***
Два полугодовалых львёнка, подтрунивая друг над другом, гуляли у подножия Скалы Предков, попутно гоняя какую-то землеройку. Львята хотели поиграть с ней в догонялки, но та, не разделив их веселья, скрылась в одной из норок в высушенной земле, оставив друзей одних. Проводив землеройку расстроенным взглядом, Тау и Сафи — а это были они — переключились на бабочку, невесть как оставшуюся в живых, при такой-то Засухе. — Смотри, — прошептал Принц, лапой указывая на безмятежно порхающую крылатую красавицу, — сейчас я поймаю её! Его подружка сощурила синие глазёнки: — Поймаешь? Не, я так не думаю! — весело усмехнулась она. — Она, скорее, улетит быстрее, чем ты успеешь сказать «Поймал!». Младшего Принца немного задели слова подруги, но он, не подав виду, ответил ей: — А давай поспорим! На... — он задумался, — на щелбан! — А и поспорим, — весело воскликнула разгорячённая предстоящим спором Синеглазая. В этот момент бабочка села на камень, и Тау поспешил воспользоваться выдавшимся ему шансом. Пригнувшись к земле, львёнок пополз прямиком к камушку, однако отсутствие опыта в этом деле и громко шуршащая сухая трава подвели его — бабочка улетела раньше, чем Принц приблизился к ней. Недоуменно младший сын Малики VI смотрел на то место, где была его «добыча», в то время как его подружка заливалась громким смехом. — Тау, ты прости, пожалуйста, но... — медленно начала Сафи, когда прошла первая волна веселья. — Но... Я не спорю, ты хорош во многом, но охота — это пока ещё не твоё, — не удержавшись, но громко фыркнула, зажав рот лапами. — Извини, конечно... Эй, куда это ты? — спросила Синеглазая, но Тау будто не слышал её. — Тсс... — только и произнёс он, ползя к высушенному кусту, на ветках которого сидела та самая бабочка, которую львёнок не смог поймать. — Ох, Тау, она же слишком далеко, ты не успеешь... — Я всё успею! — сжав клыки, перебил её львёнок. — Сын Великого Короля Малики никогда не сдаётся! Он пригнулся к земле, как учила его мама, и прыгнул так высоко, насколько это было возможно. Для львёнка его возраста, конечно же. — Тау, осторожней! Ведь ты же... — осторожная Сафи хотела предупредить друга о сухих колючках, но тот почувствовал их на своей шкурке раньше, чем смог бы услышать слова Сафф. Синеглазая зажмурила глазки, а младший брат Мохату со всего размаху плюхнулся в высушенный терновник. Раздался короткий вскрик — несколько колючек поцарапали его кожу, — к счастью, они были такими сухими, что крошились от одного прикосновения к ним — некоторые застряли в его тёмной шёрстке. Но времени «разводить сопли» — как сказала бы Сахани — у Тау не было, поэтому Принц, сжав челюсти, продолжал погоню за бабочкой, которая словно дразнила его. Потупивши с минуту, дочь Увумиливу последовала за своим другом. Младший Принц проследовал за крылатой красавицей до самой Скалы Предков. Бабочка периодически садилась на землю, подманивая упрямого львёнка к себе, а когда тот протягивал лапку, чтобы накрыть её, то в последнюю же секунду взлетала ввысь и садилась в паре шагах от того места. И всё начиналось заново. Тау мог поклясться, что сквозь трепет порхания крылышек он слышит, как крылатая красавица насмехается над ним. Младший сын Малики громко фыркнул: он ни за что в жизни не позволит какому-то там зазнавшемуся насекомому смеяться над ним! И он словно позабыл о споре с Синеглазой. Самое главное сейчас — поймать бабочку. Всё остальное не так важно, как это. Тау был уже на Церемониальном утёсе. Его догнала запыхавшаяся Сафи. — Тау... — прохрипела она, высунув язык. — Уф-ф... Я устала уже бегать. Да сдалась тебе эта бабочка, вон, пошли лучше, камешки пособираем, — она потянула было друга за лапу, но тот отдёрнул её. — А как же наш спор, Сафф?! — возмущённо спросил львёнок у Синеглазой. Дочь Увумиливу закатила глаза: — Ладно-ладно, ты великий охотник... Ну, пойдём же вни... — Тсс, Сафи! — Принц перебил её. — Гляди! — он указал лапой на бабочку, которую никак не мог поймать. — Готовься узреть Kubwa Mrumba в действии! Сафи вздохнула, наблюдая, как её друг пригибается, ползёт на пузе до бабочки, затем прыгает к ней, накрывает бабочку лапой и... — Сафи! — шёпотом, будто боясь спугнуть реальность, шепчет Тау дочери Увумиливу. — Иди сюда! Hewu, я поймал её!.. — от восторга и волнения он хлестает самого себя хвостом по бокам, и Сафи невольно начинает верить в победу друга. Она осторожно приближается к нему. — Покажи... — просит Синеглазая у Тау, на что тот с радостью раскрывает лапы, и... — Ч-чего-о?! — возмущённый Принц смотрит на