зарево медленно померкло, оставляя выжженный след под веками. Сипло вдохнув ртом, он открыл глаза. Шида лежала на земле под ним, ленточка на ее пиджаке развязалась и потеком крови тянулась по плечу, белые волосы разметались. Он в ужасе прильнул ухом к ее груди и различил размеренный стук сердце. Облегчение нахлынуло с такой силой, что он завалился набок. Попытался пошевелиться, но руки и ноги не слушались. Под ногтями запеклась кровь. Очередной сиплый выдох. Он чувствовал. Уже чувствовал. Казалось, каждая мышца, каждый орган, каждая кость так нагрелись, что скоро расплавятся. Кровь превратилась в лаву, оставляющую в нем раскаленные борозды, как в камне. Норрен приоткрыл рот. Как… тяжело дышать. Как… тяжело… Шида пришла в себя. Пошатываясь, села и прижала ладонь ко лбу. Взглянула на него и вздрогнула. Норрен знал, что она видит его воспалившиеся глаза, видит трещины на его лице, как на фарфоровой маске. Он силился что-то сказать, силился протянуть к ней руку, но тело не желало двигаться. Он обмяк, уже едва чувствуя ее ладони на своих плечах. Сейчас темнота заберет его, а он даже не сможет утереть слезы, побежавшие по щекам Шиды, не сможет утешить отчаянный крик, сорвавшийся с ее губ. Но он смог. В этот раз он не отдал ее смерти. Не отда…***
Боль пришла раньше сознания. Он изогнулся, содрогаясь и хватая ртом сырой холодный воздух, а все кости, казалось, со щелчками встают на место. Сквозь озноб и судороги в сознание ворвалось имя. Юки. Он приподнялся на локтях, утирая текущий на глаза пот и отбрасывая со лба мокрые волосы. Мышцы дрожали, а шарф, его шарф, расползался по швам. Пальцы невольно скользнули по нему, пытаясь удержать, но только сорвали куски ткани, словно в мире не осталось больше ничего, за что можно было бы ухватиться. Казалось, он рождался заново, сквозь мучения прорываясь в мир. Что если не все младенцы хотят рождаться? Что если они хотят остаться в уютной материнской утробе, но неумолимая сила вырывает их оттуда? Может, именно поэтому они кричат? Юки закашлялся. Сплюнул вязкую слюну. Он ничего не исправил. Разве что только немного. Сопровождал Итаки так долго, как только мог, и умер, сражаясь за то, что ему дорого. Он отдал свою жизнь взамен жизни отца Итаки, которую перерубил. Холодно. Зябко. Руки срывались со склизкого камня. Он, его настоящее тело, пролежал здесь семь лет — мышцы не атрофировались только благодаря энергии Хаоса, но теперь так трудно заставить их слушаться… Юки зажмурился, сглотнул, справляясь с тошнотой. Нужно найти Норрена. Нужно… найти. Семь лет назад он выбрал помочь Итаки, а не ему, выбрал искупить свой страшный поступок, но все это время его друг тоже нуждался в нем. И теперь пора… пора вернуться к нему. На ватных ногах Юки поднялся. Вокруг нависали стены пещеры, расчерченные сияющими пятнами кристаллов — голубыми, зелеными, желтыми, оранжевыми, будто цветами спектра. Стиснув зубы, он шагнул вперед, к темному провалу выхода. Все эти годы Норрен ждал его. И теперь пора вернуться к нему.***
Каннаги поднял правую руку — обугленную когтистую лапу, где местами обнажилась кость. Тело превратилось в почерневший кусок плоти, глаза чудом уцелели, но окружающий мир все равно с трудом прорывался сквозь выжженные белые пятна. С воем он скинул с себя обломки камня и сел на земле. Кожа дымилась. Ни один смертный, связанный с Хаосом, не пережил бы такого чудовищного удара, бьющего и изнутри, и снаружи, но он не был простым смертным. Сплав душ в груди повредился, швы расползались, разрозненные фрагменты его сущности рвались во все стороны, желая освободиться, а некоторые истлели, но ничего. Он жив. И выживет. Сквозь визг в ушах пробился легкий шорох шагов. Вскоре среди клубов пыли показался высокий мужчина, и при взгляде на него глаза наконец перестали болеть. Каннаги смог вдохнуть. Ничего. Пусть даже… тело почти уничтожено, получится оправиться. Даже такие страшные раны заживут, если он рядом. Шиваденхару. Тот ослеплял почти так же болезненно, как выжигающий свет «Кенрюоку»: