Танец лиса

Кром решил испечь хлеб. Без него еда не еда, да и сухари из дорожного припаса вышли. Ещё с вечера он смешал в горшочке воду, муку, соль, немного мёда и поставил его на шесток, в тепло. К утру получилась закваска - не такая, как на сыворотке, но сгодится. По мнению Крома, хлеб ему не удавался. Он бы предпочёл выделать десяток шкурок или полдня промёрзнуть на охоте, чем возиться с тестом. И вроде месил его так, как ни одна хозяйка не сумеет, а всё одно хлеб выходил съедобным, но не более. Видать, тесто любит ласковые женские руки, а не деревянно-твёрдые лапищи, как у него. Вот у Ригеля, может, получилось бы, думал Кром, наблюдая, как тот вертит в тонких пальцах лучинную щепку. Ригель с утра не отходил от него. Смотрел, спрашивал, что он делает и зачем. Кром отвечал, не жалко. Тот слушал внимательно, иногда кивал, глядя мимо, словно припоминал что-то давно забытое. Было странно пояснять простые, известные каждому вещи, но Кром не успевал поразмыслить над этим - Ригель спрашивал вкругорядь, и становилось ясно, что молчун в избе только один. Голос Ригеля больше не сбивался, не скрипел несмазанной дверью, а лился свободно, и Крому слышалась в нём тень нездешней напевности. По давней привычке он попытался вообразить его говор, увидеть внутренним оком. Получился ручей, бойко скачущий по каменистому руслу, вихрящийся в крошечных водоворотах там, где Ригель играл голосом, выговаривая-выпевая слова. Чудно. Хлебы поспели и получились такими, как и всегда, клейкими и непышными. Кром неохотно пожевал корочку. Ригель умял полковриги с крупной солью и похвалил. К полудню распогодилось, неяркие лучи разогнали серую хмарь, сквозь прорехи туч проглянуло бледно-голубое небо. Кром вспомнил, что избу завалило почти по окна, эдак скоро и за дровами не выйдешь. Он накинул тулуп. - Лопата есть? Дорогу к поленнице он прочистил быстро и решил покидать снег от всхода. С одной стороны избу надёжно укрывал скальный навес, но с реки задувало. Кром опять подивился, какое укромное место получилось у самых стоп кряжа - ни за что бы не нашёл избу, если б не скрипучая дверь. Он вспомнил, как пробирался сквозь пургу с Ригелем на плечах, как увязал в снегу, захлёбывался колючим ветром... На скрип двери он вздрогнул и обернулся. Вышедший Ригель с удовольствием принюхивался к ветру. Кром нахмурился. - Погодил бы ногу-то трудить. Тот беспечно отмахнулся, натягивая рукавицы. - На мне быстро заживает. Он шагнул раз, другой и вдруг... Кром даже моргнул от неожиданности: одним быстрым, но плавным движением Ригель вскочил, нет, даже втёк на гребень накиданного по краю дорожки сугроба. Нарочито медленно прошёлся, проваливаясь лишь чуть, а потом раскинул руки и рассмеялся чему-то. Кром только головой покачал. Скользит, словно под ногами не рыхлый снег, а крепкий наст. Как так? Весу в нём изрядно, уж Кром знал. А Ригель обернулся и весело позвал: - Иди сюда! Тот помотал головой - ещё чего. Может, Ригель и умеет скакать по сугробам легколапым лисом, но он-то без лыж увязнет, точно медведь. Он отвернулся и продолжил махать лопатой. Ригель так и брёл рядом по сугробу, еле слышно шелестя кожаными поршнями. Неподалёку из-под снега торчала тонкая рябинка, усыпанная ягодами. Возле неё он приостановился. Кром улыбнулся - вспомнил, как Лис тряс рябину в Полесье. Хотел спросить: пальцами-то, мол, сподручней? Но промолчал. Дорожка вдоль склона была расчищена уже наполовину, когда что-то стукнуло его в макушку. Кром вскинулся, похлопал по шапке. Ничего. Он взялся за лопату, и опять - словно птичка клюнула. Да что такое? Он повертел головой, ничего не увидел. С кряжа, что ли, камешки сыплются? Только Кром отвёл глаза, как тюкнуло вновь, за ворот попало что-то неприятно холодное. Он выронил лопату, завертелся и добыл из-за пазухи рябиновую ягоду. Обернулся к Ригелю и проворчал: - Делать нечего? - А? - тот поднял невинный взгляд. Кром покачал головой - чисто дитё малое! - и отвернулся. Тут же по голове и плечам дробно рассыпалась целая горсть подмёрзших ягод. Кром отбросил лопату. - Ну, держись! Ригель отпрыгнул, но подвела раненая нога: он покачнулся, неловко взмахнул руками и, хохоча, ушёл в сугроб по пояс. Кром с немалым