каменный пол утёса и на свои лапы, запачканные в пыли. — А бабочка где?!! — Тау, я верю, что ты её поймал, — Сафи кладёт лапку на плечо львёнка. — Может, она улетела, когда ты лапу поднимал... Тау отрицательно покачал головой: — Она не могла!.. Не могла, нет... Я же всё просчитал... Каждую секунду, каждый шаг... — его щёки залились пунцовым румянцем. Видя, как её друг переживает, Сафф всеми силами пыталась приободрить его: — Ничего страшного. Может, в другой раз? «Зря мы всё-таки затеяли этот спор», — нервно подумала львёна, глядя куда-то в сторону. — Моя мама тоже иногда терпит неудачи на охоте. Да, — напомнила Синеглазая. — Даже Двала. У всех что-то не получается, Тау. Это вполне нормально. Принц недоверчиво покосился на львёну: — Ты думаешь, что я смогу стать Kubwa Mrumba? Сафи улыбнулась ему: — Ну, конечно, Тау! Обязательно станешь! Даже Двала не была так хороша в охоте раньше, как сейчас. Только упорство и тренировки могут помочь. Младший сын Малики задумался: — А знаешь, что, Сафф?.. А знаешь, ты права. Да, определённо права. А знаешь, — он задумчиво почесал подбородок, — а я сегодня, когда львицы вернутся с охоты, попрошу маму научить меня охотиться. Да. И я потом вырасту, у меня будет тёмная пышная грива, — как у моего папы — и я буду приносить еду маме, когда она состарится. Сафи с восхищением слушала Принца: — Да! Да, — быстро закивала она в ответ на слова друга. — Это будет та-а-ак благородно! — Ещё как, — повеселев, Тау, кажется, начал уже забывать о той неудаче с бабочкой. — Слушай, Сафи... Чисто твоё мнение: у меня будет такая же пышная грива, как у моего отца? В этот момент из глубины Пещеры в Скале Предков раздался громкий басовитый храп, эхом пару раз прошедший по каменному своду. Сафи поджала хвостик: — Ой, что это?! Тау прислушался, навострив уши: — Кажется, это папа, — спустя минуту заключил он. Раздался ещё один храп, и из глубины пещеры показалась тёмная кисточка хвоста; пару раз она стукнула по камню, подняв пыль, и вновь исчезла в тени. — Похоже, папе снится что-то, — подытожил Тау, подойдя ближе. Сафи в один момент оказалась рядом с ним. Король лежал на боку, спиной к львятам. Лапы его были расслабленны; он иногда перебирал пальцами, вытягивая когти. Кисточка хвоста была чуть напряжена, но ударила она по камню лишь однажды. Лев то и дело хмурился, шевелил усами, дёргал ушами, скалился, шептал что-то во сне. — Видимо, ему снится что-то очень... странное. — Я бы сказал, интересное, — сказал Тау, не отрывая глаз от спящего отца. Сафи недоуменно покосилась на друга: — Интересное? — Ну, да. Гляди, как он жмурится во сне: видать, просыпаться не хочет! Сафи перевела взгляд с Тау на Малики, который теперь улыбался во сне, облизываясь и постукивая кисточкой хвоста по земле, как маленький довольный львёнок. Сафи хихикнула: — Ему, наверное, снится вкусная антилопа! — Нет-нет! — помотал головой Принц. — Это зебра! — Почему? — Потому что кому, как не мне, знать, что любит есть мой отец? Синеглазая ещё раз задумчиво оглядела Короля. — Его Величество всегда целый день спит, хотя вокруг происходит столько всего интересного... Не во снах, а наяву. — Ну, взрослые львы всегда по многу спят, — ответил Тау. — Мне мама сказала. Сафи вскинула брови и посмотрела на друга: — Да он так много спит, что если сейчас мимо пробежит стадо антилоп, он не услышит его! — Если бы это стадо состояло из таких же болтливых львят, как и вы, я бы услышал его, даже если бы оно пробегало через Великое ущелье! — раздался бас Короля за спинами Тау и Сафи. — Вы так громко разговаривали, вас бы даже змея услыхала, — лев перевернулся на живот, мордой к львятам, и вытянул передние лапы перед собой. — Вам что-то нужно? Сафф вопросительно посмотрела на Принца; тот в задумчивости почесал коготком нос. — Просто мы с Сафи тут думали, почему ты по многу спишь... — тихо ответил Тау, исподлобья посмотрев на отца. — Что ж, взрослые львы-самцы частенько любят вздремнуть, когда жарко. Это сейчас вам, zingane, жара не страшна, а ты подожди, Тау, вот вырастит у тебя такая же грива, — тебе уже не до игр дневных будет. У тебя шёрстка тёмная, на солнце будет быстро нагреваться, так недолго и harara wa jua получить, — он широко зевнул и, потянувшись, положил голову на вытянутые лапы. — К тому же, когда дел никаких нет, почему бы и не вздремнуть пару часиков? Можно такой интересный сон увидеть, вот мне сейчас снилось огромное стадо вкусных буйволов, а кое-кто разбудил меня, не дав поймать nyati... — лев чуть улыбнулся, лениво прикрыв