Остаток дня мы проводим у озера. Купаемся, смывая с себя всю грязь и копоть. Жарим кроликов, которых подстрелили в лесу, жуем ягоды, найденные в рюкзаке у Двенадцатой. И целуемся. Ещё более яростно и страстно чем когда-либо. И всё это назло распорядителям. Теперь, когда они видят, что мы не спешим убивать друг друга, пусть подумают, что делать с нами дальше. Может, выпустят на нас стаю переродков? Я видела их во время прошлых сезонов. Ужасные, мерзкие твари, выращенные с помощью капитолийских технологий. Обычно их натравливают на оставшуюся пару-тройку трибутов, чтобы приблизить финальную битву. Что мешает распорядителям сделать это прямо сейчас? Может переродки растерзают нас обоих, и Семьдесят четвёртые Голодные Игры останутся без победителя?
Наконец, наступает вечер. Катон снова разжигает костер, а потом садится рядом со мной. Я ложусь к нему на колени и беру за руку. Он растерянно поглаживает меня по голове свободной рукой, перебирает выпавшие из косы пряди. Так мы неподвижно сидим несколько минут, потом я не выдерживаю:
– Что мы будем делать дальше?
– Честно? Не знаю, – его голос почти скучающий. – Они легко могли убить нас днём, но предпочли наблюдать, вынуждать убивать друг друга.
– Я не убью тебя, – шепчу я, и Катон в ответ до боли сжимает мою руку.
Костер начинает угасать, и напарник приподнимается, чтобы подкинуть веток. Я наблюдаю за ним и мысленно провожу губами по его мужественному лицу: по упрямо сдвинутым бровям, по красивому профилю, по сжатым губам. Катон перехватывает мой взгляд, и я отчаянно пытаюсь понять, что сейчас отражается в его глазах. Но всё-таки ничего не вижу.
Он садится обратно, и я снова кладу голову ему на колени.
Никогда мне ещё не было так спокойно. Спокойно, несмотря ни на что. Несмотря на то, что я на арене, и вот-вот решится моя судьба – жить мне дальше, или погибнуть. Пытаюсь представить, как это будет. Если сейчас в воздухе появится планолет и разбомбит наш маленький лагерь, думаю, такая смерть может стать чем-то вроде символа сопротивления, и, возможно, послужит сигналом для мятежа. Только когда несправедливо поступили непосредственно со мной, я поняла, насколько ужасна и неправильна власть Капитолия. Раньше меня это мало волновало. Какая разница, что творится вокруг, если твоя жизнь достаточно хороша, чтоб просто об этом не думать? У меня было всё для того, чтобы быть счастливой. Не хватало мелочи – победы на Играх. И вот теперь, попав на арену, я словно пробудилась ото сна. Кромешный ад, окружающий меня, никак не может быть моей мечтой. Двадцать два трибута, чья смерть приближала меня к победе, теперь навсегда останутся со мной. Я была слепа. Я не та, кем меня сделала жизнь в самом воинственном и подчинённом Капитолию Дистрикте. Не та девчонка с вечно хмурым выражением на лице, не убийца. Теперь я и сама не знаю, кто я. Если останусь жива, вся моя жизнь будет подчинена одной цели – уничтожить тех, кто заставил меня поверить в то, что другой жизни нет и быть не может.
– Мирта. Я думаю, пора отсюда выбираться.
Очнувшись от своих мыслей, поднимаю глаза на Катона.
– Я только за. Но как?
Он кивает на лежащие у костра ножи.
– Всегда есть выход.
Резко поднимаюсь и стряхиваю его руку с моего плеча.
– Что ты задумал?
– Не делай вид, что не понимаешь, – Катон морщится. – Таковы правила. Всегда остаётся только один.
– И что ты предлагаешь? – я начинаю закипать. – Хочешь, чтобы я убила тебя?
– Так будет лучше.
Чувствую, как к горлу подкатывают злые слёзы. Он что, совсем спятил?
– А ты подумал, что я буду делать после твоей смерти? Мы вместе прошли ад, и ты хочешь, чтоб я теперь тебя зарезала? Мол, спасибо за то, что помог мне дойти до финала, а теперь извини и прощай? – мой голос срывается на крик.
– Чего разоралась? – Катон зло прищуривает глаза. – У нас один выход, понимаешь?
– Нет. Никакого. Выхода, – цежу слова сквозь плотно сжатые губы. – Лучше останусь тут и подожду смерти от клыков переродков.
Напарник закатывает глаза.
– Я так и знал, что бесполезно просить тебя о таком.
– Ну и зачем тогда вообще рот открывал?
Он усмехается, пожимает плечами. Я облегченно вздыхаю, подвигаюсь ближе и кладу голову ему на плечо.
– Не хочу умирать, живу только потому, что жив ты, – говорю это и замираю в ожидании ответа. Но его нет.
– Приподнимаюсь и смотрю на Катона. На его лице ужас. Тянусь к нему, но он внезапно сжимает мои запястья и держит их перед собой:
– Мирта… – голос у него глухой и чужой.- Мирта, зачем так?
Я не понимаю.
– Не надо говорить, что живешь ради меня, – теперь в его голосе боль.
– Но это так. Ненавижу и люблю тебя.
Он на секунду зажмуривает глаза, резко втягивает воздух и ещё крепче сжимает мои запястья.
– Мирта, неужели ты до сих пор не поняла?
– Не поняла чего?
Он так же резко освобождает свою хватку, но только для того, чтобы обхватить моё лицо ладонями.
– Мирта, маленькая глупенькая девочка, – Катон шепчет, но в его голосе я различаю… Рыдания? – Мирта, это финал. Ты только, пожалуйста, помни. Что бы ни случилось, всё равно помни: я люблю тебя. Это безумие, но это так. Слышишь?
