Взорву все стены между нами

Кажется, я уже говорила, когда человеку плохо, погода портится. По крайней мере, для него. Даже если на улице будет солнечное, теплое лето, будет дуть легкий ветерок, станут щебетать птички и ото всюду будут слышны веселые голоса и смех, расстроенный человек найдет в этом тоску, обреченность. А если он счастлив, то ни морозы, ни грязь, ни дожди не смогут омрачить его настроение. У него в любую непогоду будет тепло, свежо, уютно. Так как-то. Погода часто подстраивается под настроение человека. Ему так кажется, по крайней мере. Не помню, говорила ли я это раньше, но не важно, сейчас-то сказала. Так вот, думаю, все хоть раз в жизни это замечали. А если нет, то не стоит сомневаться в правдивости моих слов, ведь я говорю это проверив. И это относится не только к погоде, вы ведь знаете? Все наваливается кучей. Вроде, на дворе любимое время года - зима. Снег под ногами скрипит, в воздухе свежесть и запах мандаринов, приближается чудесный, любимый праздник, Новый год, и все сказочно, но нет. Зима для меня перестала быть белоснежной и волшебной, скорее, погрязла в серых, тусклых тонах, нагоняющий тоску. Повсюду я видела лишь грязь, грязь и грязь. Скрип под ногами, к сожалению, не напоминал о детстве, как раньше, от него самой хотелось скрежетать зубами. Мандарины, которые уже класть было некуда, казались кислыми и испортившимися. А суета перед Новым годом раздражала и капала на мозги. И радость людей тоже. Их смех, их улыбки, их радость. Я была явно лишней на их празднике жизни. Да, я знала, что впадаю в уныние , не имея на то основательных причин. Знала, что поступаю по-детски, умирая с горя из-за несерьезных проблем. Но разве, зная все это, я могла что-то поделать? Нет, ничего такого. Только называть себя маленькой, наивной девчонкой, вообразившей себя взрослой. Но, естественно, это мне ничем не помогало. Самое главное, причина моих расстройств была не ясна. Я же не надеялась на ответные чувства, на желание встречаться. Нет, я готовила себя к отказу, убеждала себя, что другого выхода нет. И, как мне казалось, у меня получилось свыкнуться с этой мыслью, смириться с нею и принять все, как есть. Но, да, как обычно. Мне всего лишь показалось. И неудивительно, ведь какая-то малявка посчитала себя взрослой и сильной, способной не только реалистично взглянуть на ситуацию, но и спокойно все пережить, как бы больно не было. Пф, да, как это мне свойственно. А может, я и любовь выдумала, как нередко делают мои сверстники? Выдумала, а теперь страдаю. Люди так часто делают. Н-да, мазохисты какие-то. Да ладно, это не имеет значения. Кого бы я там из себя не строила перед людьми - все равно выдумка это или нет. Не я одна так делаю. И меня, человека, существа, в котором заложено действовать по принципу стада, это потешает. Не я одна веду себя, как идиотка! Не я одна страдаю не понятно из-за чего! Все люди в каждом возрасте кого-то из себя строят, я не одна такая! Вот так я утешаюсь. Смеялась бы до хрипоты и боли в животе от собственного идиотизма и пессимизма, да только разрыдаться боюсь. Ну вот так я себя чувствовала. То есть, никак. Весь мир погряз в серых тонах. Улыбаться, не смотря ни на что, не удавалось. Маска слетела с лица. За язъявительным и равнодушным человеком скрывался маленький ребенок, плачущий из-за мелочей. И это, наверно, позорно? Носить маски? Но ведь их все носят. Многие хотят казаться сильнее, чем есть на самом деле. Подросток хочет, чтобы его воспринимали всерьез, хочет казаться старше. Взрослые хотят, чтобы все думали, что они намного бесстрашнее. Что они мудрее и опытнее. Все мы герои, у нас у всех нет слабостей, мы все выше нынешнего общества. Думаете, люди поступают так, желая произвести впечатление на других людей? Нет. На самом деле, в глубине души нам всем очень страшно. Страшно, что нас предадут, что мы предадим, что нам будет больно, что у нас что-то не получится. Но мы это отрицаем. Мы надеваем маски даже для себя самих. А все потому, что мы не хотим казаться сильными, нам надо такими быть, ведь жалеют только слабых. И все же, на самом деле, мы хотим просто