глаза. Сафи щёлкнула кисточкой хвоста по камню: — Простите, wesilisa. Тогда мы с Тау пойдём гулять в другом месте. — Пока, пап! Amaphupho amnandi, — сказал перед уходом младший сын Короля, но тот уже дремал и не услышал львёнка. Тау вылетел из пещеры и бросился разыскивать подругу. Он нашёл её на обратной стороне Скалы Предков, на Склоне, поросшем деревьями. Юная львёна лежала на спине на небольшом выступе; лапки её были задраны кверху, сама же она следила за бабочкой, сидевшей на её лапке. Сафи тихо хихикала, когда насекомое лапками щекотало подушечки её лап, любовалась узором на её крылышках. Заслышав шорох сбоку от себя, дочь Увумиливу, не оборачиваясь, обратилась к другу: — Правда она красивая? Львёнок недоуменно покосился на неё: — Как ты её поймала? Он узнал эту бабочку: та самая, которую он не смог поймать. Сафи хихикнула: — А я и не ловила, — с этими словами она подбросила бабочку в воздух, и та улетела. — Хотела просто поближе её рассмотреть, лапку пыльцой натёрла, — Сафи кивнула в сторону сухого цветка, — вот она и прилетела. Так, что там твой отец? — Пошёл дальше своих буйволов ловить, — ответил Принц и по-доброму рассмеялся. Смех его подхватила и львёна. Львята лежали на узком выступе и смеялись, обхватив лапками светлые животы. Смеялись долго; стоило одному из них чуть улыбнуться, как смех повторялся вновь. Наконец просмеявшись, Тау спросил: — Над чем ты смеёшься? — Не «над чем», а «с кем». Ты смеёшься, и мне смешно. А тебе чего вдруг так весело стало? — А я так... Кстати, Сафф, тебе какие сны в последнее время снились? Синеглазая призадумалась: — Не помню даже... По-моему, это было три дня назад. Мне снилось, что мы с мамой гуляли возле Водопоя; было жарко, как вдруг солнце закрыла огромная тень. Я подняла глаза к небу: там пролетала большая белая птица. Кажется, я видела её в Долине, вот только не помню, как она называется... Она была очень красивой; на солнце её перья переливались, словно рябь на воде, — львёна заворожено вздохнула, прикрыв глаза и, похоже, вспоминая то сновидение. — И... что дальше? — тихо спросил Тау, заинтересованный этим рассказом. — А потом она сказала нам с мамой что-то... Что точно — я не помню, но мама объяснила, что она предлагает нам полететь вместе с ней, — кузина Лусы сделала ещё одну паузу, что очень не понравилось Тау. — И вы... — ...согласились. Ах, это было просто волшебно! Мы с мамой летели на спине этой птицы, и я видела все Земли Величия. Zonke, konkhe nabobonkhe! Каждую зебру, каждую антилопу, каждую газель, каждого слона, каждый камушек. Словно сама птицей стала. А потом та птица поднялась выше, в облака. О, они напоминали пушистый мех маленький крольчат: такие же мягкие, тёплые и приятные на ощупь... А попробовала кусочек облака — на вкус, словно сладкая косточка. Сафи так аппетитно облизывалась, смакуя этот вкус во рту, что у Тау, который глядел на неё не отрываясь, самого потекли слюнки. Он облизнулся. — А потом? — Не помню, — честно призналась она, вылизывая шёрстку на лапке. — А тебе что снилось в последний раз? — она посмотрела на друга. — Я забыл все последние сны, — не тая, ответил Принц. — Но думаю, что сегодня мне приснится что-нибудь, что я не забуду, проснувшись. — Надеюсь... — сказала Сафи, незаметно ухмыльнувшись, однако Тау заметил эту гримасу. — А как насчёт спора, Сафф?! — резко выпалил он, чем немного удивил подругу. — Спора? — Синеглазая удивлённо покосилась на него. — А какого? И на что? Тау выгнул грудь колесом: — Кому сегодня ночью приснится интересный сон, тот... тот получает все «вкусности» из обеда другого! — сказал он заговорщицким тоном. Синие глазки Сафи загорелись огоньком азарта: — Идёт! — А затем добавила чуть тише: — Тебе не снились когда-нибудь кошмары? Младший сын Малики на секунду опешил; потупив взгляд, он попытался вспомнить, не снилось ли ему что-то ужасное. — Да вроде... вроде нет. А что? — А ничего, — ответила Сафи, весело пихнув его лапкой в бок. — Это хорошо, а то смотри, чтоб сегодня не приснился: а то проиграешь мне, — она по-доброму рассмеялась. Ах, если бы знала Сафи, как грубо она ошибалась, как грубо она ошибалась!***