удовольствием закидал его снегом. ***** В избе он первым делом заставил Ригеля переодеться в сухое. Хотел было дать снадобья, но он отказался наотрез, а за обедом и вовсе заявил: - Надоела каша. Завтра зайца добуду. Кром удивился: никаких охотничьих справ он тут не видел. Хотел было спросить, но потом сообразил, как настороженно глядящий на него Ригель собрался охотиться, и сказал только: - Натащишь грязи в рану. Тот фыркнул, наморщил нос: - Небось не натащу! Говорю же, зажило всё. Всё не всё, а и впрямь рана почти заросла. Кром вертел его и так и эдак, удивлённый. До завтра закроется. Ещё одно диво. На всякий случай он протёр неплотный рубец снадобьем - Ригель поморщился, но вырываться не стал, лишь улыбнулся на кромово "Иди за своим зайцем. Но завтра". Снаружи по-прежнему было тихо. Кром сложил в мешок снадобья и призадумался. По всему выходило, здесь ему более оставаться незачем. - Буду собираться, завтра вместе выйдем. - В Полесье? - Ригель склонил голову на плечо. - Далеко. Попадёшь в метель, заплутаешь. Кром нерешительно глянул в окно. Закат пробивался из-под тяжёлых туч красным отблеском - к ветру. - Или ждёт кто? Разве нетопленная изба. - Нет. Никто не ждёт. - Вот и оставайся покуда. - А ты... - Кром помедлил. - Ты один? - Я всегда один, - Ригель невесело усмехнулся и сел у окна, вглядываясь в зыбкие сумерки. Его рука мимодумно поглаживала уязвлённое бедро. Кром посмотрел-посмотрел да и задвинул мешок в угол. Чего, в самом деле, торопиться. В Сечень далеко не уйдёшь, что ни день - то метель. Без дела не сиделось, и он взялся ладить стрелы из остатков прихваченного с собой дерева. Ригель всё так же сидел у окна, молча. А до того весь день щебетал, как дрозд. Несколько раз Кром чуял на себе взгляд, но поймать его ни разу не удалось. Ну и ладно. Он решил ни о чём не расспрашивать, сидел и возился со стрелами. Ригель сам начал разговор. - Почему ты меня не убил? - тихо спросил он. Кром сначала решил, что ему почудилось, но на этот раз Ригель смотрел прямо, не отводя взгляда. Он отчего-то смутился и ляпнул: - А что, надо было? - Ты же охотник, - прищурился Ригель. - А я... добыча? Кром не ответил. Не хватало ещё рассказывать, как его занесло в погоне за подарком. Теперь, после всего это казалось тем, чем и было изначально, - блажью и несусветной дуростью. Правильно его Стех тогда ругал. Замёрз бы тут, а по весне оттаял - вот бы был подарочек. Кром молчал, но Ригель был настойчив. - Зачем увязался за мной? Где я тебе дорогу перешёл? Почему сразу не застрелил? Деваться от его вопросов было некуда; мало-помалу Кром всё рассказал. - В подарок? Меня??? - Ну… Кто ж знал. Он думал, Ригель обидится. Кому понравится, что его хотели поймать и посадить на цепь? А тот хлопнул себя по тощим коленкам и расхохотался во всё горло. - А чего, веди, хорош будет красавице подарок! - кое-как выговорил он сквозь смех. - Ей как рыжие, по нраву, не знаешь? А батька строгий? - Ригель... - Только ошейник надо справить понарядней, и стану жених хоть куда! Не все же поцелуи тебе достанутся, авось и мне перепадёт! - Ригель! Но тот всё не унимался. Кром не выдержал и ушёл в прилуб. Ещё один острослов на его голову. Ригель неслышно подошёл сзади и подёргал за рукав. - Будет тебе. Не серчай за свою Варишу, я не со зла. Удивил ты меня. Опять. "И чему тут дивиться", - подумал про себя Кром. А Ригель утянул его обратно, на лавку, и сел рядом. - Я из Загорья, - сказал он вдруг, глядя в пол, и замолчал. Кром нащупал наполовину слаженное древко - ему показалось, Ригелю будет легче, если он не будет смотреть на него. И точно: под мерный шорох струга тот продолжил рассказ, спокойно и буднично. - Как-то на Перевале я нашёл подыхающего лиса. Он совсем старый был, чуть дышал. А я хоть и большой был дурень, десять годков, пожалел его, сунулся погладить. Он и куснул меня, до крови, и тогда уж издох. Кром как вживе увидел десятилетнего мальчишку, склонившегося над дрожащим в предсмертной судороге лисом. Погладил, ничего не скажешь. - Через месяц первый раз и перекинулся. Дома. Как, сам не понял. Отец, - голос Ригеля дрогнул, - испугался, чуть не прибил. - Да как же? - не сдержался Кром. Ригель грустно улыбнулся. - А