быть счастливыми. Не казаться, а быть. Не знаю, к чему я это говорю. Это все звучит бредово? Ну и пусть. Знаете, может мой мир тоже устал носить маску и показал свое истинное обличие. Серый, тусклый, бездушный, наполненный звенящей, хрустальной тишиной, из-за которой хочется выть. А может, наоборот, увидев, что я сдаюсь и начинаю ныть, расклеиваться и тухнуть, он надел маску, желая показать, как жалко и ничтожно я выгляжу? Все может быть. И сейчас, смотря на серое небо, я решила, что ныть и жаловаться может каждый, а я не хочу быть этим каждым. Да, я пришла к этому выводу давно и уже говорила, что это слабость, но раньше мне казалось, что если тебя никто не видит, то это нестрашно. Но нытье всегда жалко выглядит. Даже если это видишь только ты. Поэтому, стоя у окна, я решила, что пора не просто казаться сильнее и умнее, а быть на самом деле такой. И, да, не буду скрывать, что приближение дня встречи с Алисой повлияло на улучшение моего настроения. Минуты две стою перед дверью, не решаясь зайти. Собираюсь с силами, кладу руку на ручку двери. Вспоминаю, как она просила меня уйти. Вздыхаю. Сейчас я так просто не уйду! Открываю дверь, уверенно прохожу внутрь, закрываю дверь. Снова вздыхаю, поворачиваюсь к ней и собираюсь уже произнести слова приветствия, но замираю. Нижняя губа разбита, на подбородке небольшой, но весьма заметный синяк. Опускаю взгляд ниже. На шее ничего нет, а костяшки на правой руке разбиты. - Что произошло? - после долгого молчания произношу я и подхожу к ней. Она сидит в кресле. Ее ответ замирает на губах, а мои глаза расширяются. Левая нога в гипсе. Резко сажусь и дотрагиваюсь до нее. Не знаю, зачем. Алиса внимательно смотрит на меня. Рукой медленно поднимаюсь выше. Голень, коленка, бедро. Моя рука переходит на ее живот. Она закусывает губу и слегка морщится. Значит, еще один синяк. По солнечному сплетению дохожу до шеи. Аккуратно ощупываю. Теперь лицо. Пальцем прохожу по бровям, ничего нет. Провожу под нижнем веком, проверяя, не замазан ли синяк. Нет, все нормально. Прикасаюсь к губам. - Что произошло? - снова спрашиваю. Она, будто не сдержавшись, отдергивает мою руку от своих рук и прижимается к ней щекой. - Так хочу, чтобы это было всегда, но я не могу, не могу, - тихо произносит, прикрыв глаза. - Алиса.. - Ночью, поздно вышла в магазин, когда обратно поднималась, упала, ударилась об ступеньки, ногу сломала. Но это не серьезно. Скоро пройдет. - Почему ты здесь, а не дома? У тебя, в том-то и дело, нога сломана! Как ты приехала-то? - спрашиваю, нахмурившись Она улыбается. Заправляет мой выбившийся из прически локон. Я замираю. - Какая смелая стала. И на "ты", и возмущаешься, и отчитываешь, и по-собственечески прикасаешься. А я... - Тоже осмелела, не сомневайся, - зачарованно смотря в ее глаза, произношу я с полуулыбкой на губах. - Это не смелость, странница зимы, это какой-то дурман. Опьянение. И так каждый раз, когда ты подходишь так близко. - А знаешь, что будет, если ты подпустишь меня еще ближе? Осмелюсь предположить, что настоящее счастье. - Я не могу. - Что столь важное в магазине заставило тебя ночью туда пойти? - после продолжительного молчания задаю вопрос. - Леденец на палочке. Она улыбается, но говорит серьезно, мои глаза расширяются от удивления. Наши лица находятся в считанных сантиметрах друг от друга. - Тебе его так хотелось? - Угу,- кивает. - Очень. - Значит, ради леденца на палочке ты готова в полной темноте идти до магазина, ради него готова ногу сломать, а ради меня не готова сказать просто "да" мне? - говорю шепотом, с грустной улыбкой, - Леденец меня важней? - Кира...Пойми, - тоже говорит шепотом, - если через какое-то время ты встретишь красивого мальчика или даже девочку и уйдешь от меня, то, нет, моя жизнь не закончится, но...Каждый раз, когда те, кому отдали часть нашей души, уходят, с ними исчезает эта частичка. И у меня было немного людей, которым я так доверялась, но я отдавала большие куски, привязывалась слишком сильно. Поэтому, если ты уйдешь, я буду продолжать жить, но это буду уже не та я. Не полноценная я. Если ты уйдешь, Кира, то что от меня останется? - Я не уйду. Почему ты так думаешь? Потому что в моем паспорте не такие уж большие цифры? Потому что у меня за спиной нет печальной любви? Почему, Алиса? Ты же все равно меня...