После лёгкого ужина и вечерней ванны Тау и Сафи, обменявшись кивками, молча легли в дальних углах пещеры. Сие действие не осталось не замеченным другими членами Прайда, особенно Мохату, так как он знал, что его брат до полуночи в обычные дни болтал с подругами. — Чего это тебя так рано спать потянуло, Тау? — поинтересовался Кронпринц у брата. Младший сын Яры прикусил язык, думая, что сказать в ответ: они с Сафи договорились никому о своём споре не рассказывать. — Ну так?.. — Э-э-э... — взгляд Тау бегал из стороны в сторону, выдавая волнение львёнка. — Просто я... не выспался вчера. Вот. В разговор вступила Королева: — Ты и вправду вчера поздно лёг спать, Тау. Ложись пораньше, чтобы «отоспаться». На том и закончили. Более не отвлекаясь ни на что, друзья закрыли глаза и попытались заснуть как можно быстрее. Первому это удалось сделать Тау — он действительно почти не спал в прошлую ночь, поэтому к концу дня был уставшим и измотанным. В объятия Узингизи он также попал раньше, чем его подруга. Сон Тау не был чем-то особенным, — сны такого типа частенько снятся всем жителям мира Маиша — тем не менее, это был очень интересный и увлекательный сон. Ему грезилось чистое звёздное небо и бескрайние просторы; яркая луна в бездонном синем небе и сочная трава под лапами; тучные стада травоядных и тихая мелодия, ласкающая слух — пожалуй, это поистине был добрый и незабываемый сон. Младшему Принцу снилось, словно он летит над землёй; ветер свищет в его ушах, высокая трава щекочет его живот. В своём сне он видел и высокие акации, которые росли в Саванновом лесу, и неизвестные ему деревья, которые он видел на настенных рисунках Бабу, но никак не наяву. Когда шум ветра затихал, до слуха Тау долетали слова одной старой песни, слышимой им когда-то очень давно:«Oh, rafiki yangu, imeyaona jinshi upepo? Oh, kama wewe kusikia vile kelele nchini nyota usiku? Oh, unajua ulimmwengu huu kipekee sana, Na muujiza sisi akaaye ndani yaku».
Проснувшись, младший сын Малики был более чем уверен, что выиграл спор. А что же Сафи?***
Насладившись беседой с сестрой и другими львицами, Увумиливу, стараясь ступать как можно тише, легла рядом с дочерью; заботливо положив лапу на её спину, сестра Аджасайри, поцеловав дочку в макушку и пожелав той видеть хорошие сны, положила голову на камень и заснула. Из дрёмы её вывел слабый удар в живот — Сафи ворочалась во сне. Поначалу Уву не придала этому особого значения: перевернув дочь на другой бок, она уже было вернулась в объятия Узингизи, но спустя какое-то время ворочанья повторились; на этот раз Сафф не просто легонько махала лапой во сне, нет. Теперь она дёргалась, переворачиваясь то на живот, то на спину, крутилась на месте. Увумиливу, напряжённо вздохнув, прижала дочь к себе и, тихо шепча молитвы всем богам, чтобы избавили её дитя от ночных кошмаров, пару раз лизнула макушку Сафи. В этот момент Синеглазая как-то странно всхлипнула и, дёрнувшись, слабо прокричала что-то — что — Уву не расслышала. Львица с волнением смотрела на свою дочь. Кажется, ей и вправду снился кошмар, но сестра Аджи знала, что в такие моменты лучше львёнка не будить — проснувшись, он не сразу поймёт, что к чему, и это напугает его ещё больше. — Сафи, — прошептала охотница, прижимая голову дочери к своей груди, — доченька... Тише, моя милая, тише, всё хорошо. Но от этого Синеглазая только задёргалась сильней; из-под закрытых век потекли слёзы; Сафи, громко всхлипнув, прокричала «Уйди, уйди от меня!» и пихнула мать, словно пытаясь освободиться из её объятий. — Сафи... — испуганно прошептала Уву, стараясь удержать дочь, поскольку та могла удариться головой о камень. Но львёнок не слушал её: вместо этого, она закричала — хвала Айхею, пока ещё не так уж громко, чтоб разбудить всех: — Уйди от меня, уйди!!! Увумиливу задрожала, а Сафи истошно продолжала кричать: — Уйди, отпусти меня, отпусти-и-и!!! Ake hamba! — Сафи!!! Больше мешкать Уву не могла: подхватив всё ещё находящуюся в состоянии лунатизма дочь, львица быстро вынесла её из Пещеры. Положив львёну на камень так, чтобы видеть её мордочку, Уву мягко, но настойчиво ударила ту по щекам. — Сафи, проснись! Сафи открыла глаза, но сознание её всё ещё спало; глядя на мать «стеклянным взглядом», Сафф, словно не замечая её, продолжала кричать и плакать. — Сафи, доченька, проснись, это я, твоя мама!!! — в сердцах воскликнула мать Сафи, у которой сердце железными обручами сжималось, когда она видела хотя бы одну слезинку на мордочке своего дитя. Это сработало: Сафи услышала мать; взгляд Синеглазой львёны прояснился; судорожно вздохнув, она прошептала: — Мамочка... Сестра Аджасайри нежно и крепко прижала своего львёнка к себе: — Всё хорошо, itshitshi, всё хорошо... Мамочка с тобой, мамочка защитит тебя... Сафи всхлипывала, смачивая шерсть на плече матери слезами: — Мне приснился страшный сон... — ...