чего, нечисть ведь. Мать удержала. Ну да. Какая мать не заступится за своё дитя. Пусть даже это дитя прямо на её глазах стало... зверем? - И как же ты? Ригель пожал плечами. - Да как, со страху обратно перекинулся. Припомнил про лиса, рассказал. Ничего, стали жить. Я же могу и так, человеком. Уходил иногда в чащу побегать, хватало. Но как-то раз перекинулся на глазах у соседа. - Что так? Ригель скривился и не без смущения пояснил: - Куры. Я тогда плохо себя держать умел, даром, что уже два года был... таким. Ну, и опростоволосился. Соседа тогда кое-как утишили - почудилось, мол, бражки перепил. Но толки по селу пошли, ведун стал косо посматривать. Так ещё год промаялись, а потом отец свёл меня сюда. Жить. Кром не знал, что и сказать. Как можно исторгнуть из-под крова собственного сына? Ведь не сделал же он ничего дурного. И тут - оторвали от семьи, оставили одного. Мыслимое ли дело? Ригель будто угадал его мысли. - У меня меньшой брат есть. Тогда ему только пять годков было. Отец боялся, что я могу его... ну. Обидеть. Да и что сталось бы с ними, если б кто-то узнал про меня? Он всё правильно, по уму сделал. По уму, конечно. То-то ты сейчас побледнел весь, как снятое молоко, подумал Кром, косясь на него. Но спорить не стал. Известно ведь: судить идущего рядом легко лишь до тех пор, пока не понесёшь на себе его ношу. Узнай кто про сына-оборотня, всей семье бы не поздоровилось. Может, он и сам бы так поступил. Может, и нет... Наступившая тишина вдруг показалась осязаемой, вязкой. Кром тряхнул головой, отгоняя наваждение, и спросил - просто чтобы что-нибудь сказать: - А что это за изба? - Изба-то? - рассеянно переспросил Ригель. - Да наша, отцов отец построил. Он охотником был, ходил далеко, и в Полесье тоже. Вот и поставил. Место хорошее, у реки. Отец тоже тут охотился. Но с тех пор, как я здесь, больше сюда не хаживает. Матушка иногда навещает. А так один, видишь, хозяйничаю. Вот и весь сказ, - он улыбнулся, но как-то криво. - И давно? - Этим летом мне двадцать минуло, сочти сам. Семь лет. Кром очень хорошо представлял, каково это - жить одному. Но отца не стало три года назад, да и он-то в селе жил, с людьми. Должно, очень долгими показались Ригелю эти семь лет. - А тебе сколько? - спросил вдруг тот. - Чего? А. Двадцать пять. - Зимой? - Зимой. Как догадался? - Ну, ты весь какой-то... - Ригель развел руками и улыбнулся - на этот раз почти весело, - зимний. Волос белый, глаза серые, молчишь всегда. - Ничего не всегда, - пробурчал Кром, невольно улыбаясь в ответ. Придумает тоже. А Ригель, дурачась, ухватил его за руку. - Ты хоть тёплый? А то, может, студёный, как сосулька? Кром, смеясь, отмахнулся, но вид смуглых пальцев, сомкнувшихся на запястье, напомнил: вот Лис стиснул в пасти его руку, дышит рвано, глаза загнанные, но не кусает. Он поднял взгляд. - Почему ты не укусил меня тогда? - А что, надо было? - подначил Ригель. Он по-прежнему смеялся, но глаза были серьёзными. - Пусти. Кром обнаружил, что сам держит его за тонкое запястье. Он разжал пальцы и упрямо переспросил: - Почему? Ригель зябко передёрнул плечами. - А за что? "А он тебя за что?" - подумалось Крому. Он вспомнил, как сталь его ножа бросила отблеск в зрачки Лиса. И всё равно, вместо того чтобы драться зверем, он перекинулся, оставив последние силы. Зачем? - Я хотел умереть человеком, - тихо сказал Ригель, словно в ответ на его мысли. А потом поднялся и притворно зевнул. - Давай, что ли, спать. Он скрылся за пологом, зашуршал одёжей. Кром убрал свои поделки, задул лучину и забрался под одеяло. Сон не шёл, в голове роились мысли. Он хорошо помнил свой страх, когда раненый Лис схватил его. Укуси он, и Вариша, может, посулила бы кому поцелуй уже за поимку белого чудо-лиса, которого в человечьем обличье звали Кромгалом. На его счастье, Ригель не пожелал перекладывать проклятье на другого, хоть и думал, что его вот-вот убьют. Не сладко же ему оборотнем жилось, если даже врага пожалел. "Я хотел умереть человеком", так он сказал. "Кто же ты, если не человек, - думалось Крому. - Вот тот, кто сделал оборотнем мальчишку-несмышлёныша, он зверь". На миг захотел сказать это вслух, но постеснялся. Не умел он ладно говорить.