его мощь давила с такой силой, что срывалось дыхание, но его присутствие бальзамом лилось на страшные раны и смиряло боль. Он не был врагом. Никогда. Ни в далеком прошлом, ни сейчас. Шиваденхару. При взгляде на Каннаги он протянул с сочувствием: — Бедный мой добрый друг. Ты так отважно сражался, но посмотри, что они сделали с тобой. Ничего. Ты достоин того, чтобы я все исправил. Его длинные пальцы коснулись щек Каннаги. Чудовищные раны по всему телу начали затягиваться, белая пелена спала с глаз, а на месте обугленных клочьев вытянулись новые синие пряди. Каннаги выдохнул, наконец-то без страшного жжения в груди. Шиваденхару. Единственный достойный его преданности. Единственный достойный. Любое понятие о прекрасном меркло рядом с его лицом: настолько правильными чертами, что позавидовал бы любой скульптор, блестящей оливковой кожей и самыми необычными глазами из всех существующих — радужки беспрестанно переливались от искристо-золотого до глубокого темно-синего цвета океанских вод. Невероятный. Выдающийся. Единственный достойный. — Все почти кончено, — протянул Шиваденхару голосом, где сплелся шепот трав на ветру и шелест книжных страниц. — Все почти кончено, Каннаги, мы уже у цели. Врата Скорби почти заполнены, и осталось совсем немного. Скоро мой мир возродится, и ты увидишь его, ему нет равных, ты даже представить его себе не можешь. Все эти миры — просто пыль по сравнению с ним, и они не выживут, если он не возродится. Его руки мягко сжимали руку Каннаги, ту, что не превратилась в когтистую лапу. Они посмотрели друг другу в глаза, и Каннаги блаженно улыбнулся. Все равно что впритык смотреть на открытое пламя. — Я рад, что ты вернулся, — сказал Шиваденхару и поднялся. Даже ветер не мог поколебать его черных чуть волнистых прядей, окружавших лицо, только глаза все так же мерцали от желтого к темно-синему. — Не волнуйся. Несмотря ни на что, мы сможем вернуть моему изувеченному миру прежнее подобие. Каннаги встал, опираясь на его руку, и кивнул. Шиваденхару — божество. И чтобы добиться того, чего тот желает, Каннаги сделает все. Каннаги вернет ему его мир, даже ценой разрушения тысяч других миров и смертей миллиардов людей.***
Рэй даже шагнуть не успел. Позади рвануло с такой силой, что земля вырвалась из-под ног. Его швырнуло вперед на Широги и Сэйши, и они покатились вперед клубком рук и ног, пересчитывая спинами камни. Кажется, что-то хрустнуло, но боли было так много, что эта капля затерялась в ее океане. Неведомая сила неотвратимо тянула их друг от друга. Пальцы сомкнулись на запястье Широги, и Рэй дернулся к Сэйши, но второй руки не было, не было как его ухватить. Прокатившись по земле, тот врезался спиной в мертвое черное дерево и, оглушенный, распластался под ним. Широги тянуло вверх, его пальцы предательски выскальзывали из пальцев Рэя. Их отбросит друг от друга. Это неотвратимо. Неотвратимо. Задыхаясь, Рэй изо всех сжимал его руку, но его пригвождало к земле с той же силой, с какой Широги тянуло вверх. И тогда Рэй, глядя в его спектральные глаза, произнес: — Я найду тебя. В этот раз я найду тебя, обещаю, Аясе. Аясе смотрел на него, а его глаза застилали слезы. — Я вернусь, — проникновенно выдохнул он, и в этот раз это правда было обещание. Его ладонь рвануло из ладони Рэя. Миг — и Аясе швырнуло в белую прореху темно-багрового неба. Рэй остался лежать на земле, вскинув руку, будто еще мог его удержать. Он сглотнул и закрыл глаза. Неведомое притяжение потоками ветра уже неспешно подхватывало его, готовясь бросить прочь, к одной из трещин. Куда они ведут? Что если… обратно в Сэру?! Он огляделся. В десятках прорех повсюду разливались голубые, красные, розовые, белые, лиловые, черные, синие куски совершенно разных небес совершенно разных миров, где существа Хаоса исчезали один за другим. Можно затормозить ногами. Вцепиться рукой за дерево. Но Рэй не стал, только чуть отклонился назад, чувствуя, как вперед тянет все сильнее. Он задержал дыхание. И влетел в ослепительно пульсирующий поток света.