знаю, милая, знаю, — не дав договорить дочери и тем самым ещё раз вспомнить этот кошмар, ответила Увумиливу. — Антилопа... Из её глаз текла кровь; она смотрела на меня! — после этих слов Синеглазая расплакалась. Уву заботливо погладила её по голове и спине: — Ну, ну... Это просто сон, просто сон. Всё хорошо, всё хорошо... Послушай меня, Сафи, — она подняла голову дочери за подбородок и посмотрела в её заплаканные глаза, — сейчас мы вернёмся в Пещеру и... Ты слышишь меня? Вернёмся в Пещеру и ляжем спать. И больше никакие кошмары нам не приснятся. Сафф отрицательно замотала головой: — Нет! Я не хочу! — Сафи, надо, надо! Насилу Уву уговорила дочь вернуться в Пещеру и лечь спать. Правда, заснуть после сего кошмара Сафи уже не смогла. На следующее утро Тау увлечённо рассказывал подруге о своём сне; та лишь тихо вздыхала, отвернув мордочку. Когда же Принц поинтересовался, что приснилось ей, Сафи долго молчала, а затем, не оборачиваясь, тихо сказала, что он может съесть кровяные сосуды из её порции. Она надеялась, что на следующую ночь ей приснится хороший сон. Как же грубо она тогда ошибалась!!!***
Весь день Сафи ходила, не замечая никого; взгляд её был опущен, львёна нехотя отвечала на вопросы друзей и старших. То ли из-за этого дневного перенапряжения, то ли действительно из-за проделок злых духов... тем не менее, а Синеглазой вновь приснился очередной кошмар. На этот раз Увумиливу, разбудив плачущую дочь, услышала куда более страшную историю: захлёбываясь слезами и судорожно кашляя, Сафф рассказала матери, что видела во сне, как разрывают на части ещё живую антилопу. Это заставило Уву напрячься: в Долине хищники обязаны были убивать жертву максимально быстро, не мучая оную; львицы убивают травоядных, разрывая тем глотки, и те — травоядные — задыхаются; другие хищники — такие, как гиены — убивали добычу, разом вспарывая той брюхо. Но как помнила сестра Аджасайри из практики, такой способ убийства порой оказывался даже быстрее, чем мощный укус в шею. Обычно животное мучилось пару мгновений, а затем падало замертво. Однако из рассказа дочери Уву поняла, что та антилопа оставалось живой ещё очень долгое время, и если Сафи действительно видела такой случай наяву, то её мать и представить себе не могла, какой мародёр сделал это. Следующая ночь также была полна кошмаров для маленькой синеглазой львицы; но в этот раз Сафи не стала плакать и кричать, а, вскочив, молча сидела и смотрела в одну точку, не замечая никого и ничего. Когда же мать разбудила её, Сафф призналась ей, что снова видела ту антилопу. «Она смотрела на меня не отрываясь; я видела, как она съела кого-то — у неё с губ капала кровь и слюна. Она что-то мычала, словно хотела сказать мне что-то... Сообщить о чём-то, да ещё и так жалостливо!.. А ещё она действительно съела кого-то живого!» Увумиливу призадумалась: три ночных кошмара, и все подряд? Совпадение ли? Может, дочка её перенервничала днём, или съела слишком много на ужин. А может, это всё проделки злых духов? Беспокоясь за свою дочь, львица пообещала ей, что принесёт kago. «Он отпугивает ночные кошмары», — заверила Уву дочь. И Сафи поверила матери на слово.***
К сожалению, kago мог отпугнуть только ночные кошмары, но не те, что происходили наяву.***
Следующий день выдался на удивление жарким и душным, — пожалуй, так душно, как сегодня, не было никогда за всё время Засухи — так что охота была перенесена на вечер — к счастью, у Прайда остались кое-какие припасы с предыдущей трапезы. Прайд разбрёлся кто куда: некоторые остались на Скале Предков, другие спустились вниз, к Заводи, от которой осталась, разве что, лужа грязи; львята предпочли гулять неподалёку от дома. Пусть солнце и не стояло ещё в зените, но с утра уже пекло так, словно днём; небо было чистым, без единого облачка, но на горизонте темнела синяя полоса; было подозрительно тихо, лишь иногда эту тишину нарушал завывающий ветер, пролетающий над землёй и колышущий высушенную траву. Ведающие знали: сегодня будет буря. Сафи, по совету матери, осталась на Скале. Дабы отвлечь себя от дурных воспоминаний, она завела дружескую беседу с кузиной и Ниотой; это помогло, и вскоре Сафф начала забывать о своих недавних кошмарах. Уву, наблюдавшая за дочерью, облегчённо вздохнула и вернулась к вылизыванию шерсти на лапе. Когда Саванну окутали первые сумерки, и жара спала, отряд охотниц отправился в Долину. Увумиливу, поцеловав дочь на прощанье, сказала той: «Жди меня, itshitshi, я принесу тебе вкусненького и kago». И Сафи осталась ждать.***
Как же грубо она тогда ошибалась!***