Ты же... - Да, я доверяю тебе, я люблю тебя. Все это время мы говорили очень тихо. - Но, Кира... Между нами шестнадцать лет. Ты совсем еще ребенок. - Да, я ребенок, но ты же знаешь, как любят дети. Не как взрослые. Они любят по-настоящему, искренне, всем сердцем. - Но и ты же знаешь, как меняется эта любовь, когда дети подрастают. А дети подрастают всегда. - Нет, ты же тоже ребенок. Ты же любишь также. - Кира, подумай о себе. Это нельзя скрывать всю жизнь. В школе может удастся, а в институте? На работе? К этому нормально не отнесутся. Это доставит тебе только проблемы. - Мне все равно, если ты будешь рядом, будут рядом мои друзья, мама, то вместе мы справимся со всем. - Может, ты и права, а может, и ошибаешься. Да и твоя мама? Как она это примет? - Она уже приняла. - Уже? - удивленно. - Да. - И все же, Кир, подумай о своем будущем, пожалуйста. Немного подумай, прошу тебя. - Раз ты хочешь, я подумаю. Мое лицо было настолько близко к ее, что я чувствовала ее дыхание на своих губах. Я могла бы ее поцеловать, хоть слегка коснуться ее губ. Я знала, она не отвернется, не отвергнет меня. Приближаюсь еще ближе, ее зрачки расширяются. Аккуратно касаюсь ее подбородка. Внимательно смотрю в ее глаза. Целую в щеку. Никак не могу заставить себя отойти от нее. Алиса выдыхает и обвивает мою талию руками. Мои губы все еще на ее щеке. - Нет, я еще не такая смелая, - хрипло шепчу. - Смелая, - в тон мне отвечает психолог, - И благородная, а самое главное, собственница. Целуешь только тогда, когда знаешь, что твое. - Да, и скоро я тебя поцелую. - Мам, мне нужно уйти, можно? - В шесть вечера? Темно на улице, куда ты? К Александре? - Нет, я хочу поговорить с Алисой. - У нее дома? В шесть вечера? Ты домой вернешься? Ты там не забывай, - ее лицо приобретает красный оттенок. - Тебе же шестнадцать только, ну, то есть... - Мам, спокойствие, только спокойствие. Я хочу с ней поговорить. - Ладно. Извини, но ты там, все-таки...осторожнее. - Хорошо, мам, - улыбаюсь. Стою у темно-коричневой двери, сверяя адрес по бумажке. Сегодня узнала у секретарши. Звоню в дверь. Немного волнуюсь. Хотя, кого я обманываю. Я очень волнуюсь. Дверь открывается с негромким скрипом. - Кира? - удивленно спрашивает, распахнув глаза. Она в широких домашних штанах кремового цвета и белой футболке. Дьявол, даже в этом выглядит потрясающе и не теряет своей изящности, как это возможно?! - Привет, не помешала? - Здравствуй, нет. - Разрешишь войти? - нервничая спрашиваю я - А, да, конечно, извини. Проходи. Я зашла в прихожую. - А ты здесь какими судьбами? - Ну, ты попросила меня подумать о будущем, вот я и надумала, - уже говорю увереннее и свободнее. - И что, - немного запинается, - ты надумала? - Дочку назовем Евой, мальчика Армандом. Но перед этим, конечно, будем встречаться, если не каждый день, то пять дней в неделю точно, но переписываться и разговаривать каждый. После моего восемнадцатилетия будем жить вместе. Будешь заставлять мою ленивую задницу готовиться к поступлению в институт, но если станешь играть в маму, я имею право тебя укусить. Вроде ничего не забыла. А, да, если захочешь, над именами детей можем подумать попозже вместе. И если захочешь штамп в паспорте, подожди, пока я на работу устроюсь, а потом уже махнем во Францию. Теперь все. Минут семь она смотрела на меня большими глазами. - Поняла, ты поражена моей бестактностью. У тебя перелом, ты тут стоишь, а я тебе ничем не помогаю. Обхватываю ее за талию, прижимаю к себе, стараясь сделать так, чтобы она на больную ногу не наступала. Ищу комнату с диваном. Нахожу. Сажаю Алису и пристраиваюсь рядом. Она продолжает молча на меня смотреть. Улыбаюсь. Обнимаю ее, как в американских фильмах мужья обнимают своих жен. - Все, теперь ты приготовишь мне борщика? Она смотрит на меня обалдевшим взглядом, потом смеется. - Ты сумасшедшая! Ева и Арманд? Ты серьезно? - А что? Не Маша с Сережей же? - Ты...