Я слышу. Не только слышу, но и понимаю. И я люблю его тоже, как бы сильно не ненавидела раньше. Счастье вдруг неожиданной волной накрывает меня. Тянусь к нему, чтобы сказать, что всегда буду с ним, что бы ни произошло. Я так счастлива, что ничего не замечаю, кроме его лица, плачущего в паре сантиметров от меня.
И я все ещё счастлива, когда мне в сердце вонзается нож.
Боль. Страшная, неутихающая. Смотрю на Катона широко раскрытыми глазами и падаю в его объятия.
– Прости, прости, прости… – рыдает он, словно раненый зверь. – Никто бы не выпустил нас отсюда вдвоём!
И я понимаю. Конечно, понимаю. Это финал.
– Прости меня! – кричит Катон.
Но я уже не слышу. В голове сплошной туман, глаза застилает пелена.
– Катон…– шепчу я из последних сил.
Он наклоняется, и я выдыхаю ему прямо в губы:
– Пообещай одно – помни меня.
***
Гремит пушка.
Сжимаю остывающее тело Мирты в объятиях, пытаясь удержать жизнь, покидающую её навсегда. Ужасная боль охватывает меня изнутри, и я захлёбываюсь от рыданий. Кричу в небо, не в силах больше сдерживаться, и когда мой голос обрывается, слышу усиленный в сотни раз голос Клавдия Темплсмита:
– Леди и джентльмены, рад представить вам победителя Семьдесят четвёртых Голодных Игр – Катона Бореназа! Да здравствует трибут Дистрикта-2!
В небе появляется планолёт, и я скорее чувствую, чем вижу, как оттуда спускается лестница. Но мне плевать. Встаю на ноги и, схватив одной рукой веревку, второй перерубаю её мечом так высоко, как только могу дотянуться. Трубы резко замолкают, и я почти слышу испуганные вскрики капитолийцев. Снова опускаюсь на колени возле тела Мирты и бережно беру её на руки. Встаю, поворачиваюсь спиной к рогу и ору на парящий надо мной планолет:
– Это вы! Вы убили её! Моими руками!
Надеюсь, ярости в моем голосе достаточно, чтобы распорядители всё поняли. И когда с планолёта спускается ещё одна лестница, ору ещё громче и яростней:
– Оставьте меня в покое! Оставьте меня с ней!
Похоже, что мои крики кое-кого волнуют, потому что с планолёта начинают спускаться люди в белых халатах. Ни на того напали! Покрепче прижимаю к себе Мирту и бегу с ней внутрь Рога. Раздумываю, в каком безопасном месте пока оставить её, чтобы самому защищаться от врагов. Мой взгляд останавливается на циновке из-под рюкзаков с едой, и я различаю на ней засохшую кровь. Парень из 4-ого. Именно здесь он прятался, когда я его нашёл. Теперь он здесь. Стоит в метре от меня и смотрит своим недетским взглядом из-под нависающих надо лбом кудрей.
– Я же убил тебя, – шепчу я.
Парень недобро усмехается, и я замираю на месте, не зная, что мне делать дальше. Секунда промедления – и тут что-то вонзается мне в предплечье. Чувствую, как подкашиваются ноги, и я падаю на землю. Последний раз бросаю взгляд на Мирту, и знаю, что когда открою глаза в следующий раз, её уже не будет рядом. И проваливаюсь в темноту.
***
Мирта.
– Мирта, ты простила меня? – беру её невесомые пальчики в свою ладонь.
– Конечно.
Она такая маленькая, ещё меньше чем была в жизни. Волосы заплетены в затейливую косу, а на голове – венок из ромашек. Непривычно видеть её такой: без обычного сосредоточенного выражения на лице, без хмурого взгляда, без ножа в руках. И в платье. Ни разу не видел Мирту Косгроу в платье.
– Где мы? – спрашиваю я.
Мы сидим на зелёном лугу, волшебно пахнущем мёдом и свежестью. Не знаю, где на земле можно увидеть такую красоту.
– Там, где нет Голодных Игр. Здесь те, кто их не пережил.
Она улыбается, и за её спиной я вижу тех, кого раньше не замечал. Артура, моего товарища по тренировкам, погибшего в прошлом году на Играх. Летицию – единственного трибута из Дистрикта-2, не сумевшего пережить битву у Рога в первый день. Цепа, Диадему, даже парочку из 12-ого.
– Тебе хорошо здесь? – мне невыносима мысль, что ей может быть плохо.
– Конечно. Здесь тишина. И небо… Ты только посмотри!
Поднимаю голову и вижу то, что её так поразило. Жёлтые небеса в пушистых белых облаках.
– Тогда хорошо. Я не могу оставить тебя там, где ты не будешь чувствовать себя как дома.
Мирта снова улыбается.
– Мирта… Когда я умру, я увижу тебя? Я тоже приду сюда?
Облачко набегает на её лицо, и она на секунду хмурится.
– Нет.
Нет?
– Но как же…– мне невыносимо больно.
– Но знаешь что?
– Что?
Она наклоняется и шепчет мне прямо в губы:
– Ты обещал. Помни меня.
– Я…
– Знаешь, почему я люблю тебя? Потому что ты необыкновенный. Потому что ты скорее ненавидишь меня, чем любишь. Потому что ты не отпустишь меня, даже если я этого захочу*. Помни меня.
Как заворожённый смотрю на нее. Из глаз текут слёзы. Слёзы, которым я никогда не позволил бы скатиться, будь я где-нибудь в другом месте. Но не в этом мире, где Мирта так счастлива, а на голове у неё венок из ромашек.
– Помню тебя. Всегда.
– Закрой глаза, – шепчет она.
Не хочу, но повинуюсь. И проваливаюсь в кошмар.