Охотничий отряд во главе с Ярой отправился на Пастбища, где — как сообщили птицы — паслось стадо чёрнопятых антилоп — добыча вполне лёгкая для львиц. Группа Двалы же решила «попытать счастья» в Облачных степях. В отряде Яры были Аджасайри, Увумиливу, Матунда и Утаму. Сёстры Аджа и Уву, вместе с Королевой, должны были отделить от стада самое слабое животное и погнать его в сторону Мату и Уты, которые, как самые крупные львицы в их группе, должны были завалить его. Низко пригнувшись к земле, матери Мохату, Тау, Лусы и Сафи направлялись в сторону небольшого гарема антилоп. Королева, идущая чуть впереди, заприметила больную антилопу — старую самку. Стараясь не шуметь, она, не оборачивая головы́ к Адже и Уву, тихо сообщила тем: — Та swala, что с левого края стада, и будет наша добыча. Матунда и Утаму находятся рядом с теми кустарниками. Аджа, твоя задача состоит в том, чтобы отделить ту самку от стада. Уву. С тобой мы следим, чтобы она не убежала в сторону. Все поняли? Аджасайри, стоящая «в хвосте» Королевы, посмотрела вправо, где должна была стоять её сестра — всё, что она увидела, была лишь едва примятая колышущаяся трава. — Ваше Величество... — тихо обратилась мать Лусы к Яре. — Тут нет Уву...***
Прищурившись и приглядевшись вдаль, белая львица облизнулась. — Отлично! — тихо воскликнула она, обращаясь к стоящей позади неё Анге. — А вот и наш обед — те куду. Её товарка задумчиво наклонила голову: — Выглядят грозно... — отметила львица, осмотрев рога животных. — Ничего. Видишь во-о-он того? Его рога обломаны — видимо, в битвах за самку обломал. — На него и охотимся? — решила уточнить светлая львица. — Да. Приготовься, сейчас Зико и Кимйа погонят его в нашу сторону... Кивнув, мать Ниоты отошла чуть влево, приготовившись к атаке травоядного. Однако... — Двала! Белая львица повернулась на голос — это была её младшая сестра. — Яра? — она удивилась. — Что случилось. — Отменяй охоту: Увумиливу пропала. Анга недоуменно посмотрела на двух сестёр; тяжело вздохнув, Двала сквозь сжатые клыки прошипела той: — Скажи им. Вскоре Кимйа, Зико и Чоклат увидели кисточку львиного хвоста, «салютующего» над травой — знак того, что им нужно вернуться к остальным охотницам из своей группы. Обменявшись непонимающими взглядами, товарки отправились к остальным.***
— Так значит, ты, Аджасайри, заметила отсутствие Увумиливу, когда та уже была далеко. Голубоглазая львица призадумалась: — Ну-у-у... Да. Честно сказать, я даже не услышала, как она ушла: мне показалось, что это ветер шумит. Двала напряжённо выдохнула: — Ihora besuka kokubi baye kokubi nakakhulu! — прошипела она в сторону. — Ничего, — обратилась Яра к остальным, — разделимся: так мы сможем быстрее найти Уву, — последнюю фразу она произнесла, дабы приободрить начавшую волноваться Аджу. Охотницы разделились по двое, и каждая пара отправилась исследовать свой участок. Предусмотрительная Зико, идущая в группе с немой Кимйей, попросила птиц помочь им отыскать мать Сафи, подробно описав внешность львицы. Молодая охотница пообещала им взамен шкурки от добычи; «проглотив» это обещание, три птицы взлетели ввысь, «прочёсывая» Долину. Названные сёстры переглянулись и облегчённо вздохнули: с «глазами в небе» они найдут Уву в два счёта. Аджа и Анга, по инициативе первой, вернулись на то самое место, где Аджасайри в последний раз видела свою сестру. Внимательно осмотрев примятую траву, мать Лусы, как одна из лучших следопытов Прайда, сказала, что Увумиливу отправилась в северную сторону; сложно было сказать точно, поскольку трава не оставляет таких видимых следов, как песок или грязь. Тем не менее, они решили проверить тот путь. Вскоре их окликнула пара птиц: стервятники сообщили, что видели львицу, схожую по описанию с Уву, на северо-востоке Пастбищ. Поблагодарив их, матери Лусы и Ниоты отправились туда. Вскоре они встретились и с остальными львицами — как оказалось, их тоже туда направили птицы. К восточной стороне начали слетаться птицы-падальщики. — Kadoti так кружатся, когда труп заметят, — подметила Матунда, задумчиво глядя в небо. Это было несколько странным, но никто из охотниц не предал этому особого значения. Падальщики заняты своим делом, и им они не мешают. Однако вскоре в паре метров от них пробежал самец гну; казалось, что он бежал «по инерции», не замечая никого и ничего вокруг. Что особенно напрягло Чоклат, так это то, что рога антилопы были перепачканы в чём-то красном. «Кровь!» — такая мысль пришла ей в голову, но вслух Латти озвучивать её не стала. Однако же витал один вопрос, который, как оказалось позднее, волновал не только её. — Чего это он, подрался что ли с кем? — спросила Зико, проводив гну взглядом. Аджасайри прищурилась: — Похоже на то... У них сейчас, вроде бы, гон должен быть, вот они и... Она не успела договорить: страшная догадка коснулась её сердца, и Аджа, не обращая на других внимания, бросилась вперёд. — Аджа, стой! — окликнула её взволнованная Анга. — Там же гну; они... Шетани! Дёрнувшись, она побежала за подругой. Остальные, не мешкая, последовали вслед за ними. С востока подул тяжёлый влажный ветер, несущий дождевые тучи.***