Я... - мне казалось, что она была счастлива. - Да, все верно. Ты и я. Я и ты. И никакого общества, никаких других людей. Ты и я. - Кира, а ты не передумаешь? Она ложится на спину, а я нависаю сверху. - Боюсь, что мне это никогда не удастся. Завороженно смотрю в ее глаза. Ярко-зеленые. У зрачков темнее, а по краям будто черным обведены. Трехцветные? Не важно. Главное, что родные. И этот бархатный взгляд, будто исподлобья. - Нет, я никогда не передумаю, эти глаза притягивают, как магнитом. И кажется, будто они светятся, ты знаешь? - Да, знаю, - она приподнимается, оказывается очень близко ко мне, и ее глаза гипнотизируют меня, - И это только тогда, когда рядом ты. - Какие мы стали смелые. - Нет, это опьянение. Ее руки обвивают мою шею, и в этот момент я готова поклясться, что она на самом деле пьяна, ибо представить, что она сделает это на трезвую голову - невозможно. Кажется, мы поддаемся вперед вместе. Не знаю, но в следующее мгновение мои губы касаются ее губ. И я слышу громкий, заполняющий весь мир, всю вселенную звук. Звук рушащихся стен. " Ты строишь вокруг себя стены, стараясь защититься от боли, но забываешь, что и счастью не даешь войти в свою жизнь." Все, Артем, от стен больше ничего нет. Они разрушены вдребезги. И счастье теперь вошло в мою жизнь. Провожу языком по губам. Снова приподнимаюсь. - Я люблю тебя. Касаюсь губ, щеки, шеи. - Кирра.. Ее руки нежно и осторожно проходят по моей спине. - Кир, - неуверенно. Смеюсь, снова аккуратно прикасаясь к ее шее. - Дай угадаю, боишься, что я получу все, что мне нужно, - моя рука пробирается под ее футболку и чертит на ее животе замысловатые линии, - и брошу тебя, как делают многие парни и даже девушки? Медленными поцелуями от шеи дохожу до плоского живота. Алиса будто не дышит. Ее пальцы осторожно и ласково перебирают мои волосы. - Кира, - хрипит она, - ты играешь не по правилам. Я не могу быть серьезной, когда ты... - кажется, она то ли всхрипывает, то ли тихо ойкает, - Дьявол! - Ты не договорила, - мои губы снова поднимаются выше, голос хриплый, - Не можешь быть серьезной, когда я, что? - Так делаешь. Она тянет меня вверх, и наши губы снова соединяются. Через минуту она немного отстраняется. - Откуда мне знать, - целует, быстро снимает с меня клетчатую рубашку, оставляя только черную майку, - что ты так не поступишь? - поцелуй. Пуговицы на рубашке расстегнуты. - Только поверить. Моя рука медленно проходит по ее животу, достигает солнечного сплетения, снова вниз, вверх, ложится на ее грудь и тут же исчезает. Я делаю над собой огромные усилия, чтобы остановиться. Приподнимаюсь, снова нависая над Алисой. Только сейчас замечаю, что больше майки на мне нет. - Алиса, - ее руки, кажется обследовали каждый миллиметр моего тела, - Алиса, если...- запинаюсь, она перестает двигаться и смотрит на меня затуманенными глазами. - Если для тебя это так важно, то...Вот человек ради одной ночи будет ждать долгое время? Мотает головой. - Тогда, черт, сейчас это точно сложно говорить, но, если ты захочешь, мы можем подождать до моего восемнадцатилетия. - Черт, даже не знаю: радоваться мне или выть от твоего предложения. Ой, я это вслух сказала? - Да, - смеюсь. Я ложусь сверху, обнимая и не переставая хихикать. - Какая ты у меня...необыкновенная, - целую ямочку на груди. - Эй! Это нечестно! - А что? - улыбаюсь и еще раз целую. - Целовать-то тебя мне можно. - Не везде же! - Везде! - смеюсь. - Ах так! Неожиданно меняет нас местами и прикасается к моим губам. Стягиваю футболку с нее. Немного отталкиваю ее от себя и любуюсь. - Эй! - восклицает Алиса и тянется за рубашкой. Смеясь, перехватываю ее ладони. Выглядит, будто она завела мне руки за голову, но на самом деле это я ее не отпускаю. - Ты, оказывается, стесняшка? - Кира! - Что такое? Нежно и медленно меня целует. - Ты останешься со мною навсегда? - Да, странница зимы. А ты со мной? - Останусь ли? Конечно. Я ради тебя и в лето перееду. В подтверждения своих слов, я крепко ее обнимаю и целую ее нежно и так отчаянно, будто она исчезнет в следующий миг. Но я знаю, она не исчезнет. Она будет со мной всегда, она так сказала. И я ей доверяю.