— Аджа... Стоящая позади охотницы Королева осторожно ступила вперёд; Аджасайри никак не отреагировала, продолжая сидеть, низко опустив голову и глядя вперёд себя. Плечи львицы сотрясались от её немых рыданий и судорожных всхлипов; слёзы пеленой застлали её голубые глаза. — Аджасайри... — прошептала Яра, встав сбоку от тёти Сафи. — Ох, Аджасайри... Услышав своё имя, Аджа, громко всхлипнув, резко опустила голову к земле, громко разрыдавшись; Королева успокаивала её, ласково гладя ту по лопаткам. Наблюдавшие за этой трагической сценой львицы не осмеливались сказать что-либо. Наконец первой нарушила тишину Утаму. — Так ты думаешь, что это был тот самый гну? — шёпотом спросила она у Анги. — Да, — также тихо ответила ей та. — Господи... — воскликнула в сторонке Зико. — Что Уву делала рядом со стадом гну? Она же знала, что в это время к ним лучше не приближаться. Двала прерывисто вздохнула и раздражённо ответила: — Спрашивай теперь у мёртвой! Пусть сестра Королевы и была несколько грубой и циничной, но даже её это происшествие задело «за живое», «разворошив» старые раны и заставив вспомнить смерть её любимого брата-однопомётника — Ндугу. Вздохнув ещё раз, белая львица посмотрела на свою сестру, гладящую Аджасайри по спине, и на саму Аджу, что, содрогаясь от громких рыданий, прижимала к щеке лапу своей мёртвой сестры. — Увумиливу... — между всхлипами тихо шептала Аджа, судорожно сжимая ещё тёплую лапу своей сестры. — Уву... Почему... Почему так произошло? Почему ты ушла, не попрощавшись? А как же... как же Сафи? Как же твоя маленькая itshitshi?.. — Аджа... — мягко обратилась к товарке Королева, но та отреагировала слишком бурно. — Почему именно она? Почему именно моя сестра?! За что, небо, за что?!! Вдали раздались первые раскаты грома, но никто из присутствующих и ухом не повёл. Яра ласково обняла подругу: — Нам пора идти, Аджа. Голубоглазая львица всхлипнула и непонимающе посмотрела на свою Королеву. — Мы должны похоронить Уву, Аджа. Судорожно дыша и кашляя, Аджасайри прошептала: — Но я не хочу, ч-чтоб-бы... Супруга Малики подняла голову львицы за подбородок и посмотрела в зарёванные глаза той: — Аджа... — мягко, но строго начала она. — Надо идти. Мы должны похоронить Уву, чтобы душа её жила в спокойствии. Попрощайся с сестрой, дорогая. Аджасайри судорожно всхлипнула; она непонимающе смотрела на свою Королеву, однако и сама понимала, что пришла пора прощаться. Как бы ей того не хотелось. Львица повернула голову к телу мёртвой сестры; на глаза предательски навернулись слёзы. — Я... — тихо выдавила из себя Аджа, оборвав фразу. Судорожно вздохнув, львица мягко коснулась лбом плеча тела Увумиливу. — Прощай, Уву. Ngoxolo, udadewethu. Где-то поблизости раздались гулкие раскаты грома; сама Земля и Небо словно содрогались от Небесного Грохота. Все притихли. Небо было тёмным, — а никто из львиц и не заметил этого — тучи закрыли всё небо, не давая лучам солнца пробиться. Стало темно, как ночью. Вот подул ветер; упала на землю первая капля, затем вторая, следующая. Спустя несколько мгновений полил сильный дождь; биллионы капель падали с неба, ударялись о иссушенную землю, орошая её; насыщали долгожданной влагой всё и всех, смывали с почвы пятна крови. Пелена дождя окутала львиц, скрыв их от чужих глаз. — Нам пора, Аджа, — сказала Королева голубоглазой львице. Та слабо, но уверенно кивнула; челюсть Аджасайри задрожала — охотница словно хотела произнести что-то, но слова словно застыли в её глотке. Подняв голову под струи дождя, она издала рёв, полный боли и отчаяния; вместе с ней зарычали и остальные львицы, разделившие с Аджей скорбь по смерти сестры по Прайду.***
Тело Увумиливу было перенесено на Слоновье Кладбище и похоронено среди покоящихся там костей.***
Король Малики как раз возвращался на Скалу Предков, когда полил дождь. «Долго же мы ждали тебя, Маджи...» — подумал лев, поморщившись и ускорив шаг; под ливнем его грива намокла в один миг, ему придётся потратить уйму времени, чтобы высушиться. Но стоило Королю ступить на Церемониальный утёс, как до него долетел рык одной из его львиц. — Аджасайри?.. — спросил сам себя монарх, когда разобрался, кому это рычание принадлежало. И тут же услышал он рёв остальных львиц. «Не к добру всё это», — подумал лев, нахмурившись. Львицы на охоте просто так не рычат, особенно так громко. Значит, что-то случилось, и неплохо бы было во всём этом разобраться. Сзади раздался шум: на входе в Пещеру стояли сонные Луса и Сабини. — Что случилось, wesilisa? — зевая, спросила Саби. — Кто рычал? — Всё нормально? — обеспокоенно спросила Лулу, которую напугал этот рык. Малики обернулся к ним: — Понятия не имею, zingane. Возвращайтесь в Пещеру, пока не промокли. «Всё это очень-очень странно...» Проследив, чтобы львёны вернулись обратно, Король остался стоять на краю Церемониального утёса, напряжённо глядя вдаль, пытаясь хоть что-то рассмотреть сквозь серую завесу дождя; влага смочила его гриву, холодила его кожу. Но лев не обращал на это внимания. Как только его взору предстали фигуры охотниц, он быстро спустился и направился к ним, желая разобраться во всём случившемся. Со Слоновьего Кладбища львицы возвращались, не проронив по дороге ни единого слова. Да и лишними они сейчас были, слова и фразы. Аджа шла в стороне от других львиц, низко опустив голову; львица больше не плакала, но взгляд её был пустым и не выражал никаких эмоций. Заботливые Анга и Утаму шли по бокам от неё, чтобы — в случае чего — подхватить её, если она споткнётся или потеряет чувство. Занятые мыслями об умершей подруге и её скорбящей сестре, охотницы не заметили подошедшего к ним монарха. — Insikazi! Что случилось? — Он перевёл взгляд на Аджу: — Что... с ней? Никто из львиц не ответил своему Королю; лишь Яра прошептала безэмоционально: — Молчи, дорогой. Малики внимательно осмотрел свой Прайд, и страшная догадка настигла его: он понял всё без слов. Медленно поднялись охотницы на Скалу Предков; безмолвно вошли они в Пещеру. Тут же к Аджасайри подскочила весёлая Сафи. Весело прыгая вокруг своей тёти, невинное дитя спросило: — Тётя Аджа! А вот и ты! А где моя мама? Она принесла мне kago? Сестра Увумиливу молчала, прикусив губу. Сафф посмотрела в заплаканные глаза тётушки и осторожно спросила у той: — Тётя... что с тобой? Ты плакала? И, — она заглянула за спину Аджасайри, осматривая остальных львиц, — где моя мама? Все молчали, не в силах сказать что-то. Аджа слабо задрожала; Синеглазая подняла голову и посмотрела на неё: — Тётушка?.. Продолжая дрожать, мать Лусы, всхлипывая, прижала племянницу к себе. — Сафи... моя маленькая itshitshi. Твоя мама... — ...моя мама? — Сафф посмотрела на Аджасайри. — Где она? Что с ней? Скажи мне! — требовательно выкрикнула львёна, заставив Аджу нервно всхлипнуть. — Тётя... Я не хотела, прости... Аджа глубоко и часто дышала, пытаясь сдержать поток новых слёз: — Сафи, девочка моя... Я буду заботиться о тебе. — Но мама... где она? — Она, — Аджасайри запнулась: она не могла сказать маленькой племяннице, что её мать умерла мучительной смертью. У неё просто не хватило бы на это смелости. — Она в порядке? Аджа глубоко вздохнула и быстро ответила: — Сафи, твоя мама хотела, чтобы ты была сильной девочкой. Тон тётушки заставил Сафф не на шутку разволноваться: — Моя мама... хотела? — Синеглазая резко отстранилась от Аджасайри и хмуро посмотрела на неё: — Где моя мама?! Не готовая к такой резкости со стороны своей племяннице, сестра Увумиливу задрожала и, низко опустив голову, чуть слышно прошептала: — Она ушла. Впрочем, этот шёпот прошёлся по Пещере, словно гром посреди ясного дня. Все молчали; взгляды их были устремлены к Аджасайри и Сафи. — Insikazi... — Сафи, поджав хвостик, медленно пятилась назад, от тёти. Глазки синеглазой львёны метались из стороны в сторону, бегло оглядывая черты морд присутствующих, но не задерживаясь ни на одном из них; Сафф тяжело дышала. Наконец взгляд её остановился на Адже: тётя и племянница встретились глазами, и первая тихо ахнула, заметив тусклость во взгляде маленькой львицы. Заметив реакцию старшей львицы, Сафи, дёрнувшись, вмиг оказалась у дальней стены Пещеры. Плюхнувшись на подстилку, львёна легла спиной ко всем и уткнулась носом в холодный каменный пол. Она не дрожала, не всхлипывала, не рыдала, но не замечала никого и ничего, словно оказалась под колпаком бедствий и несчастий. — Прости меня, Сафи!!! — раздался душераздирающий крик, исходивший из самого́ сердца отчаявшегося существа.***
Но юная львица не услышала ничего.